Белокурая бестия

   
  (Начало приключений Сержа   в повести "Сиамские близнецы")

ОСЕННИЙ ВЕЧЕР
Серж Бибиков лето провёл в Ямбурге, у родителей. Опасаясь вызвать  в их душах ненужное  волнение по поводу своих сложных отношений с гимназическим начальством, грозившее обернуться  неприятностями, своё исключение он скрыл и в конце лета как ни в чём не бывало отправился в Петербург. Милая тётя Раиса после всех пережитых треволнений нуждалась в моральной поддержке.
За лето Серж сильно подрос и окреп; румянец  играл на его загорелом лице, однако особой гордостью юнца был весьма заметный пушок, покрывший его щёки. Как он и ожидал, г-жа Тальбах приняла его весьма радушно, одобрила  его мужественную внешность, но разахалась при виде голых рук, клешнями свисавших  из рукавов обмалившейся ему курточки. Она тут же захотела свозить его в Гостиный Двор за обновками, что и было исполнено ко взаимному удовольствию.
У  г-жи Тальбах уже был новый жилец, занявший комнату г-на Автономова. Серж на-сторожился, более никому не доверяя,  однако при виде этого господина всякое бес-покойство у него улетучилось. Некто Селюнин был толстым, одышливым старцем,  интересующимся лишь погодой и собственным пищеварением. Другие две  «мебилированные» комнаты пока пустовали, и Серж обосновался в одной из них.
      Ему очень хотелось повидать Окиянова, и, едва  стемнело, он отправился на Горо-ховую, где тот квартировал. К сожалению, Викентия он не застал, но оставил записку, возвещая о своём прибытии. Окиянов через день ему позвонил, жаловался на заня-тость, и обещал в будущем найтит минуту для  личной встречи.
То, что Серж навсегда распрощался с гимназией, не бвло тайной для г-жи Тальбах. Увидев воспитанника во взрослой одежде и найдя, что со спины он выглядит весьма представительным юношей, она объявила, что рассчитывает на его помощь. Оказывается, г-жа Тальбах намеревалась уехать на всю зиму  к сыну, служившему в полку на юге, и  ждала только приезда Сержа, чтобы оставить квартиру на его поечение. Поначалу он растерялся, но, узнав, что ему будет положено содержание, а также представив полную свободу от всякой опеки, он согласился.
Г-жа Тальбах уехала в Сентябре, надавав Сержу тысячу наставлений, которые он даже не попытался запомнить. Его намерением было немедленно посетить  театр, оперетку и варьете, а вовсе не проверка счетов, которые станет представлять ему кухарка. К осуществлению задуманного  он тотчас и приступил, едва дождавшись отъезда г-жи Тальбах.
Поздним вечером  2-ого сентября он в первый и последний раз вышел из театра Суворина, не дождавшись конца спектакля: на его вкус оперетка была куда лучше драмы, и он решил  больше не тратить на театр времени. Не обнаружив поблизости свободного извозчика, он двинулся вдоль Фонтанки, надеясь анять кого-нибудь по дороге. Налюбовавшись весьма скоро дрожавшими в чёрной воде отражениями  огней и наскучив бороться с сырым ветром, он спешно обернулся на стук копыт и швуки приближавшейся коляски. К сожалению, она была занята: в ней сидели двое мужчин. Потеряв интерес, он уже отворачивался, когда извозчик окликнул его.
     - Эй, господин хороший, где тут Лештуков переулок?
     - Что? – не сразу понял Серж.
     Извозчик попытался придержать лошадь,  и один из седоков повторил его вопрос:
     - Где Лештуков переулок?
     Это был мужчина во цвете лет: повелительный тон,  самоуверенность в манерах. Серж терялся перед подобными господами, носившими холеные усы и элегантные крылатки, всем своим видом показывавшие, что  они – хозяева жизни. Второй седок, плечистый детина, прятал нос в воротник.
     - Да вот же он! – нарочито небрежно махнул рукой Серж в сторону Лештукова переулка и отвернулся.
Извозчик завернул коляску на мост, лошадиные копыта застучали по деревянному настилу. До ушей Сержа донёсся смех:  седоки оживлённо переговаривались о чём –то. Мнительному юное померещилось, что смеются над ним.
На следующий день после дождя Серж не выходил из дома.
     4-ого, прогуливаясь по Невскому в нарядной толпе, он  почему-то чувствовал себя никому не нужным и заброшенным: Окиянов давно не звонил и не звал встретиться, жилец Селюнин  не покидал своего дивана, и даже Ванька дворников куда-то запро-пастился.
     5-ого, проснувшись от стука в дверь и голоса горничной, звавшей к самовару, а также увидев за окном снова дождь, он подумал, что жизнь, даже в Петербурге, весьма скучная вещь.
- Получена ли газета? – по-хозяйски осведомился он, входя в столовую, где возле ки-певшего самовара уже восседал г-н Селюнин. Сказал он это нарочито громко, потому что противный старик , взяв газету первым, всегда бесцеремонно долго изучал её. 
     - Пришотцы, - кивнула горничная; это  была уже другая девушка, Нюра, толстая и неповоротливая. – Вчерась сызнова бомбу нашли, то ли в Тифлисе, то ли в Самаре, - сочла нужным добавит она.
     - В Харькове, - подал голос г-н Селюнин, швыряя Сержу газету.
     От Сержа не ускользнула небрежность, с которой это было сделано. Нахмурившись, он развернул газету  и углубился в чтение.
- Какие хорошие новости, - важно поделился он впечатлением. -  «Холера в Петербурге пошла на убыль,  случаю чего градоначальник отменил бесплатные обеды неимущим.» Любопытно, как это связано друг с другом?
     - А вы не любопытствуйте, молодой человек, - просипел Селюнин. – И не критикуйте начальство. .Не успеют, понимаешь, вырасти… еще молоко на губах не обсохло… и уже критикуют.
      Сделав вид, что не слышит, Серж продолжал:
     - Спущен на воду английский крейсер «Голиаф», длиной 555 футов. Это сколько? Зачем им такой? Никак милорды собираются воевать? Не втянули бы и нас.
     - Вас, молодой человек, это не должно касаться. Ваше дело – ликвидация «хвостов» по  древним языкам, как сказала ваша многоуважаемая   тётя.
   Противостоять г-ну Селюнину можно было только не замечая его наскоков, и  Серж продолжал:
     - Государь император с августейшим семейством отдыхает в Ливадии. В «Аквариу-ме» нынче дают оперетку «Тайны гарема» с мадмуазель Бурелли в роли главной же-ны. Интересно, прекратится ли к вечеру дождь?
     Тут он примолк, потому что его внимание  привлёк заголовок «Убийство в Лештуко-ве переулке». В заметке значилось: «Вчера, 4-ого октября, во втором часу дня, в доме № 80\2, что на углу набережной реки Фонтанки и Лештукова переулка,  в квартире дворянки г-жи Котович обнаружен изуродованный труп неизвестного мужчины. По-именованная г-жа Котович недавно сдала квартиру некоему Фёдорову, а сама пере-ехала на другую квартиру, оставив для услуг квартиранту свою прислугу Дарью. 2-ого октября в двенадцатом часу ночи Фёдоров явился на квартиру в сопровождении дру-гого лица, попросив Дарью на следующий день утром  съездить в Павловск, где на вокзале спросить его вещи, что Дарья и сделала.Не найдя вещи в указанном месте, она вернулась обратно вечером 3-его октября, но, найдя квартиру запертой, переночевала у дворника, а наутро снова принялась звонить и стучать, и лишь пополудни дала знать полиции, чинами коей и обнаружен убитый. Производится дознание.»
     Вечером 2-ого октября Серж проходил по набережной Фонтанки, и какиеп-то люди из коляски спрашивали у него, где Лештуков переулок.
     - Я их видел! – понял он. – Я видел и убийцу, и жертву!

Г-ЖА КОТОВИЧ
Торопливо позавтракав, Серж бросился на поиски Окиянова.  В Управлении  Петер-бургской сыскной полиции, куда он поспешил, было полно репортёров. Все только и говорили  про убийство в Лештукове переулке: столь изуверское преступление в горо-де случалось  нечасто. От них  Серж узнал, что дело поручено двум сыщикам – Мель-хиорову и Окиянову. Они уехали в больницу производить осмотр тела убитого, но должны были вскоре вернуться, так что оставалось лишь дождаться  них.
Наконец, сыщики явились, вызвав переполох репортёров. Окиянов, рыжий как анг-лийский сеттер и яростно веснущатый несмотря на   слякотный петербургский октябрь, в сопровождении Мельхиорова, которого Серж е очень жаловал.
     - Скверное убийство, - объявил кинувшейся к нему пишущей братии Окиянов. – Такого мы в столице ещё не имели.
    Он хотел уже проследовать  в кабинет за скрывшимся Мельхиоровым, но тут заме-тил устремившегося с нему Сержа и отмахнулся от  юноши со словами:
     - Некогда, братец. Сам видишь, что делается.
    - Я могу дать показания! – взволнованно сообщил Серж.
    Хмыкнув, Окиянов кивнул ему следовать  за собой, Репортёры почтительно рассту-пились, давая им дорогу.
     В служебном кабинете Серж поведал сыщикам, как 2-ого октября около полуночи он указал двоим неизвестным, ехавшим в коляске, Лештуков переулок.
     - И это всё, что вы имеете сказать? – выслушав его, холодно осведомился Мельхиоров.
     - Я видел убийцу и  жертву, и могу  их  описать, - обиделся Серж.
     - Откуда вы знаете, что то были убийца и жертва?
     - Погоди, остановил напарника  Окиянов. -Давай выслушаем юношу, -Валяй, - под-мигнул он Сержу..
   -  В коляске было  два господина… Один вальяжный такой, барственный, с усами…
     - С пшеничными? – не удержался от усмешки Окиянов.
    - Нет, с чёрными, - обиделся Серж.  – Другого я плохо разглядел в темноте: он прятал нос в воротник.
    - Михаил, похоже на правду, - задумался  Окиянов. –По показаниям прислуги, квар-тирант Федоров приехал около полуночи  в сопровождении приятеля… Серж, никак ты и в самом деле видел тех, кто нам нужен. Постарайся  подробно нам живописать их внешность.
    Серж в затруднении замолчал. Он помнил всё: и чёрную воду Фонтанки, и сырой ветер, и даже то, как цокали лошадиные копыта, сначала по камню, потом по доскам, и двух седоков в коляске, и кучера, но не мог подыскать нужных слов.
    - Ну что же ты молчишь, братец? – разочаровался Окиянов.
     - Я  расскажу! Вот посижу и расскажу, - смутился Серж.
     - Садись и вспоминай, - распорядился Окиянов. – Кстати, рядом перо и бумага: можешь записать свои воспоминания.
Несколько раздосадованный Серж уселся в углу, а сыщики принялись вполголоса об-суждать  дело.
     - Для меня бесспорно, - говорил Мельхиоров, - что мы имеем дело с актом мести. В последнее время участились случаи расправы экстремистов-революционеров со своими сообщниками. Вспомни недавнее дело Лошаковой.
     - Зачем же так страшно уродовать тело?
    - Возможно, это ритуальное убийство.  Масоны или сатанисты.
     - А ну тебя! Только этого нам не хватало.
     Они принялись строить  всевозможные предположения.   
- Я вспомнил, -внезапно объявил Серж . – Могу  описать внешность виденных мной людей, ехавших в Лештуков переулок. Обоим уже лет по тридцать, не меньше. Оба крупные, широкоплечие, одинакового  сложения. Похожи на богатых бездельников, не знающих, куда девать деньги. Ехали со стороны Сенной. Да, в ногах у них стояла большая корзина.
     - Корзина, говоришь?
     - Да, плетёная. С крышкой.
     Сыщики переглянулись.
     - А ну, а ну, рассказывай подробней, - оживился Мельхиоров.
    Большую плетёную корзину оба видели сегодня утром в квартире, где был обнару-жен труп.  Но как они не подгоняли Сержа, тому нечего было добавить к сказанному.
     - Викентий, что, если труп был привезён в корзине? – азартно предположил Мель-хиоров.
     - Вздор, - отозвался напарник. – Я спрашивал про корзину: прислуга доставала отту-да подушку и одеяло. Убийство произошло в квартире. Ты разве забыл, сколько кро-ви?
