Она проснулась к вечеру, первые несколько минут пытаясь понять, почему спит в верхнем платье, да к тому же днем.
Постепенно, память возвращалась, услужливо подкидывая счастливые минуты прогулки со святым отцом.
Анна резко села на кровати, прижимая руку ко рту – она вспомнила, что во время прогулки в глазах потемнело, а после она проснулась уже в постели. Значит, отец Кирилл принес её, и значит, её ложь была раскрыта. Она так надеялась, что он не узнает насколько ей плохо без пищи. Она боялась, что он сочтет её слишком испорченной и перестанет даже пытаться помочь – а соответственно и общаться. Но раз она сомлела на прогулке с ним, то он все, конечно же, понял. Было так стыдно, что, казалось, даже поднялась температура, девушке хотелось вернуться в тот день и сказать ему, что ей нужно посидеть, а теперь... теперь было страшно даже идти к нему, зная, что он обвинит её во лжи. И будет прав.
Она поднялась, заставила себя снять верхнее платье и лечь обратно. Была уже ночь и в монастырь её бы точно не пустили, поэтому она решила выспаться, чтобы на следующий день придти в церковь, как и всегда – на исповедь.
Когда, на следующий день, она опустилась на скамейку в исповедальне, то неожиданно для себя услышала голос их местного отца Михаила.
– Разве сегодня исповедует не отец Кирилл, с ним все в порядке? – изумленно вырвалось у неё.
– Я могу принять твою исповедь, дитя. Отец Кирилл пока не будет исповедовать, он жив и здоров, не беспокойся об этом.
Она тихо попрощалась и выскользнула из-за занавеси. В сердце что-то больно сжалось. Так, что было трудно дышать.
Он не пришел. Значит, больше не хотел слышать и видеть её, потому как только она приходила к нему на исповеди. Значит, его настолько поразила её ложь, что он даже не захотел объясниться с ней, просто исчезнув. Она понимала, что сама виновата, что умолчала, солгала, но легче не становилось.
Анна вернулась домой, даже забыв о том, что хотела сегодня идти на площадь с цветами. Посидела на аккуратно заправленной постели, полила цветы, даже не вспомнив, что это уже второй раз за день. Её так потрясло то, что святой отец не пришел к ней, что девушка даже не замечала, как странно много сил у неё сегодня. Что она без труда поднимается, даже если посидит в душной комнате больше пары минут, что спокойно ходит по солнцу, а с утра проснулась от крика петуха, и ей совершенно не было больно.
После долгого застоя, да к тому же после тихого осознания, что это – все, сидеть на месте у неё не получалось. Хотелось что-то делать, все время, каждую секунду, только бы не думать о том, что ей больше не разговаривать с отцом Кириллом, что больше не прогуливаться по лесу, и не общаться через тонкую перегородку исповедальни. Понимание этого было невыносимым, и девушка металась по дому, не зная чем еще заняться, что еще сделать, чтобы хоть пару мгновений не помнить об этом. Наконец, она взяла кусок мыла и отправилась к пруду неподалеку. Она давно хотела искупаться, а уж теперь это точно было тем, что нужно.
Девушка аккуратно сложила одежду на берегу – она не боялась, что её кто-то может увидеть, к пруду редко кто-то поднимался, под пригорком, около леса, текла широкая река, и в ней было удобнее набирать воду и стирать белье.
Она медленно вступила в прохладную воду, не торопясь, медленно и осторожно, завороженная отражением деревьев в воде. Сейчас, мир будто застыл, и она могла не думать о своих проблемах и напастях. Оставалась только любовь к воде.
Отец Кирилл твердо держал свое слово и попросил отца Михаила исповедовать за него. Он знал, что она придет, но так же знал, что лучше им не видеться. Странные ощущения, которые она в нем пробудила, были слишком чуждыми, и слишком непривычными, поэтому лучшим было – изгнать их и продолжить спокойную, тихую жизнь. Перебираться в другую деревню ему не хотелось, поэтому он просто решил избегать тех мест, где она появляется. Благо она давно рассказала ему, где она бывает и когда.
