Настоящее жаркое лето с ежедневной температурой за тридцать градусов продолжалось и после отъезда адмиральской четы. Пляж на озере сделался любимым местом времяпровождения всех обитателей турбазы. Озерная вода чистейшая, теплая не только на середине от горячих источников, но и у берега прогрелась, песок за краткую ночь не успевает остыть, лежи – грейся в любое время дня и ночи: глаза прикроешь, так вовсе не отличить от курортной Анапы. Курсисты после занятий прибывали сюда полным списочным составом и отдыхали с коротким перерывом на ужин.
Гофман обстоятельно расположился на одной из пляжных скамеек, разложив по ней бумаги, сидел не раздеваясь, учился, строго поглядывая на купавшихся. После отъезда Адмирала вместе с женой в город, Мара воссоединилась с Надин, вновь они стали неразлучной парочкой. Само собой, за исключением того особенного времени, когда Надин с Николя уплывали на середину озера загорать там, лежа на воде, взявшись за руки. Туда Надин Мару с собой не звала. Николя не спрашивал почему, возможно та просто не умеет лежать на воде. Да и вообще. Вдвоем лучше, надежней. К примеру, начнут обе тонуть, кого спасать в первую очередь?
По такой отличной погоде Николя с Надин загорали на воде рядышком, не глядя друг на друга, изредка перебрасываясь короткими фразами, в то время как подводное теплое течение плавно таскало их по кругу в центре озера, о чем можно догадаться из меняющегося положения солнца на небе. Вот на лодке подплыли Инесса с Фаиной.
– Смотри, – сказала Фая, – красиво парят. Я тоже так хочу.
Николя приоткрыл один глаз, посмотрел. Их разглядывали сверху, наклонившись на один борт, отчего лодка накренилась.
– У нас с тобой так не получится.
– Почему это?
– Мы однополые.
В жару доктор Саша так же сделался завсегдатаем пляжа. Вместе со своей девушкой они частенько усаживались на одну из скамеек.
– Дорогая, давайте искупаемся, – уговаривал доктор Саша воркующе-нежным баритоном подругу на приятную процедуру, – сейчас самое время слегка охладиться в тёплой водичке.
Выпуклая девушка с милым детским личиком стеснительно зыркнула на пеструю публику и отрицательно качнула головой.
– Давайте попозже… народу много.
Врач Саша не смел перечить, лишь от избытка чувств вздыхал очень глубоко.
К Николя подошли Надин с Марочкой. Лица разные: у Марочки – блаженное, у Надин деловое.
– Пойдем, у нас к тебе дело, – сурово позвала Надин.
– Далеко?
– На почту сходим.
На стене почтового отделения висит телефон. Опять же Надин попросила его позвонить в город, где находится сейчас Адмирал с Адмиральшей и новорожденным ребенком. И если трубку возьмет женщина, попросить Сергея к телефону, после чего передать трубку Маре. Такова вкратце несложная задача. Но ответил сам Адмирал, поэтому Николя, ничего не говоря, сразу передал трубку Маре.
– Пойдем в магазин сходим, – потянула его за рукав Надин.
В пустом деревенском магазине под стеклом на самодельной витрине лежал величайший дефицит всех времен и народов – большие шоколадные конфеты “Гулливер” с вафельной начинкой. Безумно дорогие, но в городе их расхватали бы за час и в драку. Сельские труженики экономили свои скудные средства, питаясь с огородов и обходились на сладкое сахаром-песком, жёлтым, как кубинским ром. Надин купила полкило. Колян подумал и тоже взял полкило.
– Зачем купил? – обиделась она, – я бы тебя сейчас угостила.
– Ты меня, а я тебя. Давай кульками обменяемся?
Вздохнув, согласилась обменяться кульками из серой вощеной бумаги, всем своим видом показывая, что идея ей не нравится. Пошли обратно на турбазу проселочной дорогой, на пустынной автобусной остановке присели отдохнуть.
