Повесть о разделенной любви, ч. 3

Вениамин Додин
Повесть о разделенной любви, ч. 3
Роман


43. Werwolf.

В 1988 году, - став постоянным редактором моих рукописей в издательстве АПН и на том познакомившись со мною, - «Семён Николаевич» завершал легендарную свою чекистскую карьеру сотрудником 5-го Управления КГБ СССР. Однако…Однако «кем был молодой человек лет шестнадцати», представленный Гитлером юбиляру, он не вычислил: кишка и у него тонка была. Раскрываю теть-катеринину тайну «близости маннергеймова внука германскому фюреру». Посвятил меня в нее генерал Павел Миронович Синеокий, муж школьной ещё приятельницы моей (о которой подробно - в моём романе «Площадь Разгуляй»). Начальник разведки в армии генерала Федюнинского. В свою очередь, узнавший подробности от пленённого им участника встречи фон Бёлова, офицера ВВС Германии, адъютанта Гитлера по связи с ВВС.
Объявился еще один свидетель. В конце ноября 1956 года Екатерину Васильевну посетил освободившийся из заключения австриец Хайнц Шенк. Проездом он оказался в Москве. И там обратился за адресом «знаменитой балерины Гельцер» в дирекцию Большого театра: ему, в прошлом музыканту, почитателю балета, необходимо повидать великую танцовщицу. Шенку объяснили, что она давно не на сцене, что ей много лет, что она с трудом передвигается и что, наконец, она слепа, потому никого не принимает. Но Шенк очень просил. Кроме того, совсем недавно прошел необычайный партийный съезд, после которого бывшему зэку отказать было неудобно. Адрес дали.
Взволнованная Екатерина Васильевна сказала:— Господин Шенк! Мне, слепой, очень трудно разговаривать с вами, незнакомым человеком. Говорить и не видеть лица — я так не могу... Мой племянник, — она тряхнула мою руку, — много лет провел там, откуда пришли вы. Говорите с ним... Я буду слушать...
Почему Хайнц Шенк, чего только не натерпевшийся за свои двенадцать лет каторжных лагерей, почему он не бросился напрямик и без промедления в свою прекрасную страну где его, возможно, ожидали близкие, выжившие в мясорубке войны? зачем он пробился к Гельцер, которую не видел никогда и не знал? Причину этого Шенк объяснил сам:
«С 1941 года я служил в Финляндии, в охранном батальоне СС. 4 июня 1942 года наше подразделение переброшено было в район ставки финского командования. Сказали: в связи с прибытием туда президента Финляндии и самого рейхсканцлера Германии! И еще из-за недавно случившегося покушения на Гейдриха, начальника службы безопасности рейха. И точно, в тот же день, 4 июня, в ставку приехали президент Рюти и рейхсканцлер Гитлер... Оказалось — чтобы поздравить Маннергейма с семидесятипятилетием. Мы видели начало очень скромного торжества. Оно произошло в лесу перед штабным вагоном. Рейхсканцлер и президент Рюти поздравили Маннергейма. Поднялись в вагон. За ними прошли трое наших генералов. И - за хорошо известным нам всем генералом Аиро Фредериком – четверо или пятеро финских егерей охраны вагона. Мой пост был в его тамбуре. Там я и увидел молодого человека, тоже - по экипировке и форме - видно, из этих же егерей... Гитлер задержал его. Развернул за плечи. Прижал к себе чуть. Сказал, развернув:
— Дорогой именининник! Вот Вам ещё один небольшой подарок! — (первым, посчитав видимо тот самый чёрный «Хорьх». В.Д.). Подтолкнул юношу к сразу будто засветившемуся Маннергейму. — Еще раз мои поздравления, дорогой маршал!..(Этих подробностей Карл не помнил: от всего происшедшего мальчишка ошалел. И не удивительно! И в себя пришел к ночи. В постели дедовой спальни). Рюти, Гитлер, Кейтель и двое генералов пробыли с Маннергеймом и этим мальчиком остаток дня. На другой день, после их отбытия, нам – немцам отдельно - устроили именинный стол. Раздали подарки. И к ночи возвратили в батальон. Вот за столом-то, за трапезой, мы и узнали что мальчишка в егерской форме — внук маршала от его русской жены. От известной балерины Гельцер из знаменитого Большого театра в Москве. Это все — по секрету — рассказал нам сам повар Маннергейма когда мы вместе с ним хорошо-о набрались за здоровье именинника. Проведя долгие годы в советских лагерях, я понял, в какой страшной стране вы живете. И понял, что должна была пережить женщина, внук которой и сын оказались в Европе. Потому я сказал себе: если выживу, обязательно найду эту несчастную мать и бабушку. И расскажу ей, что видел живым и здоровым — пусть много лет назад, это неважно — ее внука. Что парень он хоть куда! Главное, что он в надежных руках своего деда. И если сам рейхсканцлер в разгар войны не забыл привезти его к деду, то сам дед многого стоит. И не только позаботится о внуке, но, если придется, защитит его... Будьте спокойны!»

44.  Непредвиденная тема.

…Какой покой?! Какой покой? Первая реакция Катерины — шок! Потрясение! Ее внук — и... Гитлер! Немыслимо!.. Как только я ее ни успокаивал объясняя, что по-видимому иной оказии даже у её много властного все умеющего Маннергейма тогда быть не могло. И Гиммлер, - оказывая любезность этому замечательному человеку-«союзнику» тем более, - воспользовался случаем... И правильно сделал. Иначе твой внук ещё чёрт знает сколько времени не видел бы деда. Или по твоему Густав стесняться должен был или…брезговать даже обращением к Гиммлеру-«чудовищу»? Так? Но ведь для миллионов не немцев  – для миллионов оккупированных Сталиным европейцев - прибалтов, белорусов, украинцев, молдаван, для татар Крыма, для кавказцев да ещё бог знает для кого в СССР, - с замиранием сердца ожидавших как манны небесной приход Гитлера, - ни сам Гитлер ни Гиммлер тем более - они никакими чудовищами не были! Были  спасителями!...Хоть это вот можно было – взрослея – уяснить. Но эти мои резоны услышаны её не были.
…Карл Густав-младший: «Между прочим…Если ты… о роли его в «еврейских делах»…? Он занялся ими только в 1941 году. И то по приказу фюрера. Об этом рассказывал дедов друг Якобсон - глава нашей финляндской еврейской общины… И ни о приказе этом, - тем более, чего с евреями проделывалось после этого приказа, - даже Германия долго ещё ничего не знала…Быть может, не хотела знать. Скорей всего что не хотела. Как то же знать не хотела святая невинность - красна-девица Европа… А в своих-то пятнадцать - что знал я сам - о самом Гиммлере хотя бы когда дед обратился к нему  на счёт меня. Знал кое что - от отца: они учились вместе в Высшем техническом (не в университете, нет). На «птичках». Ну, по птицеводству. Тот мечтал об учёном фермерстве. Бзик у него такой был с детства. «Бзик» уничтожения евреев потом пришел. Много позже.  Папа же тогда весь был уже в своей медицине. На «агрикультуре» оказался по блажи – «голубиная почта была ему, видите ли, нужна»…В его пансионате работали вообще-то доки. В том числе по части «направленного» воспитания, без дураков интересуясь увлечения своих воспитанников. И с голубями конечно помогли - направили куда надо… И если тоже «без дураков» отец много - и по делу - учился и дома в Швейцарии, и в Швеции. Ну а потом в Германии. Потому стал толковым невро и  психопатологом…Ну, а у Генриха Гиммлера два брата были, - отличные, скажу тебе,  мужики, – на него можно и позволительно, и даже желательно и всенепременно валить всё кровавое говно мира.  Как ни как он соавтор знаменитый архитектор знаменитой Европейской Пирамиды из человеческих трупов!»
… И человечеству, в пирамиду эту случайно не заложенному, желательно («я так думаю», как выражался очаровательный актёр Фрунзик Мкртычан) – пусть даже из нездорового любопытства – понять почему и как это у него получилось. Ходят же в наш Иерусалимский мемориал Яд Вашем не только потерявшие близких, и отдающие должное светлой их памяти. Посещают музей и интересанты из тех, кто хочет увидеть «как это у того же Гиммлера получилось»? И убедиться воочию, - прежде всего, - что получилось же!... И есть надежда… Потому отвратительно настойчивое, настырное даже, стремление наших чинуш затащить в это редчайшее для Святой Земли во истину святое место  всяческую мразь. И прежде всего заклятых наших друзей из дружеских демократических сатрапий. По мордам которых - за версту - видно зачем и для чего позволяют они туда себя вести.
 
Тётка моя шокирована и потрясена была упоминанием мальчика своего рядом с именами немецких палачей - рейхфюреров и райхсканцлеров. Но ничуть её не трясло и не шокировало никоим образом появление на её знаменитых четвергах – с обязательным чмоканьем ручки и подношением цветов – тех же Фриновского, Ягоды и Ежова. Того же Тухачевского – палача из палачей!(О котором, - «знакомая» её Давыдова, и ещё одна популярная сикушка Целиковская, - если поминали, то орошая трусики. И не от понятных приятных воспоминаний, но из за самого факта причастности!). Стыдно за Катерину Васильевну - любимую и…дуру. Прожить такую замечательную жизнь,  пусть трагическую. Любить такого необыкновенного человека. И быть им любимой. Даже сына от него иметь…И не противиться тому что в твой дом прёт такая публика!...За того же рейхсфюрера «обидно». За Гитлера тем более, известного – без дураков -  покровителя искусств и их муз…

45. Монолог Карла (Продолжение).

Карл Густав-младший: «У него, - это он снова о Гиммлере, - были тоже добрые и верные друзья! Старые, в особенности, которых знал с детства. Сам, идя вверх, - а рос он – трудоголик и умница - стремительно, - тянул их всех за собою…Отец говорил, что  будто «Генрих не слишком привязан был к своему очагу… Скорей всего… Похоже даже, у него вообще не было личной жизни, которую заменяла ему служба. Работа. Вот он и тянулся к друзьям…Учился когда, а потом, - работая, - вкалывал по пятнадцать-двадцать часов. Бывало – до головокружений. До рвот. Забежит ко мне в процедурный, – рассказывал, - Дай чего ни будь! «Опять «чего ни будь»! Но нельзя же так - на таблетках! Когда обследоваться придёшь, только всерьёз? - «Когда принесут!» - вся реакция…-  Если не был в разъездах – довольно частых, инспекционных всяких. Обычно - без предупреждений, что бы – якобы - более эффективно контролировать какие-то службы, - рабочий его день прерывался один раз и только для еды. И то на тридцать минут (Это уже NN вспоминал. О нём – потом как ни будь) - И питался, - как все мы,  здоровые сотрудники, - в наших офицерских столовых - СС или Гестапо. А в них – сам знаешь – те ещё наши баварские «диеты»: с обильной да с жирной свининой; да с колбасками Нюрнбергскими, от сала прыскающими да запеченными-зажаренными на огне… С голодухи жрёшь их как кот мелкую рыбёшку – пока не лопнешь! Да непременно выдержанными и жареными в топлённых сливках (Не здесь, в Бразилии проклятой, такое вспоминать…Но  каждый раз – вспоминая всё же – повторял в сердцах о «проклятой»!)… С пивом конечно. Пусть для него - не без меры... Редко столовался – в ресторане. Но и в нём и в столовых, - на потеху нашим жеребцам, - набирал на раздаче тарелочку овсянки (иногда риса, тоже  размазни) с каплей подсолнечного масла сверху. Редко-редко - варёную (из бульона) цыплячью ножку с картошкой. И компот. Этого - два стакана!… Все радости и достояние  рейхсфюрера, которыми жил».
«…Начинал он, - это снова отец, - с чего? Организовал, кончив учёбу, ферму по откорму цыплят в Трудеринге под Мюнхеном. Дело не пошло. А деньги-то были жены. Марги (Куцерцовой, чешской немки) деньги. А она тоже не родшильдиха. Медсестра – работала в обычной берлинской клинике. Своими глазами видела степень мерзости разложения столичного общества – непрерывные подпольные операции, незаконные аборты, другие злоупотребления и постыдные спекуляции. Принципиально не участвовала в них. Честный, порядочный человек - прониклась она глубочайшей неприязнью ко всем  преступникам-врачам. И перезнакомилась с теми, кто пытался лечить больных народными методами. Травами в том числе. И сама посоветовали незадачливому супругу, - зная тягу его к природе и романтизму, - выращивать лекарственные, ещё в старину используемые травы и корни… Понимая что и сам он с его романтизмом, и тоже с порядочностью и непомерной (!) честностью, помочь ей не может. И содержать семью не в состоянии…Тем не менее, со всею свойственной ему страстью ко всякому делу, - папа рассказывал, - раскапывал невесть где и читал ночами средневековых авторов о целебных растениях. Находил их семена и саженцы. Пытался выращивать…Тщетно. Всё – не то!...Не получалось. Да и коммерческой сметки ему Бог не дал. (А палача - дал? –Это я как то заметил). – А палача дал! - разозлился Карл. – Палача Дал! Или ты спросишь Его что и кому давать? Не мои же – ваши мудрецы-каббалисты говорили-писали из века в век: «Неограниченная власть, Величие  – добрые они или недобрые - от Бога! Только! И, - помолчи, помолчи, - люди ими наделённые, за поступки «свои» отвечать не могут!»
…Правда, собственные наши умники оппонировали этим вашим мудрецам: - Херня всё это! И мудрецы ваши – мудаки. …Провидение ниспослало Гиммлеру  страшную роль. Наделило этого трудоголика из трудоголиков чудовищной работой. И эту роль исполнив, и работу сделав, он сам себя убил. Проявив невольно перед страшным финалом страшной жизни свои поразительную  бесхитростность и вовсе не театрализованное презрение к смерти.…Иными словами – верность долгу, раз и навсегда им понятого.
Подумай: - разыскиваемый всеми спецслужбами планеты «Военный преступник №2» 21 мая 1945 года, по пути в свою Баварию (а не в Южную Америку или не в Бог знает куда-то ещё), - он на британском контрольно пропускном пункте близ «Тойфель Мор» (Чёртова болота! – вот ещё Знак) протянул офицеру-контролёру солдатскую книжку на имя Генриха Хитцингера (своего троюродного брата). Одет он был как все тогда – в рухлядь и хлам. Как сотни тысяч или миллионы голодных беженцев, бредущих по разбомблённой в щебень и прах несчастной стране в поисках еды, дома, близких, гибели... И подозрений, вообще интереса, не вызвал. Только что видный из под рубищ ворот белоснежной ночной рубашки (а как же, - он – рыцарь - на смерть шел, - и бельё на нём должно было быть безупречно чистым!). Но совершенно немыслимый по тому же времени новёхонький документ, - для всех абсолютно, тем более для служащего военной полиции, - бьющий в глаза девственной своей чистотою заставил того замереть и схватиться за сердце…Лицо-то «Военного преступника №2» когда известно что «1-го №1» уже не существует - разбуди контрразведчика по середь ночи – оно вот оно перед ним!!!…
…Ваши «победители» взахлёб издевались над извечной чисто немецкой тупостью нацистского бонзы:  – подумать только - сам хвалёный руководитель всех разведок фашистской Германии знать не знал, ведать не ведал, как должны выглядеть солдатские документы!.. Но сами, - по извечному неумению во время думать, - не подумали о сути поступка.