     - Да, точно, - поёжился Мельхиоров. – Настоящая комната ужасов.
     - Викентий Иванович, - попросил Серж, - расскажите, как выглядит убитый, и я, мо-жет, вспомню..
    - Эх, братец, - поморщился тот, - Этого не расскажешь. Лица у него нет. Щёки, нос, губы, - всё срезано. А по виду мужчина лет тридцати, нормального сложения, с нера-бочими руками. На груди тр  колотых раны, но смерть наступила от того, что спящему, ему перерезали бритвой горло.
     - Ну и зверюга там  поработал, - поморщился Мельхиоров. – Меня и то стошнило.
     - А какого  цвета волосы?
     - Голова скальпирована. Читал про индейцев у Фенимора Купера?
     - Послушай, Викентий, какой сюжет пришёл мне в голову, - заговорил Мельхиоров. -  Ты помнишь, как прислуга всё время называла квартиру несчастливой?  Оказывается, за несколько месяцев перед тем в ней жила какая-то девица, которая повесилась. Девицы, как известно, вешаются от несчастной любви. Что, если  неведомый мститель привозит злодея-соблазнителя  в квартиру, де покончила с собой брошенная им девушка, и казнит его? Каково? Надо разузнать поподробнее  об этой неведомой девице, и тогда мы найдём преступника.
     - Сначала  разыщем извозчика, вёзшего ночью второго октября  двух мужчин в Лештуков переулок, - решительно возразил Окиянов. – А ты, Серж, изо всех сил вспоминай. Может, сообщишь ещё какую-нибудь подробность.
    Серж был бы рад, да ничего не получалось: он рассказал всё, что мог.
    - Какое, по крайней  мере, было у тех господ настроение?  Сердитое, спокойное?
    - Весёлое, хорошее настроение. Они оживлённо разговаривали между собой и громко смеялись.
     Сыщики поглядели на его – Окиянов с недоумением, Мельхиоров – подозрительно.
Помомо Сержа загадочных постояльцев Лештукова переулка видели ещё двое: владелица квартиры г-жа Котович и её прислуга Марфа. Описание одного из постояльцев  получилось довольно полным: Фёдоров Степан Адриянович (при найме комнаты он показывал хозяйке паспорт), высокий брюнет тридцати с небольшим годов, с приятным лицом  и хорошими манерами; по одежде и по речам из благородных. Зато второго, того, что прятал нос в воротник, хорошо разглядеть могла одна Марфа, но видела она его спросонья, недолго, и портрет вышел смутен: одного возраста, роста и сложения с Фёдоровым.
Поведение хозяйки, не удосужившейся отнести паспорт жильца в полицию,, но, по получении денег, тут же съехавшей на другую квартиру , вызывало если не подозрение, то осуждение. Да и прислуга её Марфа  удостоилась негодования  сыщиков. Впустив ночью незнакомых постояльцев, она по меньшей мере полчаса делала им постели, присутствовала при их разговоре, но упрямо утверждала, , что никого не разглядела, а о чём они говорили между собой, не поняла. Затем благополучно проспав ночь, когда по соседству за стеной резали человека, она утром спокойно покинула квартиру и  укатила в Павловск, как ей было велено. Что касается дворника, он показал, будто видел утром  незнакомого человека со свёртком, шмыгнувшего мимо него в подворотню, но описать его также был не в состоянии.
     Осмотр одежды убитого мало что дал. Модная пиджачная пара тёмно-серого цвета, нова, почти не ношеная, франтоватое пальто с пелериной, котелок; бельё среднего качества; довольно поношенные, дешёвые ботинки. Все метки с белья и костюма были тщательно спороты.
     Услыхав про пелерину, Серж  сразу догадался, что убитым был  господин, спраши-вавший у него про Лештуков переулок, - но сыщики пока не хотели его слушать.
- И в швах под подкладом смотрели? – полюбопытствовала горничная, когда вечером за столом Серж живописал, как провёл день и что видел. Юноша памятливый, Серж счёл нужным сказать Окиянову про швы, не уточняя, правда, как ему пришла в голову  такая мысль.
     Когда подкладку тёмно-серого костюма отпороли, в шве неожиданно обнаружилась тряпица с буквами , написанными чернильным карандашом, «Маг. Жак».
     - У следствия наконец появилась нить? – горделиво осведомился Серж.
     Мельхиоров глянул на него насмешливо:
     - Дело за малым: определить, где находится этот магазин Жак. Я о таком не слыхи-вал. Займись-ка  его поисками , малец.
     Серж с готовностью кивнул: это было самое настоящее рабочее задание, с которым он сможет блестяще справиться, достаточно одеться франтом и пройтись по модным магазинам. Впрочем, Окиянов отнёсся к затее довольно равнодушно, сказав:
     - Меня  больше вот что занимает: почему убитый, купив себе дорогой костюм, не озаботился  такими же ботинками. Коль скоро у его нашлись деньги на костюм,  почему он не купил себе  и обувь.
     Серж прекрасно знал, почему: у человека попросту не хватило денег сразу на то и другое. А , может, привычка. При этом он покосился на свои ботинки, нечищеные и не новые. Это была любимая разношенная пара; все прочие, купленные для него недавно  г-жой Тальбах в модной лавке, жали и натирали ноги.  Он уже хотел высказать свои соображения вслух, но тут Мельхиоров бесцеремонно попросил его  исчезнуть. Огорчённый Серж обернулся к Окиянову:
     - Викентий Иванович, нельзя ли мне поприсутствовать при допросах свидетелей? Ведь я тоже свидетель, и вы сможете  провести, например, очную ставку.
     При этом он скорчил такую умильную, просительную рожу, что Окиянов махнул ру-кой:
     - Да  оставайся, если так хочется.. Чаю нам принесёшь.
Первой в тот день допрашивали квартирохозяйку. Г-жа Котович была моложавой да-мой с пышной грудью, прикрытой чёрным кружевом, со множеством колец на пухлых пальчиках.
     - Вдова надворного советника Марина Евгеньевна Котович, сорок лет, вероиспове-дание православное, - зачитал секретарь.
     Допрос вёл Мельхиоров.
    - Госпожа Котович, прошу по порядку рассказать всё, что вы знаете о деле.
     - Но я уже всё рассказала вашему напарнику, - указав глазами а Окиянова, пропи-щала дама.
     - Повторите всё сначала. Это нужно для протокола.
     -  Мне было никак не сдать ставшую мне не нужной квартиру : на мою беду  одна жиличка вздумала там повеситься.
     - Расскажите про неё.
     - Да что рассказывать?  Гулящая она была, как мне сказали в полиции. Я сразу же попросила е1 съехать, а она взяла и повесилась мне назло. Вот нынче жильцы пошли, один другого  стоит!  Они вешаются и режут людей, а хозяева  страдают. Из-за этой скверной истории  никто больше не хотел снимать ьмою квартиру. Поэтому я очень обрадовалась, когда появился господин Фёдоров  и нанял мою квартиру. Не думайте, я ничего от него не утаила, но он засмеялся и сказал, что не суеверен.
     - Каким образом Фёдоров узнал, что вы сдаёте квартиру?
    -  У дворника в окне был вывешен билетик.
     - А почему вы сами ешили съехать с квартиры?
     - Потому что… Потому что… - Дама умолкла.
      Окиянов пришёл ей на помощь, пояснив:
     - Мадам  сняла для себя новую квартиру на Бронницкой, а поскольку деньги за старую квартиру были уплачены ею вперёд, решила их вернуть, сдав квартиру от своего имени  другому лицу.
     - И всё-таки почему вы  сняли новую квартиру?
    - Потому что… Потому что… - Дама снова умолкла.
    - Мадам боялась привидений, - опять пояснил Окиянов.
     - Привидения не по части сыскной полиции, - хихикнул Мельхиоров..  Теперь, гос-пожа Котович , расскажите как можно подробнее о своей встрече с Фёдоровым.
     - Очень приличный господин, - запищала дама. – У него в портмоне была целая пачка денег.
     Сыщики насторожились. Серж заёрзал в своём углу: его догадки блестяще под-тверждались. Убитый получил большую сумму денег, купил себе костюм, а  сменить обувь попросту не успел. Его угрюмый спутник, зная о деньгах, убил и ограбил несча-стного: ведь никаких денег  в комнате убитого обнаружено не было.
- Ещё раз с самого начала, - попросил Мельхиоров. -  Итак, двадцать восьмого сентяб-ря прислуга доложила вам  о приходе посетителя….
    - - Дело было вечером. Я приняла его в гост иной. На мне был розовый пеньюар с опушкой из пёрышек…
    - Про пеньюар не надо. Сразу к делу.
     -  Не скрою, он меня очаровал. В нём была особая привлекательность, которую способна оценить только женщина. В его манерах чувствовался светский человек, привыкший жить широко, сорить  деньгами…
    - Викентий, слышишь? Может быть, игрок?
    - Ага! – не выдержал Серж, однако Мельхиоров так грозно взглянул в его сторону, что он съёжился. Догадка подтверждалась: погибший был  азартным игроком; сначала всё просадил в карты, потом много выиграл, начал принаряжаться, - и тут его убили и ограбили.
     Между тем дама продолжала:
    - Я честно предупредила господина Фёдорова, что у квартиры дурная слава, однако он ответил, что сам жить здесь не собирается, а снимает квартиру под контору; оста-ваться  же ночевать здесь иногда  станет клерк.. Мне было всё равно. Мы договори-лись, что он займёт квартиру в начале октября. Я дала ему ключи, а он сразу же заплатил мне за месяц вперёд семьдесят пять рублей. Мне же самой квартира обходится в пятьдесят, так что, сами понимаете, прямая выгода.  Судя по всему, денег ему ничуть не было жалко. У него в кошельке их было полно.
     - Госпожа Котович, - подал голос Окиянов,  - вы хорошо рассмотрели Фёдорова, да-же очаровались им. Вы продолжаете решительно отказываться опознать его в убитом?
     - Господа, как я могу… - в ужасе залепетала дама, припомнив, очевидно, виденное в больничном морге, куда её уже возили для опознания. -  Рост, фигура, да. Но лицо!... Вы же знаете, что там осталось вместо лица. Больше мне нечего добавить. Надеюсь, я свободна?
    - Минуту, - коварно усмехнулся Мельхиоров. – А теперь расскажите нам, что за лю-ди, стараясь быть неузнанными, посещают вас в вечерние часы?
     - Это дворник вам доложил? – ахнула дама. – Я давно догадалась, что он за мной шпионит. Ах, как трудна жизнь одинокой женщины, если она молода и привлекатель-на…
     - И всё же?..
    -  Полагаю, мои личные дела никого не касаются.
    - Касаются. Вы действительно  впервые увидели Фёдорова? Раньше вы не были с ним знакомы?
    - Вы не верите мне?  О, в таком случае спросите у дворника: он хорошо осведомлён о всех моих посетителях.
    Дама обиделась. Мельхиоров упрямо продолжал допрашивать Котович, хотя всё яснее становилось, что он понапрасну теряет время:  перед ним была всего лишь ста-реющая кокотка, прижимистая и оборотистая,  но к преступлению имевшая косвенное отношение.  Окиянов начинал тяготиться  затянувшимся допросом, но Серж слушал с удовольствием: когда-нибудь и он, став сыщиком, будет допрашивать свидетелей. Убийца – какой он? Монстр, чудовище с клыками, оборотень? Жертва безмолвствует, а кровавый  изувер разгуливает где-то  на свободе, сорит награбленными деньгами. Нет, они с Окяновым не успокоятся, пока не изловят его.
Наконец, госпожу Котович отпустили, взяв с неё подписку о невыезде. Дама ушла в слезах.
     - Я ей не верю ни полслова, - горячился Мельхиоров.  – Она призналась, что видела у Фёдорова  толстую пачку4 денег. Ночью приходит её сообщник. Они убивают и грабят Фёдорова. Возможна такая версия?
     - Если бы ты предположил, что госпожа Котович собиралась обольстить Фёдорова , для того чтобы воспользоваться его деньгами, я поверил бы охотнее.
     - Но чем тебе не нравится мой вариант?
     - Ты забыл, что Фёдоров  не сразу остался в квартире, а когда он приехал, причём не один, госпожи Котович уже не было дома.  В квартире была одна прислуга, Марфа. Вот давай и займёмся теперь ею.
