Серое утро пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы. За окном шёл снег, завывал февральский ветер, тоскуя о несбывшихся мечтах и о потерянной когда – то любви, голые деревья кутались в тонкую снежную шаль, тусклые многоэтажки навевали грусть. Тучи с крысиной окраской дополняли картину полного отчаянья природы.
Сергей уже проснулся и теперь лежал с прищуренными глазами, глядя на потолок. Часть обоев цвета сгнившего апельсина отклеилась и вот – вот наровилась упасть прямо на кровать. Мужчина наблюдал за этим куском уже несколько месяцев и всё ждал того момента, когда рюмка его терпения наполнится. Проходил месяц, за ним другой, но он всё так и не решался сорвать обои.
Однако сейчас, в это раннее утро, Сергею было всё равно, когда обои отпадут. Он смотрел на потолок и думал о том, как скучна его жизнь, бесцветна, буднечна. Ни одного яркого пятна за последние семь лет, ни одного глотка свежего, сладкого воздуха.
Скорее по привычке, чем по подаче чувств он коснулся щеки жены. Мужчина делал так каждое утро, на протяжении десяти лет. Первую половину из них он вбивал себе в голову, что любит супругу, но после многих неудач просто смирился с её присутствием. Лида была лишь фоном его жизни и удовлетворением сексуальных желаний. Да и не только она. У Сергея было много любовниц, как постоянных, так и кратковременных, но ни одна из них не приносила счастье, радость, да и удовольствии было относительным. Всё в его жизни было относительным, и он подумал, когда же его постигнет радость, удовлетворение от жизни, любовь. Настоящая любовь, искренняя, честная, беззаветная. Когда он достигнет рая? Да и что такое Рай?
Он приподнял голову и осмотрел бедно обставленную комнату: стол, кресло, две табуретки, замызганный ковер, не стиравшийся с самой покупки, небольшой шкаф. Всё это дополнялось разбросанной одеждой и стоящем в углу мольбертом. Именно мольберт стал отрадой последних нескольких лет жизни Сергея: на нем он мог творить, выражать чувства, эмоции, накопившиеся за долгое время отсутствия общения с единомышленниками. Он продавал свои картины, но получал крошечные суммы за них. Этого едва хватало, что бы дожить до зарплаты жены. У неё, в отличии от мужа, заработок был стабильным, и, как следует из регулярности, небольшим. Именно отсутствие утСергея постоянной работы было причиной большинства ссор. Лида не упускала возможности напомнить мужу о том, что он живёт за её счет. Она говорила это часто и с издёвкой, наслаждаясь его бессилием. Женщина прекрасно знала, что Сергей никуда не сможет уйти, так как не имеет ни гроша за душой, а если уйдет, то обязательно вернется. Сергей уже не раз хлопал дверью, но спустя неделю Лида находила его в какой – нибудь дешёвой гостинице и, стоя на коленях, умоляла вернуться. И он возвращался, хотя знал – после месяца затишья разразиться новая буря. Так же Сергей знал и то, что жена не любит его, а держит вместо красивой и изысканной игрушки: не редко при подругах женщина хвасталась его умом, его талантом. Подруги завидовали ей и искренне сочувствовали ему, зная, зачем он ей нужен.
Единственной положительной стороной в их браке было неограниченное свободное время: Сергей мог ночи напролёт писать картины, и после целые дни спать, не волнуясь опоздать на работу или не успеть на встречу. Он творил жадно, поглощая каждое мгновенье, проведенное с кистью. Его картины изображали бесконечный поиск: поиск любви, смысла жизни, цели, путей к этой цели – всё то, что волновало самого Сергея.
Но только сейчас, в это серое, неприятное утро он подумал о том, что хочет найти Рай, содержащий в себе все эти поиски. Там, где ему было бы уютно, тепло и приятно. Там, откуда бы ни хотелось уходить. Сергей с радостью отправился бы на поиски, если бы знал, в чем именно заключается его Рай. Ради каких удовольствий он живёт, творит. Всё это было загадкой и Сергею непременно понадобилось её разгадать.
Мужчина повернул голову и вновь посмотрел на жену. В чём заключается её Рай?
Недолго думая, Сергей разбудил жену громким вопросом:
- Лид, а что для тебя есть Рай?
Лида медленно разлепила глаза и посмотрела на мужа с сильным раздражением: уже не первый десяток раз он будет её подобными философскими вопросами.
- Приспичило же тебе в такую рань забивать себе голову подобной чушью! – прошипела она, но всё же ответила на вопрос. – Для меня Рай – это когда есть много денег и можешь их потратить на всё, что душе пожелается. Есть ещё вопросы?
- Да. Один. А что желает твоя душа? – спросил Сергей с некоторым презрением в голосе, ведь он прекрасно знал ответ.
- Мне нужна новая микроволновка! А теперь будь любезен, дай поспать. Я, в отличие от тебя, не могу позволить себе сон до обеда. – И отвернувшись от мужа, Лида почти мгновенно заснула.
«Много денег… – продолжал свои размышления Сергей. – Да, наверное, она права. Действительно, лишь обладая большими деньгами, ты обретаешь свободу, Рай. Можешь приобрести все, что нужно и не нужно. Новая машина, новая квартира, новая мебель. И новые обои… Сказка, а не жизнь. Ни от кого не зависишь, ни к кому не возвращаешься по причине отсутствия финансов, ни кому не улыбаешься столь надоедливой фальшивой улыбкой. Ни кто не орёт на тебя, не указывает, что делать, не издевается. Ты становишься человеком, личностью. Что ж, я определил для себя, что такое Рай. И это оказалось довольно просто!»
Он ещё некоторое время подумал над этим и погрузился в глубокий сон, наполненный богатством, роскошью и девушками.
Когда Сергей открыл глаза светило яркое послеполуденное солнце. Жены рядом не было, и он ощутил заметный прилив радости по этому поводу. Её присутствие угнетало, и у мужчины складывалось впечатление, будто его заковывают в кандалы. Лида не понимала и не хотела понимать мужа, а Сергею было необходимо, что бы человек, находившийся с ним рядом, имел внутренний вектор той же направленности. За всю жизнь его понимал только один человек – мама. Она не раз выручала любимого сына, оказывая ему моральную поддержку, а отпрыск отвечал искренней и трепетной любовью.
Понежившись в кровати, Сергей нехотя откинул одеяло, встал и раздвинул шторы. Яркий свет резанул глаза, и мужчина сейчас же вернул их на законное месторасположение. Он не любил солнечную погоду. Особенно не нравилось ему осеннее и зимнее солнце. Светило нагоняло на него тоску и неприязнь к этим временам года, а ведь это были любимые месяцы Сергея. Так что не любовь к ясной погоде он считал вполне оправданной.
Пройдя на кухню, мужчина заварил дешёвый чай, взял кружку и пошёл в мастерскую – место уединения и храма души. Эта небольшая комнатка была самой любимой. Она была заставлена мольбертами, картинными рамами, и несколькими пепельницами. Здесь был вечный творческий беспорядок: валялись новые тюбики краски, тюбики использованные, превратившиеся в маленькие рулончики стали, благодаря пальцам Сергея, кисти, всяких размеров, всевозможной длины, клочки бумаги, рулоны ватманов и незаконченные картины. Все стены были изрисованы, исписаны, запачканы краской и, в одном месте, кровью. Это было даже не пятно, а отпечаток ладони. Мужчина посмотрел на контур пяти пальцев и улыбнулся. Он всегда улыбался, когда вспоминал этот случай.
Это случилось четыре года назад, когда Сергею заказали нарисовать картину для одной не очень известной галереи. Он несколько недель промучился, ища подходящий сюжет, и в конце четвертой недели поиска жутко напился. Ввалившись в дом и отмахнувшись от истошно орущей жены, художник первым делом прошёл в мастерскую. Взяв кисть и разведя черную краску, он измазал ею всё лицо и вышел к жене. Крик мгновенно стих. Лида застыла в немом ужасе: муж сошёл с ума! Она даже не пыталась выяснить, в чём причина такого поведения, а вместо этого схватила куртку и выбежала и квартиры. Сергей ехидно улыбнулся желаемому результату и вернулся в обитель творчества. Сев на пол, художник долго размышлял, что же нарисовать и, не придумав ничего хорошего, решил выпить ещё немного. Встав в полный рост, он повернулся к двери и увидел в отражении висящего на ней зеркала своё лицо. Вскрикнув, он шарахнулся назад, ноги подкосились, Сергея повело вправо, на журнальный столик. Упав на него, мужчина почувствовал резкую боль и вскрикнул повторно. Посмотрев на правую руку, он побледнел: из ладони насквозь торчала кисть. Медленно поднявшись и стараясь не потерять сознание, художник выдернул кисточку из руки, и, дабы вновь не упасть, оперся окровавленной рукой о стену. Когда он оторвал от стены руку и посмотрел на оставшийся отпечаток, он четко представил, что должно быть нарисовано на картине. Сергей не ошибся: картина была предметом жарких споров, всюду слышались положительные и отрицательные комментарии, но никто не остался равнодушным. А на картине был изображён лишь окровавленный отпечаток детской руки.
Вот и сейчас, сидя в удобном кресле, художник думал, что же ему нарисовать. Он знал тему картины, но не мог её выразит визуально, не мог увидеть. Ведь не каждый день хочется нарисовать Рай. Не тот Рай, который изображают в Библии или других священных книгах: прекрасные сады, изумительные животные, чудесные птицы, огромное количество не виданных и не пробованных яств и напитков. Художник не хотел этого. Представления о таком Рае его омрачали, ведь через пару недель вся эта безоблачность наскучит, и захочется чего – нибудь остренького, не такого приторно – сладкого. Сергей мечтал нарисовать такой Рай, куда ему бы хотелось сбежать в самую трудную минуту жизни. Найти там защиту, спокойствие, умиротворение. Быть собой, не притворятся и не натягивать трагические маски. Он мечтам о нём так же, как мечтал научиться летать.
Посидев ещё немного и допив остывший чай, Сергей принялся за работу. Развёл темно – синею краску, взял кисть в руки и застыл. Ему не хотелось рисовать деньги, безбедную жизнь, роскошь и её атрибуты. Наоборот, художнику было почти жизненонеобходимо нарисовать небо. Ночное небо с тысячью падающих звёзд, и луной, отступившей в глубину перед их дебютом. С умиротворением ночного светила, и взбалмошностью желтых, хрустальных осколков. И мужчина начал рисовать: сначала робко, будто не веря в то, что он делает, но потом более неистово и в конце концов он дошёл до откровенной агрессии. Грубые мазки передавали всю отчаянность ночи, крапинки звёзд излучали не видимый обычному человеку свет, и от картины веяло легкой прохладой ночного, чуть капризного неба. Он сделал последний мазок и отступил от картины. Что – то сжалось у него в груди и ледяным потоком прошло до кончиков пальцев всех конечностей: он сотворил несотворяемое. Это чувство всегда сопровождало всё хорошее.
Сзади скрипнула дверь и в комнату без спроса зашла жена. Взглянув на картину, она громко фыркнула, пробурчала что – то вроде: «Опять целый день развлекался» и вышла, сделав такой вид, как – будто в мастерской никого не было. Злость заполнила Сергея. Сначала она зажглась маленьким огоньком, но уже через несколько секунд пылала, полностью объяв душу и разум. В глазах всё потемнело, руки задрожали, в горле пересохло. «Я убью её!» - мелькнуло в голове, и художник рванулся за женой.
- Что тебе не нравится? – повернув Лиду лицом к себе, заорал он – Что? Что я не работаю? Что я живу на твои деньги? Я не просил тебя жить со мной! Не просил возвращать каждый раз, когда ухожу! Лучше сгнить бомжем где – нибудь на улице, чем жить с тобой под одной крышей!
Он занёс руку в сторону, собираясь ударить, и тут увидел её глаза: в них был такой страх, что мужчина сам себя испугался. Громко выругавшись, Сергей развернулся и быстрым шагом прошёл в мастерскую. Достав дорожную сумку, с не вытащенными после прошлого ухода вещами, и покидав туда кисти и краски, художник вышел из комнаты. Прошёл на кухню, положил на стол перед женой ключи и, не проронив ни слова, вышел прочь из квартиры, предварительно сняв куртку с крючка. Не дожидаясь лифта, спустился по лестнице и ногой открыл дверь, ведущую на улицу.
Февральский ветер ударил по лицу, залез под рубашку, пробежал ледяными пальцами по спине и нанес последний удар в поясницу. Сергей даже не заметил этого. Он наслаждался холодом, наслаждался ветром, но больше всего он наслаждался вновь обретённой свободе. Он не вернётся. Больше никогда не вернётся в эту квартиру, не увидит жену и не услышит упрёка от неё. Больше не будет думать, какое он ничтожество, сидя за вечно немытым столом и глядя на жирный чайник. Теперь всё изменится. В лучшую сторону или нет, художник не знал, но чувствовал, что смог вырваться из болота быта и рутины. Он смог. Не оборвал себе крылья, не отрёкся от творчества, а наоборот, отдался ему полностью, без остатка.
Душевные размышления прервал детский смех и Сергей, моргнув несколько раз, очнулся, надел куртку и пошёл. Он улыбался мыслям, людям, планам на будущее, точнее, отсутствию этих планом, тяжести сумки, и холоду. Мужчина улыбался всему и всем. Осталось только придумать, куда он идёт.
Было несколько мест, куда Сергей мог пойти ночевать. Первым была квартира знакомого, который души не чаял в Сергее. Он считал художника своим другом, но при этом никогда не упускал возможности переспать с Лидой. Просто по – дружески. Искренняя улыбка растекалась по пепельному лицу, когда художник приходил к нему в гости. Знакомый был заботливым до тошноты, и его наглая ложь раздражала Сергея.
Вторым приютом мог стать дом родителей, но было две причины, по которым этот вариант отпадал. Во – первых, родители жили в другом городе, а у Сергея в карманах отсутствовала даже минимальная сумма денег, и во – вторых, художник не выдержал бы укоризненного взгляда отца. Родитель не принимал призвание сына и считал, что последний должен непременно найти себе работу, достойную мужчины. Сергей с этим соглашался, шёл работать инженером, но спустя несколько месяцев увольнялся. Периодичность и размеренность жизни рабочего человека вгоняла его, как человека творческого, в жуткую депрессию и апатичное настроение ко всему, что не имело отношения к живописи. Лишь через пару недель добровольного заточения в мастерской и нескольких написанных картин, Сергей выходил из комнаты изрядно похудевший, осунувшийся, но с заново заряженными жизненными батарейками. И отец снова был недоволен. Зато мать была готова принять сына любым, с его привычками и увлечениями, девушками и психическими расстройствами. Ей было абсолютно неважно, как реагирует на это муж – сын был первым в её списке самых любимых людей.
И, наконец, третьей ночлежкой мог послужить гостиничный номер. Однажды Сергей рисовал портрет очень влиятельного человека и сделал свою работу настолько хорошо, что клиент дал ему клятву помощи в любой ситуаций. Сам же заказчик являлся владельцем сети больших, уютных отелей, в один из которых Сергей и решил пойти.