Утром этого дня, после исповедальни она всегда отправлялась на площадь, чтобы предложить жителям свои цветы. Многие покупали, оставляя ей хлеб и молоко, реже отдавая деньгами. Цветы приносили радость в доме, а выращенные ею могли принести удачу – это знали все в деревне.
На мгновение ему захотелось спуститься на площадь и купить у неё самый ароматный цветок, но святой отец глубоко вздохнул и отправился в лес, где точно не мог с ней встретиться.
Этот лес, конечно, не был похож на тот, в котором он охотился, когда был ребенком, но, тем не менее, он тоже дарил спокойствие и помогал привести мысли в порядок.
За деревьями святому отцу послышался какой-то шум. Слишком громкий, чтобы это было неосторожным движением животного, и он решил проверить. Осторожно отогнув ветви старой липы, он посмотрел на источник и замер.
За деревьями был пруд.
Девушку он увидел сразу, она стояла по пояс в воде – похоже, еще даже не окунулась. Она смотрела на воду, осторожно поглаживая её ладонью. Легкие волны, расходясь от руки, бились о её талию, заставляя девушку поежиться. Полная, высокая грудь вздрагивала, и мужчина заворожено смотрел, как она слегка подпрыгивала, будто пружиня от теплого воздуха.
Кожа у Анны была светлая, а в ярком солнечном свете и вовсе казалась молочно-белой.
Отец Кирилл сжал пальцы на коре дерева, пытаясь не давать воли непонятным и чуждым чувствам, но все отчетливее ощущал, что дыхание сбивается, а сердце гулко бьет по ребрам, разгоняя кровь.
Тем временем девушка все же решилась и, оттолкнувшись ногами, поплыла.
Святой отец знал, что ему нужно уйти – сейчас, именно в этот момент, пока она не заметила его и пока… и пока он еще может.
Но почему-то, даже не пытаясь объяснить себе почему именно, он остался. Остался слушать непрерывный гул в ушах и смотреть как цветочница, сама сейчас похожая на раскрывшийся цветок, выходит из воды. Взгляд вновь скользнул от тонкого изгиба плеч по груди и устремился ниже. К тонкой талии, округлому животику и женственной линии бедер.
Она походила на хрупкие песочные часы, к гладкой поверхности которых хочется прикоснуться и одновременно скрыть их от всего мира, чтобы он не смог принести им вреда.
Он выдохнул, не позволив себе проронить ни звука, и быстро ушел, уже начиная понимать, что не сможет просто так жить недалеко от неё. Перед глазами все еще стояло яркое видение её силуэта в солнечных лучах. Прижатая к груди рука, старающаяся оградить хозяйку от чего-то невидимого и неощутимого, беспомощно сжавшиеся плечи, что подрагивали от холода.
Его тянуло к этой робкой девушке, будто она была желанным теплом в холодный зимний вечер и это пугало, заставляло почти бежать к монастырю, чтобы быстрее сгрести в суму все нехитрые пожитки. Лучшим, и единственно правильным выходом было уйти – туда, где его прекратят преследовать странные мысли, где исчезнут непонятные чувства и разум очистится.
Она перебирала влажные волосы, когда раздался стук. Анна поднялась, на ходу начиная плести косу – негоже было девушке появляться простоволосой, и приоткрыла дверь.
Отец Кирилл выглядел непривычно без рясы, в простой селянской одежде, но она даже не поняла в тот момент, что изменилось. Только отступила растерянно, когда он шагнул вперед, и тихо ахнула, когда прихватив за талию, он прижал её к себе, вжимаясь губами в тонкую шею.
Она, неуверенно прижавшись и еще не веря, что это его руки на талии, что это он скользит пересохшими губами по тонкой коже на шее, только растерянно распахнула глаза. Сердце выпрыгивало из груди, норовя отдать себя отцу Кириллу прямо здесь. На мгновение, ей показалось, что она бредит, или это какое-то недоразумение…
– Ты – моя, – выдохнул он, и девушка с изумлением увидела, как потеплели карие глаза.