После госпиталя и переформировки во флотском экипаже, Григория направили в пулеметную роту, отправляющуюся на фронт. Эшелон вагонов – теплушек, стоял на запасном пути. Паровоз «ФД», во главе состава, попыхивал паром, как домашний самовар.
Разузнав, в каком вагоне расположились пулеметчики, Григорий быстро отыскал его и подал в открытую дверь теплушки вещмешок и свернутую шинель. Встал на ящик, из из-под боеприпаса, взялся за скобу – задвижку, но тут его подхватили крепкие руки. Под шутливую команду « раз – два, взяли!» его разом подняли наверх. И вот он уже стоит на дощатом полу вагона, а вокруг улыбающиеся лица.
- Никак матрос? Нашего полку прибыло!
- Ну, берегись, фашист! Флот порядок наведет!
Так состоялось знакомство, Григория, с пулеметчиками. Посыпались вопросы: кто, да откуда? Почему в пехоту, а не на море?
- Объяснять долго! – сказал Григорий, но все же добавил: - Догоняю свою группу моряков – минеров, вот и прибился к вам.
Дернулись вагоны – и раз, и два, состав потянулся, набирая скорость и погромыхивая на рельсовых стыках.
В вагоне, по обеим сторонам от входа, были сделаны двухъярусные нары. По середине вагона, в ящике с песком, - чугунная печь – «буржуйка» с дымоходом, выведенным в небольшое оконце под самой крышей вагона.
Григорий устроился на нижнем ярусе нар, положив себе под голову вещмешок. В противоположном конце вагона кто – то неумело тренькал на гитаре. Григорий слушал, слушал, но все же не выдержал
- Кто это там гитару терзает? – поинтересовался он громко. Ну-ка, покажись на белый свет.
С верхней полки спустился молоденький солдат с гитарой.
- Маэстро, - продолжил Григорий, - не одолжите ли вы мне инструмент на время?
- Да бери! – с готовностью согласился солдат. – Ерундовая гитара. Звук, как из бревна.
- Плохому танцору всегда, что - то мешает. – Заметил Григорий и взял инструмент в руки. Слегка постучав пальцами по верхней деке, он подстроил гитару и начал перебирать струны. Разговоры в вагоне поутихли, солдаты стали прислушиваться. И каждый, наверное, слышал в этих мелодичных переборах что-то свое, до боли знакомое. Вот плачет мать, провожая сына… А вот вальс – кадриль танцуют девушки…И все это родное, близкое и такое теперь далекое.
- Давай, друг, спой, не томи душу! – сказал кто – то из солдат.
- Это можно. Вот только песни у меня больше флотские.
- Давай флотские!
Взяв пару аккордов, Григорий запел на мотив « Раскинулось море широко».
Я встретил его близ
Одессы родной,
Когда в бой пошла наша рота
Он шел впереди с автоматом в руках.
Моряк Черноморского флота.
Он шел впереди и пример всем давал
А родом он был из Ордынки ,
И ветер играл за широкой спиной
И в лентах его бескозырки….
Песня, родившаяся в рядах защитников Одессы, всем понравилась.
- Ещё! Давай, Браток, пой!
Солдаты окружили Григория: кто на нарах с боков и сверху, свесив головы, кто устраивался прямо на полу вагона. Даже самокрутки потушили.
- Ну, что же, поехали дальше, - сказал Григорий - только поем се вместе.
-
На флот пришел служить
Я добровольцем
Хотя от роду не Комсомольцем,
Два годка служил на флоте,
А теперь служу в пехоте,
Специальность – Водолаз – минер.
Мелодия не менее знаменитой « Гоп со смыком» почти всем была знакома, и последние две строчки куплета на повторах подпевали все. А Григорий продолжать петь.
Эх! побывать бы мне теперь на
Прижаться к груди Моей Марфуши!
Она, бедная, скучает,
Как свеча на солнце тает,
В день по восемь писем присылает!
Песню допели до конца. Гитара продолжала звучать, слушали солдаты ее переборы.
Вот прозвучали последние аккорды. Молчат солдаты. Идет эшелон. Постукивают колеса. Григорий аккуратно положил гитару на свою разостланную шинель. Потом взял бескозырку, сделал постное лицо, вошел в круг сидящих и стоящих солдат и загнусавил:
- Люди добрые! Подайте, бедному артисту, из погорелого театра на кусочек хлебца… Григорий выдержал паузу, а потом закончил: и вагон масла. Не оскудеет рука дающего, да не отсохнет рука берущего.