Художник подошёл к остановке и вытащил из кармана пачку сигарет. На протяжении минуты он размышлял, стоит курить или нет. Организм требовал этой изысканной и столь приятной отравы, и щёлкнув зажигалкой, Сергей глубоко затянулся. Ему нравился этот процесс медленного самоубийства. Тем более трамвая не было, и упускать такую возможность не хотелось: ехать до гостиницы предстояло около часа. Докурив до фильтра, мужчина выкинул окурок в урну, и залез в подъехавший трамвай.
Когда Сергей приехал в отель, было совсем темно. Яркие звёзды расстреливали черное небо, холодный ветер задирал прохожих резкими порывами и хотелось только одного: спать. Зайдя в белое здание, художник сразу направился в кабинет директора. Немного повздорив с секретаршей, которая беспричинно его недолюбливала, мужчина наконец – то открыл дверь и увидел Николая Федоровича.
-Добрый день, Серёженька! – начал разглагольствования директор. - Сколько воды утекло после нашей последней встречи? Как ты поживаешь? Как творческий процесс?
-Спасибо, я в порядке и процесс тоже. Я к вам с просьбой, – оборвал художник поток вопросов и восклицаний. – Я ушёл из дома и мне нужно где – нибудь переночевать. Не найдя никакой другой альтернативы, мне пришлось прийти к вам
Николай Федорович нахмурил брови и громко зацокал. После этого фыркнул и строго произнёс:
-Зачем, милый сударь, вы искали альтернативу? Могли сразу направится сюда. Вы же прекрасно знаете, что никто и никогда вас отсюда не прогонит…
-Есть небольшая загвоздка, – снова перебил директора Сергей. – Я не могу оплатить услуги вашего отеля – у меня совсем нет денег.
-Вот этим вы меня очень обидели, молодой человек. Я, кажется, в прошлый раз ясно сказал (даже повторил, если не ошибаюсь), что наша скромная гостиница бесплатно предоставит вам самый лучший номер на неограниченное время. Пользуйтесь, сколько хотите. Хоть живите здесь. Питание, услуги бара – всё за наш счет. Любое ваше желание, которое нам по силу, мы выполним. От вас требуется только две вещи: это выбрать номер и продолжать творить такие же прекрасные картины. Надеюсь, первое вас не оторвет от второго? – с добродушной насмешкой спросил поклонник сергеенного творчества.
-Самый верхний номер, если можно, – чуть смущаясь, буркнул художник.
-О! Нет проблем. Считайте, он уже ваш.
Через полтора часа Сергей зашёл в номер. От распитого вместе с Николаем Федоровичем конька шумело в голове, и картинка немного плыла, но это не помешало оценить всё великолепие номера: большие просторные комнаты, огромный телевизор, просто ошеломляющая своими размерами ванная, но самое главное – это балкон. Широкий, мощный и открытый – именно такой, о каком думал художник. Он обожал верхние этажи с балконами. Каждый раз у него создавалось впечатление, что если разбежаться и прыгнуть – можно полететь.
Постояв несколько минут в объятьях зимнего ветра, Сергей вернулся в номер, разделся, постоял под упрямыми струями горячего душа и лёг в кровать. Оставшийся хмель взял своё, и мужчина мгновенно уснул.
Когда Сергей открыл глаза, солнце начинало клониться к горизонту: оно медленно ползло к неотвратимой смерти, чтобы через несколько часов забвения воскреснуть снова. Он лежал и думал, что для кого – то день уже идёт на убыль, а его сутки только начинаются. Это одновременно огорчило и обрадовало: вечер – самая интересная пора, и когда все будут хотеть спать, он будет свеж и бодр. Всю ночь мужчину будут сопровождать тишина и уединение – вещи, необходимые для творчества. Суета людского мира редко привлекала художника, но оградиться от неё полностью было невозможно: нужно посещать выставки, где представлена твоя картина, быть вежливым с людьми, которые лгут о красоте этой самой картины, даже не понимая идеи написания. И очень редко находился человек, который, глядя на творение, чувствовал тоже, что и автор во время её возникновения, как – будто сюжеты их жизней развивались в одном, только им известном направлении. Когда это происходило, Сергея можно было назвать самым счастливым человеком.
Художник через силу встал, потянулся, почувствовал холодный ветерок с балкона и опять залез под одеяло. Постельное бельё, ещё не остывшее, приятно согревало, и вылезать из этого уютного плена больше не хотелось. Пленник лежал, накрывшись с головой, и думал, что будет делать в эту приближающуюся ночь. «Рисовать!» - пронеслось в мыслях, облетело все возможные планы, и, не найдя ничего путного, укоренилось в сердце.
Наконец, через час неги в постели, мужчина встал, привёл себя в порядок и спустился в ресторан, что бы позавтракать, пообедать, и, судя по часам, поужинать. Съев отменную рыбу и выпив полбутылки хорошего вина, художник вернулся в свой номер. Не разобранная сумка валялась там же, где и была вчера безалаберно брошена. И только сейчас Сергей понял, что его планы на вечер неосуществимы: были краски, были кисти, но не было ни одного холста. Громко выругавшись, он надел куртку и отправился искать ближайший незакрытый магазин для художников.
На улице, как обычно, стояла ветреная погода. Люди кутались в шубы, поправляли шарфы, и натягивали шапки на самый нос. Все лица были недовольные, угрюмые, и, то и дело слышались яростные крики, раздражённые шипения и негромкие ругательства, часто перерастающие в оскорбления.
«Почему людям так нравятся негативные эмоции? – думал художник. – Они сами не подозревают, насколько становятся зависимы от этих склок, ссор, выпадов в чужой адрес. Неужели все такие закомплексованные, неполноценные и трусливые, что им приходится ругаться, дабы занять первую строчку в собственном душевном хит – параде. Вместо того, что бы извиниться, человек лезет нарожон и спихивает всю вину на другого, причём делает это настолько рьяно, что, в конце концов, сам начинает верить в собственную невиновность!»
Липкая паутина размышлений запутала его в прочные сети, и художник вспомнил о цели прогулки только когда увидел вывеску «Всё для художников».
В номер Сергей вернулся около десяти часов вечера. Достал новенький чистый холст, постелил на полу и погрузился в мир фантазий и полного умиротворения души. Он рисовал не быстро, наслаждаясь самим процессом рисования. Расслабленной рукой Сергей выводил плавные линии, не обозначающие ничего особенно, закорючки, взлёты и падения, прямые линии, строгие, ровные, не позволяющие себе никаких вольностей, и ломанные, хаотичные, ненавидящие любые ограничения. Яркие и тусклые, цветные и просто чёрные. Пересекающиеся, переплетающиеся, словно два любовника и неприкосновенные, будто заражённые ненавистью друг к другу. Художник рисовал линии, даже не понимая, как точно в неразберихе собственного творчества он изображает клубок людей и человеческих взаимоотношений. Он погрузился в своё творчество – полностью и без остатка.
Когда мужчина вернулся в реальный мир, за окном уже брезжил рассвет. Робкий, как ребёнок, он пробивался сквозь неплотно задёрнутые шторы, боясь спугнуть человека с кистью своим присутствием. Рассвет как – будто наблюдал за ним, обнимая сонного творца за усталые плечи. Художник встал, плотнее задернул шторы, и, не раздеваясь, упал на кровать. Сон принял его с великим почтением и любовью.
Всю следующую неделю Сергей жил жизнью младенца, перепутавшего день с ночью. Он рисовал всю тёмную часть суток и почти весь день неизбежно спал. Ужин, который художник назначил себе на шесть часов, вмещал и завтрак и обед. Этого хватало, чтоб не падать в голодный обморок, а больше и не требовалось. В его жизни было желание творить и это удерживало Сергея от приступов обжорства. Всю бодрствовавшею часть дня он рисовал и иногда отлучался выпить воды или вина, реже мартини и виски, которые вежливо предоставлял ему директор гостиницы. Порой Николай Фёдорович заходил к нему, справиться о состоянии художника и его потребностях, но спустя десять минут спешно уходил, дабы не отвлекать любимого проживающего от творчества. И Сергей вновь уходил в мир грёз и фантазий.
Художник ещё спал, когда в дверь постучали. Сонно моргая, мужчина посмотрел на часы: полвторого.
-Кого принесла нечистая в такую рань. – пробормолтал Сергей, вставая с кровати. Утром он, как обычно, лёг спать одетым, так что тратить время на поиски «чего – нибудь накинуть» не понадобилось. Пока разбуженный подходил к двери, снова застучали, громче и настойчевее.
-Да я уже открываю! – рявкнул художник и рывком распахнул дверь: на пороге стоял Николай Федорович.
Он нервно улыбнулся, спросил разрешения войти, забыв поздороваться. Сергей кивнул, и директор гостиницы прошествовал в комнату. Оглянувшись на царивший кругом беспорядок, он снова оскалился и пронзительно посмотрел на Сергея.
- Дорогой Серёженька, вы знаете, что я люблю вас как сына и всегда желаю вам добра…- начал директор, но художник прервал его фразой: «Ближе к делу».
-Хорошо, хорошо – торопливо исправился Николай Фёдорович.- К нам в гостиницу вчера приехал очень влиятельный постоялец и мой давний знакомый. Он большой ценитель искусства, и когда он узнал, что у нас в отеле живёт самый настоящий художник, то проявил желание познакомится с ним, то бишь с вами. Он очень богат и я думаю, что с лёгкостью поможет решить все ваши проблемы. Конечно, если вы не захотите, я не буду настаивать, но прошу вас, подумайте хорошенько.
«Понятно, - подумал Сергей, глядя в бегающие глаза директора – Никола то боится своего влиятельного друга и теперь из кожи вон лезет, чтоб его ублажить», но вслух произнёс:
-Хорошо, сегодня, в семь, в ресторане.
-Я ему передам. Спасибо! – засиял Николай Фёдорович и почти выбежал из комнаты.
«Добрый малый, этот директор, – продолжил мысленный монолог художник, закрывая дверь. – только зависит от многих людей, вот и приходиться порой унижаться. Но я от него в самом деле видел лишь добро и, возможно, этот ужин не пройдёт даром. Пора спать!» – подытожил мужчина, взглянув на часы, и с нетерпением залез под одеяло.
Сергей открыл глаза, потом резко сел и посмотрел на часы: полседьмого - не проспал. Это обстоятельство очень обрадовало, и он прошествовал в ванную, насвистывая любимую мелодию. Искупался, надел свежую рубашку и ровно в семь спустился в ресторан.
Было шумно, официанты сновали туда – сюда, подвыпившие постояльцы и их гости громко разговаривали, иногда отборно матерясь. Сразу же, как только художник переступил порог этого непроизвольного бедлама, возле него, будто выросший из земли, возник Николай Фёдорович. На этот раз он горячо пожал руку талантливому постояльцу и повёл его в самый дальний угол, где за столиком сидел статный мужчина.
- Познакомитесь: это мой хороший друг, Вдовиченко Валерий Трофимович,- обратился директор гостиницы к Сергею, – а это - самый гениальный художник современности - Рахманинов Сергей Григорьевич.
-Очень рад знакомству. – Сухо произнёс Сергей, пожимая протянутую руку.
-А я – то как рад, даже не представляете! Вы ещё не ужинали, я правильно понимаю? Я заказал вареники. Они здесь просто великолепны! Но, думаю, вы это уже знаете, – разразился террадой Валерий Трофимович.
На протяжении всего ужина художник молчал, довольно односложно отвечая на вопросы нового знакомого. Вдовиченко оказался крайне болтливым человеком, и отвлечь его от центральной темы было фантастически легко. Он обращал своё внимание на всё вокруг, но, тем не менее, за весь вечер всёго раз надолго оторвал взгляд от Сергея. Когда ужин уже подходил к концу, Валерий Трофимович наконец прервал лавину слов и весело посмотрел на Николая Трофимовича.
-Друг мой, скажи, оповестил ли ты этого милого молодого человека, зачем я так настойчиво желал с ним встречи? – и, не дождавшись ответа, продолжил, повернувшись к художнику. – Понимаете, Сергей Григорьевич, я очень люблю живопись, но никогда не имел дружбы с художниками, и наше знакомство - это честь для меня. Но не только ради праздного интереса я спустился к ужину. Дело в том, что я хочу заказать вам мой портрет. Стоимость его не имеет значения – назовите цену, и завтра деньги будут у вас.
У Сергея перехватило дыхание – первый раз в жизни ему предоставляли право назвать цену за своё творение. Он глубоко вздохнул и, успокоившись, кивнул:
- Я напишу ваш портрет, только есть небольшая загвоздка – у меня с собой нет мольберта.
-Это не проблема: стоимость мольберта войдёт в ваш гонорар. Кстати, вы уже готовы назвать цену за бесценное творение? - Вдовиченко стал абсолютно серьёзен, как только речь пошла о деньгах – давали знать многие годы владения собственным бизнесом.
-Цену я скажу завтра, в это же время, в этом же месте. А теперь мне пора идти . До свиданья.– произнёс художник, вставая из – за стола и пожимая руки остающимся.
Поднявшись в номер, он взял куртку и вышел из гостиницы. Первое, что он почувствовал – отсутствие ветра. Было холодно, падал лёгкий снежок, и не было такого надоевшего за несколько недель ветра. Вечер поздоровался с Сергеем, пожав ему руку тенью фонарного столба и художник, заметивший это, громко поздоровался в ответ. Проходящие люди обернулись, и это подняло настроение мужчины ещё больше. Оглядевшись по сторонам, он засунул руки в карманы и пошёл отмечать почти состоявшуюся сделку. Куда именно идти, он не знал, так что путь его был поистине свободным. Сергей шёл, наслаждаясь абсолютно всем: проходящими людьми, скользкой дорогой, новыми , почти бесшумными машинами, холодом, светом фонарей, игрой теней на лицах, огнями витрин, за которыми стояли дорогие и красивые вещи. Всё сейчас ему нравилось, всё восхищало и волновало, ведь скоро он будет богат и сможет позволить себе и дорогие вещи, и новую машину. Он скоро получит свой Рай.
На глаза художнику попалась вывеска «Голая правда», одного из самых посещаемых и любимых стриптиз – баров города. Недолго думая, мужчина потянул за ручку двери и оказался в тёплом, уютном помещении, с приглушённым светом и манящими столиками. Посреди зала стоял тонкий металлический шест, на котором невысокая пластичная девушка в полупрозрачном купальнике, исполняла танец, наполненный страстью, желанием, и, в тоже время, покорностью музыке, от которой полностью зависело всё действо. Гибкая, изящная танцовщица своей грацией была сравнима с кошкой, неистовость нарастающего темпа ломала её движения в еле вообразимые, и возбуждающие фигуры. Девушка задрожала в такт, рыжие, длинные волосы , подобно тысячам травинок на ветру развевались из стороны в сторону. Она танцевала, будто в последний раз, вкладывая в свои движения всю жизнь, что была заключена в её хрупком красивом теле. И вот стриптизёрша встала на колени, прогнулась с лёгкостью ивового прутика и коснулась затылком пяток. Музыка остановилась, на несколько секунд наступила тишина, а потом зал взорвался аплодисментами. Мужчины кричали, свистели, восхваляли и сыпали на девушку приглашения подойти к своему столику. Танцовщица медленно грациозно встала, окинула всех неуверенным взглядом, который никак не сочетался с недавним танцем и, кивнув головой в ответ на похвалу, убежала за кулисы.
