Тридцать седьмой год, Бутырка, Расстрельная стенка. Стоят двое, ждут, когда их пустят в расход. Скукота, курить не дают - руки связаны.
-Слышь, сосед, ты за что здесь? - осведомился трясущийся от страха бедолага.
-Я? - с трудом выдавил побитый верзила с фингалом под глазом.
-Так, недоразумение, Какая-то сука, настрочила кляузу в органы. Мол, я назвал товарища Сталина, дегенератом и вырожденцем. А ты как сюда...
-Попал? - Седой старикашка шмыгнул разбитым носом, опустил отрешенно голову.
-Художник я, был вернее. Он тупо уставился на выбоины от пуль на стене, продолжая бессвязно бормотать.
-Написал в прошлом годе картину, "Ленин в Париже" называется, всю душу вложил, работал как одержимый. Хотел успеть к очередной годовщине Великого Октября, а меня вместо благодарности сюда.
Старик заплакал.
-За что, за что? Всё ж вроде верно. И шалаш, и озеро это, чёртов Разлив. И даже герои и те узнаются.
-Ни чего не понимаю, - ответил сосед.
-И я, тоже. Значит, торчат из шалаша четыре ноги: Крупской и Дзержинского.
-Дзержинского? - переспросил, недоумевая верзила с синяком, - а Ленин?
-Ленин? Ленин в Париже.