Часть вторая.
12
Конец мая — начало июня в Мурманске, больше напоминают херсонский декабрь. То выглянет из-за туч солнышко, и вокруг всё станет сразу радостным и светлым. И даже скверик, возле “стометровки”, со своими хилыми деревцами и кустиками, ветви которых едва-едва выпустили крохотные, бледно-зелёные листочки, покажется праздничным и по-домашнему уютным. То снова запрячется за громадное черно-белое облако, из которого вдруг сыпанёт снежным зарядом по внезапно помрачневшей земле, по зданиям и сооружениям, по судам стоящим у причалов рыбного порта.
Всё это ну ни как не было похожим ни на позднюю весну, ни на раннее лето.
“Революция” пришвартована как раз напротив берегового холодильника. Как только мы выгрузим на него и в рефрижераторные вагоны, стоящие здесь же, у нашего борта, всю рыбу из трюмов, то тут же перейдём к причалу судоверфи, — на “керосиновый ремонт”. Там, бригада заводских дизелистов будет производить “моточистку” главному двигателю.
Следующий рейс планировался суток через двадцать, и мне было обещано “дедом”, что я побываю, с краткосрочным визитом, на своей исторической Родине.
Боже! Как мне уже хочется домой, к маме. Как я соскучился за красавцем Днепром, за Херсоном, за югом.
Ну а пока, береговые дела и заботы буквально заедают меня, с непривычки.
Старший механик принёс из механико-судовой службы с десяток амбарных книг; на плохой, похожей на обёрточную, бумаге, и в сером картонном переплёте. Парой или тройкой (уже точно не помню) таких вот “кондуитов” он наделил и меня. В этих технических формулярах оборудования и механизмов, необходимо было отчитаться, по полной программе, о самочувствии всего того железа, которое находилось на моём попечении: сколько отработанно часов, когда производился ремонт, какие запчасти при этом были использованы и т.д. и т.п..
От всех этих требований, береговых бюрократов, я пришел в тихий ужас и отчаяние; и уже серьёзно стал беспокоиться за своё душевное здоровье. Но потом взял себя в руки, засунул проклятые книги под матрац и твёрдо решил, — если “дед” спросит о них — скажу, что их у меня украли.
Но это были ещё цветочки.
Прибежала девчушка из лаборатории окружающей среды и потребовала взять ей, для анализа, пробы льяльных вод, до сепаратора и после. Чёртов сепаратор трюмных вод заартачился и ни как не хотел, строго наполовину, согласно паспортным данным очищать от мазута, солярки и масла, воду из льял. Два раза брались пробы, делались анализы, и результаты их были неудовлетворительными.
Наконец, Михалыч, — временно опальный, и по прежнему таинственный номенклатурный работник, а в настоящее время наш второй механик, снизошел к моей беде и преподал мне урок радикального выхода из сложной технической ситуации:
— Витя, возьми две бутылки. Налей в них забортной воды. В одну капни две капли масла и две капли соляра; в другую, — каплю масла, каплю соляра. На первую приклей этикетку — трюмная вода до сепаратора. На вторую — после сепаратора. И неси в лабораторию.
Из лаборатории я прилетел как на крыльях.
— Михалыч, у Вас дочка есть?
— Есть.
— Можно я стану Вашим зятем и буду называть Вас папой?
— Можно Витя, можно. Вот только пусть она закончит школу, а ты тем временем, стань стармехом. Договорились?
— Всё ясно; куда нам, с суконным-то рылом, да в калашный ряд. Ладно, не сильно и хотелось, — подумал я... про себя... но в слух не сказал.
Народ, получив у второго помощника приходной аванс, буквально испарился с судна. На коренных, женатых мурманчан, вместе с выданными им финансами, был сразу же наложен арест их бдительными супругами; и они немедленно были отконвоированы к постоянному месту жительства и прописки. Ну а холостая братва просаживала свои денежки по кабакам, в кругу друзей и дежурных дам сердца.
Целую неделю на камбузе только переводились продукты, — ни в столовой команды, ни в кают-компании почти никто не появлялся, не считая конечно вахты.