Только после того, как она ушла, Сергей вновь задышал. Собравшись с силами, он прошёл к пустому столику и сел на стул. Сердце бешено стучало, а перед глазами до сих пор был образ изогнувшейся девушки. Лишь спустя пятнадцать минут художник смог взять себя в руки. Не медля более, он встал и направился в сторону кулис. Но попасть туда не смог, так как на входе в желанную часть помещения располагался двухметровый охранник и весьма убедительно дал понять, что Сергей туда не пройдёт. Он посмотрел за спину верзилы, с надеждой увидеть там танцовщицу, но там никого не было.
Художник сидел за барной стойкой и дотягивал виски, оставшиеся на самом дне бутылки. Он не смотрел на танцевальную площадку, на извивающихся возле шеста женщин. Повесив голову, он думал. Думал о рыжей стриптизёрше, о цене, которую запросит за портрет, о самом портрете, снова о стриптизёрше, о жене, которая наверняка сейчас развлекается с любовником, о маячащем на горизонте Рае, о стриптизёрше, о портрете… Спустя полчаса, достаточно опьяневший Сергей, поймал себя на том, что думает только о танцовщице, не отвлекаясь ни на что другое. Её кожа, казавшаяся неестественно блестящей, запечатлелась у него в памяти, будто ожог. Тело манило своими изгибами, гибкостью, сильные ноги дарили самые прекрасные фантазии. Сергей с трудом сдержался, чтобы не выпустить из груди тихий стон. Никто бы не услышал из – за гремящей музыки, но это было уж очень личное, и просто осознание этого стона приближало его к рыжей .
Было поздно, когда художник краем глаза заметил огненную полоску и резко повернулся: совсем неподалёку от него расположилась та самая девушка, которая так взбудоражила его воображение. Хмель мгновенно покинул насиженное место в его голове. Не теряя ни минуты, Сергей встал, подошёл к ней и поцеловал руку.
-Я… - начал было мужчина, но осёкся, рассмотрев при свете лампочек барной стойки лицо девушки.
Оно было прекрасно: нежный бархат кожи был приятного цвета крови с молоком, тонкие дуги бровей над широко распахнутыми синими доверчивыми глазами, красные аккуратные губки, с приподнятыми в улыбке уголками рта, маленький носик кнопочкой. Танцовщица была хороша, но не это заставило Сергея замолчать на полуслове. Его поразило то, что эта извивающаяся и завлекающая мужчин женщина, так откровенно танцующая на площадке оказалась ребёнком. Девушки было лет шестнадцать. Ни тени мысли в озере глаз, только понимание собственной неотразимости, и всё приправлено простодушной детской наглостью.
- Вы – это вы, а я – это я. – звонкий, красивый голос выпустил в свет плоскую шутку, от которой Сергею захотелось отряхнуться.
-Простите, я просто не ожидал, что вы настолько молоды, – сказал мужчина. – Сколько вам лет?
Девушка, принявшая его слова за комплимент, кокетливо улыбнулась и весело ответила:
-Пятнадцать лет и восемь месяцев. Вы любите молоденьких?
Сергея разозлил томный тон, которым был задан этот вопрос: малолетняя стриптизёрша пыталась завлечь его в свои сладострастные сети, даже не осознавая, что купиться на это могут только подонки. И девушка, не понимая этого, прировняла художника к ним.
-Почему ты здесь работаешь? Ты – несовершеннолетняя. Знают ли твои родители об этом? – строго спросил он, голосом разгневанного отца.
Танцовщица удивлённо раскрыла и без того огромные глаза: она никак не ожидала такого поворота. Быстро потухнув, пару раз виновато моргнув, рыжая девочка пошла в наступление:
-Да как ты смеешь задавать мне такие вопросы? Это моё дело, почему я здесь! А насчёт родителей… Да, они знают, где я работаю.
После этих слов, она сорвалась с места и собралась уйти, но Сергей схватил её за руку.
-Ты бедствуешь? Твои родители заставляют тебя работать, потому что у вас нет денег? Если так, скажи, я дам тебе столько, сколько нужно, лишь бы ты больше сюда не возвращалась. Ты совсем дитя! Твоё дело учиться, а не развлекать этих мужчин, которые приходят посмотреть на тебя, но видят только красивую игрушку! Ты молода – стремись к чему – нибудь высокому! Стремись вырваться из нищеты! Будь лучше, чем твои родители! – Сергей закричал, пытаясь достучаться до сердца девушки.
И тут она засмеялась: громко, зло, и по – детски чисто.
-Тебе хочется дать мне деньги, что бы я не бедствовала? Хочется спасти? Да ты просто нищий, по сравнению со мной! Этот клуб, и ещё три других, где я танцую, принадлежат моему отцу. Он – миллионер! Я купаюсь в роскоши! У меня есть всё, что я хочу!
Сергей отпустил девушку и рассеянно моргнул: дочь директора клуба, наследница миллионного состояния.
-Тогда зачем ты танцуешь? – тихо спросил он.
-Мне нравиться обожание, с каким на меня смотрят мужчины. Нравиться, когда меня хотят столько кабелей одновременно, – ответила девушка, наслаждаясь уже одним воспоминанием о взглядах, которые так щедро бросали на неё посетители «Голой правды». – А теперь отстань от меня.
-Хорошо. Только ответь на последний вопрос: как к твоим танцам относится отец? – проронил Сергей.
Внезапно в девушки произошли изменения: улыбка исчезла, лицо стало серьёзным, и глаза наполнились слезами. Чтобы скрыть это, она опустила взгляд и глубоко вздохнула, сдерживая, уже подававшие признаки, рыдания.
-Ему всё равно. Отцу плевать на меня, на маму и на брата. Единственное, что его интересует – деньги. Я пришла работать именно в отцовский клуб, чтобы он обратил на меня внимание. Чтобы отругал за мой поступок. Я была бы этому рада. Но он лишь сказал, что я хорошо танцую. И всё! - Слёзы потекли из её глаз, уже не в силах скрывать своё присутствие.
Сергей по – отечески обнял её. Сердце художника разрывалось от жалости к этому несчастной девушке, которая таким постыдным образом пытался добиться внимания отца. Он гладил её по голове, а такая сильная и смелая на сцене танцовщица, плакала, совсем забыв о своей роли. Она была ребенком, и сейчас не скрывала этого.
Прошло минут пять, прежде чем поток её слёз обмелел, и стриптизёрша взяла себя в руки.
-Знаете, - девушка вновь перешла на «вы». – Вы единственный из всех мужчин, который отругал меня за мою работу. Единственный, кому небезразлично то, что перед ним малолетка. Все остальные просто тащили меня в постель, не смотря на то, что я – несовершеннолетняя. Честно признаюсь, я думала, что все такие. До свидания! – и, отстранившись, танцовщица ушла.
Сергей сел на свой стул и заказал бутылку виски. В этот день он сильно напился и пришёл в отель с первыми лучами так не любимого им зимнего солнца. Зайдя в номер, художник с трудом снял куртку, бросил её на пол, стянул обувь и повалился на кровать.
Он смотрел в потолок, пытаясь сфокусировать взгляд. Что – то в нём сдвинулось прошлой ночью, было не так, как всегда. «Бедная девочка, - думал он. – Нет, не бедная, даже наоборот, но от этого несчастное, забытое дитя! Как мог он, тот, что подарил ей жизнь, забыть о своих прямых обязанностях? Как мог он променять это прелестное создание на бездушные бумажки? Разве можно так просто пройти мимо собственного ребёнка и остаться живым, с целым, неразорвавшимся от боли, сердцем? Кем нужно быть, что бы так поступить? Богатым, очень богатым человеком, которому все прелести обычной жизни заменяют деньги. И ещё нужно быть бесчувственным. Неужели деньги действую на душу, как анестезия? Наверное, да. Так как не опасаешься потерять, зная, что всё в этом мире покупается и продаётся. А что не продаётся, то можно получить, дёрнув за нужные ниточки. Шантаж всегда был в моде. Но самое главное то, что не замечаешь деградации собственного «я», разложения душевного света, поглощения добра, обитающего в сердце, гидрами вседозволенности и мнимого всемогущества. Легко попасться в эти сети, но так сложно оттуда вырваться. Несчастная девочка!» - вновь пронеслось у него в голове, и чувство провала затопило внутренности - мужчина уснул.
До встречи с Валерием Трофимовичем оставалось меньше десяти минут, но Сергей никак не мог установить цену на портрет. Он боялся оказаться наглым, но в тоже время не хотел продешевить. Наконец, найдя единственно верный выход, художник направился к Николаю Фёдоровичу.
Директор, как обычно, встретил любимого постояльца с искренней улыбкой, за которой читалось почти нескрываемое обожание.
-Какие гости в моём скромном кабинете!- Воскликнул он и обнял Сергея как сына. – Что побудило, Серёженька, дорогой мой, прийти сюда? Если не ошибаюсь, у вас с минуты на минуту встреча с Валерием Трофимовичем?
Художник переступил с ноги на ногу, и, не поднимая глаз на директора, изложил причину своего прихода.
-Всего – то! Здесь нечего стесняться! Вы - гений, и можете потребовать самую высокую цену за своё, по истине бесценное творение. Вдовиченко заплатит, не моргнув.
-А самую высокую – это сколько? – не выдержав собственной неосведомлённости, выпалил смущённый похвалой, гений.
Владелец гостиницы хитро улыбнулся и посмотрел на постояльца, как снисходительный отец. Потом достал сигареты, предложил Сергею, и, после отказа последнего, вновь убрал их в стол. Атмосфера загадочности сгущалась.
-Давайте сделаем так, - снова заговорил директор, дождавшись, когда нервы художника натянуться, как струны. – Вы полностью доверитесь мне и, поверьте, не ошибётесь. После сегодняшнего ужина вы будете достаточно обеспеченным человеком. Я вас люблю и уважаю, так что выбью максимальную плату за ваше искусство. Вы согласны?
Подумав, Сергей кивнул, и они оба спустились в ресторан.
Как обычно по вечерам здесь кипела жизнь. Меж столиков бродили всё те же официанты, играла негромкая музыка, и раздавались полупьяные крики завсегдатаев. Валерий Трофимович сидел за тем же столиком, что и при первой встречи. Увидев вошедших, он заулыбался и замахал в знак приветствия руками.
-Добрый вечер! – Воодушевленно произнёс Вдовиченко, интенсивно тряся руки директору гостиницы и художнику. – Я соскучился со вчерашнего дня по вам, мой мальчик. Коля, почему ты мне раньше не показывал этот молодой талант?
Николай Федорович ничего не ответил, а только бросил ещё один загадочный взгляд на любимца вечера. Сергей не мог расшифровать выражение глаз директора, но понимал, что его финансовое состояние целиком и полностью зависит от него. «Николя не может меня подставить. Не должен, по крайней мере, или я ничего не понимаю в людях».
Все уселись за стол, подошедшие заказали ужин: Николай Федорович мидий в белом вине, а Сергей – баранину с соусом, название которого с трудом выговорил, даже читая в меню. Валерий Трофимович, уже почти доевший свой ужин, заказал литровый графин водки, который составил хорошую пару трёхсотграммовому графину коньяка, почти опустевшему к приходу опоздавших. Потекла обычная светская беседа, в которой нередко слышались реплики, вроде «А помнишь, три года назад…» или «Жаль, что с нами уже нет…». Люди, которых «уже не было» часто повторялись, и эти повторения порой противоречили друг другу. Сергей улыбался этому и с интересом слушал воспоминания приятелей, один из которых чувствовал свое превосходство над другим. Но это продолжалось не долго. Через час графин опустел, и Валерий Трофимович послал официанта за добавкой.
-Ну, что мы всё о воспоминаниях. Давайте, наконец, перейдём к тому, зачем, собственно, сегодня и собрались. – Начал Вдовиченко, совсем трезвым, к удивлению Сергея, голосом. – Мальчик мой, во сколько вы оценили своё творчество?
-Свою картину. – Довольно холодно исправил художник. – Моё творчество не продаётся, продаются лишь плоды, которые даёт это древо Жизни.
-Простите мне мою вольность в словах. Конечно же, ваше творчество от вас неотделимо, а вы свободный и не продажный человек, я в этом уверен. Так сколько стоит сладкий и неповторимый плод творения ваших рук?
Сергей запнулся, не зная, что ответить, но тут в разговор вмешался Николай Федорович.
-Как вы сами сказали, Валерий Трофимович, Серёженька не какой – нибудь продажный кистимаратель с улицы, а достаточно известный и уважаемый многими, не обиженными материальными благами, людьми. Но, дело в том, что, как любой человек, полностью живущий в утончённом и хрупком мире своего дарования, ему чужды все разговоры о низких, я бы даже сказал, обывательских, делишках. И, плюс ко всему, этот молодой, подающий видимые надежды, гений, просто – напросто стесняется оценивать собственные картины, считая это лелееньем самолюбия. Я долго пытался убедить его, что называть цену за то, что сделано твоими руками – это нормально, но по неосторожности, подобрал недостаточно мягкие слова и задел тонкую, ранимую душу. Сергей, как истинный творец, который трепещет при одном осознании о скором расставании со своим детищем, вспылил и отказался от написания картины, - при эти словах Вдовиченко побледнел, – но, вспомнив о своём обещании и вашей непричастности, вновь проявил благосклонность.
Николай Федорович выдержал театральную паузу, давая осознать смысл произнесённых им слов не только тому, к кому этот монолог был направлен, но и художнику. Сергей внезапно понял, что всем этим красноречием директор гостиницы набивал ему цену, и достаточно прогрессивно, так как Вдовиченко смотрел на творца, как на ангела, сошедшего с небес, чтобы дать ему, грешнику, прощение и благословение.
-А теперь, уважаемый Валерий Трофимович, хотя бы на секунду представьте себя на месте этого мальчика. Представьте, что у вас нет родного дома, куда бы вы могли прийти, где всегда уютно, тепло, где вам хотелось бы творить. Вместо своего насиженного гнезда, представьте холодный номер гостиницы, где всё чужое, где ничто не радует глаз. Где вы вечный пришелец и вас никто не ждёт. Именно это испытывает Сергей, ведь у него нет дома, нет того места, куда бы он рвался каждый вечер.
-Не понимаю! У вас что, нет квартиры? – нахмурился и возмутился заказчик на такую несправедливость жизни.
-Была. Просто я ушёл от жены и оставил всё ей – подал голос художник.
-О, сын мой, как вы благородны! Сколько добродетели в вас! Оставить всё имущество коварной, неблагодарной женщине это так … - Вдовиченко запнулся, подбирая сравнение. – Это так величественно! Всё, вопрос о цене вашей картины решён. Я отблагодарю вас за написание моего портрета суммой, которой будет достаточно для покупки новой, хорошей, большой квартиры, где – нибудь в центре и вдобавок дам вам денег на полное её обустройство: начиная от мебели и кончая утюгом. Надеюсь, этого хватит за плод вашего древа Жизни?