     - В конце концов  Марфа могла проделать всё это и одна, без ведома хозяйки. Вспомни, она единственная утверждает, что с Фёдоровым был спутник.
      - И я утверждаю! – встрепенулся Серж.
     - А ты помалкивай, - велел Окиянов.
Прислуга госпожи Котович была бойкой, крепко сбитой женщиной в модном у нищих франтих плюшевом жакете.
      - Марфа Акимова, крестьянка Петербургской губернии, 36 лет, вероисповедания православного, - зачитал необходимые данные секретарь.
      - Так? – осведомился Мельхиоров.
     - Мне скрывать нечего, - отрезала она.
     - Это  говорят обычно те, кому есть, что скрывать. Вот ты женщина красивая и ещё молодая, - (Марфа хмыкнула) - скажи, есть у тебя сожитель?
     - Ещё чего! – возмущённо вскрикнула она. – Да спросите у хозяйки, у дворника, у соседей, видел кто, чтобы я с кем-нибудь путалась? Да я в глаза тому плюну, кто про меня такое скажет!
     - Значит, мы – девица, - забавлялся Мельхиоров.
    - Значит, так, - угрюмо потупилась она.
     - Довольна ли ты своей хозяйкой и работой?
     - Не жалуюсь.
     - А теперь расскажи по порядку всё, что знаешь.
      - А чего рассказывать? Я уже вчерась всё рассказала. И эти пристают, и те – газетчики. Ну, приехали двое. Я уже спала.
      - Погоди. Сначала, 28-ого сентября ты провела к хозяйке незнакомого человека – нанимателя квартиры.
     - С усами.
     - Это всё, что ты запомнила?
      - У меня  плита топилась.
      - Пойдём дальше. Второго октября ты ждала нового жильца, как было условлено; потом , не дождавшись, легла спать. И вдруг позвонили.
     - Ну да. Звонок-то у меня прямо над головой.
     - Который был час?
     - Да полночь, говорю вам. Нигде огни не горели.
     - Как же ты открыла дверь среди ночи незнакомым мужчинам?
     - А один меня по имени окликнул и назвался Фёдоровым.
     - Ты одна была в квартире?
     - Ну да.
     - И привидений не боялась?
      - Ещё чего? Брехня всё это.
     - Ну ладно. Дальше.
     - Ну, постелила я им и ушла к себе.
      - Погоди. Значит, их  было двое?
     - Ну да.
     - Один – господин Фёдоров: а кто другой?
      - Один был барин, а другой так – стюдент    
      - Постой, - встрепенулся Окиянов. – Ты, голубушка, раньше мне ничего поо барина и студента не говорила.
     - А меня не спрашивали.
     - Фёдоров кто – барин или студент? – попросил уточнить Мельхиоров.
     - Чего не знаю, того не знаю. Барин был с усами, а стюдент – брунет.
      - Можешь ты их описать?
     - Да не разглядывала я, спать хотела.
    - Хозяйка твоя говорит, что Фёдоров – брюнет.
     - А я почём знаю?
     - Почему ты решила, что один из них студент? На нём шинель была?
     - Вовсе нет. Пальтецо. Но меня не обманешь: много я ихнего брата перевидала.
     - А с усами, по-твоему, барин?
     -  И этих знаю.
    - Которого же ты к хозяйке водила?
     - Упомнишь их всех.
    -  Ну, рассказывай, что помнишь.
     - Я им стала стелить. В корзине-то, что они принесли, подушки были и одеяла. Од-ному, значит, на кровати, другому – на диване.
     - А они где в это время находились?
    - В комнате, конечно. Другие-то комнаты у хозяйки заперты. Вестимо, там мебель  хорошая.
     - Они о чём-нибудь разговаривали?
     - Не молчали.
      - О чём шла речь?
     - Сказать не скажу: вроде, по-нашему, а слова-то всё непонятные. Но хорошо разго-варивали, весело. Видать, приятели.
     - Уж это, конечно, видать. Послушай, Марфа, ведь ты неглупа и в городе не первый год живёшь, пообтёрлась. Неужели ты не можешь припомнить, о чём они говорили?
     - Да я была спросонья, еле кофту на себя натянула. Вот когда постели справила и собралась  уходить, барин дал мне пять рублей и велел поутру съездить в Павловск: он там на вокзале вещи оставил у швейцара, так приказал забрать их и сюда привезти.
     - А как спросить-то велел? Чьи, мол, вещи?
     - А никак. Велел к швейцару подойти и сказать, что я с Фонтанки за бариновыми вещами.
     - Барин – это с усами?
     - Ну да.
     - Стало быть, студент – без усов?
     - Конечно.
    -  Который же убит?
     - А не знаю я.
     Мельхиоров начинал  злиться, и тогда инициативу решил перехватить Окиянов.
     - Рассказывай дальше по порядку, Марфуша.
     - Ну, я встала до свету…
     - Погоди. Как спала-то? Ночью ничего не слыхала? Не вздорили квартиранты, не ругались?
     - У меня сон крепкий.
    - Ведь человека рядом резали,
     - Вестимо, не свинью. Да кухня-то в одном конце коридора, а жильцы спали в дру-гом.
    - Что дальше?
    - Встала до свету и отправилась на вокзал. Уходила чёрным ходом: так барин велел. Вернулась, дёрг, а дверь на крюке. Я в парадную. И там заперто.
     - Не спеши. Как ты добиралась до вокзала?
    - А пешком.
     - Это ведь не близко
    - Нешто на извозчика тратиться?
    - Что ты делала в Павловске?
     - Разыскала швейцара. Давай вещи , говорю. А он бубнит одно: знать не знаю, никаких вещей нет. Поругалась я с ним. Хвать – а обратный поезд только вечером . Так и проваландалась в Павловске цельный день.
Наконец  Марфу  Акимову отпустили, также взяв подписку о невыезде.
     - Я не верю ей, - объявил  Мельхиоров. – Уж очень бойкая.
    - Ну да, по-твоему среди ночи пришёл её сожитель, и они прирезали  одного  жиль-ца. Непонятно, куда в таком случае делся второй?
     - Они могли его отпустить,  взяв в долю.
Серж, не вслушиваясь в разговор, удивлённо обдумывал слова Марфы о том, что  ночные гости разговаривали между собой весело и хорошо. Они и в коляске ночью на Фонтанке  весело болтали и смеялись. Выходит, тот, кто вскоре стал жертвой, ничуть не подозревал, что беседует со своим убийцей? И, значит, убийца был воистину хладнокровным негодяем.
Последним из допрашиваемых был дворник Влас Сидоров. Он так подобострастно заглядывал в лица чиновников,  и с такой готовностью поддакивал каждому слову, что сыщики потеряли  всякую надежду услышать от него что-нибудь путное. Дворник подтвердил, что выпустил Марфу  3-его октября в седьмом часу утра, а часа через два, когда подворотня была уже отперта, увидел незнакомого человека с большим  свёртком , - но дом велик, к жильцам часто приходят гости, иные ночуют ; рассматривать  незнакомца о не стал. Человек как человек, одет обычно, в пальто и кепочку. Были ли у него усы? Нет, усов не было Какие усы у прощелыги?  Подтверждал дворник и то, что с 3-его на 4-ое Марфа ночевала у него, так как не могла попасть в запертую квартиру, и с гордостью рассказывал, как первым заподозрил неладное и велел глупой бабе идти в участок. В настоящее время квартира Котович была опечатана полицией; ключи находились у Власа.
Сыщики собрались посетить Сенную, со стороны которой приехали в Лештуков пере-улок незнакомцы. Сержу было сказано, чтобы он отправлялся восвояси, и он решил поискать магазин Жак. Пройдя  весь Невский и заглянув в попадавшиеся на пути модные магазины, он так ничего и не узнал: о подобном магазине в столице никто не слыхал.
Наутро он узнал от Окиянова, что опрос дворников в районе Сенной площади не давал пока результатов: 2-ого октября ночью никто не съезжал с квартиры с  бельевой корзиной впридачу. Не отыскали и извозчика, привёзшего двух седоков в Лештуков переулок. Из адресного стола сообщили, что Фёдорв Степан Адриянович  в столице не прописан. Все поиски упирались в глухую стену.

ГАДАНЬЕ НА КОФЕЙНОЙ ГУЩЕ
Городские газеты  на все лады расписывали подробности ужасного преступления, со-вершённого  в Лештукове переулке, и быстро добились того, что вскоре в  Петербурге не осталось человека, который бы о нём не знал. Газетчики вовсю старались довести читателей до истерического состояния, и  хотя полиция пока не могла сообщить ниче-го нового, фантазия пишущей братии не знала границ. Всех заткнул за пояс «Петер-бургский листок», выйдя с огромным заголовком  «Убийца пойман». Газету расхватали за считанные минуты. Забегая вперёд, надо признать, что сенсация родилась не на пустом месте, и репортёр не был вовсе бессовестным лгунишкой. На вишерском вокзале бдительный будочник заприметил пассажира с большой бельевой корзиной, тут же решил, что это и есть убийца,  схватил его и вместе с корзиной отвёл в участок. Безвинный бедняга, ехавший к сестре погостить в Бологое, проведя ночь под замком, был выпущен на свободу с пострадавшей от досмотра корзиной.
Благодаря этой публикации перед зданием  сыскной полиции с утра толпилось не меньше народу, чем на Театральной площади, когда пела Анастасия Вяльцева. Глядя из окна на взволнованные группы людей, собравшихся здесь в надежде хоть краеш-ком глаза  увидеть озверевшего маньяка, пойманного доблестным вишерским будочником,  Мельхиоров рвал и метал, кляня газетчиков. Окиянов, по натуре более добродушный, снисходительно пожимал плечами:
     - А чего  ты ожидал? У нас свобода слова.
     Расследование не двигалось, начальству сыщикам нечего было доложить. Ни один Степан  Андриянович Фёдоров не был прописан в столице , ни один дворник е заявлял о человеке с корзиной, съезжавшем с квартиры 2-ого октября, никто не слыхивал о магазине Жак, - одним словом, следствие топталось на месте.
Подобно множеству взвинченных газетными сообщениями обывателей,  в квартире Сержа взволнованно обсуждали подробности  взволновавшего  Петербург дела.
     - Террористы, их работа, - уверенно твердил г-н Селюнин.
     - Ничего эти сыщики не разгадают, - высказывала своё мнение и прислуга. – Сходили бы к гадалке.  Вон на Кирочной, где я до госпожи Тальбах работала,  одна ясновидящая  афишку к своей двери приклеила «Нахожу украденное».
Серж смеха ради сказал Окиянову про гадалку.
     - А что? Попробовать, разве? – склонил тот набок рыжую голову.
    -  Тебя засмеют, - хихикнул Мельхиоров, уже смирившийся с постоянным присутст-вием возле них Сержа.
     - Веришь ли, я в таком отупении , что мне совершенно необходима прогулка на свежем воздухе.
     - Прогуляйся, братец, если есть  такая потребность: всё равно, здесь пока делать нечего.
Серж и Окиянов вдвоём вышли на улицу. Они и в самом деле решили посетить гадалку. Дорогой  они заглянули в пару магазинчиков, торговавших одеждой и не примеченных ранее Сержем:  о магазине Жак никто нигде не слыхивал.
Широкая, с ковровой дорожкой лестница; солидная двухстворчатая дверь, обитая чёрной кожей; медная табличка с нерусской фамилией  и пониже объявление  «Строго научное предсказание прошлого, настоящего и будущего по кофейной гуще, поиски краденого». 
     Их приняла пожилая дама вполне почтенной наружности. Никакой цыганской шали  либо восточного тюрбана, никаких чёрных кошек;  и обстановка была самая заурядная, хотя и добротная.
    - Что бы ни привело вас сюда, молодые люди, - улыбнулась  гадалка, - вы пришли по правильному адресу.  Если сердечные дела, - это карты таро; если поиск краденого , станем варить кофе.
      - Ни то , ни это, - улыбнулся в свою очередь Окиянов. -  Мы хотим заглянуть в про-шлое. Мой юный спутник видел на днях  двух  людей, лица которых  не запомнил.  Можно ли вернуть  его в прошлое, чтобы он  как следует разглядел их лица?