Но вот финансы, похоже, запели романсы. И постепенно, блудные сыны вернулись к своей старушке “Революции” и, после ресторанных деликатесов, снова, с аппетитом, принялись “рубать” первое второе и флотский компот так, что аж за ушами трещало.
Наконец “дед” смилостивился и отпустил-таки меня домой.
— Ладно, поезжай в свой Херсон, проветрись.
— Спасибо Владимир Николаевич, с меня магарыч, — обрадовался я.
— Хорошо, хорошо, ловлю на слове. Но Витя, как только получишь телеграмму, — немедленно назад! Судно тебя ждать не будет, а на неприятность можешь нарваться. Ты всё понял?
— Конечно Владимир Николаевич, о чём речь?! — заверил я стармеха в своей дисциплинированности.
— И смотри там... с девицами не сильно..., а то ещё настоящим дедушкой сделаешь, — не преминул повоспитывать, напоследок, меня “дед”.
Прошло всего каких-то восемь месяцев, и вот я снова еду в автобусе-экспрессе, но только теперь в аэропорт, вдоль Кольского залива и пытаюсь разглядеть на той стороне, среди других судов, и свою старушку “Революцию”.
Гражданский аэропорт, в Мурмашах, тогда ещё только начинали строить. Поэтому на засыпанном и забетонированном озере, километрах в пятидесяти — шестидесяти от Мурманска, по братски делили между собой взлётную полосу истребители Северного флота и аэрофлотовские лайнеры. Аэровокзал размещался тут же, рядом, — в длинном одноэтажном бараке.
И опять серебристая птичка, с двумя турбинами под хвостом, подняла меня в небо и понесла обратно — в столицу нашей Родины — Москву. Полёт прошел успешно, а главное как-то очень уж быстро, благодаря моему напарнику по креслу в самолёте и коллеге по работе; короче — нашему судовому коку Валере — главному кулинару “Революции”. Он, найдя “свободные уши”, с таким воодушевлением рассказывал мне о своём фантастическом самогонном аппарате, изготовленном, как я понял, по новейшим космическим технологиям, с какой-то удивительной, стопроцентной очисткой горячительного напитка, приготовляемого из отборнейших натуральных ингредиентов; а я с таким удовольствием всё это слушал, что время, затраченное ТУ-134-м, для перелёта от Мурманска до Москвы, на высоте девяти тысяч метров, пролетело незаметно.
Во Внукове, при выходе из салона, прямо на трапе, на меня пахнуло настоящим тёплым и ласковым летом. Деревья, в скверике перед зданием аэровокзала, были густо покрыты настоящими, большими и зелёными, блестящими листьями. На клумбах росли, распускались и даже цвели цветы. На ветках весело чирикали воробьи. А с синего-синего неба, желтое-желтое солнышко поливало меня золотыми и жаркими лучами.
Вот это да!
Валера, как истинный гурман, и человек понимающий толк не только в потреблении пищи, но также и в её приготовлении, повёл меня в вокзальный ресторан. Там мы, (под его руководством естественно), заказали по порции, никогда до селе не виданного мною, блюда под названием “ассорти рыбное”. А под него, на двоих, — маленький запотевший, хрустальный графинчик, с чистой, как слеза, охлаждённой водкой.
Угостившись ломтиками красной рыбы разных пород, а также опорожнив полностью графинчик,... и слегка свои карманы, мы полетели дальше. Он, — на Волгу, в город Саратов; а я — в Одессу. В Херсон был всего один рейс, да и на тот мне билета не досталось.
Пока я спал, разомлевший от “рыбного ассорти” и водки, четырёхмоторный турбовинтовой ИЛ-18 донёс меня на своих крыльях до города-героя. Там меня разбудила добрая девушка-стюардесса, ну а из аэропорта, (за червонец), до автовокзала домчало “зеленоглазое” такси.
И вот я снова, как когда-то, почти два года тому назад, еду в “икарусе” по ночной трассе, а “панские акации” — гледичии приветливо машут мне своими гибкими ветвями:
— Здравствуй Витя!
— Здравствуй моя милая Родина!
--------------------------
льяла - пространство между настилом и днищем в машинном отделении.
Продолжение следует.