Сергей молчал. Он не мог говорить, осознавая цену, которую готовы заплатить за его картину. Это была для него просто огромная сумма, которую он не то, что в руках не держал, но ни разу в жизни и не видел – то. Дыхание спёрло, руки вспотели, в глазах потемнело, но, спустя секунду, он смог успокоить бешено колотившееся сердце.
-Благодарю, что так высоко оценили моё творчество.- Произнёс Сергей, умудрившись сохранить спокойный, даже чуть вялый тон. – Мне как раз не хватало своего угла.
Валерий Трофимович, ожидавший более бурной реакции, подумав, пришёл к выводу, что художнику не впервой платят такие суммы за его картины. Придя к такому умозаключению, он обрадовался, что не продешевил, ведь молодой ранимый гений мог отказаться, посчитав другую сумму ниже своего достоинства.
Вдовиченко сразу бы поменял свой ложный вывод, если б заметил полный благодарности взгляд Сергея, направленный на Николая Федоровича, и победную улыбку последнего.
-Когда приступим к написанию портрета? – Радостно спросил заказчик.
Николай Федорович с легким волнением посмотрел на любимца: вдруг передумает?
-У меня нет мольберта. Как только я его куплю, мы начнем. – Уверенно сказал Сергей.
-В чем проблемы? Вы знаете здесь какой – нибудь ближайший магазин для художников?
-Да! Я знаю! – Воскликнул директор гостиницы и все дружно направились к выходу.
Кто – то достаточно грубо толкнул Сергея в плечо и последний нехотя проснулся. Сначала он даже не понял где находиться, но приглядевшись, узнал кабинет Николая Федоровича. Его владелец лежал с ним рядом и мирно посапывал, иногда махая во сне руками. Голова страшно болела, и художник не мог вспомнить вчерашний день. Встав с маленького диванчика для гостей, он увидел стоящий посередине комнаты мольберт и лежащего возле него Вдовиченко. Сергей улыбнулся, вспомнил вчерашний поход за мольбертом и тут сердце его учащенно забилось. Он богат! Первый раз в жизни ему не надо будет волноваться о деньгах. Хотя он и до этого не сильно волновался, потому что их никогда не было, а теперь повод прямо противоположный – они есть. Достаточно, что б ни думать о постоянном поиске жилья. Однако Сергей не собирался покупать квартиру – постоянное место жительства убьёт в нем вечного, невольного аскета, который составляет часть творческой натуры. Он должен перемещаться в пространстве, иначе прирастет к земле и не сможет от нее оторваться. Одна квартира, вторая. Это, конечно, тяжело, но лучше пожертвовать некоторыми мнимыми и реальными удобствами, чем через десять лет понять, что ненавидишь свой дом. «Движение – жизнь» - заключил творец и перешагнул через храпящего заказчика.
Зайдя в номер, художник снял ботинки, покурил и, не раздеваясь, лег на кровать. Ночь, проведенная в неестественной позе, напомнила о себе болью в шее, и Сергей искренне радовался упругой, прохладной кровати. Было около двенадцати, ранее утро для ночного человека, и он быстро уснул.
Следующие три недели прошли в работе, которая начиналась в шесть вечера и заканчивалась не раньше трёх ночи. Сергей, привыкший к такому разделению суток, наслаждался написанием портрета, но Валерий Трофимович через четыре дня был просто не в состоянии позировать. Он, в отличие от художника, не мог позволить себе роскоши спать весь день. Бизнес требовал каждодневного, неусыпного контроля, постоянного присутствия на работе, начало дня которой начиналось в семь утра. Так что выстоять написание портрета в живую Вдовиченко не мог, и через четыре дня на столе у Сергея лежали самые лучшие фотографии заказчика с разных ракурсов, но в одной позе. Это намного облегчило всю работу: творца раздражало напряжение Валерия Трофимовича и его постоянные разговоры о бизнесе. Ему были чужды финансовые нестыковки, банковские системы, ежемесячные планы. С финансами у Сергея всю жизнь были нестыковки, планов он никогда не строил, потому что сам их и разрушал, а что такое банковские системы – не имел представления. Вот и выходило, что художник представал перед заказчиком умственно ограниченным человеком, пусть и безумно талантливым. Когда Валерию Трофимовичу было необходимо разъяснить какой – либо термин, голос его всегда становился снисходительно – насмешливым. Это просто бесило Сергея, и однажды он в лицо сказал об этом Вдовиченко. Заказчик извинился, будто отруганный школьник и в тот вечер не сказал больше ни слова. На следующий день художнику было принесено около дюжины фотографий, после просмотра которых он освободил Валерия Трофимовича от необходимости позировать.
Написание портрета шло быстро. Сергей хотел поскорее закончить и получить деньги, которыми так щедро обещали расплатиться за его труд. Но это не мешало творцу наслаждаться движениями руки, игрой света на написанном лице, выходящему из – под кисти маленькому шедевру. Привыкший изображать себя в каждой картине, Сергей вкладывал часть души, собственной жизни в легкие мазки. Он был рожден для того, что делал, и ни одно занятие не могло так увлечь его, как живопись. Спокойствие или же наоборот, волнение захватывало сердце, заставляя его барабанить или остановиться, сдавливало грудь, и включало мозг. Нет, Сергей не думал о каждой линии, просто мышление выходило на какой – то другой уровень, приходили образы, которые никогда не пришли бы без этого умения творить. Так поэт, пишущий стихотворение, или композитор, сочиняющий музыку, уходит в мир слов, нот, закрываясь от окружающего мира створками ракушки собственного творчества. Закрывшись в комнате, может сутки сидеть он, шлифуя своё творение, не нуждаясь ни в чем и ни в ком. Так не раз делал и сам художник, порой забывая есть и пить, но никогда не забывая про сигареты. Он курил часто, особенно когда что – то не получалось. В такие дни пара пачек была пустячным количеством, и даже сон его прерывался необходимостью покурить. Жена ненавидела это, истерила, ругалась, но поделать ничего не могла. Ночью Сергей вставал, шел на кухню, выкуривал сигарету и только после этого вновь ложился спать.
Вот и во время написания портрета Вдовиченко художник много курил. Ощущение скорого богатства кружило голову, сногсшибательные планы не давали покоя, и лишь сны нарушали эту развивающуюся паранойю, не позволяя богатству вторгнуться в их царство. Но после двух недель эйфория прошла и маячащая на горизонте сумма уже не была так привлекательна, и Сергей не сбавлял темпа работы только по просьбе Валерия Трофимовича закончить быстрее. Но быстрее не удавалось, так как работать с фотографией было сносно, но неудобно. Приходилось постоянно вызывать в голове образ живого человека, а не только его изображения. Художник, конечно, мог этого не делать, но тогда бы портрет получился сухой и бездушный, а любое творение должно дышать жизнью, иначе смысла его создавать не было. А делать лишь для денег было не по принципам Сергея.
В начале четвертой недели зашел проведать своего любимца Николай Федорович. Он принес литровую бутылку дорогого коньяка от Валерия Трофимовича и бутылку виски от себя. Сергей, почти месяц не употреблявший спиртное, с наслаждением выпил стакан виски, протянутый директором гостиницы.
-Вы, мальчик мой, совсем заработались. – Упрекнул творца Николай Федорович. – Я, конечно, знаю, что Вдовиченко просил вас скорее закончить с портретом, но такими темпа вы попадете в больницу с истощением. С тех пор, как вы сели за работу, я ни разу не видел вас в ресторане. Скажите, сколько раз в день вы едите?
Сергей задумался. За последние сутки у него во рту не было ни крошки, зато весь пол был завален пустыми пачками сигарет. Но есть не хотелось, и поэтому художник честно соврал, что питается несколько раз в день. Выпив виски и немного поговорив, директор ушел, не став отвлекать художника от творческого процесса.
Спиртное сделало своё дело: наступившая расслабленность облегчила движения руки, притупила восприятие. Такое состояние могло испортить портрет, где требовалась точность линии, так как любое её искажение меняло выражение лица и все пришлось бы начинать сначала. Благоразумие заставило художника отложить кисть, хотя это было не просто сделать, и выйти на балкон.
Вечер уже давно наступил. Яркие желтые звезды мерцали, подобные чешуйкам неведомой рыбы, молодой месяц был сравним с юношей, который жаждал обладать этими танцующими вокруг кокетками. Холод приятно поглаживал усталое лицо, легкий ветер, смущаясь, теребил рубашку, как – будто давно не видящий своего повзрослевшего сына отец. Сергей развел руки, наслаждаясь этой встречей. Три недели он не выходил на улицу, не дышал свежим, прохладным воздухом.
-Очень скоро я вырвусь из этой самовольной тюрьмы. Смогу расправить крылья и, наконец, вкусить полет. Скоро я доползу до своего Рай! – громко сказал Сергей, не открывая глаз и свято веря в то, что говорит.
Гудение машин представилось успокаивающим мурлыканьем кота, голоса, едва доносившиеся до балкона, казались нереальными, потусторонними. Наконец Сергей почувствовал, что замерзает, и, последний раз глубоко вздохнув, зашел в номер. Игривый ветер унес с собой остатки хмеля, и готовый к длинной, насыщенной ночи, художник сел за работу.
Когда последний мазок закончил творение, в комнате совсем рассвело, и, уже не нужный электрический свет разрушал утреннюю идиллию. Сергей отложил кисть и потянулся. Спина затекла, хотелось пить и курить, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывал художник, глядя на созревший плод своего искусства: с холста на него смотрел Вдовиченко, чьи живые глаза горели слегка насмешливым огнём. Портрет, высотой от пола до пояса и такой же ширины, больше напоминал фотографию, с такой точностью творец изобразил заказчика. Уставшая осанка, почти незаметный поворот головы, вежливая улыбка – казалось, что Валерий Трофимович вот – вот шагнет из картины в номер.
Сергей довольно улыбнулся, открыл бутылку коньяка, налил полный стакан, залпом осушил его и повалился на постель. Сил хватило лишь закрыть глаза, и сон с готовностью накрыл мужчину мягкой, теплой вуалью. Напряжение последней ночи и спиртное не позволили ему перед сном даже покурить, но и эта тяга притупилась перед моральным изнеможение. Первый раз за месяц художник крепко спал, не отвлекаясь ни на что.
-Мальчик мой! Сынок! – закричал Валерий Трофимович, когда Сергей откинул грязную, вымазанную краской тряпку с портрета.
Слезы крупными горошинами покатились из глаз Вдовиченко, но он не обратил на это внимание. Заказчик, не отрываясь, смотрел на своё написанное отражение, больше не в силах выговорить ни слова. В первую секунду он даже подумал, что перед ним зеркало – настолько реалистично был написан портрет. Когда первоначальный шок прошел, счастливый обладатель шедевра, дрожащей рукой прикоснулся к картине. Нижняя губа предательски задрожала и из глаз хлынул новый поток горячих слез.
-Спасибо! Большое Спасибо! – бросился обниматься Вдовиченко. –Моя мечта сбылась и это вы сделали меня самым счастливым человеком!
Расцеловав Сергея в обе щеки, Валерий Трофимович принялся благодарить Николая Федоровича за знакомство с молодым гением. Директор смущался, но смелости вырваться из объятий не было. Наконец, взрыв эмоций сменился стабильным огнем, и Вдовиченко протянул художнику белый конверт.
- Это что? – Спросил Сергей, не прикасаясь к бумаге.
Валерий Трофимович широко улыбнулся, посмотрел на директора гостиницы и спустя минуту интригующей тишины ответил:
-Это ничтожная крупица моей благодарности. Ваше творение не имеет оплаты и я хотел хоть как – то существенно заслужить ваше творческое уважение.
-Интересное словосочетание. – Иронично заметил гений и раскрыл конверт.
В конверте лежала кредитная карта и небольшой лист бумаги, на котором был написан номер счета.
-Позвольте, - удивленно вскинул брови Сергей, - а как вы открыли счет без моего паспорта и меня самого?
Вдовиченко весело засмеялся, а вместе с ним засмеялся и Николай Федорович.
-Молодой человек, вам нужно меньше злоупотреблять спиртным. – Деланно укоризненным тоном, все еще смеясь, почти прокричал заказчик. – Неужели вы не помните, как в последнюю нашу встречу, после покупки мольберта мы дружно направились к моему юристу и оформили все бумаги? Ах! Да! Чуть не забыл! Вот ваш паспорт. – Добавил Вдовиченко, протянув ценную книжицу законному хозяину.
Как бы Сергею не хотелось, он не мог вспомнить подробности той встречи и поэтому просто поверил в то, что ему сказали.
-А давайте отметим завершение портрета?- Подал голос Николай Федорович.
-Нет! Никаких ресторанов! Мне хватило путешествий в прошлый раз!- возразил обладатель портрета, и директор обиженно поджал губу.
-Зачем куда – то ехать? Можно спокойно отметить день Рождения моего детища прямо у меня в номере. И нам хорошо, и картина рядом. – Спас положение художник, не дав разрастись обиде приятеля.
Все согласились и для отмечания заказали из бара две бутылки дорогого конька, фрукты и хороший горький шоколад. Все это благосклонно предоставил Николай Трофимович, при этом произнеся своё любимое: «За счет гостиницы». Потекла неторопливая беседа не о чем, прерывающаяся восторженными восклицаниями в честь гения Сергея. Мужчина скромно опускал глаза, и смущенно улыбался. Он за всю жизнь никак не мог привыкнуть к похвалам, ведь написание картины никогда не было работой: это была необходимость, без которой его существование теряло смысл. Тем более кроме рисования он ничего толком не умел.
-Жду не дождусь, когда шедевр увидит Славка. – Вскричал разгоряченный коньяком Вдовиченко.
-Какой Славка? – Для приличия поинтересовался Сергей.
Валерий Трофимович мгновение смотрел на художника, а потом захохотал. Прошло несколько минут, прежде чем смех сменился на улыбку, и тогда он ответил:
-Не какой, а какая. Ростислава Тихонова Свободная – писательница и моя хорошая знакомая. Настоящая ценительница прекрасного, так как сама является его, прекрасного, порождение. «Редко сочетание ума и красоты,» – так один, не менее известный, писатель описал её, и я полностью с ним согласен. Вы сами убедитесь в правдивости этих слов, когда увидите и пообщаетесь со Славкой.
-Как же я её увижу? – спросил заинтересованный Сергей: первый раз заказчик отзывался о женщине так почтительно. Обычно его определение по отношению к противоположному полу сводилось в лучшем случае к фразе: «Она самая настоящая сука».
-Очень просто. Я подарю Славке её же портрет, а вы его нарисуете.
-Исключено. Мне нужно сделать перерыв – не могу долгое время заниматься написанием одних портретов. Хочу сотворить несколько картин на вольную тему, иначе все необычные и сказочные образы, которые сейчас у меня в голове, забудутся.
Вдовиченко снисходительно улыбнулся:
-Сейчас и не получиться. Ростислава недавно отправилась в Румынию, чтобы набраться эмоциями и идеями для новой книги. Её просто силком тянет туда, где всегда холодно, пасмурно, противно, одним словом. Вместо того чтобы слетать, например, на Карибы, в солнечный эдемский уголок, эта загадочная натура находит на карте какое – нибудь захолустье, и уже через неделю сломя голову мчится туда. В России она проводит от силы полгода, но на весну и лето непременно улетает, где холоднее. Вот такая сбившаяся в климатических поясах птица. Так что ближайшие полгода можете не беспокоится о собственном времени – оно в вашем распоряжении. Но через шесть месяцев я обязательно приду к вам за новым портретом, но уже не за моим.