46. Раритет.

А на самом-то деле что - рейхсфюрер не знал, как выглядели тогда солдатские документы? Что были они у всех фронтовиков залапанными, пропитанными потом и задубевшими, карманами френчей - или как их там - мятыми и жеваными, казармами изгаженными, окопами испоганенными, кострами палёнными, дождями мочёными, грязными руками которых отмыть негде было захватанными? Знал. Много лучше хулителей своих. Только оказалось куда как выше знаний и пониманий их: предъявил «документ» новый, чистый, каким и должен он быть у самого «Преступника №2». Но предъявил. Отдать же самому в руки противника-победителя подлинный «Документ №2» - свящённые корочки самого рейхсфюрера…? Отдать самому вожделенный для любого серьёзного коллекционера Подлинный, второй по значению,  документ-раритет уникального и исчезающего Тысячелетнего рейха и тем похоронить навечно в какой ни будь «частной коллекции»? Много чести! И не отдал. Отобрать же его Солдатскую книжку - у живого – не успели. (Между прочим, и мой Баварец, спец высшего класса, рассудил так же. О том тоже ниже)… Не спроста именные фигуранты высшего эшелона разгромленной власти – уходя из жизни, - каждый по своему, -  и сжегши свои Солдатские книжки – непременно оповещали вслух: «Спрыгиваем, каждый в свои могилы, с чувством до конца, исполненного долга!» Ибо следовали общему их девизу: Моя честь – моя верность! И носили его – по саму смерть - на своих солдатских ремнях…Только так. Потому, не рассуждая, исполняли самые невероятные приказы, противные разуму и человеческому естеству. Слепо шли против Закона Божия в уважении, в страхе к которому, - истые католики, в основном, - с младенчества воспитывались. Шли к своей «Великой цели». Злой ли, доброй ли – это значения не имело. Шли к цели. И тем, - эрцнары, дурни немецкие, - хотя бы полностью оправдали давние – с незапамятных времён - надежды христианской Европы по освобождению от евреев! Но сначала избавив её от Сталина. Не сомневаюсь: и в вырастившей Генриха Гиммлера католической баварской семье был тот же свой, если не особый, настрой: «Верность это наша честь!» Я это к чему? К тому, что когда вся Германия – у которой рыло и в пуху и в крови - дружно отвернулась (пусть только частью и только понарошку) от своих военных преступников под однозначными номерами, и валила на них все тяжкие, - семья бывшего рейхсфюрера его не предала». 
Мне (то бишь автору) ситуация эта более чем знакома. В лаборатории, которой я тридцать лет руководил, был отдел механизации. Командовал им около двадцати лет Чарльз Павлович Мешик. «Великолепный инженер, добрый человек и отличный семьянин». Единственный «изъян»: – расстрелянный в 1953 году отец. Павел Мешик – тогда министр госбезопасности Украины (тем не дотянувший  чуть до Гиммлера),  первый заместитель Берии (Между прочим, именно он - Мешик - в бериевском ведомстве вёл Атомный проект СССР. Тут Гиммлера он уже переплюнул! В смысле количества загубленных самой технологией рождения атома этого человечьих душ). Лет через двадцать после казни отца прощёному сыну настало время вступать в партию – маячило бронированное таким как он место посла где-то в Европе. Не хватало партбилета. Не знаю, как в денационализированной Германии, у нас в СССР дети всех высших партийных бонз были на конвейере в бонзы. Чарльз Павлович попросил меня, как своего начальника (и, конечно же, зэка с 16-и летним Гулаговским стажем): «сказать о нём чего ни будь доброе на открытом партсобрании» которое будет принимать его в ряды.. И…есть ли у меня к нему претензии? Человек беспартийный, я спросил его: - «Каким образом ответит он на вполне возможные вопросы части аудитории?»  Он понял, пояснив: - «С позиций сына сурово осужу. Возможно даже заклеймлю!» - «Его самого, или систему, подготовившую и выдвинувшую его в палачи», спросил я с надеждой? «Ты же не судья отцу своему! Или ты этого не знаешь?» – «Как же не знаю. - партия и правительство, народ, - его осудили, - ответил он! И теперь осудить должен я».…- «Так как же ты – падло, – спросил я ужаснувшись, и забыв что передо мною не немец, - думаешь жить дальше, предав отца своего сызнова?...Он понял. Обиделся…Но, - выступив достойно, - искомое обрёл - честный украинско-еврейский (по маме) человек. 
«А вот Гебхард – это вновь Карл - (единственный из трёх братьев Генриха, войну и всё остальное переживший), – папин друг , заявил судьям на процессе в Нюрнберге: что «его брат не мог быть ответственным за инкриминируемые ему деяния. Подчеркнул особую моральную чистоту Генриха, вошедшую в поговорки и анекдоты. Упомянул множество имён оставшихся в живых евреев, которых рейхсфюрер спас лично, с которыми поддерживал связь и которым помогал в войну. Таким невероятным образом пытаясь убедить Трибунал, что Генрих Гиммлер антисемитом никогда не был и быть не мог. И что хотя такое его заявление - на уровне обсуждения - абсурдно, оно  содержит в себе правду, только правду и ничего кроме правды: многие нацистские руководители оставались людьми даже в трагические для евреев времена, и тесные связи - пусть с «особыми» евреями – имели и их не скрывали. Хотя не многие из них искренне убеждены были в собственные утверждения об абсолютной враждебности мирового еврейства в отношении Германии»… Кого бы то ни было, тем более Высокий Суд, убедить он, - естественно, - не мог – защищал-то он Гиммлера. За то, - не предав сразу, по горячим следам, - остался в германской и семейной истории порядочным человеком».         
Все мешики, до единого, предав родителей в роковой их час, остались в памяти детей и внуков мразью. Не помогли потуги исправить «промашку» через пол века, когда было милостиво позволено и высочайше разрешено.

47. Монолог Карла. (Продолжение).
 
…Конечно, снова фукнулись деньги жены. Между супругами начались раздоры… Тут родилась Гудрун…По своей детской бесхитростности (да, да, - именно так!) он (Генрих) не тотчас понял что дело идёт к разводу. Услышав приговор жены он удар судьбы принял. Но категорически отказался от развода, ссылаясь на интересы дочери. Хотя вполне возможно, - так считал мой отец, - что главной, пусть и не непосредственной, причиной этого было строгое религиозное воспитание  полученное им в детстве…
…Много позже у него появилась другая женщина, с которой он и разделил остаток жизни. У них было двое детей – мальчик и девочка, которые родились и выросли под присмотром кормилицы Риты Ваверле в Баварском Хохенлихене…Отец виделся с ними. Я же их знаю плохо… Двойное это существование, жизнь на два дома, частенько создавало для Генриха финансовые трудности и заставляло прибегать к займам. Ведь известно: он был единственным из всех высших нацистских руководителей, который не разбогател несмотря на всё своё могущество. Из за своей врождённой честности глубоко презирал тех из них кто во время войны, пользуясь своим высоком положением и безмерной властью в партии и государстве, пустились во все тяжкие чтобы обогатиться. И страшился хоть в чём-то уподобиться им.
…Откуда все его беды? Скажу только о главной: из за окончания Первой мировой у него сорвалась военная служба, о которой мечтал. На которую надеялся. С которой связывал будущее. Отсюда исключительное, - истерическое даже, - говорил отец, -  уважение к военной дисциплине. «Старому правилу: приказ должен быть выполнен, придаю мифическое толкование!» - говорил сам Генрих. И превратил его в абсолютную догму для своих служб…Из за врождённого действенного романтизма он поклонялся памяти Генриха I Птицелова (Саксонского). Императора. Боготворил его и его рыцарство, благодаря чему этот суверен основал новые города, изгнал датчан, разбил венгров, покорил славян и венедов…К этому (и потому) – высочайший, - если не болезненный, - интерес к человеческой красоте – к расовым проблемам. А проблемами рас он издавна и профессионально увлекался. Учёный орнитолог и идеалист - он полагал что люди, для их же блага, могут быть подчинены и…правилам рационального птицеводства. А что? Прочно усвоив истину что из птичника (пусть со скотного двора и даже, - и тем более, - из человеческого сообщества) следует устранять нерентабельных особей. (Не сомневаясь что вот тогда и получится всё то, что не получилось у него на фермах!) И находил совершенно разумными известные слова Гитлера… – Дайка томик - вот тот вот…Нет!... Первый достань. Первый…Минуточку…Вот: - «Мы все страдаем от изъянов нечистой крови. Всё, что не является полноценной расой (популяцией) , - плевелы…Более сильное поколение отсеет слабое, жизненная энергия разрушит нелепые связи так называемой гуманности между индивидуумами и откроет путь естественному гуманизму, который, уничтожая слабых, освобождает место для сильных…Жалость может нас поссорить и деморализовать»…Я думаю что при прочтении именно этого абзаца папин приятель вспоминал как одно только чувство, - теперь конечно оказавшееся постыдным, - чувство непростительной жалости не позволяло ему тотчас – только заметив - выдёрнуть из грядки и отбросить хиреющее растеньице. Хотя знал, что всё равно оно не оправится. Не поднимется. Не даст семян. И только будет занимать дорогое место на и без того крохотном опытном участке оранжереи. А человечество-то за множество столетий до этого «романтика» – оно что, не так что ли рассуждало и поступало?!...  И заявил: «национал-социалистическое государство осуществит эти теории»… Бред? Кровавая утопия? Да ничуть, как оказалось. Ни утопии ни бреда. Кровь - да. Кровь - да. Моря крови! Так ведь без крови-то как?...Без крови не бывает.

48. «Откровение от Ленина».

…Задолго до этого «бреда» - случилось это вскоре после октябрьского переворота в Питере – состоялся «забавный» разговор промеж Георгием Александровичем Исецким (отпрыском почтенной русской дворянской фамилии по кличке «Соломон»),  старым товарищем Ленина и другом его семьи - с самим Ильичём. Вызванный Лениным из эмиграции он возвратился на родину. И увидел начало (только начало!) такого, от чего волосы на его голове дыбом встали! И вот, в беседе с вождём  р у с с к о й  революции, он задает тому вопрос: «…Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу…что тут у Вас делается? Неужели это ставка на социализм, на остров «Утопия», только в колоссальном размере, - я не понимаю?…»
- Никакого острова «Утопия» здесь нет, - (…) дело идёт о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществлённым в нёй (во главе с одним из населяющих её племен, по Черчиллю) социалистическим строем…А, вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь ещё больше! Дело не в России, на неё господа хорошие, мне наплевать, - это только этап через который мы  п р о х о д и м  к мировой революции…Со слов Карла милый этот разговор я записал. А пару лет спустя его нашел: (Георгий Соломон. «Ленин и его семья Ульяновых». Эссе. Париж. 1930г.М.С.459). …Что ж. На Россию они наплевали - пустили её под нож. Убили в Гражданской войне восемь миллионов человек. Восемь миллионов ребятишек беспризорными выкинули на улицу. Убили в «мирные» меж военные (с 1918 по 1953) годы ещё шестьдесят три миллиона безвинных граждан, - своих, заметь! Своих! - загубив коренные сословия тысячелетней страны - крестьянство в том числе (Сам я узнал о том от Анатолия Приставкина, председателя комиссии по помилованиям при Президенте ССС-России и из его выступления по поводу её десятилетия. Московские каналы TV, дек.1990г.). И, как в лучших домах, -…хоб фуй…
…Ну-ка разъясни, человечище: чем принципиально отличаются ленинская от гитлеровской родственные социалистические программы? Ничем. Абсолютно. У первого уничтожить все чуждые пролетариату классы. У второго – расы. Разница «лишь» в масштабах результатов их осуществления. В масштабах содеянного ими. Разительных, как известно! И ещё – в их «судьбах-индейках»: одних исполнителей «бреда», или «утопии», было выгодно осудить. И частью повесить, возможно быстрее чтобы не разговорились. Других – ни в коем случае не задеть, - вырезали-то «другие» СВОИХ. Русских…



49. Голос с Волги.