     - Ух ты, - подумал Серж, -  вот было бы здорово…
     Гадалка задумалась:
     - Трудно, но возможно.  Это будет стоить вам дороже обычного гадания. Два лица, вы говорите? Чётное количество предметов увеличивает  стоимость сеанса в два раза.
     - Тогда пусть вспомнит три  лица: там был ещё и извозчик.
     Они немного поспорили об  оплате.
- Я дам вам порошок, - таинственно сказала гадалка. – Перед сном проглотите его и запейте красным вином. Лечь надо на левый бок и рядом положить портрет герман-ского императора Вильгельма. Молодой человек, вы увидите во все всех, кого захоти-те, и позднее придёте меня благодарить.
     - Надеюсь, это не морфий? – подозрительно  осведомился Окиянов.
     -  Рецептура известна только моему учителю Бадмаеву.
     По лицу Окиянова, выразившему почтение, Серж догадался, что ему предстоит глотать какой-то противный порошок, и недовольно осведомился:
     - А к гипнозу прибегнуть нельзя?
     - Гипноз может быть опасен юноше для здоровья. Если хотите , можем раскинуть карты…
    - Викентий Иванович, а?
     Окиянову  не хотелось тратиться ещё и на карты, однако спорить с Сержем он не стал.
Они уселись возле круглого столика, и гадалка достала карточную колоду.
    -  На кого станем гадать?
     - Загадаем не на себя, -  предложил Окиянов, - а на двух человек, имена которых останутся в тайне. Так можно?
    - Вполне, - важно  кивнула гадалка. – Но вразбивку на каждого, и плата по отдельности.
     Поняв, что нынче его кошелёк сильно отощает, Окиянов, кисло кивнув, велел Сер-жу:
     - Задумай на того, что с усами.
     Взволнованный Серж,  старательно припомнив  ночь на Фонтанке  и двух проезжих господ  в коляске, уставился на гадалку, - вернее, на большое родимое пятно у неё не щеке.
     - Не смотрит  так на меня, молодой человек, - лукаво хихикнула она, разбрасывая карты. – Сейчас я нехороша собой. Однако тридцать лет назад я была красавицей, и офицеры стрелялись из-за меня.
     Серж не поверил. Гадалка же, всмотревшись в карты, внезапно резко положила ко-лоду на стол:
     - Разве можно гадать на мёртвого ?  Этого человека нет в живых.
     Серж содрогнулся. Окиянов, кажется, тоже заволновался:
    - Кто его убил? Назовите имя убийцы.
     - Убийцы? – опасливо переспросила гадалка. – Но карты не называют имён и фамилий. – Вдруг, смешав карты, она откинулась на спинку стула. – Это дама бубен.
     - Какая ещё дама? – опешил Окиянов.
     - Молодая красавица, бешеная страсть, казённые хлопоты, - уверенно пояснила гадалка.
     - Понял? – подтолкнул Сержа Окиянову. -  Соперничество  из-за дамы, месть  или устранение соперника. Вполне возможный вариант.
     - А можно ещё на одного человека загадать? – алчно осведомился Серж.Он думал о втором ездоке, том, что прятал нос в воротник.
     Гадалка снова разложила колоду, но, едва глянув, в сердцах швырнула карты на стол и встала:
     - Больше я вам не гадаю. Этот человек тоже мёртв.
     - Как так? – опешил Серж. - Этого-то кто укокошил?
     Тут уж и Окиянов, не выдержав, взмолился:
     - Ну загляните ещё разок в карты, дражайшая вы моя!...
     Опасливо покосившись на карты, гадалка  нехотя сообщила:
     - Дама бубен.
     - Какая ещё дама? Вы смеётесь над нами?
     - Молодые люди, - с достоинством  произнесла гадалка, -  Если бы я хотела посме-яться или обмануть вас, то сказала бы, что злодей – трефовый король. Он тоже близко. Но вот же она – дама бубен!
    - Имя бы хотелось… Ну, хоть инициалы!
     Гадалка ничего не ответила.
- Что  ещё за дама бубен? – возмутился Мельхиоров, когда приятели доложили ему  о своих похождениях на Кирочной улице.
     - А почему бы и нет? – разгорячился Окиянов. -  В деле вполне могут быть замешаны ещё какие-то лица, помимо тех двух. Представь: двое мужчин и молодая женщина. Что их связывало, нам неведомо. Зато известен результат: чудовищное убийство. А перед тем самоубийство…
     Мельхиоров пренебрежительно отмахнулся:
     - Если ты намекаешь на ту несчастную, что покончила с собой в квартире Котович, то успокойся. Она служила в модной лавке  и систематически обкрадывала хозяина; ей грозила тюрьма. Я это выяснил, пока вы  занимались гаданием. А тебе, Бибиков, - обратился он к Сержу, - отправлена повесточка: нашёлся извозчик, вёзший в Лештуков переулок Фёдорова со спутником и корзиной; так что завтра прошу пожаловать в Управление для очной ставки.
     Обрадованный новостью Серж готов был вообще не уходить из кабинета до утра, заночевав тут же.
Допрос извозчика происходил келейно: посторонних не было. Перед сыщиками  предстал затёрханный мужичонко  с  красным лицом. Агенты  не обнаружили сразу  него по той простой причине,  что накануне он был в стельку пьян. Извозчик сообщил, что поздно вечером 2-ого октября он, Михайло Гаврилов, доставил в Лештуков пере-улок двух господ с большой корзиной, которые ему хорошо заплатили. Взял он их на Сенной площади, возле чайной «Золотой крендель». Лиц в темноте не разглядел; к тому же оба были в шапках, с поднятыми воротниками. Всю дорогу седоки весло раз-говаривали между собой и часто смеялись; о чём шла речь, он не слыхал.
     - Узнаёшь извозчика? – спросили Сержа.
     - Как я его узнаю? – удивился тот. – Я на него не смотрел.
     - У энтого молодчика мы дорогу спрашивали, - вдруг объявил извозчик. – Я ишшо подумал: ишь вырядился, сопляк, будто взрослый, и на меня заорал: Раззява!
     - Да я тебе слова не сказал, - опешил Серж.
    - Не препираться! – прикрикнул Мельхиоров. – Припомни, Гаврилов, как выглядели твои седоки.
     - Не, - затряс тот головой. –Темно было.
     - Который тебя нанимал?
     - Усатый. Барин, - оживился извозчик. – А другой пожиже.
    -  Как это пожиже, злодей? Пьёшь много, как я погляжу.
     - Пью, - покорно согласился тот. – И баба то же говорит. Да вы ей е верьте, она всё выдумывает.
     - Зато твой красный нос ничего  не выдумывает. Говоришь, один – барин, а другой – нет?
     - Пожиже, - согласился извозчик.
     - Что значит пожиже? Другой – не барин?
     - И другой – барин. Да пожиже, - Извозчик в затруднении помолчал, но так и не придумал другого слова. Желая чем-нибудь порадовать сыщиков, припомнил своё впечатление от корзины. – А как стал я корзину-то снимать, гляжу, чижолая. Не иначе, они в ней и везли  мертвяка. А, может, не везли. Но чижолая.
     Мельхиоров издал глухое рычанье.Окиянов, кинув на него предупреждающий взгляд, вкрадчиво осведомился у извозчика:
     - На Сенной, говоришь, сажал?
     - Сказано, возле «Золотого кренделя». Взял я их, значит, свернул на Апраксин и по-катил до Фонтанки. А тут малость в темноте заблудились.
Извозчика  направили в Обуховскую больницу, чтобы взглянул на труп.
     - Итак? – уселся верхом на стул Окиянов.
     - У нас до сих пор нет хоть сколько-нибудь сносного описания  спутника Фёдорова, - подосадовал Мельхиоров. – Фёдорв – усат, приятной наружности, общителен, хорошо одет, пи деньгах. Его спутник – «пожиже»! Вот всё, что мы о нём знаем.
      - Он, по словам кухарки,» стюдент», - напомнил Окиянов.
     - Вот именно, по словам кухарки. Кроме того, одного роста и сложения с Фёдоро-вым , что ещё более усложняет нашу задачу. Кто убит? Фёдоров или «стюдент»? Чьё тело находится в Обуховке?
     - Возможно, живы оба. Вспомни про «чижолую» корзину.
    - Да, но прислуга Котович утверждает, что вынимала  из этой корзины подушки и одеяла.
     - Тогда почему же она показалась извозчику «чижолой»?
    - А ты видел мужика? Такому хлюпику и  подушка тяжёлой покажется.  Знаешь, что? Свози-ка  господина Бибикова  в Обуховку: пусть полюбуется на тело. Может, признает в нём Фёдорва или студента. А я ещё аз осмотрю место преступления.
     Сержу очень не хотелось ехать в Обуховку, да и Окиянов , кажется, не горел жела-нием  лишний раз любоваться на искромсанные останки человека. Им повезло: сыщиков потребовал к себе Филиппов – начальник  Петербургского сыска.
- Ко мне приходят, требуют информации, - гудел Филиппов, сидя за начальственным столом. -  Поднеси им  убийцу на блюдечке, причём немедленно.  Наставляют, сове-туют, подсказывают. Упрекают в медлительности.  А я говорю непрошенным Пинкер-тонам: если моим мальчикам вздумается сейчас пострелять из рогатки в воробьёв, я и это стерплю, ибо знаю: так нужно для дела. Как видите, я вас защищаю от наскоков.  Итак, что новенького, господа?
     Он знал: будь новенькое, ему бы немедленно доложили. Но и они знали, что он не мог не спросить, - вернее, не потребовать новостей в порученном им расследовании.
- Поймайте мне мерзавца как можно скорей, - внезапно сделавшись строгим, потре-бовал начальник. – Уже запахло скандалом. Мне только что сообщили, что депутат Пуришкевич  произнёс в Думе речь,  в котором упомянул убийство в Лештукове пере-улке. Он  назвал это преступление делом рук террористов, желающих напугать обыва-телей и поселить беспокойство в столице; кроме того, он  обвинил полицию в бездей-ствии и неспособности  противодействовать преступникам.
     - В нагнетании и паники он бы не террористов обвинял, а газетчиков, - не удержался  от замечания Окиянов.
     Начальник остановил его тяжёлым взглядом:
     -  После речи Пуришкевича левые партии закричат  в отместку правым о бесчинст-вах монархистов и чёрной сотни , и тоже станут нападать на полицию. Так что мы с вами окажемся между двух огней.
    Он замолчал В кабинете повисла зловещая тишина.
     - Выходит, господин Пуришкевич знает об убийстве больше нас, - буркнул кипевший от негодования Мельхиоров.
     - Ваша ирония неуместна, господин Мельхиоров, - осадил его начальник. -  Вы пока никого не ашли. Между  тем шум в столице большой. Да, газетчики перестарались, но в такое уж время мы с вами живём, господа. Кто-то раскачивает лодку, а кто-то изо всех сил старается удержать её  на плаву. Трудитесь денно и нощно. Сами понимаете, что стрелять из рогатки по воробьям я вам сейчас не позволю.
     Сыщики  вышли из кабинета начальника  угрюмыми. Дожидавшийся их у дверей Серж  сразу понял, что им нагорело.
    - Викентий Иванович, а вы сказали начальнику, что мы даже у гадалки побывали? – гордо напомнил он.
Окиянов так свирепо глянул, что Серж осекся.
     - Едем в Лешуков, - решительно  объявил Мельхиоров.

МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Лештуков переулок, получивший наименование  по  дому придворного лекаря импе-ратрицы Елизаветы Петровны Лестока, упирался одним концом в реку Фонтанку. Ули-цы здесь были узки, кК щели, дома насуплены,  воздух спёрт и тяжёл;  ни единой тра-винки, ни одного зелёного листочка не пробивалось сквозь камень. Сама Фонтанка, задушенная каменными стенами,  захламленная баржами с дровами, коих столица пожирала неимоверное количество, замусоренная, грязная, казалась стоячей лужей. Чтобы довершить унижение реки, через неё  вот многих местах были перекинуты мосты, иные каменные, с башенками,  иные деревянные. Самый безобразный, сколоченный из досок, вёл в зловещий переулок.
      Набережная Фонтанки в тот день  кишела народом. Когда полицейская коляска въехала на мост, тяжело загрохотав по доскам, Серж, гордо сидевший в ней с сыщи-ками,  увидел, что в щели Лештукова переулка чернеет толпа: народ испуганно глазел на запертую подворотню дома № 80/2.