-Вы готовы вновь выложить кругленькую сумму за одну картину? Не жалко столько денег для кого – то? – спросил немного охамевший от выпитого директор гостиницы.
Глаза Валерия Трофимовича вспыхнули, и голос сразу стал холодным, будто игристый ручей, попавший в страну вечной мерзлоты.
-Не для кого – то, а для Славки. Не будь она такой гордой, я бы вообще все ей отдал. Так что аккуратнее говорите о ней в моем присутствии…
Николай Федорович побледнел и рассеянно заморгал.
-Я не хотел никого обидеть, просто пытался выразить восхищение вашим великодушием…
-Наверное, это очень хорошая женщина, если ради неё готовы потратить столько денег. –Спокойно перебив оправдания, заметил Сергей и обратился к Вдовиченко. – Вам она нравиться?
Услышав вопрос, заказчик глубоко вздохнул, осунулся и посерел лицом. Казалось, что за секунды он постарел на несколько лет. Глаза наполнила печаль безнадежности, как – будто экипаж подводной лодки, которому не суждено выбраться из своего последнего тонущего пристанища.
-Нравиться ли она мне? Нет, не нравиться. Просто не представляю своей жизни без неё, и, поверьте, это не обычная симпатия. Я живу надеждой на встречу, грежу на яву при ней, но Славке я просто друг. А на большее и не рассчитываю. Заслужить её дружбу не просто, а заслужить любовь… Это недостижимая планка для меня. И поэтому довольствуюсь малым. Давайте выпьем! – Воскликнул он, разлил всем коньяк и поднял свой стакан.- За Ростиславу! – и все послушно выпили.
Не было и десяти часов вечера, когда Валерий Трофимович неуклюже взял портрет и уехал домой, сославшись на важную утреннюю встречу. Ещё через полчаса заторопился уйти директор гостиницы, расстроенный своим высказыванием о Ростиславе и последовавшей за этим реакцией Вдовиченко.
-Николай Федорович, - обратился Сергей к застывшему в дверях директору, - спасибо вам за гостеприимство, но, надеюсь, уже завтра я сниму квартиру. Здесь уютно, но сами понимаете, сложно жить гостем.
-А вы, что, не собираетесь покупать жилплощадь? – нахмурился приятель.
Художник долго молчал, ещё раз размышляя над планами, и отрицательно покачал головой.
-Что ж, это ваша жизнь, молодой человек , вам ею и распоряжаться. Зайдите ко мне завтра перед отъездом, надо достойно попрощаться. – Сказал Николай Федорович, кивнул и закрыл за собой дверь.
Сергей окинул взглядом номер, ставший за несколько недель проживания родным домом. Везде валялись тюбики, пустые и полные, несколько кисточек, а на спинке стула висела рубашка. Сумка, так и оставшаяся не распакованной лежала под кроватью. Достав её, художник побросал туда полные тюбики краски и застегнул молнию. Потом, немного подумав, надел рубашку, накинул куртку и вышел из номера.
Зайдя в ближайший ночной клуб, мужчина заказал виски, быстро осушил стакан. Потом еще и еще, отмечая завтрашний отъезд из номера и кругленькую сумму на счету. Наконец, он подсел к какой – то молоденькой девушке, что – то горячо зашептал в маленькое ушко и уже через час оба ввалились в номер Сергея. Сначала художник страстно целовал девушку, потом мягко уронил её на кровать. Он даже не думал, доставляет ей удовольствие или нет. Мужчина вообще ни о чем не думал, наслаждаясь юным телом, но по пронзительно – сладострастному крику определил, что не одному ему хорошо. Когда девушка обмякла под ним и лишь счастливо постанывала, он медленно встал и закурил сигарету, глядя на совершенное обнаженное тело.
-Ты хорош. – Прошептала девушка и устало закрыла глаза, растянув рот в глупой улыбке.
Сергей ничего не ответил, потушил окурок и прошел в ванную комнату. Встав под прохладные струи, он подумал, как было бы замечательно, если бы это юное создание сейчас ушло. Девушка была красива, даже очень, и только это заставило художника выбрать её. Но теперь, когда он удовлетворил свои мужские потребности, она начинала раздражать, как тигрица раздражает тигра, находясь после спаривания на его территории.
Вернувшись в комнату, мужчина увидел на постели кокон из одеяла, из которого выглядывала хорошенькая белокурая головка. Не став будить случайную знакомую, Сергей сел в удобное мягкое кресло, предварительно налив себе вечерний коньяк, оставшийся после посиделок. Не спеша допил спиртное, расслабился и провалился в желанную пустоту.
Тихий скрип кровати вырвал художника из мира сновидений и чудес. Давно рассвело и веселое мартовское солнце наглыми лучами забралось в комнату. Девушка спала, растянувшись на кровати. Сергей оделся, взял сумку и вышел из номера, оставив ключи на журнальном столике. На первом этаже он заглянул в кабинет Николая Федоровича. Попрощавшись с директором, молодой гении взял с него обещание накормить завтраком девушку, и со спокойной душой вышел из гостиницы.
Он долго выбирал место проживания по объявлениям в газете и, найдя что – то белее или менее подходящее поехал по адресу. Квартира располагалась недалеко от центра, на седьмом этаже. Полную её утопию нарушало только обилие вещей, подчас старых и ненужных. По словам хозяина, летом здесь был произведен капитальный ремонт и теперь ничто не напоминает о некогда потрепанных стенах. Сергей, не любивший долго выбирать, решил остаться и, к неимоверной радости сдающего, оплатил свое проживание на год вперед, добавив сверху еще немного за возможную порчу имущества. Счастливый хозяин жилплощади сказал, что квартира в полном распоряжении художника и мебелью он может распоряжаться так, как ему заблагорассудиться.
-Хоть выкиньте. Она все равно старая и свое отслужившая. – Сказал щедрый сдающий и поспешно удалился, чтобы Сергей не успел передумать.
Художник кинул сумку возле порога, исследовал комнаты подробнее и вышел на балкон. Глубоко вдыхая морозный мартовский воздух, он думал, чем же теперь заняться. Ответ пришел сам собой, когда он, вернувшись в комнату, увидел пустые полки для книг.
Сергей любил читать, и почти всегда был в неком книжном «запое». Он с легкостью мог читать по три – четыре книги одновременно, никогда не путая сюжеты и всегда впитывая суть. Художественная литература, философия, психология, эзотерика, иногда что – нибудь научное – мужчине было интересно все, что связанно с жизнью. Ему нравилось искать смысл в существовании, и не важно, что находя одну суть, художник сам же её и разбивал, плывя к другой. Нечто мятежное жило у него в подсознании, находящее отклик в творчестве. Каждая картина, не являющаяся заказанным портретом, выражала надрыв, крик и стон в красках, но мало кто это видел и понимал. Но Сергей все равно рисовал, так как весь он, а не только частичка была изображена на холсте. Лишь картина выставляла художника в неглиже, уязвимым и ранимым, как только что родившийся котенок. Он был слеп в жизни, как слеп каждый живущий, но другие чувства были на пределе. Любое изменение температуры окружающего мира воспринималось недоверчиво, а похолодание грозило смертью. Эта искренность, с которой художник раскрывался в картинах, была такая личная и интимная, что поползновения на нее кого – то извне равнялось открытому и жестокому нападению. Любое неуместное замечание о творениях, любая критика воспринималась сначала очень болезненно. Сергей оправдывался, пытался оправдать свое детище, но, в конце концов, просто забился в стеклянную сферу и перестал обращать внимание на ядовитые стрелы непонимания. Когда его обвиняли в чем – то, он просто соглашался, не тратя время на отбеливание себя в чьих – то глазах. «Люди все равно будут видеть во мне только то, что хотят видеть. И даже если я отращу крылья и прицеплю на голову нимб – они скажут, что я - ангел, благодаря им. Впрочем, они правы, ведь для них я – кто – то, и лишь для себя я – это я. Как ни крути, в их глазах – я – пластилин, а они пара рук и лепят, что им вздумается. Так пусть попробуют что – нибудь слепить из камня». – Рассуждал мужчина. Но все равно, как бы он не защищался, критика порой сильно его ранила. Но он достойно держал удар, еще больше увеличивая толщину своего стеклянного шара.
Художник долго ходил между стеллажей с книгами. Ему нравилась тишина и умиротворенность, царившая в книжных магазинах. «Есть хоть какие – то плюсы в том, что все меньше и меньше людей читают книги. Но как много они теряют!» - Подумал про себя Сергей, который никак не мог представить своей жизни без книг. Редкий фильм может взволновать и успокоить так, как на это способна книга. Свое воображение намного ярче и сильнее, чем тот же фрагмент, пропущенный через чью – то другую голову.
Через два часа Сергей вышел из магазина, неся в каждой руке по увесистому пакету с книгами. Книги были из разных разделов: Ницше – по философии, Гроф – по психологии. Из художественной - Булгаков, Кизи, Кроули, Эверс, Смит, Гете. Но кроме этого, в душевной графе «Обязательно!» стояли имена сказочников - Гофман, Андерсен, Гримм. Несмотря на свой возраст, художник очень любил сказки, с причудливыми животными, с интересными героями, с чудесами. Мир, придуманный кем – то, полностью поглощал Сергея и с радостью принимал в свои владения усталого от реальности и обыденности путника. Там мужчина находил покой и чувствовал себя своим. А он и был своим. Не принадлежавший этому миру людей, он с легкостью воображал место, описанное в книге и жил там. Существование вне реального пространства могло продолжать несколько недель, и это были самые интересные и насыщенные дни. Жена ненавидела его в такие моменты сильнее, чем когда бы то ни было. Она, обладавшая мизерным воображением, была не в состоянии проникнуть вглубь той прелести, которую находил в сказках художник. Да её посещение дивного мира было ему и не обязательно.
Зайдя по пути в магазин, Сергей купил сигареты, пару бутылок ликера, чай нескольких сортов, кое – что поесть и направился в квартиру.
Целую неделю он не выходил из квартиры на улицу. Истосковавшийся по книгам, он сутки читал, а когда глаза уставали настолько, что строчки сливались в неясную линию, мужчина наливал в стакан ликер и выходил на балкон. Медленно выпивал содержимое стакана, закуривал сигарету и смотрел на снующих внизу горожан. Потом заходил в комнату и вновь принимался читать, пока книга плавно не падала на мерно поднимающуюся грудь спящего человека. Запойное чтение Сергей чередовал с рисование. Картина, которую он начал, получалась сказочной до предела, и художник боялся переборщить с деталями от прилива чувств. Но каждый раз, проходя мимо мольберта, маленький пузырик с теплым воздухом лопался в груди, постепенно согревая все внутренний органы. Улыбка, против воли возникшая на губах, долго не проходила, тая в себе очарование доброго чуда. В такие моменты художник был счастлив.
Через неделю уединения раздался телефонный звонок. Было раннее утро, и еще не ложившийся спать Сергей ответил на вызов.
-Алло! Доброе утро! Это Сергей Рахманинов? – Раздался женский крик в трубку.
Художник поморщился от громкой речи.
-Да, он самый. А кто говорит?
-Это Наталья Владимировна. Я от Валерия Трофимовича. Он рекомендовал вас, как очень талантливого художника. Не могли бы вы… - но мужчина прервал начавшийся монолог.
-Если вы по поводу портретов, то я не пишу их ближайший два месяца. Так что, извините. – Сергей уже хотел прекратить разговор, но почти истерический крик заставил выслушать женщину до конца.
-Да – да, Вдовиченко говорил, что вы пока прекратили написание портретов, но мне он и не нужен. Скажите, пожалуйста, у вас есть какие – нибудь готовые картины? Тематика не важна, я просто хочу посмотреть, как вы рисуете. Если мне понравиться, я куплю несколько штук за немалые деньги. Ну, так что, вы согласны?
Самоуверенный тон собеседника раздражал, и Сергей попросил несколько минут подумать. Женщина, немного обиженным голосом согласилась и прервала вызов. Художник уже изначально был согласен, но раздражение на эту властность в голосе заставило его пококетничать. Когда потенциальная покупательница перезвонила, Рахманинов дал согласие, назвал свой адрес и время, к которому надо подъехать. Женщина что – то радостно защебетала в трубку, но Сергей не слушал её, думая о том, что может предложить. Наконец, после двух минут благодарности она попрощалась и, услышав ответное: «До свидания», отключилась.
В распоряжении художника было четыре картины, написанные в гостинице. Для полной идиллии им не хватало красивых рамок, но Сергею не хотелось вставать и искать поблизости специализированный магазин. «Ей нужнее» . - Подумал он и лег спать.
Противный писк будильника заставил мужчину резко открыть глаза и тут же забыть яркий сон, наполненный чем – то, греющим душу. Со злости схватив все еще орущий механизм, художник швырнул его в стену. Раздался негромкий скрежет, и железные внутренности часов разлетелись по комнате. Сергей победно улыбнулся мести и потянулся, не вставая с кровати. Наручные часы показывали полшестого вечера. До прихода покупательницы оставался час, так что мужчина решил сначала принять душ, а потом чем – нибудь перекусить, но не успел он дойти до двери комнаты, как раздался телефонный звонок. Художник заметался в поисках мобильника.
-Да! –Запыхавшись, ответил Сергей.
-Привет, сынок! Почему не звонишь? Что – то случилось? – услышал мужчина голос любимой мамы.
-Мамочка! Привет! Прости меня, несносного, я совсем замотался. Тут правда кое – что случилось, но ты не волнуйся. Все хорошо, даже очень… - начал Сергей и быстро рассказал обо всем происшедшим за последние месяцы. Женщина часто охала и вздыхала и в конце монолога негромко произнесла:
-Родной мой, только не цени деньги выше всего остального. Они бездушны и не принесут тебе счастья, но в них ты можешь потерять и себя, и свой дар. Помни об этом. Когда их много, хочется еще и еще и все остальное перестает быть притягательным. Но не все покупается за бумажки.
Услышав это, Сергей поспешил заверить мать в собственной моральной независимости от денег и быстро сменил тему. Спросил про отца, про город, про школьных друзей и соседей. Кое – где искренне посочувствовал, где нужно – деланно удивился и, спустя полчаса нехотя отключился, сердечно сказав матери «Я тебя люблю» и услышав аналогичное в ответ. На душе сразу стало светло и весело. И как он мог забыть сделать такой важный звонок? «Наверное, мама права: деньги и вправду вышибли мне последние мозги» - заключил он, когда послышался звонок в дверь.
На пороге стояла немолодая блондинка в дорогой шубе. Белоснежная улыбка обнажала вставные зубы, а через чур гладкая кожа - недавнюю пластическую операцию. Повиснув у художника на шее, Наталья Владимировна обмазала его ярко – красной помадой, при этом ни разу не закрыв рот и неприкрыто льстя ему. Не выдержав, Сергей довольно грубо освободился из объятий. Покупательница сделала вид, будто не заметила его недовольства и, дождавшись приглашения, вошла в квартиру. Восхищаясь интерьером, она сняла с себя шубу и протянула её ждавшему у вешалки мужчине.