В этой связи пассаж один из памяти не уходит. Народный можно сказать. Не нарочный. Не с олимпа, свалившийся. А прямо от Волги-матери у Красной Глинки, что чуть выше Самары и напротив Жигулей: мегафонная – с мостика боевой рубки - констатация-реплика неизвестного мне командира бронекатера Волжской военной флотилии осенью 1943 года, обращённая к карателям. К офицерам полка внутренних войск ПРИВО. Автоматным огнём своих солдат в упор - пытавшихся   заставить нас, зэков, - «вооруженных» совковыми лопатами и противогазами - «разгружать» (совковыми лопатами и в противогазах) «этап из Баку» – развалы разложившихся трупов… За восемь месяц «плавания» в замурованных танках нефтеналивных барж превратившихся в «холодец из человечины»…

И так: - Э-э-э! На берегу-у-у! – прорычал в радио мегафон сиплый остуженный рев. Что там за базар? Кто – начальство?...Снима-а-й людей с посу-у-уды! Уво-о-одим сейчас всю-ю-ю!
- Это, как же, - уводите?!...(…)
- Так и уводим, не дождясь! (…)
       - Это кто приказал – уводить? (В «дело», - в «разгрузку»-очистку, - вручную неразрешимую, - вмешались военные. Ибо  «очистить трюмы» можно было только гидромониторами, предварительно перетерев трупы и превратив их в слизь, в «пульпу»!) По распоряжению Ставки флотилии, имеющая мониторы, приказано было срочно освободить посуду под горючку для фронта! Было не до каких-то там – пусть сотен – замученных в ней людей)
- Так там жа… Там спец контингент на баржах! Этап! Заключённыя!
- Были – сплыли!...
- Р-развернули, пас-скуды, «втор-рой фр-ронт» прежде союзничков! С того - Гитлер нашего брата кр-рушит, с этого – вы, г-гады! И всё - по р-русским, по р-русским, - по Р-россии, мать вашу разъети! «Люди в трюмах!»…Про людей вспомнили, людоеды!...Вы хоть поглядели раз, что с этими людьми сделали?!...
…Что за монологом сим последовало – рассказ отдельный. К нашей повести отношения не имеющий… И не для слабонервных он... 

50. Фантазии?

…Так вот, Генрих Гиммлер пришел в восторг от обещания Гитлера «осуществить свои теории». Человек дела и дисциплины, как только представилась возможность, он выполнил их на практике. Всего-то. Так разве ж не в тот же восторг пришли двадцатью годами прежде апологеты-исполнители воли Ленина? Получилось у тех и других  – как получилось. А человечество, чудом спасённое от обоих чудовищ, продолжает строить из себя невинность (по научному – целку). И для самоуспокоения пужает себя само тенью давно истлевшего птицевода… И пока собственный чугунный ли, бронзовый ли, бетонный ли - плюнувший на вас на всех благодетель ваш стоит, расставленный по площадям городов и весям России, и пока поганые потроха его всё ещё демонстрируются, воняя, в самом центре «матери городов русских», - не трогайте, Бога ради, Тени Гиммлера…Чревато! Ой, чревато! Кроме того…Она самим нам не раз ещё о-го-го как пригодится!
…Не знаю, не знаю… Именно Она ли – Его Тень – пригодится именно уже теперь?…Но вспомнилась она 11 сентября 2001 года! Когда под победительно-восторженный  вой муэдзинов с минаретов Восточного Иерусалима (он - километрах в трёх-пяти напротив окон моего дома) смотрел по телеку, замирая, апокалипсическое действо.  Как в эти же мгновения в Нью-Йорке рушатся, пылая, хорошо нам знакомые «Близнецы» с шестью тысячью заживо сгоравшими в них  людьми!…
…И ещё вспомнилось – но то о давнем совсем: болтали на даче – так, ни о чём (но о деловом, всё же) – с давно покойным, - светлой памяти ему и пухом земля, - незабвенным благодетелем семьи моей и другом моим  Мерецковым (в те годы помощником Министра обороны по высшим учебным заведениям и науке)…
- «Выдумываем оружие…Сверх автоматическое там…Атомное. Мало – Водородное… Вот – «твой» Гиммлер…Это и есть самое оно - оружие массового поражение. Важно - в чьих руках… До времени, будто на складе лежало не востребованным… Явилась нужда – и вот оно тут как тут! И название ему: «Рейхсфюрер»… Имя-отчество-фамилия…Бери – пользуйся…Те же евреи для Гитлера, немцы те же для нас – враги они?... Смешно говорить -…И, без паузы: - Взгляни вон туда, - кивнул, - вот кто нас схарчат, не облизнувшись…Веришь: счастлив – не доживём мы с тобою…Так вот – их-то…чем?...Их, братец мой, только таким вот Гиммлером»

…— Вот! Вот! Вот еще и Гиммлер! — рыдала тетка. — Гиммлер и Гитлер! Рядом с моим мальчиком... Какое несчастье!.. Какое несчастье!
— Пусть несчастье с Гитлером и Гиммлером, чем счастье с тем же Хентом-Ростовским-Генри — оборотнем, породившим этих «товарищей»!
Этот мой аргумент почему-то сразу успокоил тетку. Повздыхав с недельку, она как-то сказала мне:
— Бен, родненький! Какой внук-то у меня! Весь в деда своего!... Жаль-то как: он явится егерем, мальчик мой, а я не увижу его, слепая...
Единственное земное чудо, которое могла подарить ей судьба, — встреча с внуком. Ясноглазый рыцарь и сын ушли навсегда. В 1943 году дом по Рейнбабен-аллее в Берлине, где жили Эмиль с сыном, разрушила бомба. При расчистке завалов Эмиль был тяжко изувечен… (О чём  Катя, - рухнув на чьи-то руки, - узнала из записки Густава. Записка почерком его начертана  была на открытке с погашенной швейцарской маркою. И, как всегда прежде, с изображением их старинного альпийского гнезда. Обнаружена она была ею уже поздним вечером в преподнесенном кем-то из поклонников пакете с букетиком кроваво красных роз) …
Много лет назад открытку с тем же гнездом, только в ином ракурсе и на фоне иного задника, - и тоже с погашенной маркой той же страны, - нашла она в огромном букетище роз. Чайных тогда, любимых. Поднес его старинный поклонник - непременный участник знаменитых её «четвергов» Шапошников Борис Михайлович… И она  - замирая от ужаса - прочла почерком Густава начертанное (иным словом не назвать не сравнимого ни с чем каллиграфического написания текста заправским генштабовским топографом!) предупреждение… о предстоявшем появлении у неё в Большом… Эмиля!...Такие вот взрывоподобные приветы от её дорогих…
…После этой анонимной почти (почти, потому что руку Густава-разведчика  – она это знала - подделать было невозможно) вести об увечье любимого единственного сына, и все будущие муки его, Катерине предстояли пережить с ним вместе. Только в непреодолимой дали от него. И те же семь непередаваемо мучительных для обоих лет. С госпиталями, клиниками, реанимациями…
И смертью его в 1950 году - за месяц до кончины Густава. Мужа… Несомненно, Бог (или, Сам Сатана), были не раз потревожены и востребованы несчастной матерью и женою, чтобы напомнить Сферам о необходимости исполнить проклятие её.
Человек я не злой. Сам вынес не мало. Но то, что пришлось пережить тётке моей – блистательной и «благополучной» - не пожелаю, и её палачу…

51. Карл  в Москве.

В августе 1957 года Карл решился, наконец, приехать в Россию. В первый и последний раз встретился он со своей московской бабушкой Екатериной Васильевной Гельцер. В то время меня в столице не было. С февраля «загорал» в новой ссылке — в Горном Алтае. Причиной ее была моя, и моего лагерного друга Ивана Алексахина, попытка возбудить уголовное дело по преступлению 1943 года на Волге - «Бакинском этапе». Тогда «разгрузка»  этапа заключёнными, - доведенными зрелищем содержимого танков и чудовищным запахом его до умопомрачения, до сумасшествия, — окончилась бунтом. Бунт - яростной,  звериной по существу, схваткой-сшибкой несчастных зэков с несчастным же лагерным конвоем. Схватка — само собою - остервенелой резней зэками-уголовниками не менее ошалевших от увиденного захваченных ими вертухаев… Прибыли части НКВД - каратели. От их неделю длившейся изуверской расправы мы, несколько оставшихся в живых, работяг из моей  кессонной бригады, ушли обратно в ледяную реку. И, - теряя истощённых товарищей, которым помочь сами были уже не в состоянии, - чудом, по якорной цепи, заползли на «свою» баржу. Обнаружили нас разведчики  упомянутого выше десанта морской пехоты Волжской военной флотилии. Они перенесли меня, со всё ещё живыми товарищами на свое броне судно. Оживили. Привели в божеский вид. Отпоили (есть нам – голодавшим 11 дней - нельзя было!). И одев в чистые робы, разнесли по койкам-гамакам, по братски накрыв одеялами. Обыкновенные «простые советские люди»! Те самые, - той же породы, той же порушенной веры и «воспитания» того же. Которые только что, травимые такими же командирами,  неизвестно из-за чего косили нас безжалостно автоматными очередями, «зайдясь» в зверином азарте убийства. Насмерть «бились» с нами, погибая толпами под заточками и перьями урок. И снова азартно, - «поняв» что верх - ИХ, - убивали подряд всех ещё оставшихся в живых …  Позднее, прокуратура флотилии, - тоже, будто с иной планеты свалившись, - сняв показания,  этапировала нашу группу напрямую в Арктику. И, - спасая окончательно и наверняка, - «потеряла по дороге где-то». Тем увела от расстрела, к которому мы все должны были заочно – такими же «людьми» - приговорены...
…И вот теперь – годы спустя - мы с Иваном Павловичем Алексахиным, по несвойственной обоим, наивности, - приняв ХХ-й съезд компартии чуть ли не за светлое начало новой русской демократии, - решились. И попытались возбудить уголовное дело «...по факту массового изуверского убийства  солдат-штрафников отстоявших Сталинград, - удушением их и голодом, - в танках нефтеналивных барж...». Попытка обошлась Алексахину инсультом. Мне с семьёй  новой ссылкой. И обиднейшей невозможностью встретиться с Карлом, гостившим у своей московской бабушки Катерины. А ведь добрую часть времени он успел провести и в доме моих стариков на Разгуляе. Встречи с ними, - с ними именно, - были для Карла особенно интересны и дороги. 

52. Старики.

Старики счастливо оставались единственным живым связующим звеном его — внука — с безвозвратно ушедшим феерическим прошлым  его бабушки и деда в России. И с годами эта их, казалось бы, стремительно отлетевшая в небытие жизнь все более и более волновала его воображение. Ведь именно в страшной «Московии» проходила их молодость, несмотря ни на что по-своему счастливая, даже блистательная. Там их любовь завязалась и расцвела. Но там же мертвой петлей затянулась их трагедия. Оттуда и цепь несчастий потянулась к Эмилю, сыну их, и к нему, Карлу, тоже...Узнать все, даже самые мельчайшие и пусть малозначащие, подробности о бабушке и деде стремился он страстно. Считая собственную свою жизнь, как впрочем, и отцовскую, неудачной и внимания не стоящей, все что касалось его стариков было ему интересно и волновало его. И когда бабушка стала рассказывать о прошлом Катерины и Густава, он был восхищен и поражен ее осведомленностью. Понял: она была, конечно, «подхлестнута» его живейшим (непривычным ей старой и «никому больше не нужным») интересом к ее воспоминаниям; она, конечно же, обладала необычно всеохватной и, вовсе уже не по возрасту, острейшей памятью — а возраст-то ее был куда как почтенен! И наконец, она поняла что дожила до часа когда случилась возможность полностью, до дна, освободиться от столетие наполнявшего ее груза фактов и впечатлений ее активной зрелости!
С первых рассказов ее отметил он зоркое, старостью не затуманенное фотографическое видение ею мельчайших деталей ушедшего времени, уходящих корнями аж в восьмидесятые годы ХIХ века. Бабушка почувствовала это. Отсюда — каскады событий и фактов. Отсюда же стремление поделиться ими и заполнить и его память! (Которая сохранит всё обретённоё тогда, в Москве. И позже наполнит жизнью его блистательные романы!)... И мое сожаление отсюда о том, что я «проездил» последний бабушкин рассказ о самых близких мне людях. «Удовлетворился» я тем, что отсутствие мое на этом пиру Бабушкиной памяти — кара мне, возмездие мне за затянувшееся молчание мое о «Бакинском этапе». Поделом мне...
В начале лета 1958 года от моего коллеги и тогда уже друга Косюшки узнал с опозданием: по просьбе маршала К. А. Мерецкова, верного почитателя Екатерины Васильевны, было сделано все, чтобы тетка моя и ее внезапно «воскресший» внук могли спокойно, без помех побыть вместе все то время, что им обоим предоставлено было его величеством Провидением. И я был очень признателен Кириллу Афанасьевичу  за его хлопоты. Карл не раз звонил нам на Алтай от своей бабушки. Мы разговаривали с ним на еще нормальном, не сжеванном окончательно блатной феней русском языке. Он знал его в совершенстве. «От деда!» — с гордостью объяснил. Почему-то именно чистота его языка особенно поразила меня в этих телефонных разговорах. А ведь с легкой руки «шестидесятников» великий и могучий уже начал стремительно вырождаться в тюремную феню...
…Со своей женой и двумя малышами я вернулся в Москву в марте 1958 года. Тетка Катерина очень старательно пыталась рассказывать нам о встречах с внуком. К несчастью, она уже была тяжко больна. Почти ничего не видела. Даже «егерской формы» своего внука, заочно ею полюбившейся. Но тем не менее она изо всех оставшихся у нее сил старалась передать характер ее бесед с Карлом. Это ей почти не удавалось. Тем не менее она почти сумела передать нам его рассказ с подробностями семидесятипятилетнего юбилея маршала. Чего никак не мог я от нее дознаться, так это хоть каких-нибудь подробностей, намеков даже о занятиях ее внука. А ведь именно они, занятия человека или хотя бы его увлечения, есть ключ в его внутренний мир. Потому и пытался прежде всех подробностей его жизни узнать о его профессии или хобби. С младенчества своего я часто слышал о нем. После семилетнего детдомовского небытия вновь стал что-то про него узнавать. И всегда любил его, идеализируя, конечно, и широко раскрывая свое сердце этому близкому мне, но еще совершенно не узнанному мною человеку.
Катерина бредила: «У меня правнуки Катенька и Рауль! Они вольтижируют на ферме своего бразильского дедушки. Сам же дед — латифундист! Боже! Там у него собственный конный завод и даже огромные луга и лес!»
Со своей бабушкой и с моими стариками Карл провел около трех недель. Уезжая, он оставил тетке номера телефонов, по которым мы потом звонили ему.