На стук  из двери подворотни высунулось насторожённое лицо дворника Власа: боро-да лопатой, картуз на самые глаза. Узнав полицейских, он отпер ворота. Стоявший ря-дом городовой вытянулся при виде сыщиков. Впрочем, они в своих штатских пальто совсем не имели начальственного вида. Народ заволновался, стараясь заглянуть в подворотню, и дворник, едва пропустив коляску; поторопился их запереть.
     Миновав каменную нору подворотни, они попали в обычный петербургский двор, довольно просторный и чистый, но унылый, серый, каменный,  замощённый булыж-ником, окружённый высокими стена и домов. Серж озирался с невольной брезгливо-стью: здесь, по этим мокрым булыжинам насколько дней назад прошёл убийца, при-жимая к боку  подозрительный свёрток; этой узкой подворотней  увозили тело жерт-вы.  Так же серело небо, так же низко  плыли по нему рваные тучи.
    - Сюда, - услужливо подсказал дворник.
     Поспешая за сыщиками, Серж невольно замедлил шаг, рассматривая невзрачную входную дверь, кованый козырёк над нею, скребок для ног и ступени лестницы.
Пятикомнатная квартира Марины Котович  с окнами на улицу и во двор ничего не-обычного не представляла: из небольшой прихожей  вёл коридор-кишка, в который выходили двери комнат; в конце его располагалась кухня. В комнату прислуги можно было попасть только из кухни, она была совсем на отшибе, и Марфа конечно же не могла слышать того, что происходило у  квартирантов.
     - Здесь, - кивнул дворник на одну из дверей.
Комната, где совершилось  кровавое преступление, была узка, с одним выходившим во двор окном, с самой необходимой мебелью: комод, стол, диван. У стены стояла  односпальняя кровать с пружинным матрасом; она была не застелена; на одеяле, на подушках, на полу – везде  темнели пятна засохшей крови.
     - Вот так он лежал, - показывал  сопровождавший их городовой, которому довелось первым осматривать комнату. – А вот тут на стуле лежал костюм. Ботинки были про-ставлены под стулом. Везде кровищи! Меня аж затошнило. Трёх месяцев не прошло , как здесь дамочку из петли вынимали, и вот опять! Проклятая какая-то комната.
    -  Если бы стены умели говорить! – вздохнул Окиянов. - Если бы можно было сделать видимыми отпечатки  рук на вещах, и если бы можно было использовать их так, как фантазирует наш химик!
    - Ничего нового мы тут после Филиппова не найдём, - буркнул Мельхиоров, котором не терпелось поскорей покинуть зловещую комнату.
    Действительно, после того как место преступления осмотрел сам начальник сыска, увидеть что-то новое не представлялось возможным. Комната молчала. Серж, брезг-ливо стараясь ни к чему не прикасаться,  окинул её взглядом в последний раз и торопливо вышел, не дожидаясь, пока сыщики закончат осмотр.
В Лештукове переулке по-прежнему  толпился народ, с острым интересом глазевший  на возвращающихся полицейских. Забившись в угол коляски, Серж закрыл глаза.  Будто наяву, он представлял теперь , как совершилось преступление. Как ненастным вечером во двор въехала коляска и из неё вышли двое с корзиной; как они шли вверх по лестнице, перекидываясь весёлыми замечаниями; сонное лицо прислуги, открывшей им дверь… И потом, ночью, когда один встал, наклонился над спящим соседом и перерезал ему горло ножом, а затем для верности трижды пронзил ему грудь.  О том, что убийца принялся вытворять дальше, Серж старался не думать. Подкатывала тошнота, и он видел… Но пока не различал лиц.
На улице надрывались мальчишки-газетчики:
     - Читайте новую речь Пуришкевича! Убийство в Лештукове переулке – дело рук ре-волюционеров!
     Вспомнив Макрину Лошакову, Серж поморщился.

     Тяжкое испытание – лицезрение трупа, которому в тот же день подвергнулся Серж, не дало ничего. Мёртвое тело без лица и волос могло принадлежать и тому и другому человеку из виденных им ночью в коляске.
     Полиция разрешила доступ к телу всем желающим, надеясь, что кто-нибудь сможет  его опознать. Народ в прозекторскую валом валил, - больше простой и больше женщины: мужчин влекло любопытство, женщин – сострадание. Люди крестились, вздыхали, но узнать убитого никто не узнавал. Уж если извозчик Гаврилов, и тот ничего определённого не сказал, то что мог Серж, видевший их мельком? Убийца не оставил по себе ничего, никакого следа. Мерзкое преступление останется нераскрытым, на что и рассчитывал совершивший его хладнокровный негодяй. 
По дороге назад Окиянов размышлял:
    - Надо думать, убитый и убийца – петербуржцы.
    - Это почему? – осведомился Серж, чувствовавший себя в отсутствие Мельхиорова  свободно.
    - А по-твоему кто-то  поедет убивать в столицу  издалека? Не перебивай. Обоим лет по  тридцать. Оба люди образованные. Заметь, как стремительно сужается круг подозреваемых. В газетах опубликована наша просьба сообщать полиции о всех пропавших в сентябре-октябре людях, особенно в районе Сенной.. Подождём результатов.
   Серж помалкивал, мечтая поскорей добраться домой, напиться горячего чаю, улечься в постель и закрыться с головой одеялом, чтобы больше не думать о проклятом убийстве в Лештукове переулке. Ему уже почти расхотелось стать следователем. Но Окиянов, прощаясь, безжалостно напомнил,  что сегодня ночью Сержу предстоит, проглотив порошок гадалки, увидеть во сне преступника и его жертву.
    - Гляди, хорошенько рассмотри лица обоих, - поддразнивал он.
    - У меня нет портрета кайзера, - с досадой буркнул Серж.

    На следующее утро посыльный доставил Сержу записку от Окиянова: «Найден магазин Жак, а ты раззява! Шучу, он находится в Москве. Срочно еду туда. Будь добр, зайди и забери к себе моего кота, а то  эта живодёрка (моя хозяйка) что-нибудь с ним сделает.» У Викентия проживал роскошный дымчатый кот, к которому сильно придиралась квартирохозяйка, переживавшая за своих канаеек, - кмак уверял приятель , без всякого основания.
     Найден магазин Жак! И, стало быть,  удастся узнать, кто заказывал и шил тёмно-серую пиджачную пару. В руки полиции попала очень ненадёжная нить, почти паути-на, готовая вот-вот оборваться…  И всё-таки это нить!
Серж понимал, что пока Окиянов не вернётся из Москвы, узнать что-нибудь новое о расследовании он может только из газет . И он старательно покупал газеты, ежеднев-но прогуливаясь за ними до самого Невского. Однако газеты продолжали нести чушь; газетчики, как всегда, рассуждали, что раз нет новостей, они вправе их придумать са-ми. «Постояльцев убила г-жа Котович со своим содержателем». – писали в одной. «Труп был привезён из Москвы в бельевой корзине» , - ликующе сообщали в другой. «Убитого опознала жена околоточного надзирателя , исчезнувшего три года назад», - обрадовали читателей в третьей. К тому же на газетных полосах то и дело замелькали сообщения о пропавших людях. Какой-то студент заявил, что 2-ого октября у него пропал брат. Тут же несколько женщин заявило о пропаже мужей
    Однажды ноги сами донесли Сержа до Фонтанки. Перед Управлением , как обычно в последнее время, толпились люди. Прислушавшись к разговорам, он узнал, что вскоре сам господин Мельхиоров будет отвечать на вопросы газетных репортёров.
     - Я из «Петербургского листка», - смело соврал он и вместе с гурьбой газетных писак устремился внутрь здания.
Мельхиоров, застёгнутый на все пуговицы, важный и озабоченный, сделал краткое вступление и, попросив  господ газетчиков не переиначивать его слова, принялся от-вечать на вопросы. Спрашивали его много и долго. Газетчики уже знали всё, - даже о поездке Окиянова в Москву. Спросили о студенте, заявившем, что у него пропал брат; но более всего газетчиков интересовала жена околоточного надзирателя.
   - Что вы можете сказать о личности убийцы? – вскочил один, поблескивая интелли-гентными очками.
     Мельхиоров удивился:
    - Разве вам не ясно? Это человек жестокий, хладнокровный, глубоко аморальный, отнюдь не брезгливый и неумный.
    Репортёры оживились:
     - Неумный? Интересно. Ведь убийство он совершил так, что полиции не найти никаких концов.
    - Ошибаетесь, господа. И недооцениваете наш сыск. Преступник очень сильно на-следил. К сожалению, методы наши пока несовершенны. Если бы мы умели опреде-лять человека по крови, по запаху; если бы научились наконец использовать отпечатки пальцев, сыскать преступника не составило бы большого труда.
    Газетчики оживились, полагая, что Мельхиоров шутит, разыгрывая их.
     - Каким образом можно использовать отпечатки пальцев?!
     И Мельхиоров с важным видом заговорил:
    - Иными словами, вы хотите знать, как по отпечаткам пальцев можно найти преступника? Здесь не место входить в научные подробности. Могу только сказать, что это очень  эффективный метод, которым мы, к сожалению, ещё не научились в должной мере пользоваться. Не сомневаюсь, что уже завтра дактилоскопирование станет  важнейшим способом определения преступника. К сожалению, технически мы всё ещё слабо вооружены. Но Петербургская сыскная полиция найдёт убийцу и без отпечатков пальцев, это я вам обещаю. Мы его вычислим, как Менделеев вычислил в своей таблице неизвестный элемент. Будем верить, что в конце концов преступника настигнет справедливая кара закона.

     Выйдя из Управления, Серж, не желая так рано возвращаться домой,  решил пока-таться по городу и взял извозчика. С недавних пор он полюбил неспешные поездки вдоль Невы. Парадная Английская набережная была торжественно пуста, зато по Ни-колаевскому мосту бесконечным потоком двигались телеги, трамваи, коляски, подво-ды с сеном, дровами, мешками муки; иногда проезжал привлекавший всеобщее вни-мание  своим лаково-никелевым великолепием экипаж без лошади - самокат  или не по-русски авто. Двадцатый век всё ощутимее давал о себе знать стремительно умно-жавшимися подъёмными кранами порта, растущими на окраинах заводами, невиданными техническим и диковинками,  сумасшедшими танцами, шокирующей женской модой, весьма свободными нравами. На Невском установили горевшие без масла и газа фонари, замостили проезжую часть дорогими торцами; вода в Неве становилась всё грязней, лилась из кранов холерной заразой; из бесчисленных труб на крышах домов вылетали  клубами дыма привезённые за тридевять земель дрова, ибо  окрестные леса уже были сведены под корень;  крикливая роскошь недавно возведённых особняков нуворишей бесстыдно выставляла себя напоказ, в то время как в городе не хватало ночлежек, и бездомные спали, зарывшись в мусор; количество самоубийств, краж, безумий стремительно росло. И, к сожалению, не унимались террористы. Конечно, случались и изуверские преступления, наподобие убийства в Лештукове переулке, о каких раньше в столице не слыхивали. Надвигались  пугающие времена.
     - Обязательно пойду в сыщики, - внезапно подумалось Сержу. – Нельзя сидеть сложа руки. Надо что-то делать.
Через несколько дней Сержа пробудил от ночного сна  настойчивый стук в дверь. Вскочив, как был, он  откинул крючок, и в комнату ввалился одетый по-дорожному Окиянов.
    - Я только что с поезда. Где мой Цезарь?
   Цезарь дрых в ногах Сержа, ничуть  не проявляя желания проснуться и поприветст-вовать хозяина.
     - Забирай поскорей свою скотину, - понизил голос Серж. – Он наделал в галоши господину Селюнину.
    Схватив в охапку лениво потягивавшегося кота, Окиянов щекотал его:
    - Узнал хозяина, злодей? Поди соскучился.
    - Держи карман. Кошки глупые: де накормят, там им и дом.
    - Это ты, братец, напрасно…
    - Викентий Иванович, не томите! Какие новости? Выкладывайте поскорей. Или я не заслужил этогог своими заботами о вашем Цезаре?
    Они присели, - Серж кое-как накинув халат, Окиянов – не раздевая пальто.
     - Новостей  куча. По учётным книгам, которые  у Жака в полном порядке, - кстати, весьма приличное заведение, тут и ателье, и магазин, -серый костюм был заказан московским  домовладельцем Ясинским.