-Валерий Трофимович говорил, что вы самородок. Такого золотого человека поискать надо. Я сначала подумала, что он, как обычно, преувеличивает, но, увидев портрет, написанный вами, влюбилась в ваше творчество. Вдовиченко там, как живой, – не умолкала Наталья Владимировна.
-Как будто сейчас он мертв. – Не сдержался Сергей - похоть, мелькавшая в глазах женщины, раздражала.
-Ну что вы! Валерочка здоров, ни на что не жалуется и всегда ходит улыбчивым. Таким цветущим я видела его только раз, когда он впервые встретил эту писаку… Как её? – пыталась сыграть забывчивость блондинка, скрывая ревность и зависть.
-Ростислава. – Подсказал мужчина.
Наталья Владимировна удивленно вытянула лицо и до предела округлила и без того огромные глаза. Потом прищурилась и ехидно улыбнулась.
-Вам он тоже рассказал про свой несостоявшийся роман? Глупый престарелый бизнесмен. У него нет здоровья и таких денег, чтобы эта хищница соизволила его съесть или хотя бы попробовать. Эта Слава ищет себе выгодную партию, чтобы остатки молодости провести в богатом безделье. Да она и так ничего не делает, а живет, как сыр в масле катается. Знает себе только кататься в другие страны и марать бумагу. А таланта в ней – на грош. Зато гонору, гонору – то сколько! Ходит, медленно, вальяжно и бросает на всех гордые взгляды, как – будто императрица, а сама – из бедности еле выкарабкалась. И то, благодаря богатому хахалю.
Сергей слушал с интересом и все ждал, когда желчь потечет изо рта покупательницы. Но ничего подобного не происходило и, дослушав до потенциальной паузы, мужчина ввернул в поток грязи:
-Мне не интересна ни эта писательница, ни её судьба. Давайте посмотрим имеющиеся у меня картины.
Казалось, стареющая блондинка обиделась, но уже через минуту щебетала, разглядывая картины. « Откуда у женщины берется такой поток слов? – Думал творец, совсем не слушая похвалы, сплошь пропитанные сиропом лебезения. - Неужели при рождении им вшивают флеш – карту с огромным запасом слов, вопросов и глупых предположений, ни на чем конкретном не основывающихся? Если – да, то почему мужчинам не дают какой – нибудь антивирус, чтобы противостоять тарахтению прекрасного пола. Жаль, что завистливых женщин нельзя сдаивать так, как змей. Яд первых был намного мучительнее вторых» .
-Можно, я куплю вот эту? – спросила женщина, ткнув костлявым пальцем в картину.
Сергей поморщился, как от боли: это была его любимая картина из всех «гостиничных», и расставаться с ней совсем не хотелось. Но здраво рассудив, что в дорогой раме шедеврик будет выглядеть солиднее и полезнее, чем под кроватью, художник дал согласие.
-Валерочка сказал, что вы никогда не называете цены, тогда я отблагодарю вас сама. Скажите, столько хватит? - нарисовав на листочке пять цифр, поинтересовалась Наталья Владимировна. – Это в долларах, естественно.
Мужчина кивнул: после Вдовиченко он не удивился значительной сумме за свои творения. Когда холст был запакован в футляр, дабы не быть помятым, покупательница попросила Сергея написать номер счета. Прощаясь, она вновь измазала колючие щетинистые щеки губной помадой и вышла из квартиры. Художник облегченно вздохнул и с радостью закрыл дверь.
Весь следующий месяц Сергей с завидной периодичностью отвечал на звонки, каждый раз слыша в трубку просьбы о продаже картин. Сначала он отказывал, но потом, по совету друга, создал официальную очередь. В списке было более двадцати имен, не считая тех, кто просил написать портрет. Этих творец откладывал в черный ящик, не вгоняя себя в рамки и не обрекая на нежеланное общение. В середине месяца Сергей почувствовал, что достиг своего Рая: ненормированный рабочий день создавал ощущение бесконечности, и независимости. Да и работы, как таковой не было. Никто насильно не заставлял его рисовать, и он чередовал это занятие с чтением, сном, походами по ночным клубам и стриптиз – барам, с бесцельным скитанием по весенним улицам, но все равно неизбежно возвращался к живописи. Прочитанное, увиденное, испытанное в постели – все это выплескивалось бурным, жадным потоком краски на холст. Картины были яркие, излучающие притягивающий, почти мистический свет. Каждый мазок рождался где – то внутри, в самых тайных закоулках души и без фильтрации выбивался наружу. Сергей весь и полностью отдавался этому занятию, жил тем, что творил и что мог сотворить. Лишь одно обстоятельство омрачало его: не было той близкой души, с кем можно было бы разделить этот Рай. Однодневные пассии нагоняли на него тоску ограниченностью и модной, наигранной глупостью. В прелестных глазках юных созданий не было ничего, кроме желания славы и денег. Радующиеся дорогому номеру в отеле, ни одна из них не поинтересовалась о чем его картины, но зато каждая считала обязанностью фальшиво восхититься и завалить его в койку, чтобы на завтра, в институте рассказать подружкам, что прошлую ночь провела с богатеньким восходящим художником в самом расцвете лет. Сергей знал это и не мучился угрызениями совести, когда после утоления жажды женщины он без сожаления выбрасывал в первый ближайший мусорный бак клочок бумаги с номером её телефона.
Однажды, сильно перебрав, мужчина привез одну из ночных жен в свою квартиру. Эта была длинноногая блондинка с наивными глазами. Она трезвонила не переставая, не давая вставить и слово в безудержный и бессмысленный поток. Но как только взгляд девушки остановился на картине, она замолкла, и Сергей услышал громкий хохот.
-Что случилось?
-Какая смешная картина… - и слова девушки вновь поглотил взрыв смеха.
Художник перевел взгляд на полотно и тут же протрезвел, осознав, что блондинка смеется над той картиной, при виде которой у Сергея щемит сердце.
-Вон! – Прошипел он.
-Что? – светловолосая удивленно захлопала ресницами.
-Уйди отсюда, иначе я тебя вышвырну! – Еле сдерживаясь, произнес мужчина.
Девушку не пришлось долго уговаривать: она молча одела куртку и вышла из квартиры. Сергей схватил стоящий на столе стакан и запустил в секундой раньше захлопнувшуюся дверь. Потом вытащил из холодильника бутылку водки, откупорил и сделал несколько больших глотков. Она не поняла смысла картины! Более того, эта дура выбрала для смеха самую трагичную из всех имеющихся в квартире картин. Ни одна из его пассий не понимала того, что видит. А ему было необходимо, чтобы его творения были поняты. Иначе, зачем он это делает? Самовыражается? Да, но помимо этого несет своим творчеством себя, свою душу. Это непонимание разбило эйфорию игры кисти. Зачем теперь что – то делать, если никто не поймет того, что изображено на картине? Зачем писать, если идея останется в стороне и будет лишь пафосным изображением на кухне или в столовой, задним планом для чьей – то попойки? Что – бы пьяный хозяин вставал, вел еще более пьяного гостя к картине и хвастал у кого и за какие огромные деньги он её купил. А гость кивнул, похвалил хозяина, и даже не сосредоточив взгляд на холсте, попросился провести его в туалет. Разве для этого Сергей вкладывал себя в каждое движение руки, в каждую незначительную тень, как это делает поэт, когда пишет стих, или композитор, когда пишет музыку? Нет! Он хотел найти понимание, родственную душу среди тех, кто его окружает и кто видит творения. Но получил не то, к чему стремился.
Сергей пил весь вечер до тех пор, пока третья бутылка не выпала из его рук. Проснувшись на следующий день, первое, что он сделал: отключил телефон и откупорил еще одну бутылку. Выпив, половину художник сел на диван и лениво, сонно стал рассматривать начатую неделю назад картину. Впервые в жизни он почувствовал омерзение к собственному творению. Мужчине захотелось встать и разорвать лист на мелкие кусочки и потребовалось неимоверное усилие, чтобы этого не сделать. Вместо расправы над картиной, Сергей шестью глотками разделался со стеклянным убежищем водки, которое не спасло свою обитательницу. Внимательно осмотрев пустую бутылку, художник разбил её о дверь, наслаждаясь звоном осколков. После направился в душ и лег в ванную, направив на тело горячие упругие струи. Вода медленно подбиралась к краю, и, сравнявшись, вырвалась наружу. Хмельной Сергей встал, вышагнул из ванны и выключил воду. Не одеваясь, прошел к кровати и залез под прохладное одеяло. Злость, от происшедшего вчера ночью наполняла мозг, не позволяя, как обычно, погрузиться в мечты. И лишь через час художник уснул.
Сергей уже проснулся, когда в дверь позвонили. Голова болела, все плыло и казалось, что потолок вот – вот норовит упасть на больное тело. Радостная трель звонка доставила почти невыносимую боль, художник застонал, закрыл уши руками и встал с постели. Покачиваясь, он завернулся в одеяло и медленно дошел до двери.
На пороге стоял радостный Валерий Трофимович. Он уже набрал воздуха в грудь, чтобы приветствовать хозяина квартиры, но, увидев бледно лицо, только еще шире улыбнулся.
-Бурная ночь? – Негромко спросил мужчина, щадя голову Сергея. – Я не вовремя? Могу зайти позже.
-Нет. Все в порядке. Почти в порядке. Проходите.
Ковер осколков, который расстелил прошлым вечером художник, отдельными частями покрывал пол. Валерий Трофимович осторожно миновал особенно крупные куски стекла и, добравшись до ближайшего кресла, сел. Сергей примостился на кровать, начиная стыдится царящего кругом бардака и собственного вида.
-Простите, у меня тут праздник был. Я не знал, что вы придете, и не успел убраться.
-Все в порядке. Я понимаю, дело молодое. Простите, Сереженька, у меня мало времени, так что я перейду сразу к поводу моего прихода: что вы делаете завтра вечером? – Спросил, не переставая улыбаться, бизнесмен.
Художник наклонил голову и пытался заставить мозг работать в нужном ему направлении.
-Ничего.
-Хорошо! Тогда я приглашаю вас на званый вечер. Будут очень известные люди, заведете много новых интересных знакомств. Еще будет фуршет… - С легкой иронией добавил Валерий Трофимович.
Первой мыслью Сергея было отказаться, но, вспомнив о неприятной встрече с последней девушкой, он подумал, что пора найти хоть какое – то развлечение, кроме одноразового секса и книг. Художник еще раз взвесил все «за» и «против», и, собравшись с силами, принял приглашение.
-Великолепно! – Воскликнул гость, и Сергей негромко застонал. – Ох, простите, мой мальчик, оставляю вас наедине с последствием вашего вчерашнего праздника. Завтра, в семь вечера за вами приедет машина. И, хочу уточнить: форма одежды свободная, так что можете приходить в чем душа пожелает. До свиданья!
Художник проводил бизнесмена и направился в душ. Прохладные струи приятно гладили горячую голову, отталкивая боль глубже. Прошло минут двадцать, прежде чем Сергей осмелился открыть глаза. Все двоилось и расплывалось , как в калейдоскопе. Жажда мучила, не прекращаясь, и художник пил прямо из – под душа. Наконец, сознание прояснилось, и, впервые за два дня, мелькнуло смутное желание жить. Художник натянул штаны на мокрое тело и направился на кухню. Открыв холодильник, он достал холодную бутылку пива и с жадностью принялся опустошать содержимое. Выпив более половины, мужчина поставил зеленую емкость на прежнее место и зашел в зал. Сделав пару шагов, Сергей вскрикнул и поднял ногу: из свежего пореза виднелось прозрачное стекло. Вытащив его, художник перевязал ногу и принялся за уборку. Прошло два часа, прежде чем останки двухдневного запоя были окончательно вытерты с пола. Ни на одной поверхности не было ни пылинки, и сев в кресло, временный хозяин квартиры довольно улыбнулся. Только одно осталось нетронутым во время уборки – мольберт.
Машина должна была приехать с минуты на минуту, а Сергей никак не мог решить, как он хочет выглядеть. Полностью потеряв надежду на какой – либо интеллигентный вид, художник одел любимую рубашку, черные брюки, ботинки, причесал волосы и приготовился ждать обещанный транспорт. Неудовлетворенный собственным видом, мужчина начал было злиться на опаздывающую машину, но не успел, и уже через несколько минут ехал на сиденье дорогой иномарки.
-Там будет много народу? – Спросил он у водителя, с виду крепкого, добродушного парня.
-Смотря что для вас много. Человек двести не меньше.
Настроение Сергея резко опустилось ниже ватер – линии. Он не любил толпу, его часто смущали и выводили из себя незнакомые люди, и после очередной вечеринки художнику требовалось таблетка от головы или несколько стаканов коньяка. Проводить ночь ни с тем, ни с другим художнику не хотелось, и ему стоило огромного труда не попросить водителя отвезти его домой.
Открыв дверь, незамеченный никем, гость прошел в зал и направился вдоль стены к стоящему неподалеку Валерию Трофимовичу. Хозяин вечеринки расцеловал Сергея в обе щеки , расхвалил перед друзьями, и, взяв творца за локоть, потянул к столу.
-Виски? Мартини? Коньяк? Вино? Что желает, мой дорогой гений? – Смакуя названия напитков, спросил Вдовиченко.
Опытным взглядом выпивающего человека, художник оценил все стоящие бутылки и согласился на «пару глотков коньяка». Хозяин счастливо улыбнулся и налил пол бокала жидкости с темно - медовым оттенком.
-За вас! Что бы вы всегда радовали нас своим присутствием! – Произнес бизнесмен и выпил мартини. Сергей, в свою очередь, опорожнил стакан с коньяком.
Поговорив ни о чем, Валерий Трофимович, извинившись, покинул одного гостя, дабы не обидеть вниманием других.
Сергей пил много. Пытаясь побороть робость, он опрокидывал в себя стакан за стаканом, а хмель предательски не ударял в голову. Проходившие мимо люди вежливо здоровались, некоторые пытались завязать разговор, но мужчина своим видом всякий раз прерывал общение. Злой и пристыженный собственной замкнутостью, он пытался уйти как можно дальше от людей, как отходит дальше тигр, понимая, вероятность своего поражения.
Он курил на балконе, когда чья – то рука легла ему на плечо. Резко обернувшись, Сергей встретился глазами с красивой брюнеткой.
-Добрый вечер! Вы и есть тот самый художник, о котором трезвонят весь последний месяц? – спросила женщина.
Зазывающая улыбка подействовала на хмельного творца, как валерьянка на кота. Его глаза вспыхнули и он, окинув собеседницу взглядом, многозначительно улыбнулся.
-Ну, если там фигурирует фамилия Рахманинов, то да, это я. – Хищно скалясь, произнес Сергей, целуя тонкую белую кисть и еще больше пьянея от сладкого аромата духов.
Женщина засмеялась, и, впервые за вечер, искренне засмеялся творец.
-Что желаете выпить? – учтиво спросил мужчина, подставляя даме руку.
-Шампанское. За встречу. – Девушка снова улыбнулась и у спутника подкосились ноги.