53. Новознакомство.

Во второй раз Карл Густав Эмиль-младший приехал к нам в Москву весной 1963-го. Он тоже клюнул на комедию хрущевской «демократизации» большевистской России. И объяснил это так: дед-мудрец не раз говорил, что опасность исходит не так из Москвы, как от собственной, финской элиты — сплошь агентуры всяческих разведок.
В марте, за месяц до его приезда, умерла Бабушка – прабабка моя Анна Роза Гааз. Получилось, что Карл приехал теперь только к нам — ко мне, к моей Нине Оттовне, к нашим детям Саше и Фаечке. Как раз в это самое время Михаил Наумович Гаркави, который был уже совсем плох, «вспомнил»: Карл был в Москве в декабре 1962 года на похоронах своей бабушки! Не было его! Бредилось старому.
…Двумя годами прежде, как раз за неделю до Рождества, я встретил его – нежданно-негаданно,  – чудом каким-то, - в номере Магаданской гостиницы. (По призванию и службе – я Северных этих палестин завсегдатай). Художественный руководитель Мосэстрады, он прибыл туда на… месячник «Детских утренников Дяди Миши», дававшихся вместе с Московским цирком на Цветном бульваре. И имевших место – сумасшедшими аншлагами - быть во всех мало мальски «крупных» пунктах Страны Колымы. Градусник тогда держался, как обычно, где-то на отметке минус 55 по Цельсию – самый «климант» для заслуженного сердечника и астматика республики.   «Почему Вы-то?!». «Так никто не едет! Под Новый-то год чёса повсюду навалом! А здешним детишкам – что? «Спектакли» пьяных вусмерть родителей… Вот я и прилетел…Но как так можно? Можно, значит. При нашей профессиональной и социалистической солидаритэ (И я вспомнил друзей Кати и Густава, подставивших «за друга» свою судьбу)…Оставил его, всё так же сидящим, – широко расставив ноги, в дырявых шлёпанцах, поперёк измочаленной неубранной койки, - с безобразно распухшими лицом и руками. И огромной жабою дышащим, - если то можно назвать дыханием, - как дырявые воздушные шланг которыми нам в кессон, некогда, подавали «воздух»…Все последние месяцы жизни Екатерины Васильевны, все скорбные дни и ночи по ее смерти мы были рядом с ней. Карла никто из нас не видел. Прятаться от нас(?) не было у него резона, коль он приезжал… Старческие фантазии боготворящего «Катеньку» сатира…Возможно. Но сомнения остались…

Второй приезд Карла оставил множество впечатлений. Как от услышанного от него, так и от живого присутствия его в нашем доме. Правда, общаться с ним приходилось на этот раз урывками: он привязан был экспертом к большой группе латиноамериканских кинематографистов. К тому времени мы уже знали, что Карл занимается сценариями в документальном телевидении. Потому сразу возник круг совместных интересов, скажем так. Беседы по которым мне легко было поддерживать: Арктика. Моя Арктика, которой отдана была моя жизнь. Это было тем более важно, что у нас с Карлом шел процесс ново знакомства. А для людей близких и давно знающих и любящих друг друга, - однако же лишь заочно, - состояние это мучительно. Во всяком случае, сложно чрезвычайно! Достаточно вспомнить мамы моей и мое «ново знакомство» в Ишимбинском зимовье в декабре 1953 года, после двадцати четырех лет разлуки... А с Карлом, которого «знал» я всю свою сознательную жизнь, мы вовсе и не виделись никогда…Арктика нас моментально связала воедино. Он ею всегда интересовался — житель экваториальной, жаркой зоны земли. Она снилась ему. Учась в школе, он перечитал «гору литературы» о полярных странах и их исследователях. Не раз был в субарктической Лапландии. Он, между прочим, прежде меня прочел все, написанное об Александре Васильевиче Колчаке в связи с его участием в экспедиции Толля на Новосибирские острова в 1899–1902 годах. И написанное самим Колчаком он знал куда больше моего. И было очень приятно, волнующе, когда на мое замечание-намёк о дружбе мамы с Александром Васильевичем, - ещё с самого детства их, - Карл, смеясь весело и довольно, ответил:
— Да все это я в самых малейших подробностях знаю от деда! Дед же очень много мне рассказывал...
У нас оказались общие знакомые, общие события связывали наших близких. Карл, с пристрастием сценариста, расспрашивал меня о моих путешествиях по районам Арктики и Антарктиде. Интересовался деталями и подробностями собственных моих исследований на просторах этих «скверно оборудованных для жизни» территориях Земли. А когда пришлось рассказывать о моих работах по ледникам и наледям я проговорился, что происходило всё это в ссылке... Тогда и раскрыл я ему наши семейные Гулаговские «тайны»...Что-то он, конечно, и прежде знал о лагерной судьбе моей семьи. С моих слов наша история как бы вплотную надвинулась на него мрачной глыбищей. Обволоклась страшной реальностью. Предстала во всей своей чудовищности. И как бы подтвердила, как бы материализовала детские а потом и взрослые его страхи. А они сопровождали всю жизнь его отца и самого Карла! Почему-то особенно остро воспринял он рассказы о моей судьбе. И здесь Карл, - как и многие мои друзья и родичи, все узнанное от меня тут же мысленно начинал «примерял на себя». Тем более что собственная его жизнь, как и жизнь его отца после 1918 года, проходила, по сути, в той же Гулаговской ауре. Только как бы… в несколько отстраненной от основного массива Большой Зоны, зарубежной ее подкомандировке. До сегодня условно именуемой «Западной Европой» и ее «отделениями» — «Германией» там, или «Финляндией».

54. Трагедия меннонитов.

…Год 1919. Левобережная Украина. Отряды ЧОН живьём сжигают меннонитов. Единственных оставшихся в Восточной Европе Последователей Иисуса Христа, которые по своему вероучению — известному миру, никого не убивают, не воюют ни с кем. Они не могут касаться орудий убийства даже во спасение жизни - собственной, и близких. Ибо Апостол Пётр предлагает прекрасное и здравое учение: «И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго?» (I Пет. 3,13). Заповеди Иисуса Христа понимают они буквально. Буквально исполняют завет любви и взаимопомощи: «Итак, доколе есть время, будем делать добро всем» (Галл.6,10). И ради этого, - по примеру своих голландских и германских единоверцев, - именно меннониты – и только они одни – в Первой мировой и Гражданской войнах безвозмездно и самоотверженно трудились санитарами и сидельцами в бесчисленных полевых лазаретах и тифозных бараках Кременецкого «больничного царства» Мамы на Украине. И, не принимая какой бы то ни было оплаты, снабжали его продуктами питания и  обеспечивали сложнейшую его жизнь. 
Но этот подвиг – далеко не всё что они могли и что делали.
По строжайше соблюдаемой ими традиции они могли лишь выращивать лучшие в мире непревзойденной урожайности и великой биологической ценности твердые сорта пшеницы. Те что в Европе и Африке с Австралией названы «Золотыми фламандскими». А в США и в Канаде - еще и по имени главной хлебной провинции бывшего Британского доминиона — «Манитобой». Ещё они могли «лишь» выводить лучшую на планете рунную овцу от которой шерсть — гордость и слава от века британских, фламандских и голландских поставщиков-крестьян. Позднее, богатство Австралии. И величие британских же ткачей…
Еще могли они с достопамятных времён превращать, осушая, морское дно в знаменитые Нижние Земли — Нидерланды. Подсказывая тем самым остальному человечеству как без разбоя, без крови, без смерти можно мирно «завоевывать» земли и выращивать на них хлеб, выводить скот и строить поселения. И еще, - вечно гонимые «за ересь и вероотступничество» святой католической церковью, истреблявшей их сладострастно и нещадно, - всюду куда приводила их  необходимость начинать жизнь сызнова на новом месте, - могли они тоже по традиции предков превращать гигантские малярийные болота в цветущий рай. То было и на их прародине. И в Вислинском устье Польши — на знаменитых Жулавах. И на северо-востоке Балтии, что теперь зовется Восточной Пруссией. И в низовьях Днепра вкруг Хортицы. И на Риони в Грузии. И в нижнем течении Куры — в Аракской долине Азербайджана... Да разве можно перечислить этапы их «традиционного» пути?!...
«...1870 год. Указом Александра II правительство России аннулировало привилегии, полученные приглашенными Екатериной Великой и Потемкиным голландскими и немецкими меннонитами. Были распущены “опекунские конторы”, чем ликвидировалось самоуправление колоний. Насильственно введен был русский язык. Начался набор рекрутов. Снова рушилось всё…Это вызвало переселенческое движение из Украины, Поволжья, Кавказа. Значительное число меннонитов эмигрировало в Америку». (Нью-Йорк Таймс.12.121870).

55. Имперский суицид.

8 декабря 1870 года банкир-еврей, московский купец первой гильдии Абель Розенфельд и он же  финансист великих князей и императорского дома, пытается предупредить и образумить Александра II: «...Вы, ваше величество, должны остановить исполнение пагубного акта. Если этого не случится, будут опустошены многими десятилетиями рачительно обихоженные, богатейшие в мире земли колонистов-меннонитов на нашем Юге. Россия на долгие годы погрузится в пучину голода и социалистических потрясений...» Запомним эти слова.
Немного позднее, когда последствий крушащего Россию царского указа предотвратить было уже нельзя, князь Александр Иванович Барятинский, наместник на Кавказе, написал 12 января 1876 года великому князю Александру Николаевичу, будущему императору Александру III: «...роковая для России ошибка его величества, в затмении, отринула меннонитов-христиан от империи нашей и тем лишила государство хлебной его десницы...»
Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона в статье «Меннониты» сообщает: «Из России в Северо-Американские Соединенные Штаты с 1874 по 1880 год выехало 13 913 колонистов». Запомним и эту цифру.
Книга «Е. И. Ламанский и Государственный Банк России». Ее автор Константин Аполлонович Скальковский пишет в 1881 году: «...лишенный Манифестом 1861 года своих рабов, российский помещик полагал собственное спасение в незамедлительном разорении или, лучше того, в изгнании с земель государства своего преуспевающего конкурента — колониста-меннонита. Именно под этим давлением Александр II — сам крупнейший в мире землевладелец — скрепил монаршей рукой один из наиболее разорительнейших для России документов... Государство в одночасье потеряло крупнейшую в мире ниву твердых пшениц и мировое первенство хлебной торговли. Оставшиеся колонисты в опасении кар вдесятеро сократили пашню».
«...В 1874 году в США переехали из России немцы-меннониты... С собой они привезли семена озимой твердой пшеницы, и через несколько лет канзасские прерии, засеянные этой пшеницей, сделались подлинной житницей страны, а в некоторые годы — и всего мира...» Это записано в проспекте национальной выставки «Сельское хозяйство США» — официальном документе Государственного Департамента. М.МИД.1979.
И еще один документ имеет смысл привести  чтобы окончательно стала ясной «цена вопроса», — «Малую советскую энциклопедию» первого издания. В ней, в томе седьмом, на странице 420 сказано, в частности: «...в конце 70-х и в 80-х годах разражается аграрный кризис, явившийся в Российской империи отголоском общеевропейского кризиса и связанный со вступлением на мировой хлебный рынок сильнейшего конкурента прежним поставщикам — САСШ...» А в томе втором, на странице 167, сообщается: «...грандиозный голод вспыхнул в 1891 году, охватив двадцать девять, главным образом восточных и юго-восточных, губерний. В 1892 году голод повторился в центральных и юго-восточных губерниях. В 1897–1898 — почти в тех же районах, в 1901 — в семнадцати губерниях центра, в 1905 — в двадцати двух губерниях... Последующие годы, 1906–1908, протекают тоже как голодные. В 1911–1912 годах голод вспыхнул с новой силой, охватив двадцать губерний с голодающим населением свыше тридцати миллионов человек. Голод сопровождался повальными эпидемиями тифа, цинги и огромной смертностью...»
Вдумаемся.
Исходом четырнадцати тысяч немцев-меннонитов — мужчин, женщин, стариков и детей — тысячелетняя Россия в одночасье – и навсегда -сброшена была с вершины хлебного Олимпа мира. Оказалась тотчас ввергнутой в пучину перманентного голода. Из времени пусть относительного процветания перешла в эпоху  смут и военного позора на Востоке с невиданными поражениями в Маньчжурии и у Цусимы. Социальных потрясений. Первой мировой бойни. Захвата большевиками. Ленинско-троцкистского рабства. Слома Народного Материка страны – её крестьянства. Новой мировой бойни с демографической катастрофой и ликвидацией генетического фонда России. И, - наконец, в качестве Апофеоза воинствующей глупости и невежества, - скандального «беловежского» развала с потерей половины(!) территории, оставшегося чудом – после катастрофы великой «победы» - населения и порушенного хозяйства.
И всё – в полном соответствии с прогнозом уже забытого но по прежнему всегда напоминающего о себе ростовщика-первогильдийца Абеля Розенфельда…
Что можно добавить к сказанному?
…«Нет повести печальнее на свете…» позволил бы себе повторить автор, заменив классические имена Ромео и Джульетты на обыденные, но родные ему Густав и Катерина…Потому не хочу повторять подробностей ШОА 1919-20-х гг., происшедшего на многострадальной земле Украины со спасителями мамы моей и одного из главных дел жизни её…Любопытных читателей, с их согласия, - отошлю к последней – уже в Израиле – публикации. Содержащей, - по договорённости с редакторами, - краткую выдержку из материалов архива «Комиссии ЦК КПСС по реабилитации…незаконно репрессированных сотрудников ЧК (ВЧК) ГПУ (ОГПУ) НКВД (МВД) – коммунистов». Руководитель - Алексахин Иван Павлович. Москва. 1955-1975 гг. (В.Додин, «А ты дослушай, Бог, ты дослушай!», ЕВРЕЙСКИЙ КАМЕРТОН, 28.02 и 7.03.2002г. Новости недели. Тель-Авив).   