    - Ясинским? Кто такой?
     - Не перебивай. Я повидался с господином Ясинским. Оказывается, он заказывал костюм не для себя, а для приятеля, проживающего в Петербурге. Тот прислал письмо со своими мерками.
   И Окиянов торжествующе поглядел на Сержа. Тот вытаращил глаза: уж очень слож-ног всё получалось.
    - Кто же этот приятель?
    - Некто Андрей Александрович Валевич. Инженер.
   - Погоди, - вспомнил Серж. - Тут  один студент объявлял через газету, что второго  октября у него пропал брат. По-моему, егог фамилия тоже Валевич.
    Окиянов вздрогнул и замер, как охотничья собака, почуявшая дичь. Кот вякнул, вы-рываясь , из его неосторожных объятий.

КОНСТАНТИН ВАЛЕВИЧ
«Имя  убитого в Лштукове переулке установлено» , - кричали газетные заголовки. «Убит инженер Андрей Валевич», «Брат убитого заявил о пропаже Андрея Валевича», «Разыскиваются родственники Валевича». Филиппов распорядился не откладывая доставить в полицию студента-заявителя, однако, к огорчению сыщиков , посланный за ним чин доложил, что студент не ночевал дома и вообще куда-то исчез.
     Серж внезапно снова обрёл наставника. Квартирохозяйка Окиянова в штыки встретила возвращение кота. Серж тут же предложил Викентию переехать к ним, благо имелись пустующие комнаты. После некоторого   колебания Окиянов согласился на переезд.
Досадная заминка в расследовании и продолжалась недолго: Константин Валевич внезапно нашёлся и прибыл в Управление для снятии я допроса. Серж при этом не присутствовал, несмотря на  мольбы: ему было велено следить за котом
В кабинет сыщиков вошёл молодой человек в студенческой шинели, невысокий, бе-лобрысый, невзрачный, и растерянно огляделся. Вид он имел утомлённый, встрево-женный и какой-то жалкий, точно промокшая и озябшая дворняга.
    - Где вы пропадали? – резко осведомился Мельхиоров.
    Студент начал что-то мямлить,  и доставивший его агент насмешливо подсказал:
    - В публичном заведении, что на Серпуховке.
     Константин Валевич совсем растерялся и переводил испуганные глаза с одного сыщика на другого.
    - Расскажите, каким образом пропал ваш брат? – потребовал Мельхиоров.
     Тот, заикаясь, принялся рассказывать:
    - Мы с братом живём раздельно, но я часто его навещаю. Несколько дней не мог застать его дома. Узнав из газет, что полиция просит известить о пропавших в начале октября людях, я заявил через газету, что именно тогда у меня пропал брат.
     Из показаний студента стало известно следующее:  Константин Александрович Ва-левич, двадцати  лет, веры православной, родом из Бессарабии, где у его родителей имение; в Петербурге учится и снимает комнату в квартире г-жи Рихтер по адресу: За-городный, 21. Его брат Андрей, инженер, окончил петербургский Технологический институт, в столице проживал постоянно, снимая квартиру  в том же доме; бывал наездами в Москве и в южных губерниях, где служил их старший брат Василий. 2-ого октября Константин вернулся из отлучки (о ездил к матери в Москву) и пришёл навестить брата. Тот  очень торопился по делам и быстро выставил гостя, сказав между прочим, что собирается открыть собственную контору, для чего снял комнату, где сегодня и заночует. Они договорились вместе пообедать а следующий день. Больше Констант ин брата не видел. На обед тот не явился, и больше никаких вестей вплоть до сего дня  о нём не было.
    - Случалось ли вашему брату иногда так пропадать?
    - Нет, насколько помню. Если он куда-нибудь уезжал, то всегда предупреждал род-ных.
     - По какому адресу он снял контору?
     - Понятия не имею. Я не поинтересовался.
    -  У него были наняты служащие?
     - Того не знаю. Говорю, мы виделись всего несколько минут: он очень торопился.
     - Вы видели труп в Обуховской больнице?
     Константин Валевич сильно побледнел:
     - Вы полагаете, что мой брат и убитый  в Лештукове переулке человек могут быть одним лицом?
     - Это мы у вас спрашиваем и очень хотим знать.
      Валевич в смятении молчал. Видя, как тяжело парню что-либо ответить, Окиянов решил вмешаться:
     - Скажите, господин Валевич, почему ваш брат, судя по всему щёголь, носил грубые, неказистые ботинки?
     - Ботинки? – удивился тот. – Грубые? А почему бы и нет? Он любил ночные прогулки по городу, и тогда одевался, как простолюдин.
    - Под ночными прогулками вы подразумеваете посещение злачных мест?
     - Моему брату тридцатый год, он холост и состоятелен.
    - Он где-нибудь служил? Каковы источники его доходов?
   - У его собственные предприятия на юге. Мыловаренный завод в Москве. С недавних пор контора в Петербуре… что-то с нефтью.
    - С нефтью? Как интересно…
    Но Константин Валевич более ничего не знал.
     - Ладно, оставим нефть. А какой размер обуви у вашего брата?
    - Обуви? – совершенно растерялся студент. – Боюсь ошибиться. Думаю, большой. Ведь он высокого роста, не то, что я.
     - Имеется ли у вас фотография брата? – вступил Мельхиоров.
    - Нет. Он не любил фотографироваться.
    - Известны ли вам размеры его состояния? В каком банке он держит свои деньги?
     Лицо Константина выразило растерянность:
    - Понятия не имею. Андрей никогда не посвящал меня в свои дела. Со мной родные вообще не говорят о серьёзных вещах: я ведь в семье самый младший. Может, Агния знает. Они с Андреем в большой дружбе.
    - Кто такая Агния?
    - Наша сестра. Она незамужняя и проживает вместе с матерью в Москве.
Константина Валевича попросили составить письменно самый подробный портрет брата. Пока он писал, Мельхиоров отвёл в сторону Окиянова.
     - Слушай, шальная мысль, - зашептал он. – Почему этот молокосос так боится нас? Что, если  это он сам убил  брата? Ведь лицо дегенерата. Между прочим, на руках у Андрея Валевича была большая  сумма денег. Возможно, именно он ехал с ним в ко-ляске в тот вечер. Где твой Бибиков? Почему ты не привл с собой этого Сержа?
     - Серж сидит с Цезарем.
    - Зубрит латынь? Да у него уже усы растут!  Мы могли бы сейчас провести опозна-ние…
    - Не горячись. Этот Валевич не мог ехать в коляске с братом. Погляди, это хлюпик.  А спутник Андрея Валевича был одного роста и сложения с ним, как  показали все свидетели.
Ничего не подозревавший Константин выводил на бумаге полудетские каракули. Сво-его  брата он описывал так: «Лет 29, росту высокого, блондин с лысиной, черты пра-вильные, глаза небольшие, серые; особых примет нет.»
- Известен ли вам круг знакомых брата? – пробежав глазами написанное,  осведомился Мельхиоров.
    - Самые разные люди.
     - Назовите  кого-нибудь.
    Спрошенный смущённо молчал. Наконец, заикаясь, студент пояснил:
    - Я… Я не был допущен в круг его друзей.
    - Но ведь вы живёте в одном доме.
    - Ну и что?  Между  нами девять лет разницы.
    - Он жил один? Была ли у него какая-нибудь женщина?
    - Какая женщина?!
    - Как вы относитесь к своему брату? Дружите, только ладите, сдержанно?
     Константин Валевич вспыхнул:
    - Я им восхищаюсь! Если бы вы были с ним знакомы, то восхищались бы тоже. Это образец современного человека. Он всего добился своими силами. Он умён, красив, элегантен. Его портрет даже однажды  выставили в витрине парикмахерской…
    Сыщики подскочили:
     - Адрес парикмахерской?
    - На улице Рубинштейна.
    Радостно переглянувшись, Окиянов и Мельхиоров одновременно  подумали, что допрос пора кончать: возможно, они сегодня же разживутся портретом Андрея Вале-вича. Чтобы закончить  не резко, Мельхиоров  спросил, - правда, без интереса:
    - А как брат относился к вам? – (Константин пи этом вопросе понурился). – Он вам покровительствовал?
    - Смотря в чём.
    - Господин Валевич, можете вы вразумительно  ответить, как к вам относился брат?
    - Он… он меня стыдился, - пробормотал тот, багровея.
    - Почему?
     - Но вы же видите, каков я, - с раздражением огрызнулся Константин.
     Он и в самом деле был неказист: бледный, издёрганный; даже казалось, что у него одно плечо выше другого: что-то вроде горба.
     - Ваша матушка вдова? Кто был ваш отец?
    - Херсонский помещик! –В голосе Константина прозвучал вызов. – Между поочим,не бедный человек. Оставил детям хорошее имение.
    - Всем четырём детям?
    - Нет. Нас он не любил. Отец завещал имение старшему сыну Василию. Но тот отка-зался в пользу матери и сестры. Он выгодно женился, занимает хорошую должность и не нуждается.
    - Кто  давал вам деньги на проживание в столице?
    - Деньги? – снова растерялся студент. Этот молодой человек имел свойство внезап-но краснеет и бледнеть, беспричинно теряться, так же беспричинно раздражаться, и, судя по всему, был законченным психопатом. – Деньги высылает мне мать.
    - И вы тратите их в заведении на Серпуховке? -  съехидничал Мельхиоров.
Напрасно Серж подкараулил позднее возвращение Викентия, надеясь что-нибудь вы-ведать у него.
    - Поверь, ничего интересного, - отмахивался Окиянов. – Идёт будничная  работа. Проводятся повторные опознания,  снова осматривается место преступления, опрашиваются свидетели. Нас торопит начальство, надоедают газетчики , - одним словом, всё, как обычно.  Завтра будем осматривать жилище убитого инженера.
     - Значит, у следствия уже не осталось сомнений,  что убит Андрей Валевич?
    - А какие могут быть сомнения? Вот, ждём родственников из Москвы, для последнего решающего опознания. Между прочим, Мельхиоров соскучился о тебе.- Викентий хихикнул.
    - Да ну?- изумился Серж.
   -  Я бы взял тебя завтра с собой, да как оставить Цезаря без присмотра?
    - Викеша, - взмолился Серж. – Кот посидит взаперти.

     Братья Валевичи жили в большом доходном доме на Загородном, недавно построенном. Квартира Константина помещалась под самой крышей, Андрей предпочёл поселиться на втором этаже. Инженер занимал небольшую трёхкомнатную квартиру, обставленную по-холостяцки, но весьма богато:  тут были и стеклянные горки с немецким фарфором, и бархатные, обшитые бомбошками занавески, и картины в тяжёлых рамах, и даже искусственная пальма в кадке. Впрочем, всё это сосредоточивалось в гостиной, а в соседних стояли плетёные стулья и шкафы самой простой работы; в буфете рядом с дорогим сервизом красовались  дешёвые, треснувшие чашки. Даже кровать выглядела  весьма убого. Должно быть, обитатель квартиры  был то ли небрежен, то ли прижимист, и там, где не было видно другим, старался обойтись вещами неказистыми. Сыщики догадались, что такого же происхождения, очевидно,  было странное несоответствие в его костюме: модная пиджачная пара и дешёвые ботинки. На письменном столе, загромождённом безделушками, валялись самые разные газеты, в том числе московские и бессарабские. Тут были и книги, чинно расположившиеся на полке, - большей частью технически е, всевозможные справочники и руководства: горное дело, химия, машиностроение, электричество. Впчем, по всему было видно, что их давно не читали. К удивлению сыщиков, ящики стола были забиты всяким хламом; ни записей, ни дневников, ни деловой переписки, - вообще никаких исписанных бумаг. В одном ящике лежало несколько бланков -  чистых листов с отпечатанным наверху заголовком «Контора по изысканию и переработке Майкопской нефти».
    Бросались в глаза многочисленные портреты знаменитой певицы Анастасии Вяльцевой; вырезанные из журналов, афиш, приобретённые в магазинах, они были расставлены повсюду, развешаны по стенам, приклеены к зеркалу. Из-под пышной причёски, с милого женского лица, тонкого и нежного, грустно смотрели глаза блистательной Анастасии.
     Сыщики заглянул и в гардероб, где обнаружили несколько пальто и костюмов.
