В детстве я больше всех на свете любила своего дедушку Михаила Алексеевича. И дедушка меня обожал. У нас была с ним какая-то особая дружба. Мы понимали друг друга с полуслова и любили одно и то же. Летом мы уходили на целый день в лес собирать грибы, землянику или ландыши,- смотря по сезону. Еще собирали разные коряги, шишки, сосновую кору, а дома из всего этого мастерили красивое - фигуры зверей и птичек, таинственные маски, душистые можжевеловые подсвечники... И дедушка никогда не боялся, что я порежу палец, и у меня даже был свой перочинный ножик. И еще дедушка меня никогда ничего не заставлял делать и ничего мне не запрещал - не воспитывал. Я это только через много лет поняла. Обычно мы просто шли по какой-нибудь тропиночке через лес или поле и болтали. Помню пряный запах пижмы, растертой между пальцев.
Время от времени дедушка устраивал для меня чудеса. Однажды он построил мне на участке за одну ночь маленький домик с настоящими окошками, крышей и трубой! Выхожу я утром в сад - а там мне домик для игры в кукол! И можно самой красить его голубой масляной краской.
Зимой, когда я приезжала к дедушке на каникулы, мы с ним ходили в Зюзинский лес лепить снежных баб и раскрашивать их акварелью... Но самое потрясающее чудо моего детства - это леденцы "Барбариски", которые дедушка прятал для меня в сугроб. И говорил хи-и-итро так:"Пахнет барбариской! Ну-ка, кажется, вот в этом сугробе..." Я, как щенок, рыла пушистый снег, и ... лес оглашался визгом! Это было счастье.
--------------------------------------------------------
Мой дедушка любимый, Соколов Михаил Алексеевич, подполковник, мне о войне никогда не рассказывал. Щадил меня, маленькую девочку. Да я тогда и не очень спрашивала. Только любила рассматривать его ордена и медали, орденские планки в два ряда. Иногда мне разрешалось потрогать пальчиком острие наградного кортика (кажется, это был кортик - сияющий такой, позолоченный).
Летом, когда мы с дедом уходили на целый день в Лапинский лес, я спрашивала, что за длинные ямы, полузасыпанные землёй, шишками и ветками, через которые мы перепрыгиваем? А это были сохранившиеся с войны окопы. Теперь тот кусок леса вырубили и построили шикарную дорогую клинику.
А ещё мы во время наших походов иногда встречали худого старика, которого я немного боялась, - дедушка называл его Володя Добровольский. У него в горле, в шее, была дырочка. Он закрывал её пальцем, когда говорил, но получался всё равно непонятный свист и сипение. А дедушка его как-то понимал, и они подолгу разговаривали. Один раз я спросила, почему у Володи такая страшная дырка. Оказалось, он инвалид войны, и, кажется, служил вместе с дедом; был ранен в шею. Мне захотелось, чтобы его кто-то помнил.