56. Возмездие.

На что рассчитывали исполнители и организаторы сожжения колонистов? Чем руководствовался Троцкий, паясничая на тормозных площадках бронепоезда в нескончаемых речах, и натравливая ими внимавшие ему толпы на уничтожение меннонитов — этих «злобных врагов мировой р-р-революции!»? Ведь именно в Таври, а за тем и под Одессою, наши свидетели злодейского преступления обозники, – юноша Отто Кринке и его «опекун» Мартин Тринкман, - не раз понуждались выслушивать опостылевший бред этого злобствующего болтуна. «Балалаечника», как его величали. «Или надежда была  у него, и у всех присных его, на отсутствие памяти у казнимого ими народа? Или даже они уверены были, что «чудом оставшиеся в живых колонисты (свидетели, значит), буквально понимающие и исполняющие божественные заповеди - люди потому порядочные - никогда не напомнят палачам об их преступлении. В особенности, ритуальном?.
…Может быть… Но это – лишь только Мартина и Отто - предположения. «Мечтания», как говаривал кто-то из них.
«Но унять подонков, во имя той же пресловутой человечности, необходимо было всенепременно, – считали они. Однако же, было это – в том же 1919 и в 1920 годах невозможным – их, палачей, власть была!
Но ни что не вечно под луною. Придёт время, мечтали. И явится Божественный «Закон возмездия». Который всегда Закон, как говаривал мой опекун Иван Степанович Панкратов, профессионально разбиравшийся как в Законах, так и, - в особенности, - в Возмездии…(Вспоминая собственную судьбу, люблю это повторять!).
...А жителей «провинившихся» колоний пока всё сжигали, для верности скашивая сопротивлявшихся пулеметным огнем. Зачем? Да всё затем же, чтобы и соседям их – украинцам - неповадно было не только прятать беглых, но просто своевольничать - зарывать от ЧОН остатки хлеба. А главное, мужиков укрывать от пятнадцати до шестидесяти лет, которых до последнего мели в армию под знамена всё того же ПредРЕВВОЕНСОВЕТА Льва Троцкого. А сам он в это же время блажил с трибуны IX съезда партии: «Что такое Украина? Украина, разъединенная десятком режимов — меньшевиков, социалистов-революционеров — и всеми остальными болезнями болеющая? Мы знаем хорошо, что наши партийные организации на Украине... отражают те же самые болезни. В этом я слишком хорошо убедился на Украине, когда в каком-нибудь городе встречал сколько угодно критики, брюзжания и болтовни, а когда приходилось мобилизовывать на фронт даже партработников шло пять человек, а дезертировало 95. (Аплодисменты.) Делать уступки этим элементам не приходится и было бы недопустимо». Потому бегство с позиций  большевистских комиссаров-бездельников «наказывалось» «оргвыводами, выговорами и строгими выговорами». (А сопротивление мобилизации, и то же дезертирство с фронта  украинского мужика-труженика – кормильца семьи, его немедленным, после поимки, расстрелом. Истреблением всех (с 10 лет!) мужчин семьи. Ограблением казнённых с отобранием у оставшихся хозяйства, дома и земли... И что страшно не менее, сиротством выброшенных на улицу – на муки и гибель - малолетних детей...Неуёмный же оратор все камлал, паясничая, выбалтывал вовсе не потаенные - а ко всем обращенные собственные свои - задумки превращения страны в огромный концлагерь. И изрыгал высокомерно и назидательно: «...Только и всёнепременно кар-рательные меры, от которых мы не уйдем, по отношению к шкурникам и дезертирам (то есть к народам Украины! — В. Д.) — словом, целая сложная система духовных (!) мероприятий, организационных, материальных, премиальных, карательных, репрессивных, которая может в результате своего согласованного систематического применения на основе общего подъема уровня культуры в стране (где расстрелы — рутинная повседневность и они же вся сумма аргументов. — В. Д.) в течение ряда лет, десятилетий, поднять производительность труда, поднять на такую высоту, на какую никогда, ни при каком другом строе производительность труда не повышалась».
…На собственной шкуре испытали мы эти планы, воплощенные верным его учеником Сталиным.
Много прежде того, цену им просчитал, тоже, как оказалось умеющий слушать и читать россиянин из прибалтов. Русский, без дураков, патриот со славной - от Ивана III - семейной историей. Архитектор в миру, помянутый нами выше, Альфред Розенберг. Круто проварившийся в пред и пост переворотном котле разрушаемой, а потом и взорванной большевиками, России. Узнававший о происходящем в ней и с нею не «из газет». А самолично – боками.  Не брезгуя интеллигентски, - перебарывая лишь только естественное отвращение, - внимательнейше (стараясь ничего не пропустить!) выслушавший и даже законспектировавший «всего» публичного, площадного Троцкого. Превратясь - как сам признался – в «почитателя завлекательнейшего его бреда». Раз навсегда решив для себя как  с такими кончать. Просчитал их и приютивший его в конце 1918 года, после иммиграции,  австрийский единомышленник его. Мюнхенский журналист Адольф Гитлер. Кое кто ещё. Всё сошлось. Счёт предъявлен был. Мы уплатили по нему. Пусть двадцатилетием позднее». Вот тогда понял окончательно, что «ничто не забывается». И в который раз повторил про себя, - взрослым уже человеком, с каким-никаким опытом Возмездия, - что Божественный, а потому Справедливейший «Закон этот – он всегда Закон!» по моему незабвенному опекуну.
…Мартин Тринкман не отступился от надежды  поведать миру о жестокости комиссаров-евреев. Твердо решил: он обязан, он должен во что бы то ни стало живым выбраться из большевистского ада к себе в Европу. И там успеть рассказать всем немцам и голландцам — немцам, в первую очередь, - гражданам Австрии, Германии, Швейцарии и других стран, где они живут, - о том, что вытворяют с мирными немецкими колонистами их мирные еврейские соседи. Как все это удастся ему сделать он еще не знал. Не думал даже. Помыслить – инвалид - не мог. Даже как из совдепии переберется на Запад, представления не имел. К кому он там обратится — тоже. Но все уверял и уверял себя что сумеет - обязательно сумеет - исполнить задуманное! Пока что он помогал своему будущему тестю - отцу Отто. Отремонтировал всю технику что, по военному времени, отстаивалась по машинным сараям. Устроил водопровод. Перебрал черепицу. Поставил и отладил водяную мельницу. Переложил печи. Все это было непросто однорукому инвалиду...Проще оказалось полюбить…И самому стать объектом любви.

57. Rid bei Braunau-am-Inn.

...В начале июня 1920 года Марта-красавица, - сестра Отто Кринке, - и Мартин Тринкман, «человек с глазами всех святых», поженились. Воспользовавшись возвращением домой польских войск, - отогнавших красных из под Варшавы аж за Киев, за Днепр - они добрались с ними до польской столицы. Потом была Вена. Наконец, городочек Рид у Браунау-ам-Инн под родным Линцем…Все пережитое Мартином в его с Отто Кринке «Восточном походе» ни на мгновение не оставляло его и по счастливом обретении родительского дома, в котором все были живы-здоровы. Он не успокаивался: кошмары страшных видений не только не стирались временем и спокойным величием окружавших его родных гор. Но все ярче проступали сквозь, казалось бы, примиряющую дымку расстояния во времени...
С обращением «к людям» было сложно. Репортеры австрийских газет, досыта по на сообщавших миру за годы войны об ужасах ее, разговаривать с ним не хотели. Книгу написать и издать ее? С изданием просто — деньги выложить и все. Но с написанием... Ну какой из него, малообразованного да и однорукого, писатель?!...Как-то, за завтраком, развернул одну из свежих газет — он редко в них заглядывал. А тут вот развернул. И сразу обратил внимание на подпись под одной из статей: «Адольф Гитлер». Сперва он не подумал что это может быть тот самый Адольф что когда-то – таким как и он сам мальчишкою - гонял с ним мяч, а потом оказался ещё и товарищем и даже соседом по войне — земляк. Но что-то подсказало: тот! Именно тот!.. Шел март 1921 года. Мартин вернулся к газете. Еще не осмеливаясь подумать и разрешить себе «лезть со своими проблемами к занятым людям» - он был очень стеснительным человеком этот инвалид с известными нам глазами. Но в который раз листая страницы он вычитал что «Адольф Гитлер»  — возможно, тот самый — он еще и... редактор газеты! Слава Богу, - или в нашем конкретном случае вовсе наоборот – не слава!, - было к кому обратиться: ближний сосед по родной Unterbergschtrasse,11, приятель покойного отца адвокат Гуго, встретил вернувшегося «с того света» героя войны Мартина как родного. Затянул не в контору. Но к столу на кухне. Усадил. Поставил пиво. Выслушал внимательно, уже по ходу беседы сообразив что в руках у гостя мина огромной взрывной силы!
- «Что же Мартин собирается предпринимать? Поинтересовался осторожно: сам-то, - преуспевающий юрист, - он вне политики. Естественно, вне всяческих модных фобий. Иначе, прощай выгодная, - еврейская в большинстве, - клиентура…Но всё в руках Божьих: дождёмся сына - доку по части «мод». Разных. В их числе искомых…
Дождались. Эрнст только-только (в том же 1921г.) получил аттестат зрелости. По примеру деда, а потом и отца, избрал карьеру адвоката. Готовится к изучению права в университете Граца, отправив туда документы. Политика…Интересуется. Но лишь только интересуется - добропорядочный католик.  Какой? Национал социалистическим движением… Очевидно, поэтому повторенную Мартином исповедь о российской Одиссее слушал не просто внимательно. Многие эпизоды просил повторить. Уточнял детали. Что-то, - чтобы запомнить, - стенографируя, пере повторял сам…Словом, видно было: парень он головастый! Головастым и выглядел. Прочным. Мощным. Тоже не мелкому и не слабаку, - но уже беспощадно пришибленному жизнью, - Мартину показался он Викингом из старинных легенд. И как иначе-то? Перед ним был почти что двухметровый молодой человек с широченными плечами и с мощными ручищами, кистями которыми «только камни давить». Колосс!
«Коллос» приговорил однозначно — «С этим парнем, - с редактором баварской газеты, - повидайся обязательно! Товарищ стоящий! Стопроцентный немец - умница! Читаю его с интересом…Правда, у них кажется предстоит рокировка: место его в газете, по слухам, должен занять тоже выходец из России – некий Розенберг…Знаешь, Мартин…А можно я с тобой съезжу? Я не помешаю.
…Недолго думая Мартин взял с собою и свою Марту. Она бедная, - из-за, пусть только виртуальной, причастности к «милой прародине своей» и собственной  (по документам, хотя бы) национальности, - такого уже по натерпелась! Такого на перевидала!…Меж тем, - ни самой этой Германии, ни немца взаправдашнего, - в глаза не видела!…В сопровождении соседа-советчика они выехали в Мюнхен…


58. Встреча на Isar,е.

...Детали воистину исторической встречи в столице Баварии Карлу неизвестны. Мне тоже…О них сам Мартин, - через пол века посетив с Мартою нас с Ниной Оттовною, в Москве, - так же ничего не рассказал. …На обратном пути из Сибири, - где все мы гостили у старого Отто в его Южно-Енисейском доме (о чем ниже, если получится), - Мартин, далеко не молодой, и ещё более шурина своего замкнутый, - забрюзжал. И, исключая нежелательный разговор, бросил было: «Все там говоренное, на Той встрече, - извините, - вовсе не для Ваших ушей… милостивый государь…Вам понятно?»
- Чего уж понятней…Если даже и… «милостивый государь»…Иного не ждал.
…Однако, - пусть нехотя - нехотя приняв советский валидол вместо затерявшегося привычного снадобья - разговорился…
…Собеседник, - как и сосед-Эрнст, - очень внимательно выслушал его, эмоционально реагируя на детали рассказа. Успокоил. Поблагодарил. Сказал загадочно и, как показалось Мартину, угрожая кому-то: «Не беспокойтесь, товарищ: и это всё будет учтено! Они ответят и за это!». Мартин был благодарен собеседнику. Счастлив даже, что вот так определённо и чётко занятый человек отозвался на не один год истязавшую его боль. Но бросившаяся в глаза агрессивность резюме, самой реакции, почему-то вызвала  у настрадавшегося инвалида некое внутреннее сопротивление. Напугала даже: он не умел - уже ново крещённый меннонит - мыслить категорией «Око за око, зуб за зуб». И, мягкосердечная душа, заметался было. (Меннонит!   Ибо как предтеча его – Симонс Менно, фризский реформатор шестнадцатого века – увидя, в бытность католическим прелатом, что единоверцы его творят с анабаптистами, - покинул «Рим» с его ложью, жестокостью и поиском – взамен Спасителя - вожделенных сиинекур. И отныне проповедует истину : «Никто не может познать Христа, если не следует Ему в жизни»!) Иначе зачем понадобилась ему, - после внезапного посещения Финского представительства в Вене, - поездка в Хельсинки к самому…Маннергейму? Впоследствии Карл объяснил её сомнениями Мартина относительно способности принявшего его мюнхенского редактора, – человека городского, книжного, но в России не бывавшего, – ощутить и до конца понять величину и последствия трагедии немецкого колониста на Украине. Да и чувства самого русского крестьянина в захваченной большевиками стране знать он не может. Человек действия, - да ещё и за живое задетый комиссарским нападением на собственный народ, - он сперва задумал встретиться аж с самим бароном Врангелем Петром Николаевичем! Его переубедили:  спасти уничтожаемых Троцким колонистов сможет «не несколько непонятный Общевоинский союз». В сущности, гражданская и потому бессильная контора – не пойдёт же она на Ленина войной!? Помочь  сможет реальная военно-политическая сила, с красной Россией сражающаяся (Советчики-то в воду глядели, памятуя  настойчивые попытки финского политика спасти хотя бы подопечных мамы на Волыни!). И назвали имя в действительности  д е й с т в у ю щ е г о, реального - пусть и в Финляндии, -  русского генерала.
Маннергейм принял супругов Тринкман очень тепло, дружески. И как делал он всегда и всё - без спешки. Заговорил с ними так, как он один умел это делать - кратко. Без лишних слов. Дав за то выговориться, им…Что они решили? О том много-много позже Карл рассказал нам, что дед постарался очень взволнованного Мартина успокоить. Помог ему и его Марте отдохнуть в тиши своего островка. И, ещё не представляя – конечно же – что есть редактор мюнхенской газеты и кем он может обернуться, провидчески предостерёг собеседника – уютного австрийца с небесно голубыми глазами, и его милую жену, - теперь тоже подданную Австрии, - от дальнейших близких контактов с этим не простым человеком по ещё менее простым российским делам.
Нам же с Ниной эта встреча дала возможность – через Карла, - когда тот вырастёт и станет взрослым, - самим познакомиться с Мартиным и Мартой. Дело в том, что и сам я, и моя жена, родились позднее отъезда наших героев в Европу (соответственно, в 1924 и в 1931 гг.).