- Грянул хохот.
- Вот дает, матрос! И впрямь артист!
- В бескозырку посыпались мелочь, махорка, самокрутки. А кто то положил бархатный кисет с табаком и « катюшу» - прибор для высекания огня, состоящий из фитиля в короткой трубочке, кремня и стальной фигурной железки. Григорий взял гитару, погладил ее бока и протянул хозяину.
- Знаешь, браток, - сказал тот – гитара мне случайно досталась. Возьми себе. У меня есть кусок клеенки, завернешь, если что.
- Спасибо, друг! За такой подарок я век твой должник. Хотя и я тебя
отблагодарю. Вот тебе банка тушенки.
- В общий котел пойдет, – сказал солдат.
Разошлись бойцы по своим местам. Погасла последняя самокрутка. Все спят тревожным сном. Вот, кто-то вскрикнул во сне, другой закашлялся. Что снится солдатам? Бои, атаки, фронт? Нет. Вернее всего снится им родной дом, семья, девчата. Снится родная березка у дома и заплаканные глаза матери. …
Не спит, Григорий. Заботы и тревоги последних дней не дают покоя.
Из госпиталя он выписался с большим скандалом, поругавшись с главврачем.
- Не выпишу, я тебя! В груди хрипы, голова трясется, температура не спадает.
- В груди хрипы от махры, - убеждал Григорий – А голова трясется, так ведь не груша, не отвалится. Пиши, доктор, документ, а то сбегу. Меня братива ждёт. А то и война кончится, пока вы меня отпустите. Дали Григорию бумагу. Где значилось, что такой то такой то, находился в госпитале номер 212 по поводу общей контузии и был выписан досрочно, с последующим амбулаторным лечением при войсковой части. Лежит Григорий и думает свою думу под стук колес и храп солдат. Да, ждёт его на передке амбулаторное лечение с сестричками – красотулями и процедурным кабинетом в виде окопов и землянок. На процедуры придется ходить по минному полю, а вместо приема пилюль, он будет ставить и снимать мины. Усиленный паёк, про который пишется в бумаге, будет состоять из того, что подбросят: хлеб – хорошо, сухарь – хорошо, а тушенка лучше! Будут деньки и с пищей Святого Антония. Потом, денька через два, три, подвезут термоса с борщом и кашей. Хлеба вволю. Ешь, не хочу! А кашевары будут оправдываться: «Вы, братва, так вперед чешете, что мы не поспеваем за вами! А проснулся от тишины. Эшелон стоял. С трудом отодвинул дверь впустив свежий воздух в вагон. Григорий разбудил взводного. Тот, спрыгнув на землю, пошел во главу эшелона. Занимался Багряный рассвет. Слева и справа от вагонов ковыльная степь. Впереди виднелся лес. Сталью отливала вода реки, над которой вздыбились быки взорванного моста.
Из вагонов выпрыгивали солдаты, разминали ноги, с хрустом потягивались. Оживленно переговаривались. Начали выгружать амуницию и боезапас. С платформ скатывали орудия. Вернулся командир и пулемётный взвод начал подготовку к маршу. Солдаты прилаживали пулеметные станины, боезапас и прочее. Григорий, в свой полупустой вещмешок, положил два цинка с патронами. По карманам и за пояс рассовал гранаты, индивидуальные пакеты – за пазуху. Гитару, завернутую в клеенку, на крепкой бечеве, за спину. Автомат повесил на грудь. Лямку вещмешка на плечо и марш вперед … Реку перешли вброд. Вода доходила до груди. Высоко в небе кружила «рама» - самолет-разведчик врага. Григорию стало ясно. Что сейчас самолет по рации доложит о выгрузки эшелона. Жди воздушных «гостей». Успеть бы до леса добраться. Вроде и не далеко, рукой подать. А топать и топать порядком придется. К Григорию подошел взводный – младший лейтенант. По новенькой форме и молодости было заметно, что прямо с курсов. Не обстрелянный. С пулемётом знаком, морячок? Не только знаком, а можно сказать, мы с ним родственники. Тогда принимай «Дегтеря» и вон того солдата, что тебе гитару подарил. А где же напарник? Утонул. Как же, так? Видать в яму попал, а плавать не умел. Только успел