Однако посидеть тихо ему не удалось – с резким стуком, даже не ожидая нашего «войдите», в номер вошёл Марсель.
- Зализываете боевые раны? – ехидно осведомился он. – А у Анастаси Благов пропала воспитанница.
- Ясно, - кивнул Холмс. – И вы, без сомнения, пришли сказать, что это я её украл, и устроить обыск моих вещей. Валяйте, ищите!
- Я понимаю ваш скепсис, - кивнул Марсель. – Но, думаю, что и вы меня вполне понимаете. Я не собираюсь искать пропавшую у вас в шкафу, но я уверен, что вы, как каракатица, выпустили чернильную завесу, Холмс. А на самом-то деле, думаю, вы вполне догадываетесь, куда и почему она исчезла.
- Кто вам мешает? – пожал плечами Холмс. – Догадайтесь и вы.
- Что вы делали в борделе? - снова спросил Марсель и посулил: - Если скажете правду, я вам тоже кое-что скажу.
- М-м? – удивился мой друг. – Вы предлагаете сделку? А откуда я знаю, что за туз у вас в рукаве. Может быть, он вовсе и не туз, а так, фоска?
- А я готов начать первым, - миролюбиво улыбнулся Марсель. – Хотите?
- Тогда вы рискуете, - спокойно ответил Холмс. – Вдруг фоска у меня.
- Ну, мистер Холмс! У вас не бывает фосок – вы всегда играете по-крупному.
- Я польщён. Да, впрочем, вы и хотели мне польстить, нет?
- Верно, - усмехнулся Марсель. - Приходится тут с вами ужом крутиться.
Они странно разговаривали – не то договаривались, не то пикировались. Но взгляды их скрещивались почище стальных клинков – мне даже казалось, я слышу лязг. Снова, в который раз, я осознал, что боюсь Марселя, а сейчас боюсь за Холмса.
- Ладно, говорите, - отрывисто потребовал Холмс. - Обещаю, что расплачусь по курсу.
- Вы говорите, как американец, - заметил Марсель, и его очки сверкнули особенно ехидно.
- Я говорю с американцем, - поправил его собеседник, намекая на заокеанское происхождение инспектора, о котором тот не любил вспоминать. – И, естественно, стараюсь быть понятым.
- Довольно, - набравшись храбрости, вмешался я. – У меня нет сил вас слушать. Вы как будто друг друга подозреваете и в убийстве, и в похищении, и...
- И в другом убийстве, - ледяным тоном договорил за меня Марсель. – Девушка из заведения мадам Фриды умерла по дороге в больницу.
Я этого ожидал, но меня всё равно как будто холодом обдало при этом известии.
- Тем более, - упавшим голосом прошептал я.
- Мы друг друга в другом подозреваем, - не глядя на меня и словно бы виновато проговорил Холмс. – Я подозреваю инспектора в необъективности, а он меня – в излишней скрытности, а между тем...
- Делу это вредит, - снова закончил чужую мысль Марсель.
- Да, верно.
- Что ж, я, как уже сказал, готов подать пример. Вы, наверное, слышали уже о том, что госпожа Благов стала участницей скандальной истории? Она пыталась убить своего гражданского мужа, поэтому вынуждена была скрыться за границу от русских полицейских властей.
- Я слышал, что она убила его.
- Нет. Ей не удалось. Муж её – человек отменного здоровья, из тех, кого, как говорят те же русские, обухом не убьёшь. Она подсыпала яд ему в питьё, хотя я слышал и другие версии – от петли до револьвера - но он выжил. А для вас будет любопытно услышать, как звали этого человека.
Холмс заметно напрягся:
- Ну и как его звали?
- Григорий Лассар, если произносить это на русский лад.
Его слова были восприняты Холмсом так, словно они причинили ему физическую боль. Он отшатнулся и закрыл, даже зажмурил, глаза.
- Ваша очередь, - невозмутимо напомнил Марсель.
- Что? – Холмс как будто бы выпал из реальности – он словно даже не понял, о чём спрашивает его полицейский.
- Это нечестно, Холмс. Я открыл карты. Теперь вы скажите мне, что вы скрываете. Зачем вы были в борделе?
- Я пришёл туда послушать скрипку.
Марсель побледнел от ярости. Он относился к тому типу людей, которые от сильных эмоций бледнеют, а не краснеют. Физиологически это хуже.