– Да, не думала я, что у Мары так сёрьезно закрутится, – сказала Надин, – она ведь очень спокойная по натуре, а тут вдруг – бац! Такая бесподобная любовь, просто страшно делается.
– Ага.
– Ты думаешь, чем у них кончится?
Николя, блаженно щурясь, хрустел вафельным гулливером, откусывая по половине огромной конфеты сразу, жевал полным ртом. Будущим Мары обременяться не желал.
– А что гадать? Конфеты вкусные, правда?
– Правда. Мне кажется, что такая любовь снесёт любые преграды на пути.
– Не знаю. В смысле жену или ребенка? Или обоих?
Надин промолчала. Коля ел конфету за конфетой и не мог остановиться. Ужасно соскучился по шоколаду.
– Ты с ума сошел, все зараз лопать? Надо понемножку получать удовольствие. А то дурно станет.
– Всего-то полкило, на один зуб. Только-только распробовать.
– Коля, по гороскопу ты не Рыба, случаем?
– Нет, а что?
– А то. В воде много лучше выглядишь, чем на суше, особенно на середине озера, где глубина, когда молчишь, как рыба. А вот на берегу, – она коротко взглянула, – на берегу… весьма… средне. Ну, наелся? Вставай, пойдем.
Коттедж был открыт, а внутри пусто, – так ему показалось вначале. Он прошел к своей кровати, где валялся конспект с книжкой, и стал искать в тетрадке листочек с практическим заданием. Пора заняться составлением учебной программы. На берегу озера, конечно. Вне пляжа он себя уже не мыслит. Может и правда, Рыба? Вдруг наткнулся на чужой взгляд из темного угла и вздрогнул. Взгляд был не враждебный, но чрезвычайно равнодушный, будто у спящего с открытыми глазами, точнее говоря – спящей.
На кровати Красилова лежала длинная тонкая девушка в синих джинсах – знакомая курсистка, с повернутой в сторону Николя головой, и смотрела на него, не моргая, темными круглыми глазами, ни капельки не стесняясь. Смотрела, как спала, остановившимся взглядом, будто не видит ничего, или не желает видеть. Почему он сразу не заметил? Не разглядел самого Красилова, сидевшего на краю своей кровати, согнутого, припавшего губами к ее шее в длительном молчаливом поцелуе, после которого, по некоторому опыту, имевшемуся у Николя, остаются красные пятна. Да, умудрился не заметить Красилова, а только эти посторонние безразличные глаза. Тут и Красилов поднял голову.
– Извините, – Николя поспешил выйти вон.
Следом на крыльцо выскочил Красилов. Зачем-то пошел рядом, взволнованно поправляя редкие пышные кудри:
– Ты понимаешь, я никогда не изменял жене, никогда прежде. Дожил до четвертого десятка и ни разу себе ничего не позволил, а сейчас понял – зря. Нельзя издеваться над природой, перекраивая ее под морально-этические правила, ломая себя через правое колено. А я ломал, хотел быть образцово-показательным, во всех отношениях примерным семьянином… Какая чушь! Радости жизни не знал!
– Иди, – не глядя в его сторону буркнул Николя, – оставил девушку, ей, небось, неудобно одной в мужской комнате лежать.
А Красилов обиделся.
– Я тебе душу открываю, а ты… – махнул рукой и побежал обратно в коттедж.
На пляже Николя сел рядом с Гофманом составлять учебную программу. Через полчаса она оказалась готовой: листочек неаккуратно исчеркан – перечёркан, да ладно, сойдёт, завтра на занятиях перепишет набело и сдаст преподавателю, сам на ВЦ не поедет, некогда. Вон Гофман ездит, так весь в распечатках теперь сидит, укутался в белое, как саудовский шейх.
– Всё, у меня готова программа. Пойду поплаваю.
– До готовности ещё долго, – тщательно складывая большие листы распечатки произнёс Володя, – я давно написал, теперь с ошибками разбираюсь. Смотри, сколько пиэль сообщений об ошибках выдал после трансляции, целых два метра бумаги. А знаешь сколько томов руководства программиста толкуют всевозможные сообщения об ошибках? Двадцать или тридцать здоровенных книженций! Сообщения на английском языке. Вот, почитай, понял чего-нибудь?