сумку с дисками отдать второму номеру. Взводный помолчал, а потом сказал: Нам надо побыстрее до леса добраться, там фашисты засели. Из нашего окружения группа вырвалась. А нам приказ: этот лесок прочесать и группу уничтожить, или взять в плен. А сколько их там? Что то около батальона. Ты что, взводный? Против батальона один взвод? Так эт о верная смерть! Приказы не обсуждаются. Вон видишь, моряк, машины идут? Вижу. Значит нашим ногам роздых будет. И не одни мы будем тех фрицев из леса выкуривать. Не радуйся. Эта тысяча солдат перебросится туда, где надо в «котле» дырку закрыть. А нам надо по возможности скрытно войти в лес, окружить врага и предложить им сдаться. Вторым вариантом – уничтожить! Второй вариант, конечно, лучше. Сказал Григорий. Вышли к перелеску и выслали разведку. В сумерки вернулись разведчики и доложили, что немцы в лесном кордоне. В доме лесника есть раненые. Немцы полностью экипированы, два мотоцикла с боковыми прицепами. На которых тяжелые пулеметы. Есть даже легкий танк. Пулеметы с танка сняты, люки открыты. Видать горючка кончилась. Охрана: один часовой у дома, второй в сарае у слухового окна, наблюдает за дорогой.
Командир принял решение: - Кордон окружить, до рассвета себя не обнаруживать. Не курить, не разговаривать. Быть на чеку. Утром, как только фрицы, двинуться по дороге, дать несколько очередей из пулеметов с разных сторон, впереди колонны и поверх голов. Потом предложить фрицам сдаться.
А если не подчинятся, – действовать по обстановке. Ни один не должен уйти.
- Зря, ты, лейтенант, капитуляцию придумал, - сказал Григорий.—
- Положишь всех своих солдат, да и себя в придачу. Надо наделать много шума гранатами, стрельбой и криками « Хенде Хох!» Ну, в общем, создать видимость, что против них не взвод, а как минимум, пара рот.
Взводный на это ничего не ответил, только приказал:
- Займите со своим пулеметом выгодную позицию и до моего приказа не стрелять.
- Есть! – ответил Григорий.
- Взвод, незаметно подобрался к кордону, бойцы рассредоточились. Григорий с « дегтярем» и своим вторым номером,
занял отличную позицию с хорошим обзором, в развилке огромного дуба на высоте около двух метров.
Первые лучи солнца позолотили верхушки деревьев. Было очень тихо, даже птицы молчали. Ни звука не доносилось из расположения немцев. « Неужели ушли?» - подумал Григорий. Но нет, вот два солдата прошли к колодцу с ведрами. Набрав воды, они пошли не к дому, а к сараю. Из дверей сарая стали выходить солдаты. Кто умывался из ведра, кто плескался прямо у колодца. Послышалась команда, и солдаты стали, как – то вяло строится. Григорий насчитал 37 человек. «Ну, это еще ничего» - подумал он. Тут из дома вышел ещё десяток солдат и офицер. Это были раненые, в окровавленных повязках. У офицера, под расстегнутым мундиром, тоже белела повязка.
Офицер сел в боковой прицеп мотоцикла, к нему пристроился ещё один, с перевязанной ногой. На другом мотоцикле, кроме водителя, уместилось ещё трое раненых. Строй солдат – по трое в ряд – двинулись не к большой дороге, а к старой просеке, идущей в противоположную сторону. Они шли прямо на пулемет Григория.
Вдруг, из дома послышались хлопки пистолетных выстрелов. Почти сразу после этого из дверей дома вышли два офицера, на ходу вкладывая пистолеты
в кобуры. Солдатский строй дрогнул, остановился. Солдаты смешались. Некоторые побежали к дому.
- Хальт! – закричали двое вышедших из дома. – Цурюк!
И направили на бежавших солдат, пистолеты. Заработали моторы мотоциклов, и они рванули прямо на солдат. Раздались выстрелы с обеих сторон. Короткая автоматная очередь срезала офицеров с пистолетами, но мотоциклы продолжали мчаться на солдат. Один из мотоциклов выдал длинную очередь – пули взрыли землю под ногами бегущих солдат. Солдаты залегли.