- Вы издеваетесь надо мной, Холмс?
- Что? – снова затуманенно переспросил он. – А, нет, я не издеваюсь... Марсель, а вы помните Сони Вальденброк?
- В каком смысле? Дело об её убийстве я помню, но саму её... Мы ведь не встречались. Я наводил справки – о ней хорошо отзывались, поэтому убийство едва ли было связано с чьей-то местью. Ревность, думаю, тут тоже не при чём, учитывая специфику её профессии.
Холмс как-то странно улыбнулся на это и опустил голову.
- Чему вы улыбаетесь? – снова разозлился Марсель.
Холмс покачал всё ещё опущенной головой и проговорил без всякого выражения:
- Женщина, которая показалось мне похожей на Сони, зашла в этот самый бордель. Тогда я тоже туда зашёл, чтобы узнать, кто она. Но мне не сказали – вот, собственно, и всё.
- Всё? – опешил Марсель.
- Всё.
- А девочка?
- Что «девочка»? С девочкой я даже не разговаривал. Да нам, кажется, и не объясниться – я по-русски знаю слов десять – не больше.
- При чём же тут скрипка?
- Наверное, не при чём.
- А простыня?
- Тем более.
- А встреча доктора Уотсона со Снаупом?
- Ах, это... Уотсон случайно увидел госпожу Благов в белой шубке... Он человек романтического склада, зрелище произвело на него впечатление, вот он и постарался расспросить слугу, как лучше подкатиться к хозяйке.
- И всё?
- Всё.
- Всё? – повторил Марсель. Казалось, он вот-вот взорвётся: заорёт или ударит - Холмса, ну или, хотя бы, по столу. А Холмс всё сидел с опущенной головой и даже не смотрел на него.
- Я это вам ещё... припомню, - наконец, тихим свистящим шёпотом выдавил из себя Марсель и вышел. Даже дверью не хлопнул – выдержка.
- Послушай... - с повышенного тона начал я – и осёкся, едва Холмс поднял голову. У него было такое выражение лица, что мне захотелось схватить его в охапку, прижать к себе и утащить куда угодно из этого проклятого Ипсвича, от его воспоминаний, иллюзий и догадок. Спасти. Защитить.
- Послушай... – повторил я упавшим голосом, да так ничего и не добавил.
- Не хочу говорить об этом, - его голос вздрагивал, словно он едва владел собой. – Пока я молчу, всё кажется не таким... страшным. Не вынуждай меня признавать вслух очевидные вещи.
- Ты всё-таки думаешь, что, действительно, видел Сони? Что она жива, но почему-то не хочет дать знать о себе? – упрямо спросил всё-таки я.
- Из-за девочки, - тихо и как-то особенно мягко сказал Холмс. – И, боюсь, что теперь положение только усугубилось. Уотсон, друг, сделай одолжение: помолчи, а? Я должен подумать, а мне это чертовски трудно даётся в последнее время.
Я потянулся за трубкой и табаком:
- Будешь курить?
- Разумеется, – он вдруг улыбнулся быстро и широко. – Ты передумал набрасываться на меня за непочтение к полиции, правда? Отчего? Увидел мои глаза, полные страдания? А ведь Марсель, знаешь, пока что понимает куда больше тебя. Не обижайся, хорошо? Он проворнее умом, а главное, ему легче, потому что он никогда не отбрасывает мысли за их чудовищность, а ты это делаешь постоянно. Твоя наивность часто раздражает меня, потому что она мешает тебе трезво мыслить. Но... я очень люблю это в тебе, - неожиданно закончил он, и таким тоном, что я растерялся и даже задохнулся на миг, а когда снова овладел даром речи, его взгляд уже обрёл ту рассеянность и погруженность в себя, какая свойственна была ему в минуты – и часы - напряжённой умственной деятельности.
«Какую же мысль, по его опасению, я могу допустить, несмотря на её чудовищность? - невольно подумалось мне, - Чего он боится»? Впрочем, мысли, действительно, одолевали меня. Не то мысли, не то фантазии – противоречивые, местами жутковатые, и за ними я так и не вспомнил, что забыл обработать ему царапину на веке, не вспомнил о времени, и очнулся только когда заметил вдруг, что в комнате разлит оранжевый закатный свет.