– Плавающее переполнение.
– Английский учил? Везет, я немецкий.
– У меня программа маленькая получилась, всего пятнадцать строчек.
– Повезло. А тут дали запрограммировать решето Эратосфена, семьдесят шесть операторов получилось.
– Кстати, у Надьки тоже решето Эратосфена, можешь проконсультироваться.
– Сам разберусь.
Николя нашел своих девушек на берегу. Надин загорала в компании с Марой. Лицо закрыто книжкой.
– Слышь, у тебя решето Эратосфена?
– Чего? – удивилась Мара.
– Имеет место быть, – Надин сняла книгу, приветливо защурилась. – А что списать хочешь? Я уже программу сделала и сдала, зачет по практике получила.
– Молодец! – восхитился Николя, – а вон Гофман, смотри, как на скамейке ее программирует, весь в бумаге запутался, ошибок два метра с машины получил. Пойдем плавать?
– Сколько можно плавать? – удивилась Мара.
– Пойдем, – согласилась Надин.
– Предательница, – обиделась Мара. – Опять на середину поплывете? Утонете там когда-нибудь и достать вас не смогут с такой глубины.
– Водолазов вызовут, – обнадежила подружка, – среди водолазов тоже очень симпатичные мужчины встречаются. Представляешь, меня на ручках вынесет на берег водолаз, шлем бронзовый отвинтит и будет делать искусственное дыхание. А я буду лежать красивая и бездыханная. А Николя выплывет, он здорово плавает, будет рядом с водолазом стоять-плакать. Что завидки берут?
И пошла вдоль кромки берега, оставляя на мокром песке четкие отпечатки, состоящие из двух частей удивительной формы, которые приятно разглядывать. Он остановился, присел, осторожно притронулся. Из всех произведений искусства, творимых человечеством ежедневно, эти самые изящные, и одновременно легко исполняемые.
Надин обернулась.
– Плывем?
– Плывем.
У самого берега вода прогретая солнцем, затем с каждым метром холоднее, а ближе к середине снова потеплело, и наконец над источниками – как в горячей ванне с минералкой – пузырьки мгновенно покрывают тело, лопаются с шипением. Разбросив руки в стороны, улеглись на воде. Набрав побольше воздуха в грудь, Николя замедлил дыхание, прикрыл глаза. Фонтан бьющий на дне озера в такую жару доходил до поверхности, обдавая душем Шарко. Против всех ожиданий, приятного лежания на воде не получилось – быстренько утонул. Всплыл, набрал воздуха, снова раскинулся и неприятность повторилась.
– Плоховато лежится сегодня.
– Объелись, наверное, – согласилась Надин, – тяжёлой пищи. О, я знаю! Суп был пересолен, попал в кровь, а солёная вода тяжелее пресной, вот вам и результат: не лежится, не сидится, не танцуется ему! Я лично тону, как топор.
Он поднял голову. Рука Надин розовела поблизости, значит, пока не до конца утонула.
- Вода горячее стала, может из-за этого?
– Лопать меньше надо. Вон у тебя уже живот над водой торчит.
– Так воздухом специально надуваю плавательный пузырь.
Взял за руку. Ни с того ни с сего началось прежнее легкое бесконечное кружение на воде, и мыслей в голове.
– Слышь, Надин, сейчас не тону. А, ясно. Когда две лодки соединяют, получается катамаран, более устойчивое плавсредство, и здесь что-то в этом роде. Ну-ка, давай одними мизинцами держаться, утонем или нет?
Но и на мизинцах катамаран проявил непотопляемость. Так, сочетавшись мизинчиками, с закрытыми глазами, они полностью доверились озёрному течению, которое ныне носило их медленными большими восьмёрками.
– Здорово живётся буревестникам, да? Раскинул крылья пошире и пари над водой сколько хочешь, как мы сейчас.