59. Москва. МИД.    

Весной 1970 года, - после пятидесяти лет от начала непередаваемо мучительного, выматывавшего нервы и души, поиска их родных на Украине, - московский МИД, наконец известил Frau Марту Тринкман и её супруга Мартина, что «Правительство СССР не возражает» против их встречи с братом просительницы и членами его семьи (в Москве и в Красноярском крае).
Марта и Мартин прилетели.
Принял их САМ зам министра Иностранных дел Гектор Фёдорович Отукалин. Конечно, он уведомлен был заранее, что гость – уважаемый мировым сообществом иерарх одной из интереснейших протестантских конфессий. И что сам он, - ничего общего с нацизмом не имеющий – тем не менее друг детства и фронтовой товарищ Гитлера. Замечу: последнее обстоятельство при Брежневе тянуло уже, - в восприимчивом к модным новациям столичном бомонде, - если не на почтение к носителю этой сладостной благодати. То на абсолютное уважение к нему абсолютно. Мартин, - человек как оказалось прямой и нелицеприятный, - в беседе с Гектором Фёдоровичем нужным не нашел скрывать своего отношения к другу молодости. Тем более к полувековой давности комиссаро-большевистским художествам на Украине. Явившихся своеобразной причиною его с женой нынешнего  визита в СССР.  Отукалин – джентльмен и дипломат - панегирик Гитлеру проглотил. И выразил взамен соболезнование жертвам помянутого гостем Холокоста-Шоа (Зачем он это сделал, зачем полез в бездну, о которой понятия не имел, и сам спровоцировал порку?! Но…у него, как говорится, своя голова…Свой ум). Он так же прощения испросил за пережитое немецкими колонистами «в начале 20-х». Однако заметил, что «уважаемые соплеменники господина епископа» в более близкие к нам времена вели себя в тех же палестинах тоже не самым лучшим образом…Отвечая собеседнику, Мартин несколько прямолинейно указал «руководителю столь серьёзного департамента, что оценку действиям оккупировавших Украину армий следовало бы позволить не московскому – несомненно уважаемому - чиновнику, но самому народу этой страны. Украинцам». Отукалин заёрзал и взвился: - «На Украине про-жи-ва-ли во времена оккупации 1941-1944 годов и другие народы! Русский, например. И – глянув на меня – еврейский! Вы, естественно, знаете, что нацисты сотворили с евреями…Хотя бы в Киеве? Или Вы ничего не слыхали о «Бабьем яре»?! – Возмущение Гектора Фёдоровича было неподдельным. Он за платком слазил. Утёр выступивший на лице пот…
– «Был такой слух, - сказал Тринкман. – Я тщательнейшее проверил его по официальным материалам Нюрнбергского процесса. И что узнал? Подлинный документ «о зверствах немцев – если не ошибаюсь, СССР-9, представленный Трибуналу где-то в феврале 1946 года – ни единым словом не говорит об истреблении евреев Киева в том самом«Бабьем Яру»! Так кому я и все интересующиеся судьбами евреев Киева должны верить? Каким-то слухам, или официальному государственному документу, составленному Правительством СССР и представленному им Высокому Международному Суду? Если факты избиения евреев имели место, зачем авторам о них умалчивать? Когда документ лжет, или содержит полуправду – а она (известно) хуже любой лжи – пеняйте на себя если человечество от Вас отвернётся. Ведь изолгавшись вконец Вы под глыбами навороченной Вами неправды хороните действительно страшную правду войны. И теперь, прочтя даже правдивые строки Ваших Списков Потерь и Утрат, никто никогда больше Вам не поверит! Хоть это-то Вы понять способны, уважаемый?...»
Всё же, Отукалин числился (нет, был!) моим другом (и мужик он вовсе не конченный, уютный в нормальной жизни мужик). Епископ же, тот - ну точно - «прям, как правда» - говорил с ним тоном строгого учителя да с высокой кафедры…(А я, - зная о не простой молодости Мартина гадал, как он – пилот «летающих гробов» того раньшего времени – отлаиваться привык на своих бедолаг-механиков. Тогда - все вместе - учившихся своему замечательному но страшному ремеслу только на собственной крови).

60. Тринкман.

О чём гадать не нужно было – о естественной реакции моего приятеля на менторский нажим Тринкмана. Дело в том, что в недолгой жизни Гектора Фёдоровича по настоящему серьёзного дела, - серьёзного вправду, мужского настоящего дела тем более, - у молодого ещё человека не было. И уже будет врядли. Не «делом» же считать заведывание им отделами печати в центральных московских газетах, потому как родной его дядя - сам Борис Иванович Отукалин – Председатель Госкомитета по печати при ЦК                КПСС и член того же ЦК? (В газетах Виктор, на полном советском серьёзе, «решал вопросы» публикации: - да – нет,  крупнее – мельче - некрологов усопшей номенклатуры. А до того ПЕРВОсекретарствовал в Московском городском, а прежде районом Бауманском комитетах комсомола). Словом, парень хороший. Не вредный. Потому мне больно было смотреть в его сторону. Упоминание о подлейшем документе – а советских фальшивок таких было не счесть – означало однозначно увесистую плюху моему Гетеньке: вкупе с авторами «документа» и он – советский высокий чиновник – тоже будто солгал! Отукалин, мужик не глупый – (насколько, - чёрт бы его побрал, - может быть не глупым первый зам Громыко по кадрам и консульской работе) понял это. Съёжился, подрастерявшись. Скукожился откровенно. После паузы, скрашенной отличным кофе с великолепными пирожными (тогда сахар был мне не противопоказан!), Гектор Фёдорович всё же собрался. Подобрался. Выдавил:
- Печально, Ваше Преосвященство: и такое имело место. Печально.
- Печально. Но ещё печальней, Ваша Честь, что подобными фактами опоганивается память и добрые имена погибших. Кроме того, такие факты – а им числа несть – убивают последние остатки уважения к властям, манипулирующим подобными «документами».
- И всё же, и всё же, - потерянно бормотал Отукалин, наверняка уничижаемый и тем, что перед ним сидел и «порол» его «сам приятель Гитлера».
- И всё же… Вспомните, что творили на земле Украины немецкие и фашистские захватчики. Уму не постижимо! И это – не считая гибели евреев.
- Почему же «не считая»? Кровь евреев – позор Европы. Позор Мира…
- Позор! Но войны были испытанием и для украинцев, согласитесь! Этот многострадальный народ такое вынес – не рассказать! Или взять тех же евреев…

61. Украинские мотивы.

- Почему «не рассказать»? Я могу рассказать, что Украина вынесла, когда власть на её земле узурпирована была «теми же» евреями-комиссарами. Есть и свидетели тех преступлений – «те же» евреи, друзья мои…
- Ну, о евреях в таком…аспекте…Напрасно! Вы – иностранец. И вам объективно ни-как не оценить глубины страданий чужого вам народа под пятой вашей… ну… пусть немецкой армии. Не самой, скажем, гуманной.
- Я и не оцениваю. Оценил сам народ, испытавший оккупацию одной и другой армии. Так вот, ваше нашествие украинский народ «оценил» многолетней освободительной борьбой против большевиков, унесшей сотни тысяч его и русских жизней. А Вы долдоните (Мартин – надо не забывать – изучал и совершенствовал русский язык не в гимназии Мравинского, и даже не в ИФЛИ, но в обозе «на шляху»): - «Бандеровщина!», «Банды в Карпатах!», «Западно-Украинские бандиты!». С нами Украина не воевала!
- Неправда! Именно против вас…Против немцев воевали украинцы, подтвердив тем самым каким непереносимым злом была ваше нашествие !
- Я хотел бы Вам поверить. Однако, я тоже пережил нашествие, только советское. Всё «прелести» его не обошли и меня. Но всё это лирика. А лет 25 тому,  познакомился я с интересным советским документом, повествующим, как народ Украины оценил ваше и Германское нашествие 1939-1941 годов (если точно - до года, кажется, года до 1952!). В конце концов, всё познаётся в сравнении. Тем более, когда это не пропагандистские домыслы, а документ, - Приказ о депортации в Сибирь всех украинцев, проживавших «под властью немецких оккупантов»! Всех. Без исключения…
- Ну-у! Это фантастика! Я о таком приказе не слыхал. Такого приказа, глубокоуважаемый господин епископ, не только чтоб где либо в наших краях, - я в этом не сомневаюсь, - в природе не было! – Отукалин весь воспрял, засветился, ямочки пошли по его щекам. – Представляете что значит депортировать аж сорок миллионов украинцев?! И кто, - по Вашему, - мог отдать такой приказ? Это, - ну, сами понимаете, - господин Тринкман, - это же…бред собачий! – Он наслаждался подвернувшейся возможностью указать австрийцу его место… «Отплатить» за Бабий Яр…               
  - Этот, по вашему, собачий бред подписали в июне 1944 года известные Вам  ваши маршалы Жуков и Берия, заместители Сталина.               
…Я гадал: шутит мой Гетенька или дурачится? Ведь он должен был подняться солидно. И тотчас прервать встречу за такие шутки какого-то… недобитого Тринкмана! Но он…
Он, «осев», рявкнул: - Повтор-ряю – это бр-ред! И мне не пристало его выслушивать!...- Дипломат, он выбрал… «промежуточную» реакцию. Он гордо голову развернул в мою сторону, будто вопрошая. Его возмущённый взгляд выражал мне укор за Тринкмана и его апокалипсис? Или…он спрашивал: что знаю я об этом документе? Ну, укорять мог он только себя: не мне пришла в голову идея пригласить к нему гостя с неприятными Отукалину предположениями. А вопрос?...Ни за что не поверю что даже недалёкий пусть  зам Министра, - да ещё и МИД, к тому же племянник шефа союзного Комитета какой-никакой информации, - не знает этого (пусть за семью десятью семью печатями упрятанного) скандального приказа! Зна-а-ает! Наизусть помнит! Как и всё, что проделывал его бывший кумир Сталин…Укор – если это именно укор – пропустим мимо ушей. А вопрос?...Ответив, придётся раскрыть (пусть не при госте) источник моей информированности. А его-то нет уже на свете – два года как почил в Бозе… Ладно! Не оставлять же друга дураком.
- Был… Есть такой приказ, Гектор Фёдорович. Мне его Мерецков показывал. Кирилл Афанасьевич… Маршал. Там у него всё…это – чёрным по белому…Яснее ясного. С чьей-то глупейшей допиской, правда: «По неизвестной причине этот приказ не был выполнен»…Между прочим, он – от 22 июня 1944 года. И номер имеет «0078/42». Я запомнил: приказик-то неординарный. Разрушительный приказик-то…
- И Вы туда же! – Понял - выручаю его, попавшегося, - зарвавшись, - в жидкую фракцию дурно пахнущего парт  патриотизма. Смешного. Даже очень.  Но с таким гостем чреватейшего.    
Отшутились кое как.
Тут, - как раз ко времени, - внесли новый кофе и шикарную, с гербом, папку с долгожданными документами. Их торжественно помощники Отукалина вручили Марте. Она поблагодарила их. И Гектора Фёдоровича. Который вскоре проводил стариков и меня до лифта – событие, для скрупулёзно блюдущего Фамильный понт Гетеньки, совершенно исключительное. Надо думать, обязанное теперь уже не так светлой памяти упомянутой дружбы, но неожиданной для Отукалина удивительной осведомлённости гостя. Попрощался тепло. Пожелал приятных встреч. Когда створки дверей лифта почти закрылись,  попросил занести, как ни будь, «приказик» (а я и не сомневался что он его не читал – на фига ему эти бумажки из раньшего времени? Для таких, как он, - почти что из века каменного? Подержал в руках, если подержал…)…
Автор повествования – свидетель случившегося – сопроводил притомившихся стариков сперва в гостиницу «Националь», где им с величайшей тщательностью приготовлен был «голубой» номер. А через пару часов отвёз домой, где нас с понятным волнением ожидали…

62. Сибирь.

