(Статья)
Читая новый сборник стихов ростовского поэта Игоря Кудрявцева «На стыках земных», испытываешь двойственные чувства. То хочется от души порадоваться удачной находке, яркому образу, запоминающейся строке, а то вдруг появляется досада...
Поэт, вернее, лирический герой часто и мысленно, и наяву возвращается в родное село, как, к примеру, в стихотворении «Я приеду в станицу свою». Картину, нарисованную в этом стихотворении, настолько ярко представляешь, что кажется, будто сам выходишь «сумеркам летним навстречу» и заказываешь «романс соловью». Особенно удалась, по-моему, концовка.
Вот эти строки, посудите сами:
Будет долгим молчанье ветвей,
Будет долгим молчанье опушки...
До утра не смолкал соловей,
До зари куковала кукушка.
По-своему, оригинально поэт решает тему борьбы за мир в стихотворении «Седина». Действительно, жутко представить Землю седой от пепла, похожей на огромную сплошную Хиросиму.
В другом стихотворении зарубежного цикла лирический герой как бы оказывается в тупике, столкнувшись с вопиющим контрастом:
... В галерее –
Шедевры искусства,
В оружейной –
Шедевры, убийства.
Но Земле нашей угрожает не одно только ядерное безумие. Земле и всему, что на ней живет и произрастает, угрожает еще и безжалостная рука человека, так называемого «царя природы». Лирический герой поэта горько признается:
...Я свидетель,
Как через века
У природы просит подаянья
Дерева
Усохшая рука.
Большое место в книге отводится любовной лирике. Она как бы пронизывает всю поэтическую ткань сборника. В стихах сталкиваются «две любви, будто айсберги в тумане». Сильным чувством дышат такие слова: «Но пронзительно сгинет в вечность задохнувшийся в чувствах день». Кто не узнает своё в этих бесхитростных строчках: «Здесь был я дерзким и безумным, таким... что в плен к тебе попал».
Тема труда и рабочего человека – нашего современника-решается поэтом в поэме об Атоммаше «Во имя яблока в руке». Точно подмечены и выписаны характерные приметы великой стройки, как живые проходят перед читателем главные герои поэмы: бригадир Алексей Кедров, геодезист Наташа, «штрихами будней» вписывающие новый завод «в российский пейзаж». Традиционный любовный конфликт Алексея, Гончего и Наташи оживляется лирическими отступлениями:
Незакатно и лебедино
Проходили снега стороной.
Как живется тебе, любимая,
На одном континенте со мной?..
В поэме, в завершающих строках заключена, как мне кажется, стержневая мысль сборника в целом. «Взнуздайте, люди, мирный атом во имя яблока в руке».
Однако поэма, по-моему, грешит излишней «репортажностью». Вот пример:
Работа.
Койка в общежитье.
Подруги.
Вскладчину трельяж...
Или:
Свиданье в девять,
Новый город
Затих.
Автобус. Разворот.
Домов круженье. Шинный шорох...
Мне еще хотелось бы отметить одну досадную особенность многих стихотворений сборника. Речь идет о повторениях. Как хорошо сказано поэтом в стихотворении «Утро»: «Я был космически земным, ступив на утреннюю землю». Но дальше поэт начинает, так сказать, перепевать самого себя:
... Школа
В центре утренней Земли...
...Верил я чувствами Утренней птицы.
Над миром утренним и росным...
Слишком много «утреннего» для небольшого сборника.
В стихотворении «На могиле отца» поэт пишет: «...Тебя послушать мама приходила. Ведь для нее сейчас, как два крыла, – жизнь сына и твоя, отец, могила». На этом, казалось бы, можно и остановиться, но нет, в другом стихотворении появляется лирический герой, приезжающий из города в село, чтобы «отогреть озябшее крыло».
Через несколько страниц снова читаем: «А сейчас его сердце бьется, словно крыло...»
Не меньше внимания в сборнике уделено теням:
Пусть Вы мелькнули
Легкой тенью,
Лицо оставив мне для сна...
Наши тени
Сегодня с нами
Думы думают на мосту.
А вот и совсем комическая ситуация в стихотворении «Тень»: «Тень моя блуждала налегке. Не лгала, не пела, не кусалась». И наконец:
Войдешь ты, летучим движеньем
Отбросив раскосую тень.
Мир теней, да и только!
Просто недоумеваешь порой, сталкиваясь с такими неточными выражениями: «...Будем спорить о долге, о славе, о чести, чуть прищуря глаза, будто мы – на рысях». Почему на рысях? Непонятно.
Неудачны, по-моему, и такие строки (речь идет о земле): «За неё пойду настырно, коль обижусь... До всесветности надмирной не унижусь».
К этому же ряду примыкает и такое сравнение:
«Первая мечта – как ветер с моря, первая любовь – как ветер с гор». Здесь, мне кажется, неизвестное сравнивается с неизвестным.
Иногда поэт использует неточные, нехарактерные для него, можно сказать, «евтушенковские» рифмы типа: брошь – бровь, голос – молод, космос – покосе. Иногда в стихах сборника встречаются рифмы, которые и рифмами-то назвать совестно. Это, скорее всего, штампы: раме – мамы, разбудит – будет, море – горя, небо – хлеба.
Не брезгует поэт и такими слабыми рифмами, как: пойми – возьми, обижусь – унижусь, родовые – молодые, глядят – шумят.
В некоторых стихах, по-моему, поэта подводит вкус, и он начинает щеголять красивостями: «Я дверь осиянно открою...» Мало того, что неточно, здесь многим читателям припомнится, я думаю, Сергей Есенин: «Лунным светом Шираз осиянен...»
А вот из стихотворения Игоря Кудрявцева «Девушке из города Шахты»: «Я шахтиночку-шахтиянку в шахияночку возведу». Обыкновенная игра слов, не более! Сюда же можно отнести и «сатанинско-серебряный кратер» из стихотворения «От высот галереи картинной...», и листья, опадающие «светозарно, словно под машинкою чубы», из «Баллады о сердце», и «два темных силуэта» лошадей, бредущих в тумане «виденьем сказочной планеты», из стихотворения «От спящей станции вдали»...
В стихотворении «Федька» героя просто-напросто «любовью ахнуло в висок». Как поленом, например. Здесь же звучат некоторые спорные положения. Ну, в самом деле, можно ли серьезно принимать такую мысль: «Принимаю мудрость, как усталость. Мир без глуповатости похож на семью бездетную под старость...». Или такую, к примеру: «С дурачка какие взятки, если мудрецы глупеют от любви». Мудрецы, я думаю, от любви не глупеют. Да и «простого смертного» любовь, скорее всего, облагораживает, нежели оглупляет.
Таково, в общих чертах, моё мнение о книге стихов Игоря Кудрявцева. Не стану скрывать, что и сам я иной раз «пробую перо» в этом труднейшем роде литературы, и потому хочется, чтобы поэзия наша в настоящее время сравнялась по популярности с прозой. Ведь просто горько и обидно сознавать ее второстепенное положение. Приведу один только частный пример: покупал недавно в киоске «Союзпечати», неподалеку от завода «Ростсельмаш», книжку стихов Владимира Соколова «Любовь как любовь». Пожилая женщина-киоскер с искренним недоумением и сожалением смотрит на меня и доверительно предупреждает: «Да это ж стихи, молодой человек!» Вот так. Стихи для неё что-то вроде «китайской грамоты».
Январь 1986 г.