Возле барной стойки никого не было, и пара села поближе друг к другу. Темные волны волос уносили в своем послушном течении все дальше и дальше от этого мира. Приятная кожа, легкая улыбка, выпитое спиртное и Сергей уже с трудом вспоминал своё имя. Он хотел забыть, сбежать от всего навалившего и с удовольствием терялся в зеленых глазах собеседницы.
- Вам нравятся мои картины? – спросил художник, целуя девушке руку.
- Я должна вам признаться, что не видела ни одного вашего творения и не могу ответить на вопрос. Но, как только такая возможность представиться, я с удовольствием посмотрю все ваши картины.
- Не нужно. Картины – это лишь краски и бумага. Ненужная и глупая трата времени и денег. Не стоит размышлять о чем - то, не требующим внимания. Это я вам как художник говорю.
« Почему я раньше не догадывался, что все, что я делаю никому не нужно, кроме меня. И мне оно тоже не нужно. Зачем мне вообще что – то, когда рядом со мной…» - подумал Сергей и осознал, что не знает имени собеседницы.
-Вы прекрасны, милы, но в вас есть один нюанс, который никак не дает мне покоя. ..– Сказал творец и для пущей убедительности нахмурился.
Словно отражая его действия, спутница стерла улыбку и вопросительно подняла брови. Сергей продолжал:
-Мы знакомы уже более часа, выпили не один бокал, подари друг другу множество сияющих улыбок, а я, к своему стыду, все еще не знаю вашего имени. Наверняка, у такой очаровательной девушки должно быть не менее очаровательное имя. – И, наклонившись, мужчина в сотый раз притронулся губами к тыльной стороне ладони.
Девушка захихикала и, поправив волосы, ответила:
- Друзья зовут меня Лёля.
-Какое чудесное наречение - Лёля. А давайте, Лёлечка, выпьем на брудершафт. За столь приятное знакомство.
Сергей протянул девушке бокал с шампанским, а сам взял стакан с виски. Выпив обжигающе холодную жидкость, не отрывая при этом взгляда от зеленых глаз, художник притянул Лёлю к себе и прижался своими губами к её. Испугавшись, что его отторгнут, Сергей еще крепче обнял спутницу за талию. Секундное удивление последней прошло, и она страстно ответила на поцелуй. Сладкий мед губ ударил в голову и волной дошел до низа живота. Дышать стало тяжело, сердце учащенно забилось. С явным усилием, девушка мягко отстранилась. Сергей хищно улыбался, в глазах играл яркий огонек, а руки все также прижимали хрупкое тело. Тепло груди проходило через рубашку и, казалось, согревало сердце. И художник вновь примкнул к влажным, чуть приоткрытым губам.
-Дорогие мои! Я вижу, вы нашли, чем заняться. – Послышался за спиной голос Валерия Трофимовича.
Сергей с неохотой выпустил девушку из объятий.
-Как вы догадались? – прошипел творец, еле сдерживаясь, чтобы не наброситься на подошедшего с кулаками.
-Серёженька, Лёлечка, простите глупого старика за такую бестактность. Просто тут, с вами, дорогой мой мальчик, хочет кое – кто познакомиться. Это известный в наших кругах человек и ему очень понравилось ваше творчество. Не могли бы вы пройти со мной? – Ласково улыбнувшись, произнес бывший заказчик.
-Нет, не могли. – Огрызнулся творец, прикуривая сигарету. – Дорогой мальчик, во – первых, пришел сюда отдыхать, а во – вторых, уже уходит. – И, взяв Лёлю за руку, направился к выходу.
Валерий Трофимович молча проводил пару глазами и, перед тем, как присоединиться к остальным гостям, чуть слышно произнес:
-Все - таки я обожаю этого парня. Жаль, нельзя посоветоваться со Славкой.
За окном такси мелькали желтые фонари дороги, посекундно освещая целующихся в салоне людей. Казалось, они совсем забыли о присутствии водителя, и только частые, искусственные покашливания не давали им заняться сексом прямо в машине.
-Поехали ко мне. Я покажу тебе сказку. – Прошептала в самое ухо Лёля и в ответ творец еще крепче сжал её в объятиях.
Прошло больше двух часов, прежде чем потный и счастливый Сергей, последний раз поцеловал Лёлю и погрузился в глубокий сон. Девушка устало посапывала на груди, но, в отличие от лежащего рядом мужчины, не спала. Наступило то самое, ненавидимое ей время, когда всё раздражало. Запах своего, и не только, пота неприятно ударял в нос, шумящие за окном машины не давали расслабиться. Все настораживало и пугало, обостренные чувства не давали покоя. Убедившись, что новый знакомый крепко спит, Лёля тихонько выскользнула из – под одеяла и направилась в гостиную. Открыв потайной ящик журнального стола, девушка, порывшись, вытащила маленький пакетик, стодолларовую купюру и визитную карточку. Высыпав содержимое на стол, Лёля отработанными за несколько последних лет движениями сделала пару длинных, тонких линий. Свернув купюру в трубочку, она всосала через неё в нос сначала одну дорожку, а потом, немного погодя, вторую. Неприятно сморщившись, девушка собрала остатки порошка в пакетик, развернула купюру, захватила визитку и убрала все в потайной ящичек. Довольно улыбнувшись, Лёля откинулась на диван и расслабилась. Приход не заставил себя ждать. Уже через десять минут брюнетка поняла, что её больше не раздражает ни запах пота, ни шум машин. Все снова было радужно и красиво. Пройдя в спальню, и посмотрев на лежащего в красных шёлковых простынях мужчину, девушка подумала, что на это раз вытащила выигрышный билет. Сергей был красив, талантлив, успешен, а, главное, богат. « И на этом его достоинства не ограничиваются, - подумала Лёля, похотливо улыбнувшись. – Осталось только привязать его к себе и всё: жизнь удалась». Ещё немного постояв в дверях, девушка юркнула под одеяло, прижалась к теплому телу и стала мечтать о славе, которую принесёт ей Сергей.
Что – то влажное и теплое прикоснулось к низу живота, и художник нехотя открыл глаза.
-Доброе утро, Серёжа! – Томно вымолвила Лёля и вновь провела языком дорожку от пупка, опускаясь все ниже. От неожиданности, Сергей застонал, но тут же взял себя в руки.
- -Ты такой напряженный, милый. Так что расслабься и наслаждайся. – И Лёля умело поцеловала основание пениса.
Улыбнувшись, Сергей откинулся на подушку и последовал совету новой подруги. «Боже, какая же она молодец!» - Пронеслось в голове, когда приятные судороги начали содрогать все тело. Прогнувшись, Сергей громко застонал и запустил руки в прямые темные волосы девушки. Когда оргазм прошел, Лёля поцеловала мужчину и, встав, прошла в ванную. Проводив её взглядом, Сергей повернулся к окну и с удивлением обнаружил, что солнце уже в зените. « Интересно, какой сегодня день недели? И число. Хотя, в сущности, какая разница? Разве что – то в этой жизни имеет значение, кроме того, что я сейчас испытал. Чистое наслаждение, голые эмоции – вот что важно. Эта сладкая боль, пронзающая все тело и выходящая криком, так коротка, но так безумно приятна, и ни что другое не сравнится с этим. Сейчас… А раньше с этим могло сравниться написание картины. Раньше мои творение были тоже своеобразным оргазмом – мир казался таким же ярким, было почти также приятно и счастливо. И после написания такой картины хотелось жить. А сейчас почему – то не так. После очередного холста я не испытываю той всепоглощающей радости, того взрыва эмоций, какой был раньше. Муза, доводившая меня до экстаза, ушла. Но почему? И как надолго? Неужели, кроме физического оргазма, я никогда больше не испытаю оргазм душевный?» – Думал Сергей, глядя на мокрое пятно собственного семени на простыне. Грусть, ручейком начала просачиваться в душу, возвращая недавнюю депрессию.
-О чем размышляешь? – Улыбаясь, спросила обнаженная Лёля, мокрая и красивая.
Рассеянно моргнув, художник присмотрелся к идеальному женскому телу, улыбнулся и пожал плечами.
-О всякой чепухе! Иди ко мне! - И протянул руки к новой подруге.
Когда Сергей открыл дверь в свою квартиру, солнце уже скрылось за крышами домов. Выйдя на балкон, мужчина закурил сигарету и глубоко вдохнул дым. После квартиры Лёли, съемная казалась чужой и неприятной. На улице было прохладно, и Сергей подумал, что было бы очень хорошо, если бы пошел дождь. Но дождь идти не собирался, и, докурив, художник вернулся в комнату. Раздевшись и приняв холодный душ, мужчина налил в стакан коньяк и сел в кресло. До прошлой ночи его устраивала эта квартира, но теперь все изменилось. Казалось, что – то внутри перемкнуло, заискрило и безнадежно сгорело. И вот, сидя в уютном кресле, художник пытался понять, что же именно не так. В поисках ответа он разглядывал комнату. Стоящий в углу телевизор, шкаф, стол, мольберт, кровать. «Мольберт. – Подумал Сергей. – У меня не растеклось тепло в груди, как это было раньше, когда я смотрел на него. Возможность писать больше не греет меня. Сгорела муза, и остался лишь неприятный запах мокрого пепла. Исписался». Но перспектива порвать с творчеством не пугала. Была лишь странная пустота, но Сергей не обратил на нее никакого внимания. Встав, он сложил мольберт и убрал его за шкаф, потом рассмотрел недорисованную картину, свернул её в трубочку и отправил вслед за мольбертом.
Была середина апреля, когда Сергей собрал все свои вещи в сумку и переехал жить к Лёле. В съемной квартире он оставил только принадлежности художника, не утруждая себя для их перемещения в лёлину квартиру. Тем более девушка просила «не тащить всякое барахло». Художник был влюблен и потакал капризам красивой любовницы. Но, не смотря на трепетные чувства, мужчина стал раздражительный, часто срывался на крик. Они вместе ходили в элитные рестораны, дорогие ночные клубы, и разного рода светские приемы. И везде, где представлялась возможность, художник пил. Пил много, не особо разбираясь в напитках, пытаясь заполнить душевную пустоту. Лёля видела это, но ничего не пыталась сделать. Спасать его от потенциального алкоголизма не входило в её планы, но находится каждый вечер в компании пьяного ухажера, она тоже не хотела.
Однажды вечером, за день до переезда Сергея, девушка, как обычно, достала пакетик из потайного ящичка, втянула две дорожки и принялась дожидаться прихода любовника. Кокаин подействовал быстро и когда в дверь позвонили, на лице девушки была застывшая расслабленная улыбка.
-Привет, любимый! – Протянула Лёля и поцеловала художника страстно и глубоко. – Я приготовила тебе сюрприз.
Повалив художника на кровать, она сняла рубашку, целуя каждый сантиметр оголяющейся плоти. Дойдя до ремня, она расстегнула сначала его, потом пуговицу и медленно потянула за молнию, которая уже начала стеснять Сергея. Запустив руку в штаны, она погладила нежную плоть, и мужчина глубоко вздохнул. Вытащив член из джинсового плена, Лёля облизала его, заставляя стать еще крепче, и оголила головку. Поцеловав, девушка пощекотала её языком. Сергей застонал, не в силах больше сдержать эмоции.
-Ты ведь не будешь больше напиваться, правда, котик? – Томно спросила Лёля, облизывая пенис и поигрывая яичками.
-Не буду. – Прохрипел художник.
-Обещаешь?
-Да. – Выпалил Сергей, наклоняя голову любовницы.
Девушка делала минет умело и оргазм не заставил себя ждать. Но этого было мало, и, положив её на спину, художник почти ворвался в тело Лёли. Стоны заполнили квартиру.
Дождавшись мерного, спокойного дыхания Лели, Сергей осторожно встал, взял сигареты и вышел на балкон. Весна уже полностью освоилась на улицах города, раскрасив его в зеленые краски, надушив все еще свежим воздухом и озвучив криками, далеко не мартовских котов. Прикурив, мужчина глубоко затянулся и задержал дым в легких. Прошло не меньше двадцати секунд, прежде чем наполненность легких была медленно выпущена на свободу. Лишь после третий сигареты, выкуренной таким образом, художник почувствовал знакомое головокружение. Пустота в душе разрасталась, хотелось выпить чего – нибудь спиртного. Главная причина, по которой Сергей напивался, заключалась в моральной ломке, которая в последнее время начинала перерастать в физическую. Те эмоции, которые он получал во время и после написания картины, были альтернативой наркотика средней тяжести. На эту «иглу» было не легко подсесть и еще сложнее с неё соскочить. Если для реальных наркоманов существовали клиники и медицинские центры, то для наркоманов творчества ничего подобного пока придумано не было. Последняя неделя прошла для Сергея в полупьяном угаре. Как только алкоголь отпускал, сразу нападала депрессия. Художник ходил по своей квартире, бесцельно заглядывая в шкафы и переставляя предметы без надобности. Напившись, он мог часами смотреть в телевизор, не двигаясь и не меняя положение. И только встречи с Лелей не давали мужчине окончательно сойти с ума. « Я перееду к ней, и все наладиться. Заменю нехватку творчества ей. Она поддержит меня и станет легче. Но, сначала, надо окончательно завязать с выпивкой. Леля права, я начинаю спиваться. Но ведь новые дела нужно начинать с нового дня, так что не будет ничего страшного, если я сейчас выпью стакан коньяка» - и Сергей направился к бару. Через полтора часа он с трудом дошел до дивана в гостиной и как можно тише лег. Душевные метания были притуплены и художник уснул.
Сергея разбудил громкий стук захлопнувшейся двери. Подняв голову, он увидел на журнальном столике записку Лёли, в которой сообщалось, что она ушла в салон красоты. Поднявшись с дивана, художник направился на кухню, с целью найти чего – нибудь спиртного. Уже открыв спасительную бутылку пива он вспомнил про вчерашнее обещание и, вздохнув, поставил бутылку обратно в холодильник. День только начался, а мужчина уже устал от него. Подумав, художник решил досконально обследовать нынешнее место своего проживания. Открыв первую дверцу шкафа, мужчина поразился количеством одежды любовницы. «Неужели это все можно переносить за всю свою жизнь?» – Не сдержавшись, спросил он бездушное пространство. «Можно. Они еще и не на такое способны.» - Ответило пространство. «А они – это кто?» - снова спросил Сергей. «Женщины, кто ж еще!» - Добродушно улыбаясь, просветило пространство непонятливого художника.
- Ааа! – Протянул художник и направился к столику с косметикой. Пушистый ковер мягко щекотал ноги и, идя, Сергей наслаждался.
Подойдя к столику, новый жилец квартиры перенюхал все множество тюбиков со всевозможными масками, кремами, и дезодарантами. Остановив свой взгляд на целом войске флакончиков с духами, и подумав, стоит ли приниматься за дело, он все же открыл первый флакончик, а последний закрыл через десять минут.
- Это был просто токсический удар по моему организму. Как женщины не путаются в таком количестве ароматной дряни. – Вставая и пошатываясь, спросил Сергей.
-Возможно, их тренируют с самого рождения. Или они уже рождаются прекрасным нюхом. На духи и на деньги. – Ответило всёзнающее пространство, и художник довольно улыбнулся.