Наши гости отдохнули с десяток дней - как ни как нашей Марте шел семидесятый год а Мартину - восемьдесят первый. Изготовились. Отправились на Ярославский вокзал в ожидавший Пекинский экспресс. И заняв купе двинулись в Восточную Сибирь. В Красноярск. За четверо суток пути в уютном интиме международного вагона Марте было что нам до рассказать. Мартину – тем более (стен мы не боялись – скрывать нам было нечего. Наоборот – пусть слушают, сволочи). И мы с Ниной вновь пережили, - теперь уже со слов Главного свидетеля, - новые подробности гибели меннонитов Украины в годы комиссарских беснований. Оговорюсь: воспоминания Отто Юлиусовича Кринке о том же самом, - услышанные от него и много раньше – ещё в конце 50-х гг., и недавно совсем – в доме его на Енисейском Кряже близ Верхней Тунгуски, - были куда как сдержаннее. Размытее. Словно плотной кисеёю заслонённые трагедией собственной его семьи и гибелью его родителей в 1929 году в кровавом пароксизме «коллективизации». Возвратившись полутора месяцами позднее, и проводив Марту и Мартина Тринкман в Шереметьево, обратился я к архивам. К собственным. Хотел проверить память деталями, которыми Тринкман «поделился» со Стукалиным. Нашел злосчастный приказ. Ещё раз перечитал.
Приказ – точно - №0078. Подписан Берией и Жуковым 22 июня 1944 года. Он подводил «трехлетний юбилейный итог усилиям советского народа по освобождению народа Украины от немецко-фашистского ига». Стиль, язык его – на совести авторов. Уровень их – иллюстрация к известной мысли графа Михаила Михайловича Сперанского: «Образование у нас не духовная потребность. Не высшая самоцель. Но способ устроиться прожить за казённый счёт. Писание чего ни будь - не свободное изложение разумной мысли. Но чисто физиологический процесс, как почёсывание чресл» (Начало ХIХ века).          
         Читая и перечитывая приказ, ловил себя на мысли: авторы его не понимали, что писали. А писали сами, лично, - это видно по дремучей безграмотности текста и его сверхсекретной штучности. И не сообразили, что подписали смертный приговор не украинцам но «советской» власти, своей «партии». Да и настырно декларируемой бессмыслице под названием «великая отечественная война» по кличке «ВОВ!». Не буду приводить весь текст. Только знаковые пункты:
Из преамбулы:
…Отдельные красноармейцы и командиры, попав под влияние полуфашистского украинского населения и мобилизованных красноармейцев из освобождённых областей Украины, стали  разлагаться и переходить на сторону врага. Из вышеизложенного видно, что украинское население стало на путь явного саботажа Красной Армии и Советской власти и стремится к возврату немецких оккупантов…
Из постановляющей части.
Приказываю:
«1. Выслать в отдалённые края Союза ССР всех украинцев, проживавших под властью немецких оккупантов.   
2. Выселение производить:
а) в первую очередь украинцев, которые работали и служили у немцев;
б) во вторую очередь выслать всех остальных  украинцев, которые знакомы с жизнью во время немецкой оккупации;…».
В любом случае быть этому приказу Главным экспонатом Великой Дружбы Братских Русского и Украинского народов!
Занятен в Приказе даже не определяющий его 1-й пункт. Куда значимее подпункт  «б)» второго пункта: камня на камне не оставляет он от помянутого Мартиным документа «СССР-9» и прочей макулатуры типа «О разрушении и зверствах…» в Киеве ли, или где-то ещё на Украине, и без жуковско-бериевского приказа дезавуированных в мемуарах советских и германских. Главное, он напрочь отметает само понятие «отечественной войны. Войны Великой» тем более. И конечно же само право захвата (по советски – освобождения!) Украины Москвою в 1944 году, население которой стало на путь явного саботажа Красной Армии и Советской власти и стремится к возврату немецких оккупантов. Что же это за «оккупанты» такие, которых украинцы с такой настойчивостью норовят заполучить? И что это за «освободители», от которых они вот уже семь лет пытаются освободиться, сражаясь с ними не на жизнь а на смерть?

63. Мародёры.

…И вот, - в мюнхенский мартовский вечер 1921 года, - прогудел по Нас колокол! Только ТОГДА мы его не услышали. Услыхали лет этак через двадцать эхо его. Но поздно было...…
…Рассказом Карла я был потрясён. Но мне ещё предстояло узнать от него еще более поразительные (для меня тогда, в 1977 году) факты.
— В 1933 году народ, - сброшенный с игрового поля Европы и намертво пришибленный Версалем, - свободным голосованием избирает Гитлера своим вождем! И вождь этот начинает произносить зажигательные и воинственные речи, восторженно немцами воспринимаемые. Организует в ответ потрясающие воображение парады. Сам возглавляет феерические ночные факельные шествия. И немыслимо смелой идеей «освобождения Германии от кровопийц-евреев» превращает «пришибленных» и деморализованных граждан униженной страны  в монолит! В стальную пружину! Что оставалось «добрым» его соседям? Всего только не мешать ему! Не мешать! И — не приведи Господь — не спугнуть часом ненужными шумами и телодвижениями в его адрес! В святом его стремлении разрешить, наконец, застарелую еврейскую проблему старушки Европы… Я – о чём? О том я, что деду-то моему оставалось делать — военному руководителю маленькой страны, которую во всей этой «игре»-подлянке просто не заметили бы? У моря погоды ждать? Или преданному жирующей Европой, - даже «родной» и союзной Скандинавией в том числе, -  оказаться вдруг в гордом одиночестве в уже начавшейся новой мировой войне? Следовательно, один на один остаться со Сталиным? И героически разделить героическую же судьбу евреев, которых Европа – всех скопом и повсеместно - выдавала уже спецслужбам немцев (и собственным - на подхвате – любителям-активистам)? А ведь выдавала она евреев  не только (и не столько) немцам-людоедам. Не-ет! Но, - прежде всего, - еврейским же альтруистам-«доброжелателям и спасителям». Вегетарьянцам, конечно же. О том нужно помнить. И не забывать никогда – Вам, евреям, в особенности!
…Именно: задолго до джентльменского объявления  бяками-нацистами Фестивалем «Хрустальная ночь» начала войны с евреями,  солиднейшие, порядочнейшие несомненно и честнейшие (за это – по традиции - здоровьем детьми поклясться можно было!)  банки мира - в большинстве своём конечно же еврейские (Не еврейские не решились – страшились, верно, клеймением антисемитизмом!) - учуяли трагическую безвыходность положения единокровных братьев. Точно просчитали глубину пропасти, в которую они будут сброшены. И, часа не медля, организовали в самой германии, и в зонах предполагаемой оккупации её войсками, беспримерную по масштабам и подлости аферу. Заключалась она в организации во всех филиалах неограниченного «экспресс-приема на сохранение» любых драгоценностей, произведений искусств, валюты и (главное!) ценных бумаг:  на недвижимое, движимое имущество и наследование, которые с страхе перед гибелью преследуемые люди попытаются таким образом спрятать в банках и спасти от грабежа «экспроприации»! Гешефт Века удался блистательно! Миллионы несчастных доверителей все – до последней ассигнации – перепоручили свои состояния банкам-спасителям. И на легке, с лёгким же сердцем,  двинули навстречу страшной судьбе своей – каждый по своему назначению. Туда, куда кого Провидение распределило… «Спасители» же, - Провидением «обойдённые», - в безопасности нейтральных стран и за океаном переждали лихое время. Дождались конца войны. И... безвременной кончины в Большом Европейском Погроме подавляющего большинства ими «облагодетельствованных» клиентов. С тревогою на первых порах, но затем удовлетворенно (удостоверившись что всё в полном порядке!), понаблюдали за Нюрнбергским спектаклем. В коем, никак не менее виновные в гибели банковской их клиентуры победители, сыграли комедию суда над побежденными немецкими эрцнарами (дураками, проще), по наивности и известному, - до идиотизма, - трудоголизму выполнившими за них всю, какая случилась, грязную работу очищения Старого континента от евреев. В том числе, - конечно же, - от исчезнувших «благополучно». И тем «невольно – НЕВОЛЬНО!» - обобранных. Конечно, банкиры-альтруисты в чём-то и ошиблись. Что-то не рассчитали. Так, частицу «нажитого» лет через 70 лет после начала отъёма пришлось возвращать. Неторопливо. В смысле, торопясь, но не сильно. Терпеливо выжидая – за спешившим временем - естественной смерти ещё живых вкладчиков и даже их наследников. Обнаглевших – время сказать - до немыслимости: возраст части из них, в связи с успехами медицины, зашкалил! Становился выше допустимых (разумных) пределов…
…Но львиная-то доля отнятого - у пытавшихся спастись и спасти своё имущество – она до сих пор не возвращена ещё. Нет! И, похоже, - за выморочностью, - возвращена не будет, упрятанная неуёмной волей и стальной хваткою присвоивших её джентльменов - банкирских семей!
(Автор прощения просит за вынырнувшую из старческой памяти «параллель, разъясняющую» – на его взгляд – естественную природу этой хватки: год 1983-й, Эстония, глухие лесные хутора-мызы, крохотные магазинчики…; старшему внуку Жене четыре года (сейчас 27); полки, к которым подходи и бери, забиты всякими соблазнами – в том числе маленькими игрушечными машинками (тогда чудесными британскими!); в каждом шопе отбирает  по паре; набрался рюкзак – сколько можно?...Новый магазинчик – новые соблазны…Наконец, дед: - «Женя! Действительно, сколько можно – у нас мешок полон!…». Женя: - Де-едушка, но ведь они во-он где уже – в карма-анах у меня! Они зде-есь уже! – Показывает, - чуть выпростав из карманчиков штанишек ручки, в кулачках которых - крепко зажатые - новые «соблазны»…И такая святая  уверенность в открытых настежь честных детских глазках: «они зде-есь уже!»…А вам, читатель, не приходилось смотреть в честные святые глазки святых обирал- банкиров? Нет. Жаль. Я заглядывал, - поимел счастье, - когда в 1991 году собирался в очередной вояж в Японию…Зрелище, скажу вам…Не знаю как за границами Израиля – израильская пресса кипит и полнится увлекательными нибелунгами и не очень внятным гвалтом на эту живо трепетную тему. Раскрывая сладострастно цветастые россыпи методик послевоенного обмана обобранных десятилетиями назад сограждан-единоверцев. В качестве компенсации за потери и срам (ведь же не фраерами они были, не фраерами же!) ублажаемых посмертно, - отныне и присно и во веки веков, - сладостными «почётными грамотами» почётного увековечения на бездонных компьютерных погостах Яд-Вашем.
С самими же единоверцами всё просто. «Использовался дьявольский метод, изобретённый и отработанный бывшими комиссарами уголовной полиции в Штутгарте и Бремене (Виртом и Модайски, евреем), направленными РСХА в Люблин. Они сами выявляли среди заключённых-евреев семейные кланы, которым обещали всякого рода блага (в том числе грабить своих будущих «клиентов») при условии, что они отберут среди заключённых подручных, готовых на любую работу. Таким образом, они в каждом лагере отбирали около 5 тысяч мужчин и женщин, которые получили не только надежду спасти свои жизни, но и право участвовать в ограблении заключённых. Им-то и был поручен процесс подготовки уничтожения своих несчастных единоверцев. Среди лесов и равнин восточной Польши создавались замаскированные лагеря уничтожения. «Они строились для отвода глаз, как потёмкинские деревни, - рассказывал доктор Морген, - то есть для того, чтобы у вновь прибывших складывалось впечатление, что их доставили в какой-то город или крупный населённый пункт. Поезд прибывал на бутафорский вокзал, и, когда сопровождающая команда и персонал поезда уходили, двери вагонов открывались. Евреи выходили на платформу. Их тут же окружали члены еврейских отрядов, и комиссары Вирт и Модайски, или кто-то из их подчинённых, произносили речи. Они говорили: «Евреи! Вас привезли сюда для того чтобы здесь поселить, но прежде чем образовать новое еврейское государство (разр. В.Д.), вы должны, естественно, обучиться какой ни будь новой профессии. Здесь ас и будут обучать, и каждый из вас обязан выполнить свой долг. Прежде всего каждый должен раздеться…(дальнейшие подробности широко известны и смакуются вот уже более шестидесяти лет) Все операции, проводимые евреями из команд Вирта и Мадайски не вызывали у вновь прибывших недоверия, и они послушно продвигались, подгоняемые своими единоверцами-предателями, чтобы у них не оставалось времени задумываться…(Jacgue Delaru. HISTOIRE de la GESTAPO. Paris. 1962). Не хватало только чтобы вновь прибывшим раздавали герцлевское «Государство евреев». И рекомендовали его прочесть, но на этот раз внимательно!. А в целом похоже… Вам, израильский читатель, всё это ничего не напоминает? Благо, как и у Вирта и Модайски, вокруг тоже одни евреи. И настойчивая попытка сохранить во что бы то ни стало еврейский характер и этого государства! Само собой, и вокруг него зона, кругом закрытая наглухо: с запада море, с юга мусульманский Египет, с востока мусульманские Иордания и Сирия, с севера – мусульманская Хизбала в мусульманском, в целом, Ливане…Теперь вопрос: чем проклинаемые еврейством не известные еврейские кланы Вирта или Модайски, - грабившие и загонявшие в смерть европейских евреев в концлагерях рейха, - отличаются от всему миру известных и боготворимых мировым еврейством еврейских банкирских кланов, ограбивших евреев Европы - будущих  клиентов евреев Вирта и евреев Модайски? Не тем ли  только, что последние неизмеримо подлее и опасней: они грабили свободно, открыто, наотмашь. И, конечно же, не под не маловажной для человека угрозой неминуемой собственной смерти…
И что же, на эти вот семейные кланы профессиональных подонков-обирателей, - за которыми – и тогда и теперь - истинные сила и власть на планете, -

должен был надеяться дед? На их президентствующих и премьерствующих покровителей и подельников – в принципе, базарных кидал. На них мог, и даже должен был, надеяться мой дед, решая ребус спасения Финляндии?!...
Плохо вы все Его знаете!... Он выбрал Гитлера. И оказался прав.

64. Персоналии.

…И так, историческая встреча в марте 1921 года в Мюнхене. На ней бывший австрийский военнопленный в России Мартин Тринкман рассказал собеседникам о массовых казнях  сожжением большевистскими комиссарами на Украине мирных колоний немцев-меннонитов. И передал им подлинные документы-свидетельства об этих изуверствах. Тем самым «вырвав чеку и взорвав издавна оснащённую и взведенную «гранату» европейского юдофобства! И, - как много-много позднее добавлялось образно в Венской патриотической прессе, - «из пламени никем тогда не услышанного её взрыва возник Мститель. Альпийский волчина…Не о Гитлере речь. Этот в то время был законопослушным бюргером. Решившемся, правда, парою лет спустя - «в некоем помрачнении» - на участие в известных беспорядках 8-9 ноября  1923г. в Мюнхене. Пострадавшем за то. Одумавшемся. В недолгой тюремной отсидке даже написавшем книгу. Замечательную надо сказать (ею в первой половине ХХ века зачитывалась Европа, а позднее и весь мир). А став руководителем известной партии «уговорившем себя» раз на всегда ходить во власть только мирным, парламентским путём.