    - Надо сверить размеры с костюмом убитого, - озабоченно  заметил Мельхиоров.
    - Ищи обувь, - попросил Окиянов.
    Но обуви в квартире не было. Решительно никакой, даже домашних пантуфлей.
    - Похоже, что инженер имел единственные ботинки, - хихикнул Мельхиоров. – И в пир, и в мир….
    - Да ты лучше  ищи, - проворчал  Окиянов. – Серж! Что стоишь столбом? Помогай.
    Но обуви обнаружить не удалось. Ни обуви, ни  исписанных бумаг.
- Приятный господин, - показывала об Андрее Валевиче домохозяйка. – Он проживает у меня второй год и всегда исправно платит, хотя, почитай, половину времени провёл в отъезде. Вот нынче опять уехал.
    - Как это уехал?
   - А так. На то он и инженер. Нефть  ищет.
     - Откуда вы знаете, что сейчас он в отъезде?
    - Да как мне не знать, раз я владелица квартиры?  Как он платил последний раз ле-том, так и сказал, что, мол, уедет надолго, и чтобы я не беспокоилась. В октябре я его уж и не видела.
     - Сказал – куда?
     -  Не сказывал. Да какое мне дело?
     - А если бы вашего жильца вдруг убили, вы бы и тут не обеспокоились?
     - У меня в  доме такого не бывало, - обиделась квартирохозяйка.
- Дело могло быть так, -размышлял по дороге в Управление Мельхиоров. – Андрей Валевич собирается в экспедицию, но тут внезапно приезжает братец, как всегда с пустым карманом, и, заметив у него много денег, заманивает его в Лештуков переулок, где и укокашивает. А о том, что Валевич со своим таинственным спутником были одного сложения, мы знаем только со слов полусонной  прислуги.
     - И моих! – вознегодовал Серж.
     - Да что ты мог видеть ночью, мельком?
     Окиянов постарался затушить готовившийся вспыхнуть спор.
     - Вероятней другое: Андрей Валевич нанял помощника, некоего Фёдорова, по пас-порту которого снял контору, где ночует перед отъездом. А  Фёдоров убивает его, же-лая присвоить деньги, котоые беспечный инженер захватил с  собой.
     Всем троим предложенная Мельхиоровым версия показалась весьма убедитель-ной, однако  Мельхиоров всё-таки проворчал:
    - А что если Фёдоров и Констант ин Валевич – дружки-приятели? Вспомните: оба они студены. И убийство  могли совершить по сговору.

ДОПРОСЫ
Родственники Андрея Валевича должны были приехать из Москвы с девятичасовым поездом. На одиннадцать Филиппов назначил в Управлении сыскной полиции сбор всех лиц, имевших касательство к убийству в Лештукове переулке. Но с утренним по-ездом никто не приехал. Агент, посланный встречать родственников, чтобы сразу препроводить их в Обуховскую больницу для опознания, прождал напрасно.
     - Как тебе сиё нравится? – осведомился Мельхиоров.
     - Ты, конечно, догадываешься, что сиё мне совершенно не нравится, - невозмутимо отозвался Окиянов. – Видно, придётся посылать за ними в Москву человека.
Они принялись разглядывать  фотопортреты красавцев, полученные в парикмахерской на улице Рубинштейна, среди коих должен был находиться и Андрей Валевич. Фотографии изображали мужчин, тщательно причёсанных, завитых и напомаженных, неотразимых, безупречных, - высокие образцы парикмахерской красоты. Среди них нашёлся только один брюнет, все остальные были блондиами; видимо, таков был вкус у владельца парикмахерской.
     - Который же Андрей Валевич? – недоумевал Мельхиоров.  – По описанию Константина, блондин с лысиной. Этот, что ли?
     С портрета смотрело правильное мужское лицо с небольшими усиками; аккуратные брови и маленький рот делали его несколько женственным.
    - Лицо жертвы, - разглядывая портрет, заметил Мельхиоров. – И совершенно не по-хож на брата. Этот Константин сильно завидовал ему. Завидовал, обожал, ненавидел, - представляешь комплекс?
    Окиянов поморщился:
    - Ты бы лучше объяснил мне, кто приходил к Котович снимать комнату? По её сло-вам то был брюнет, а не Валевич.
     - Почему инженер не имел права надевать иногда паричок? Вспомни про лысину. На твоём рыжем месте я бы тоже носил парик, - съехидничал он.
    Окиянов не обиделся:
     - Тогда мне пришлось бы красить брови и ресницы.
    - Вот-вот. Возможно,  и у Андрея крашеные  брови: уж очень тёмные. Фат. Красавец, не нам чета.

Меж тем все вызванные в Управление лица уже собрались, Серж Бибиков в том числе. Г-жа Котович и прислуга её Марфа сидели в приёмной рядом. Мадам была в шляпе с тёмными страусовыми перьями, Марфа принарядилась во что-то цветастое. «Нам бояться нечего», - говорил весь их вид, мы женщины честные; однако глазки Котович были настороже, пухлые пальцы нервно теребили ридикюль. Извозчик Гаврилов сидел мрачно насупившись рядом с дворником Власом. Серж счёл нужным напустить на себя деловой, озабоченный вид. Ждали Константина Валевича, снова опаздывавшего. За ним послали, однако он явился сам, запыхавшийся, в расстёгнутой шинели и съехавшей на ухо фуражке. Его тотчас  провели в кабинет Филиппова. Студент объяснил недовольному начальнику, что был в похоронном бюро заказать  всё нужное для погребения брата.
    Сыщики переглянулись.
    - Торопится спрятать концы в воду, - шепнул Мельхиоров.
Первой в начальственный кабинет вызвали г-жу Котович.  Мельхиоров предложил даме взглянуть на фотографии:
     - Нет ли среди этих лиц госпо
дина, приходившего к вам снимать комнату под именем Фёдорова?
     Остановив взор на предполагаемом изображении Андрея Валевича, она задума-лась:
    - Он вам кого-то напоминает? – не выдержал Мельхиоров.
    Г-жа Котович пребывала в нерешительности:
     - Похож, но господин Фёдоров был мужественней. Нет, не он, не похож, - реши-тельно отодвинула она фото.
     - Так похож или не похож? – вскипел Мельхиоров.
     - Ах, не знаю! – отмахнулась она. – Это такой ужас, господа! Ну что за напасть на бедную женщину? Второй случай, и такой ужасный. Проклятая квартира. Моё имя треплют в газетах, а ведь я – порядочная женщина…
    Мельхиоров сомневался в порядочности женщины, работающей  содержанкой, и посему без церемоний перебил её, указав на Константина Валевича:
    - Знаком вам этот человек?
     Брезгливо оглядев неказистого студента, дама пожала полными плечами:
    - Первый раз вижу.
Её отпустили с досадой. Перья скрылись в коридоре.
    - Господин Валевич, - Филиппов протянул Константину  фотографии. – Будьте любезны  указать портрет вашего брата, если он тут имеется.
    - Да вот же он, - буркнул тот, указывая на изображение блондина с тёмными бровями.
Следующей была Марфа. Оглядев Константина Валевича, она твёрдо заявила, что не видела его ни разу. Посмотрев на фото Андрея  Валевича, без колебаний подтвердила:
     - Он и есть. Только здесь плешь не видна. Он, который комнату у нас снял.
     По уходе Марфы Константин Валевич взмолился:
    - Господа! Что же это такое? Меня подозревают? В чём?
     - Сядьте  и помолчите, - при казал начальник.
     - Боже мой! – закрыл лицо руками Константин.
Дворник не узнал никого, поскольку никого и не видел; Серж колебался, но в конце концов подтвердил, что видел в коляске «блондина». Ему велели остаться, чтобы све-сти его с извозчиком  Гавриловым.
     - Этот, - едва войдя  и глянув на Сержа, объявил извозчик. – Изругал меня и даже хотел прибить. Такой-сякой, кричит, не знаешь, где Лештуков переулок! А сели у «Кренделя», я запомнил…
    - Да погоди, - вмешался Окиянов. –По-твоему, этот парнишка  ехал в коляске?
    - А, может,  и ехал. Кто их, стрекулистов, разберёт? -  Определённо, Гаврилов испы-тывал к Сержу неприязнь, трудно объяснимую ввиду краткости знакомства.
    Пристально оглядев Константина Валевича, даже присев, чтобы заглянуть ем у в лицо, извозчик твёрдо объявил:
     - Его и вёз. Стюдент. Али память у меня отшибло?
     - Да ты твёрдо помнишь? – настаивали дознаватели.
     - Не сойти мне с этого места, - перекрестился извозчик.
     - А другой – не этот ли? – Ему протянули фото Андрея Валевича.
     Ответ  Гаврилова заставил присутствовавших заволноваться:
     -  Не. Такого не видал.
    - Ты нынче не пил? – без церемоний осведомился Мельхиоров.
    - Не, тот с чёрными усищами был, обиделся извозчик. – Разве ж я слепой, хоть и выпимши?  И в шляпе барской. Махнул мне, значит, у «Кренделя», сам сел, и  этот вот полез, с корзиной. В Лештуков переулок, говорит. Ну, я и повёз. И этот при нём, -  снова кивнул он на Константина.
     - Господа, это недоразумение! – вскочил Валевич. – Я никогда не езжу на извозчике, только на трамвае. Я боюсь лоадей; понимаете, с детства боюсь! – Агенты попытались его успокоить, но он продолжал выкрикивать. -  Зачем вы показываете меня этим людям? Я их не знаю. Почему меня держат за локти?
    - Вы задержаны, - объявил Филиппов. – Вплоть до выяснения всех обстоятельств.
Серж сидел тихо, как мышка. Казалось, о нём забыли. Начальник объявил перерыв в допросах. Константина Валевича увели. Серж и не подумал удалиться из кабинета.
    - Ты свободен, можешь уходить, - бросил Окиянов, проходя мимо.
    - Как так свободен? – не согласился Серж. – Филиппов велел всем задержаться.
Константина Валевича держали в Управлении, так как ждали результатов обыска его квартиры. Они оказались весьма подозрительными. Прежде всего у молодого Валевича обнаружили кипы порнографических открыток и книги самого непристойного содержания: должно быть, студент увлекался этим предметом сверх меры. Кроме того, были найдены огромный охотничий нож и забрызганное грязью пальто гораздо большего, чем одежда самого Валевича, размера.
     Нож был слишком серьёзной уликой.. Бледный, с кривой улыбкой , Валевич снова очутился в кабинете Филиппова.
     - Это какое-то недоразумение, господа. В чём дело? За что меня арестовали? – за-бормотал он.
     Остановив его презрительным жестом, Мельхиоров зачерпнул рукой кипу непри-стойных открыток:
     - Ваше имущество?
     Валевич стоял изжелта-белый; потом оттопыренные, большие уши его начали наливаться  кровью и покраснели, как помидоры.
    - Не отпирайтесь, - прикрикнул Мельхиоров. – Какая гадость! И кто это у нас занимается производством подобной грязи? – Он с любопытством глянул на одну из фотографий. – Заграничная продукция. И то легче.
     Студент весь сник, сгорбился, его кр ивое плечо стало ещё уродливей; бледное, по-крытое красными пятнами лицо дрожало.
     - Ну и что? – визгливо выкрикнул он. – Я молодой мужчина. Разве я не имею права?  - Он был вне себя.
     -  Это ваше пальто? – холодно  осведомился Окиянов.
     С трудом приходя в себя и уставившись на пальто, Константин кивнул.
     - Ведь оно вам велико.
    - Это не совсем моё. Знакомый мне дал его в дорогу, когда я возвращался из Моск-вы. Я туда приехал налегке, а стало холодно.
     - А нож ваш?
    - Первый раз вижу, - отстранился Валевич.
     - Он найден у вас в комнате. Таким ножом только  свинью резать.
    - Отрекаться бесполезно, Валевич, - вмешался Мельхиоров. – Этим ножом вы  со-вершили убийство?
     - Я? Убийство? Господа…. Вы меня подозреваете, как убийцу?!.. Я жалкий, ничтож-ный человек, но я никого не убивал! – Тут голос его сорвался, перейдя в визг.
     - Вы убили и ограбили своего  брата! – отчеканил Мельхиоров. – Зачем вам понадобилось уродовать его? Вы так его ненавидели?