Прошло больше двух часов, прежде чем художник снова вышел на кухню, не для её досконального осмотра, а просто попить. Из всего, что было пересмотрено его глазами, перетрогано руками и перенюхано носом, Сергею больше всего понравилось лёлино бельё. Оно было восхитительным. Разных расцветок, узоров, тканей, но всё одного запаха душистого мыла и Лёли.
Выпив целых две кружки крепкого чая, мужчина вышел на балкон. Светило яркое, обжигающее солнце. Небо было синего цвета, но Сергей вновь увидел зияющую черноту космоса. « Когда – нибудь она возьмет меня в свои холодные руки и разорвет на части, мстя за мою жизнь. - Грустно подумал творец, вспомнив свое заброшенное предначертание.
-Ты не сможешь без творчества. Ты сойдешь с ума. Уже начал сходить. Сейчас тебе не помогает алкоголь, претворявший сумасшествия в пьяный бред, и притупляющий страх перед миром, где тебя уже ничто не держит. Ты сам взошел на гильотину и сам же отпустил веревку. – Сказало пространство, и Сергея пробрала крупная дрожь.
Затянувшись сигаретой во всю силу легких и стараясь не смотреть на небо, творец лихорадочно отгонял от себя мысли о возможном сумасшествии. Внезапно, даже для художника, слезы потоком хлынули из глаз.
-Кто – нибудь! Помогите мне! Я не смогу один справиться со всем! – Стиснув зубы, чтобы не закричать, молил Сергей. – Прошу, пожалуйста… - И слова поглотили рыдания.
-Что случилось, милый? – В балконном проеме показалось лицо Лёли. – Ты что, плачешь?
Сергей быстро вытер слезы и попытался придать голосу непринужденное выражение.
-Нет, ты что! Просто что – то попало в глаз, вот и прослезился малость.
Лёля недоверчиво посмотрела на любовника.
-Точно? Или ты просто не хочешь мне рассказывать?
Художник вымученно улыбнулся.
-Точно – точно! Вот ты мне лучше скажи, неужели ты носила все те вещи, которые висят у тебя в шкафу?
Девушка озорно улыбнулась, поправила и без того идеальную прическу и чмокнула творца в лоб.
-Носила и, будь моя воля, я бы приобрела себе еще такое же количество вещей. Кстати, дорогой, сегодня мы идем на вечеринку. Так что перед этим нам не мешало бы пройти по магазинам и прикупить тебе что – нибудь новое и более современное, чем твои рубашки. И мне заодно.
Сергей внимательно посмотрел на Лёлю. Замечание по поводу его не современности задело его больше, чем она могла подумать.
-Рубашки - это классика. И неужели я выгляжу таким стариком, что тебе необходимо меня одевать. По – моему, я сам в состоянии одеться. Ты так не думаешь?
Лёля, не ожидавшая подобной реакции, пару раз удивленно моргнула, осознавая смысл произнесенных слов и, зло растянула губы в одну тонкую линию.
-Я хочу, что бы рядом со мной был красивый, современный, адекватный человек, а не уличный оборванец.
-Значит вот какого ты обо мне мнения. Приятно слышать! – Заорал Сергей и, оттолкнув любовницу с прохода, прошел на кухню. – Если ты считаешь, что я законченный оборванный алкоголик, то специально для тебя я таким и стану.
Выхватив из холодильника бутылку коньяка, художник поставил её на стол и заметался в поисках рюмки.
-Ладно, прости. Я была не права. – Сказала девушка, подойдя к художнику сзади и обняв. – Ты можешь выглядеть как угодно, мне все равно. Только не ругайся.
Творец обреченно вздохнул и повернулся лицом к девушки.
-Это ты меня прости. Сейчас я соберусь и мы пойдем покупать шмотки. Возможно, ты права и мне действительно необходимо что – то в себе поменять. Иногда мне кажется, что я так скоро сойду с ума. – Сказал Сергей и, вспомнив голос пространства, крепче обнял девушку.
Мигающая вывеска ночного клуба манила к себе, как в летнюю ночь лампочка манит мотыльков. « Ну вот, теперь я чувствую себя представителем семейства чешуйчетокрылых», - горько подумал Сергей, жмурясь от света прожектора. Сидящая на соседнем сиденье Лёля нетерпеливо заерзала, покрикивая на таксиста, чтобы тот быстрее припарковался.
-Милая, перестань. Человек не виноват в том, что здесь нет парковочных мест. – Сказал Сергей, взяв девушку за руку. Ему совсем не хотелось в помещение, кишащее молодыми, пьяными людьми. Художник боялся сорваться и пуститься во все тяжкие, а в подобном месте это сделать было легче простого. Тяжело вздохнув, мужчина предпринял последнюю попытку откосить от клубной службы.
- Лёлечка, может быть ,ты одна пойдешь? Расслабишься, отдохнешь от меня, а то я своим плохим настроением тебе весь вечер испорчу.
- Ну уж нет! - Решительно взмахнула ресницами девушка. – Ты пойдешь со мной! Там все будут с молодыми людьми, а я что, по - твоему, должна выглядеть, как дура?
-Конечно нет, но…
-Вот только давай без «но». – Отмахнулась Лёля, открыла дверь, взяла художника за руку и вышла из машины, потянув его за собой.
Из открытых дверей клуба вырывалась оглушительная музыка, заставившая Сергея вздрогнуть своей неправдоподобностью. « Я уличил музыку во лжи, себя – в безумии, мир – в гниении. И у меня странное ощущение, что это лишь начало. Дальше - хуже», рассудил художника, наблюдая, как Лёля целует многочисленных мужчин в знак приветствия.
Началась обычная процедура знакомства, так ненавидимая Сергеем. Ему всегда казалось, что он – манекен с витрины. Все смотрят с интересом, разглядывают, но проходит минут пять и манекен приедается. Если изначально не вытворяет чего – то необычного, значит он просто бездушное создание. Большая часть знакомых Лёли оказались так называемые представители «золотой молодёжи». Они разбирались во всех брендах и ди – джеях, а о книгах слышали только понаслышке. Когда Сергей попытался зависти разговор о недавно вышедшей книги Тони Уайта, на него посмотрели, как на первобытного человека, которые имел возможность держать в руках «прототип макулатуры». Художник честно терпел, пытаясь быть более непринужденней, но чем больше он старался, тем смешнее выглядел. Наконец, не выдержав, мужчина прошел к бару. Заказав самбуку, он с наслаждением выпил приторно – сладкую жидкость и попросил повторить.
-Ты опять пьешь?! – Послышался крик подходящей Лёли. – Ты же обещал, что не будешь этого делать!
-Я соврал. – Огрызнулся Сергей, опрокинул еще рюмку и вновь кивнул бармену. – Повтори.
-Перестать! Я хочу, чтобы сегодня рядом со мной был адекватный человек, а не тело в бессознательном состоянии. – Лёля искала слова, которые могли бы заставить Сергея прекратить пить. – Если ты не перестанешь, я уйду.
Охмелевший художник ядовито улыбнулся и произнес елейным голосом:
-Что ты, милая, оставайся. Твои друзья будут разочарованны, если ты их покинешь. А вот я… - Сергей заорал. – Уйду!
Резко встав со стула, мужчина выпил уже налитую рюмку и направился к выходу, оставив онемевшую девушку возле барной стойке.
Сергей шел по улице, в ярости сжимая кулаки. Ему казалось, что все внутри бурлит и взрывается. Его бесила Лёля, пытающаяся сделать из него подкаблучника, знакомые, внезапно появившиеся после обретения им славы, клиенты, которые навязывали Сергею свои темы для картин, картины, которые не писались, но больше всего художника бесил он сам. « Я, как полное ничтожество подстраиваюсь под этот мир, под людей, под всех. Вон, даже под Лёлю, хотя она баба, а я – мужик. Неужели это будет продолжаться всю жизнь?».
Он остановился возле витрины и внимательно посмотрел на свое отражение. Что – то изменилось. Сергей пригляделся, но его внимание отвлекли пьяные крики четырех проходящих мужчин. Недолго думая, художник подошел к одному из них и, не говоря ни слова, ударил по лицу. Мщение друзей не заставило себя ждать.
Сергей довольно улыбался, лежа на животе и отплевываясь кровью. Никто из прохожих даже не думал ему помогать. Кое – как сев, он оперся спиной о витрину и смачно плюнул. Во рту стало на два зуба меньше, несколько ребер было сломано, но это нисколько не омрачало радость мужчины. Дышать было тяжело, но воздух казался, как никогда, сладким. Вытащив сигареты, художник закурил.
-Прелестный вечер, не правда ли? – Улыбаясь, спросил Сергей у проходящей мимо девушки
-Да у вас, алкоголиков, каждый вечер прекрасен! – Послышалось в ответ, и художник растянул рот ещё шире.
Держа сигарету в губах, он принялся ползать по асфальту на четвереньках, намереваясь, во что бы то ни стало, найти потерянные зубы. Свет витрины был недостаточно яркий, и художнику приходилось шарить руками по тротуару, пытаясь отыскать зубы наощупь.
-Ага! – Вскрикнул мужчина после получасовых поисков.
Поднявшись, и посмотрев в витрину, Сергей не сразу узнал в отражении себя. Приблизившись к стеклу, он долго пытался разглядеть глаза, но, так и не смог их увидеть. « Ну и черт с ними! - Пронеслось в голове. – Не больно – то и хотелось. У большинства людей вон никогда глаз не видно, потому что их и нет. Только два холодных, стеклянных шарика, не отражающих ничего, кроме действительности. И то в искаженном виде пропущенной через подсознание картинки. Так что я могу не издеваться над собой. Хотя, это так приятно, когда в честной драке – почти честной – тебе выбивают зуб. Автоматически на место становятся мозги, как бы осознавая, что находиться они должны в голове, которая на плечах. Если они, конечно, вообще присутствуют в теле. Как показала практика, мои уже давно в свободном путешествии к месту крушения печени и столкновения почек…».
Резкий скрип тормозов заставил Сергея прервать размышления и оглянуться на проезжую часть. Возле тротуара, нарушая знак запрета остановки, замерло такси, и которого к художнику спешила Леля. «Сейчас начнется…!» - обреченно подумал он и закурил.
-Что случилось? Тебя избили? Кто это сделал? – Кричала девушка, почему – то смотря на порванную рубашку и грязные джинсы, будто и вопросы адресовались к ним.
-Ты хотя бы для приличия сначала спросила как моё самочувствие, а потом уже начала выяснять подробности происшествия. – Буркнул Сергей и, развернувшись, зашагал прочь от любовницы.
-Стой, ты куда направился? – Заорала Лёля, и художник сжал кулак, от причиненной криком головной боли.
Почувствовав в ладони нечто с острыми краями, мужчина остановился, подошел к девушке, положил карманную находку ей в ладонь и, не давая посмотреть, сложил пальцы.
-Что это? – Спросила ошарашенная Лёля, не ожидавшая ничего, кроме скандала.
-Это – мой подарок, любимая. – Прошептал на ухо художник, поцеловал девушку в щеку и, развернувшись, ушел.
Не успел он проделать и десятка шагов, как за спиной послышались испуганный вскрик, приглушенный звук упавшего на асфальт тела, и, как мог бы поклясться Сергей, цокот зубов по тротуару. Лицо творца расплылось в самодовольной улыбке.
Когда Сергей пришел в лёлину квартиру, девушка уже была дома и тихо посапывала на диване в гостиной. От всего выпитого, художник еле стоял на ногах и мог перемещаться по квартире только небольшими расстояниями от предмета до предмета. Дойдя до спальни, и к удивлению дверного косяка, с первого раза попав в проем, творец без сил упал на кровать. Комната кружилась в бешенном танце калейдоскопа, вызывая негативные эмоции и тошноту. Рвота подступила к горлу и единственное, что художник успел – повернуться и свесить голову с кровати. Спальню заполнил горький запах, постепенно перерастающий в вонь. Ничего не чувствовавший Сергей откинулся на спину и мгновенно уснул.
Утро было тяжелым: сознание туманилось, вчерашние побои болели, голова разрывалась, но сильнее головы художника, разрывалось Лёлино горло, когда она, проснувшись, увидела содержание сергееного желудка на полу спальни. Сказать, что она кричала, было ничего не сказать. Лёля находила в адрес художника такие определения и метафоры, что, даже при сильном похмелье, он удивился огромному запасу нецензурной лексики в одной женщине.
-Лёля, ты была бы отличным сапожником. – Усмехнувшись и тут же пожалев об этом, сказал Сергей.
-Почему? – Не поняла девушка.
-Ты великолепно изъясняешься на втором русском. – Пояснил художник и сразу выслушал её мнение по поводу его шуток.
После часового монолога – укора, Лёля иссякла и отправилась в салон красоты, поднимать себе настроение. «Так – то лучше». - Подумал мужчина, которому её крик порядком надоел. Как только за любовницей закрылась дверь, художник подбежал к бару и налил себе полстакана коньяка. Осушив его двумя глотками и почувствовав, как жизнь приятным теплом растекается по телу, Сергей сел на диван и поставил стакан на журнальный столик. Это действие вышло немного сильнее, чем должно было быть, и столик ответил пустым звуком. «Наверное, показалось» - подумал творец, но любопытство взяло своё. Встав перед столиком на колени, он начал медленное постукивание от края к середине. Ошибиться было сложно: в середине стола звук был отчетливо пустым. Пошарив снизу руками и найдя выемки, Сергей выдвинул ящичек небольшого размера. Содержимое его парализовало. Открыв, как во сне, пакетик, художник попробовал содержимое на вкус. Горечь неприятно обожгла язык, содрогнув тело. Оцепеневшие мысли ожили и заметались по черепной коробке, беспорядочно носясь и сталкиваясь друг с другом. Сердце забилось часто, на лбу выступили крупные капли пота, спустя секунду превратившиеся в озноб. «Лёля – наркоманка» - Пронеслось в голове и художник высыпал оставшееся содержимое ящика на стол. Свернутая купюра, визитка, три пакетика порошка казались сейчас для Сергея монстрами, при виде которых его передернуло. Ошарашено встав, мужчина прошел в спальню, взял телефон, вернулся в гостиную и наизусть набрал номер Лёли.
-Да? – Послышался все ещё обиженный голос девушки.
-Лёля, срочно езжай домой. Мне надо с тобой поговорить. – Произнес Сергей упавшим голосом.
-А это не может подождать? –Раздраженно начала возражать любовница.
-Сейчас же езжай домой! – Заорал художник и отключился.
Руки тряслись толи от злости, толи от страха. Творец схватил стакан и швырнул его в стену, но это не принесло никакого результата, только капли коньяка сиротливо поселились на светло – зеленых обоях.
-****ь! – В сердцах крикнул он и вышел на балкон.
Прикурив сигарету, Сергей как можно глубже затянулся.
Лёля, его Лёля, оказалась наркоманкой. Этот факт не укладывался в голове. Отчаяние топило в себе мужчину, как буря топит в море рыбака. Сигареты, одна задругой, исчезали из пачки, пытаясь хоть как – то ускорить ожидание. Тихий щелчок раздался, как пушечный выстрел и Сергей рванул в гостиную. Вошедшая Лёля уже хотела выказать недовольство, но замерла в дверном проходе, увидев содержимое стола.
-