Эрнст Кальтенбруннер был не из таких. Путь его к цели, после знакомства с поразившим его воображение откровением Мартина, был «прям как луч света» (Юлиус Штрейхер. «Wiener Illustrierte Zeitung». 22.07.1933).Через месяц он командир боевой студенческой группы национал-социалистов Грацского университета, дающих жестокие сражения со студентами-католиками и христианскими социалистами. Когда же блестящая учёба грозит прерваться в связи с платёжной несостоятельностью предка – он два года, с непередаваемо тяжкими ночными сменами горняков, спускается в забой…И…заслуженный «диплом с отличием!» Потом труд правоведа. Десять лет борьбы за присоединение Австрии к Германии - с боями, с тюрьмами, с карцерами, с голодовками и…с победами. И шеф корпуса австрийских эсэсовцев д-р Эрнст Кальтенбруннер с 12 марта 1934 года министр безопасности в правительстве Зейсс-Инкварта! На другой день он принимает Гитлера, торжественно въехавшего в Вену в сопровождении шефа ОКВ Кейтеля. 15-го встречается с фюрером в венском дворце «Хофбург» и восторженно внимает долгожданным словам его: «Я объявляю германскому народу о выполнении самой важной миссии в моей жизни – о принятом 13 марта законе о присоединении Австрии к рейху!»…После покушения в июне 1942 года в Праге на Гейдриха – зверя ещё более страшного – Кальтенбруннер, в конце января 1943 года, прибыл в Берлин. И, - сменив покойного, - взваливает на себя недовыполненную предшественником тягчайшую задачу «окончательного решения» в роли руководителя Главного имперского управления безопасности – карающей десницы Гитлера (Ист. Тот же: 11.12.1944)      
И так, историческая встреча марта 1921 год.
Фигуранты её известны: чета Тринкман – Мартин и Марта (в девичестве Кринке). Адольф Гитлер. Эрнст Кальтенбруннер. С супругами Тринкман мы познакомились. Гитлер – о нём знают и помнят все. Кальтенбруннер.
С Кальтенбруннером сложнее: об этом чудовище забывают. Забыли. Мы, во всяком случае. И то – более полувека как он повешен, и развеян прах его. Сколько можно помнить? Меж тем, законы инверсий вечны. В том числе политических. Частицы токсичного праха его, - океаном ещё не переработанные и гонимые над планетой штормами, - оседают, ложатся на земную почву. Иногда благодатную… Россия - пример. Родина милая... Казалось бы, чего только в ХХ веке не пережила. Полу германский царизм (о нём полагается ныне - с придыханием только!); еврейский кровавый большевизм, грузинский драконий каннибализм. О последних двух слово другу, Толе Приставкину, в славную годовщину десятилетия Комитета по помилованиям при Президенте России, которому был он председатель. Осень 1990 года, 1-й канал московского ТВ: «За все мирные – «мирные» подчёркнуто - годы советской власти  наше государство убило в тюрьмах, лагерях, ссылках и на этапах 63 миллиона своих граждан. Этим оно исчерпало лимит на убийства».
Боже! Какой же Толя оптимист! Это в России-то «исчерпан», и на что?
Потери личные. Смешно поминать их. И всё же, и всё же… Совсем небольшие семьи наши – супруги и моя – Уса пережили, выжив частично (Все старики убиты были в 1929 году при «раскулачке», перед депортацией. На этапе погибли все 11 малышей – дядек и братьев ещё не родившейся жены, на свет явившейся на нарах краснухи по пути в Сибирь). Так вот, зафиксированные канонизированными бумагами,  потери (или обретения – кому известно сие?) - 206 (двести шесть) лет каторги и ссылки.
Нацистское нашествие обернулось потерей (четверть вековым повальным голодом и недоеданием – морями пота и крови народной) наработанных промышленных и военных ресурсов-резервов, утраченных в единое мгновение  превентивного удара германских армий. Бедами побочными. В том числе, безвозвратными и трагическими: более 40 миллионов граждан погибли; и стали инвалидами ещё 70. Или 80 – кто их, бедолаг, считал?... Главное, государство утратило генетический фонд коренного народа…Результат: более чем через пол века по окончании войны сотни тысяч брошенных сёл и деревень, гибнущие города…Более 700 тысяч ежегодно умирающих граждан…
…Не шумная Беловежская «история» как бы не в счёт. Она как бы лишь только не громкое эхо не слышного распада гигантской – в «одну шестую Земли» – туши начисто (надеялось!) сгнившего каннибальского режима. Распада ожидаемого. Если не долгожданного. 

Росчерком перьев трёх алкашей-славян (не учителей-немцев, не злейших врагов-кормильцев-американцев, и даже не китайцев-друзей на века – что понятно было бы)  «ушло» в нети  5,4 из 22,4 миллиона квадратных километров «священной и неприкосновенной» территории, тысячу лет собиравшейся. За неприкосновенность и святость каждой пяди коей клялись все мы на священных же знамёнах, взасос лобызая края их полотнищ и поливая их горючими слёзами. Ушло, между прочим, не так уж и мало – 11 (одиннадцать!)  Франций. Ушло в нети же 130 миллионов человек населения. Не коту под хвост ушло. – О! То было бы величайшей удачей! Ушло в руки злейшего врага-ненавистника, в лучшие времена толпами отгонявшего взятых военными облавами русских на невольничьи рынки неисчислимых своих сатрапий и халифатов Азии и Африки. Ныне откровенно нацелившегося вырезать начисто неверное население скукожившейся России. А останется кто - превратить тех в скотское стадо. Способное хором, - в сутки шесть раз, - стройными рядами падать ниц выгнутою спиною вверх - не глядя что б в глаза!  И призвать денно и нощно гибель не своим. И славить… кого велят.

65. «Надежды»

Одна надежда на китайских соседей. Или…всё же… на «оружие массового поражения» по Кириллу Афанасьевичу Мерецкову. Не потому ли так популярен в России, так знаменит и так любим душка-Штирлиц? И не потому ли никто «не замечает» разгуливающих по несчастной стране молодчиков в завлекательной форме, с до боли, - по «14-и мгновениям весны», - известными регалиями. Не дающими покоя вот уже не одному послевоенному поколению! Как никому не дают покоя встречи вживую, и на телеэкранах, с исполнителем главной роли в этом фильме артистом Вячеславом Тихоновым. А – в эпоху Путина - захватывающие лицезрения помпезных перманентных награждений российскими орденами российским президентом человека, олицетворяемого народом России вовсе не с ординарным советским шпионом в Германии. Но только – и именно – с полюбившемся ему штурмбанфюрером СС. Справедливости ради: в фильме – все живые люди. Артисты не играют - живут. На вопрос, как им это удалось, ответили: впервые режиссёр разрешил по настоящему играть настоящих людей. Не даром же один из главных героев сериала и самой гитлеровской Германии (в повести - NN), просмотрев фильм вместе с Карлом, искренне восхищён был мастерством и обаянием актёра, сыгравшего собственную его, NN, роль. Мало того, был очень доволен, что актёр Броневой сыграл его «таким милым и даже добрым человеком…И это – его-то, все обязательно проклинаемого прогрессивным человечеством!».  Да сыграл так, что в сравнении с ним, – в жизни нацистским чудовищем, – превратившись почти в сверх дьяволов не менее страшные фигуры гитлеровского рейха. Так не сам же Броневой сконструировал этот сверх номенклатурный персонаж, когда даже «девушков с вёслами» отбирают и рекомендуют для съёмок и проката «идеологические комиссии»…   
«Информация к размышлению!»   

Но возвратимся к Кальтенбруннеру.
Кальтенбруннер - евреям нужно его помнить: Машина Уничтожения трети нашего народа в «кульминацию очищения» и до последней минуты Большого Погрома управлялась «мощными его ручищами с кистями, которыми камни давить». Такие обладают завидной способностью, время от времени, возникать заново. Кроме того, биография этого зверя - пример тому как заблуждаются хвалёные наши умники. Из искренне ПОЛАГАЮЩИХ, что Великие Тексты Скрижалей Моисеевых не для них иссечены были. И не менее искренне уверенных, что уже держат за яйца самого Создателя.  Меж тем как именно за это, и для них именно, РАСПОЛАГАЮЩИЙ возводит уже эшафот возмездия.
…Той же осенью того же 1921 года Эрнст, вопреки разумному совету отца, неожиданно вступает в первую группу «студентов национал социалистов». И с первого дня учёбы в университете принимает участие в жесточайших сражениях-потасовках со студентами-католиками и членами христианско-социальной партии. Что для глубоко верующего католика – круто! Учится блестяще. В 1926 году - уже доктор права. С 1927 – стажер коллегии адвокатов Линца. Два последних года учёбы очень трудны – родители не смогли  ему помочь. И он, чтобы продолжить университетские занятия, вкалывает  забойщиком на шахте в ночных сменах…Одновременно и потом - изучение судопроизводства у Зальцбургского адвоката. Участие в политической жизни. Лидерство в «Независимом движении Свободная Австрия, приведшая его к нацизму. 1932 год – австрийская национал-социалистическая партия…Пошло, пошло!...Пошли и неприятности: январь 1934 – арест, концлагерь Кайзерштейнбрух. Голодовки. Клиническая смерть в последней. Победы. Невероятная популярность. И вот он…командир восьмой дивизии СС. И хотя не участвовал в попытке июньского путча – новый арест 1935 года. Исключение из коллегии адвокатов. Стремительная подготовка аншлюса. И назначение Государственным секретарём по безопасности в кабинете Зейсс-Инкварта…

66. Судьба евреев.

… «О судьбе самих евреев я впервые узнал в 1945 году по пути в Испанию от моего спутника. Как оказалось, брата имперского бонзы Пауля Штрекенбаха - создателя специальных оперативных einzatzgrupp по «ликвидации евреев и политических комиссаров» в тылах войск, которым предстояло наступать на Восточном фронте. Рауль проговорился невзначай о «диком своеволии Кальтенбруннера. «Этот тип - сказал он - вопреки строжайшему октябрьскому, 1944 года, приказу рейхсфюрера СС Гиммлера, категорически запретившего любые акции против евреев во всех тюрьмах и лагерях рейха, - тем не менее, конфиденциально распорядился ликвидацию продолжать! Теперь из-за этого идиота (это он - о Кальтенбруннере) всех нас, отловив, вздернут! И самое обидное - именно те, кто обобрав евреев, выдал их нашим костоломам!»… «Какие “акции”? Какие “ликвидации”?» — пристал я к нему.
Он образно разъяснил – какие...
- Представляешь, Бен, ведь только что, ну недавно совсем, среди защитников Берлина, рядом с которыми и я отбивал хоть в том же Темпльхофе русских, сражались евреи — сотни, а может и тысячи евреев!  В мирное время, и в войну уже, все они горбатились не Бог весть на каких синекурах. Но – ремесленники главным образом - в своих мастерских работали электриками, фотографами, хлеб отличный пекли, сапожничали, автомашины с приемниками и часами ремонтировали… От немцев никто их – я, точно - не отличал никогда. Тем более никогда никто не третировал. Только до времени на фронт не брали. Ну а когда пришлось — дрались они отлично. Не хуже других. Как все, кто защищал Берлин. Тем более добровольно...
— Добровольно?!... Воевали на стороне своих убийц?!
— А как же на стороне своих убийц воевал русский крестьянин? Большевики
уничтожили миллионы русских крестьян! А как за вашего фюрера воевала растерзанная им интеллигенция? А украинцы как воевали? Миллионы их погибли в организованном Сталиным голоде 20-х и 30-х годов! А азиаты-то как воевали?! Их же, азиатов, целыми областями вырубали ваши каратели аж до 1934 года!... А как — тоже под пулеметами в спину — шли «за родину, за Сталина!» на наши танки ваши штрафники? Которых из тюрем и лагерей выпускали потому лишь только, чтобы их мясом пытаться остановить наше наступление!
— Они воевали не за Сталина, а за Россию...
— А немецкие евреи? Из тех, кто оказался в вермахте, — они-то за что воевали? Они за свой фатерлянд дрались — настоящий, не нацистский! Только в спину им никто не стрелял, как вашим. Они воевали за свободу! Они же понимали: ненавистный им режим рушится. И сгинет через месяцы, через недели или даже через дни. А режим Сталина ворвется к ним взамен гитлеровского! О! «Освобожденные» им уже знали — куда как более страшный! Наши евреи — люди прагматичные — не могли не прикинуть, что в сложившейся ситуации, когда американцы ещё далеко, куда разумнее в Берлине вместе со «своими» отбиваться от русских. И пусть даже погибнуть, но при оружии, свободными, значит! Значит, не в гестапо, и не в сталинском плену. Тем более, не дожив до «объяснений» с комиссарами из недобитых Сталиным тех же евреев на тему: «А вот почему фашисты твои не придушили тебя в газовых камерах? Почему фашисты твои живьем тебя не закопали? Почему твои фашисты не пустили тебе пулю в лоб, падло? Почему вообще ты жив, жидовская морда?! Советские - они все зациклены на немецких евреях. Потому что сами не понимают, почему еще живы после пятилеток непрекращающихся сталинских репрессий. И от вечного страха перед ними, от черной зависти перед нами — что мы живем, живем! — живьем готовы нас закопать попади мы им в лапы! Или ты не знаешь как евреи «любят» евреев? Служат-то они Сталину из-за куда как большего страха, чем перед Гитлером! Или весной 1945-го немецкие евреи не знали тонкостей предстоявшего свидания с вашим режимом? И не прикидывали, что лучше: со «своими», до их конца или с чужими — до своего? Знали. Прикидывали. Начинали, наконец понимать трагизм своего положения. Но почему-то… только лишь настоящего, ни в малой степени не догадываясь соотнести его с не такими уж и давними временами и событиями. А ведь умные евреи — в Германии были и такие, много таких — задолго до первой мировой войны сообразили, куда их несет… К примеру, «наступление на высоты культурной жизни» германского общества.