Григорий потянул затвор пулемета, навел ствол на мотоцикл и плавно нажал спусковую скобу.…Толкнул в плечо заработавший « дегтярь», очередь смертоносных жал впилась в мотоцикл, и он, вздыбившись, перевернулся. Выпустив весь диск во второй мотоцикл. Григорий перезарядил пулемет.
Теперь выстрелы раздавались со всех сторон - это вели огонь бойцы взвода.
Но куда они стреляли, и зачем? Фашисты лежали и не пытались подниматься.
Григорий, перекрывая беспорядочную стрельбу, закричал:
- Не стрелять! Прекратить огонь!
- Кто - то из немецких солдат приподнял руку с зажатым в ней белым платком. Из за укрытий стали выходить наши солдаты, держа оружие наготове. Показался взводный, с гранатой в руке.
Григорий, с напарником, спустились с развилки дуба и направились к лежащим немцам. Пока наши солдаты собирали оружие, Григорий стоял с пулеметом, готовый в любой момент открыть огонь.
Вдруг раздались два пистолетных выстрела. Пуля сорвала с головы Григория бескозырку. Но она не упала, так как ленты были завязаны вокруг шеи. Напарник Григория, согнувшись пополам, рухнул на лежащего навзничь немецкого солдата. Стрелял, из-за перевернутого мотоцикла, тяжело раненый офицер.
Кто – то из наших солдат, пустил в него пулю. Напарника, Григория, перевязали и положили в сарае на сено.
В доме лесника бойцы увидели страшную картину: более десятка раненых немецких солдат были убиты выстрелами в голову. Разоруженных пленных построили в колонну. Напарника Григория положили на носилки, сооруженные из жердей и шинели. Колонна тронулась по лесной дороге. По прибытии к месту дислокации, сдали раненого в медсанбат. Захваченных в плен немцев присоединили к другим пленным и направили в тыл.
- Вот ведь как бывает! Ехали в вагоне, бой приняли вместе, а Григорий так и не узнал, как зовут напарника. На следующий день он пошел в медсанбат. В палатке, Григорий не сразу узнал своего напарника.
- Не утомляйте его, - предупредила медсестра. - Он после операции.
- Поменьше говорите.
- Хорошо, - сказал Григорий. И, глядя на бледное лицо солдата с закрытыми глазами, спросил: - Он что, без сознания?
- Напарник открыл глаза и заговорил:
- Садись, морячок, рядом…Можно на койку.
- Ты прости, друг, я ведь даже не знаю, как тебя зовут. Меня – Григорий.
- А я с Алтая, - сказал раненый. Стрельцов Егор, сын Антонов…Плохо мне очень, помру, наверное.
- Операция прошла хорошо, - вмешалась медсестра. Жить, тебе, долго и счастливо.
- Да ты, что, Егор? - заговорил Григорий. Скоро тебя в госпиталь переправят…Ты там долго не задерживайся, а то Гитлера мне одному добивать придется. Без тебя несподручно будет.
- .Нет, Григорий. Слышал я, как врачи говорили: «Безнадежен, солдат, зашивайте». Прости, Григорий, если что не так. А я…Один я на белом свете, с пяти лет по детдомам. Как помру, найди батюшку или бабку старую, пусть отпоют меня.
- Просьбу твою запомню, но только ты, друг, раньше времени себя не хорони.
- А теперь, морячок. Спой мне песню потихоньку…Хорошую…
- Григорий взглянул на медсестру, стоявшую поблизости. Та кивнула головой - можно.
- И тогда, Григорий, наклонившись к Егору. Полушепотом запел:
Это было в горах под Алупкой,
Шел тяжелый и яростный бой.
Медсестра, дорогая, Анюта,
Подползла, прошептала:-Живой!
Был я ранен, и капля за каплей,
Кровь горячая стыла в снегу.
Наши близко, но силы иссякли,
И не страшен я больше врагу…
- Погромче, - сказал Егор, - плохо слышу.
- Григорий продолжил:
И взвалила на девичьи плечи,
И согрелась во фляге вода.
Нашу встречу
И тот зимний вечер
Не забыть ни за что, никогда.
Губы умирающего Егора прошептали последние слова:
Не забыть ни за что никогда …
Позже, когда Григорий попал в Тбилиси, в госпиталь, сходил в церковь и попросил священника отпеть, раба Божия, Егора, убиенного на войне.