     - Я? Я? Своего брата? – Обвиняемый был так потрясён, что не находил слов.
     Внезапно он совершенно успокоился, поник, устало попросил:
    - Думайте, что хотите. Больше я ничего не буду говорить.
    - Где деньги? Куда вы спрятали деньги? – азартно приставал Мельхиоров.
    - Какие деньги?
    - Десять тысяч.
     Константин Валевич закричал истошным, пронзительным голосом:
    -  Я не виновен! Я не виновен! Я никого не убивал!
Когда задержанного увели, Филиппов  неожиданно заметил:
    - Напоминаю, господа, что хотя против Константина Валевича имеются серьёзные улики, но показания прислуги, утверждающей, что никогда не видела его, тоже со счетов не сбросишь.
    - А, может, они все в сговоре? – не сдался Мельхиоров. Фёдоров, оставшийся ноче-вать с инженером, ночью открывает дверь Константину, и они вдвоём убивают и уро-дуют Андрея Валевича.  Прислуга в это время спала в другом конце коридора. Или вы не видели плана квартиры?
    - Хлёстко, - кивнул Филиппов. – Но пока ты этого не доказал,  займись-ка лучше вы-яснением происхождения ножа. Возьми его, и тот, что найден в Лештукове переулке, поезди по оружейным лавкам. Игрушки-то совсем новенькие. А вы, господин Окиянов, озаботьтесь сбором сведений об Андрее Валевиче, его образе жизни, круге знакомых, доходах. Работайте вдумчиво, не оставляйте без внимания всякую мелочь. Как бы нас ни торопили, - вздохнул он.
Вечером, сидя с котом на коленях, Серж раздумывал над увиденным в Управлении. Начальник сыска внушил ем у почтительное уважение: не в пример легковесному Окиянову и занудливому Мельхиорову , Филиппов был мужчина солидный, властный  , судя по всему, обладавший немалой проницательностью. Раз уж он счёл обоснован-ным подозревать Константина Валевича,  значит, на то были веские причины. И всё же, вспоминая Константина, Серж не мог поверить  в его виновность. Студент был жалок, а не страшен. К тому же он был хлипок, а Серж помнил двух плечистых мужчин, проезжавших в роковую ночь по Лештукову мосту. Нет, что-то здесь было не так.
    В столовой г-н Селюнин (жилец), сидя у круглого стола, подшивал в кипу старые га-зеты, тщательно им собираемые и хранимые неведомо для каких целей. От нечего делать Серж взялся ему помогать, но вместо благодарности тот заворчал весьма не-дружелюбно. Тогда Серж взял кипу летних газет, уже подшитую, и принялся лениво её перелистывать. Среди множества всевозможных объявлений мел ькнуло крошечное, набранное мелким шрифтом: «Ищу секретаря для работы в конторе. Обращаться по адресу Загородный, 21. Спросить Андрея Александровича.»  На Загородном, 21 жил  Андрей Валевич.
Явившись, как всегда, поздно, Окиянов объявил:
    - Думаю, мы скоро назовём имя убийцы. Ножи опознали, и Константину Валевичу пришлось сознаться….
    - Викеша, - перебил Серж, - напомни, пожалуйста, адрес инженера Валевича, где мы были.
   - Ну и память у тебя! А ещё лезешь в сыщики. Загородный, 21.
    Серж торжествующе показал ему газетное объявление.
    - Ба-ба-ба! – взъерошил рыжие волосы Окиянов. – Значит, Андрей Валевич летом искал секретаря и, очевидно, нашёл на свою голову. Этот таинственный, неуловимый секретарь, о котором Константин, якобы, ничего не знает, всё-таки существовал.
    - И я его видел в коляске, - торжествовал Серж. – Пожалуй, Константин-то не при чём.
     -  Что значит «не при чём»? Он мог быть знаком с секретарём. Не забудь, при обы-ске у него найдён большой нож, от которого он имеет нахальство отпираться.
    - Викеша, он слишком  низкорослый и какой-то горбатый, а я видел в коляске двух плечистых мужчин.
     Окиянов был честным малым, и ни за что не стал бы громоздить страшные обвинения на человека невиновного. Они проговорили за полночь. У Окиянова созрело решение  съездить поутру в Спасскую часть, где содержался  Валевич,  и допросить его  с глазу на глаз. Сержа он решил на всякий случай прихватить с собой.
Константин Валевич сидел, скрестив на коленях руки и уставившись в одну точку. Ка-мера была довольно просторна, с большими нарами, однако кроме него в ней никого е было.
    - Мне необходимо кое-что выяснить, - объявил Окиянов, присаживаясь. Сержа он оставил за дверью.
    - Я никого не убивал! – простонал заключённый.
     - Поговорим спокойно и обстоятельно. Когда вы приехали из Москвы в Петербург?
     - Второго октября утом.
    - Кажется, вы говорили, внезапно для брата.
     - Да. Он знал, что я залержусь.  Но испортилась погода, да и деньги кончались…
     - Вы гостили у своей матушки? Сколько времен и вы пробыли в Москве?
    - Две недели.
    - Ваш брат всё это время был в Петербурге?
     - Полагаю. Летом он жил в Стрельне на даче, потом съездил в Москву, оттуда вер-нулся с сестрй. Она и увезла меня назад в Москву.
     - Расскажите подробно, что вы делали второго  октября, в день приезда.
      - Переоделся, поел в кухмистерской и пошёл к брату. Не застав его, вернулся к себе и прилёг, потому что дурно спал в поезде. Вечером опять пошёл к Андрею. Тут уж я его застал, но попал некстати: он торопился куда-то и сказал,  что сегодня не ночует дома, а в конторе, которую снял недавно. Мой брат собирался затеять какое-то предприятие.
     - У него были при  себе в тот вечер деньги?
     Валевич помолчал, но, после некоторой борьбы с собой, кивнул:
     - Да, много. Увидев, я попросил в долг, потому что…  Ну, он дал мне сто рублей. Не думайте, что это было у нас в обычае. Я никогда ни о чём не просил. Но в тот вечер он был очень весел и щедр. Он сказал, что дела его приняли счастливый оборот, он много зарабатывает и надеется заработать ещё больше.
    - Как много денег было у вашего брата?
    - Я видел большую пачку.
    - Почему он собирался заночевать в конторе?
    - Он говорил, что у него много переписки перед отъездом.
    - Ему кто-нибудь должен был помогать?
    - Не знаю.
     - Что было потом?
     - Потом мы условились, что на следующий день вместе пообедаем в кухмистерской, и я ушёл. На следующий день Андрей не пришёл в кухмистерскую, и дома его тоже не оказалось. Я подождал два дня, а когда узнал про убийство в Лештукове переулке,  испугался, потому что контора моего брата была именно на Фонтанке.
    - Вы же сказали, что не знаете её местоположения.
   - Точно не знаю, но брат сказал, что в двух шагах Фонтанка.
    - Могли быть у вашего брата служащие? Как-никак, он открывал контору.
     - Не знаю. Возможно.
    - Вы никогда не встречали у брата секретаря?
     - Нет, но он поддерживал знакомство с одним парнем и как-то обмолвился, что присматривает этого студента себе в секретари.
    - Что это был за студент? Где он учился?
    - Не знаю.
    - Ваша сестра… Я не ошибаюсь, у вас есть сестра? Приехав погостить в Петербург, у кого она остановилась?
    - Агния остановилась в гостинице.
     - А теперь скажите, где вы провели ночь со второго на третье октября?
      Валевич потупился и наконец, после мучительной борьбы с собой, промямлил:
    - В заведении.
     - То есть, в публичном доме? Адрес, имя девицы. – Видя, что узник пришёл в смятение, Окиянов уточнил. – Поймите, что это для вас очень важно. Ну, если вы мен и не запомнили, адрес-то по крайней мере знаете?  Я вам подскажу: Серпуховка… Дальше.
    - Номер дома не помню.  Где-то на углу.  Я был пьян. Говорю же вам,  что я ничтожество. Это мой брат блестящий инженер, а я – мусор, отброс. Первый курс университета никак одолеть не могу.
    - Успокойтесь, приказал Окиянов. -  Хватит нам ваших истерик. Я не обвиняю вас и не оправдываю, но всего-навсего хочу докопаться до правды. Такая у меня  служба.  Последний вопрос. Но, прежде чем ответить, хорошенько подумайте. Нож действительно не ваш?
    Валевич вдруг начал всхлипывать:
     - Не было у меня никакого ножа. Говорю вам, не было!
Своё впечатление от Константина Валевича  Окиянов выразил в двух словах:
    -  Жалкий хлюпик.
    - Он не мог убить, да? – попросил Серж подтверждения  своего мнения.
    - Ну, перерезать горло спящему человеку не требуется большой силы.
    Серж перебил:
    - Преступление в Лештукове переулке – дело рук хладнокровного и жестокого мяс-ника,  а Константин при виде крови лишился бы чувств.
    - И всё-таки полностью исключить его виновность пока нельзя. Он завидовал брату, нуждался в деньгах, и знал, что брат, имея при себе большие деньги, ночует в незнакомом месте, один…
   - Не один!
   - Серж, ты меня убедил, что секретарь существовал, а Константин только что под-твердил это. Теперь попробуй убедить, что эти двое не были знакомы. Будь ты по-старше, я отправил бы тебя на Серпухи в заведение расспросить тамошних девиц,  а так придётся самому.
    - А что, я могу.
    - Ты поедешь смотреть  за Цезарем. Отношение вашего господина Селюнина к жи-вотным мне не нравится. Я уверую в непричастнсть Константина, если  кто-нибудь подтвердит его алиби мне лично.
    И, проявив жестокосердие, Окиянов отослал Сержа домой.

АГНИЯ ВАЛЕВИЧ
Наутро из Москвы вместо ожидаемой матери Константина и Андрея приехала их сестра с известием, что со старой г-жой Валевич  случился удар.  Молодую Валевич сопровождал г-н Ясинский, тот самый, который заказывал для Андрея Валевича костюм в магазине Жак. Встретив их на вокзале,  полицейский агент препроводил обоих в Обуховскую больницу для опознания тела.
    Агния Валевич и г-н Ясинский вернулись из Обуховки лишь пополудни. В следова-тельский кабинет вошла молодая, высокая дама в тёмном, очень бледная, изящная, неприступная, даже надменная. Наблюдая, как гостья усаживается, Окиянов подумал, что, пожалуй, она красива, хотя губы её слишком тонки, нос какой-тот нерусский, и в лице не  хватает красок. Её спутник был средних лет холеным господином с круглым, свежим лицом и наметившимся брюшком.
    Не дожидаясь  официальных вопросов, г-н Ясинский начал возмущаться , попере-менно обращаясь то к Мельхиорову, то к Окиянову:
   -  В чём дело и что за произвол, господа?  Вы объявляете, что убит Андрей Александрович Валевич, но, вместо того чтобы искать его убийцу,  хватаете его безвинного брата и требуете, чтобы его родственники немедленно приехали из Москвы к вам в Петербург. Едва госпожа Валевич узнала о несчастье, приключившемся с её сыном,  у неё произошёл удар. И вот Агния Александровна ;бросив больную мать, вынуждена в тяжёлой подавленности души  устремиться сюда через сотни вёрст. И что же нам показывают? Изуродованный труп, который, по-моему, может вовсе и не принадлежать Андрею Александровичу.
    - Вы того же мнения? – поинтересовался у дамы Мельхиоров.
    Отвечая, она гордо вскинула светловолосую, увенчанную шляпкой-ток с крылыш-ком, голову  , однако взглядом спрашивавшего не удостоила:
    - Тело принадлежит  Андрею. Это мой брат.
     -Итак, вы опознали тело.
    - Мне кажется, да. На этот счёт могут быть и другие мнения, - она кивнула на Ясин-ского. – Я не настаиваю на своём. Мне бы хотелось сохранить надежду.
    - И всё-таки вам придётся дать определённый ответ.
   - В таком случае да.
    - Нам известно, что в сентябре Андрей Александрович был у вас , а потом вы приезжали к нему погостить.
    - Да, Андрей был в Москве. Целью же моей поездки в Петербург было привезти Константина  к матери, которой нездоровилось.
    Окиянов всё более досадовал при виде надменности дамы:  пожалуй, при других обстоятельствах эта высокомерная особа не снизошла бы до разговора с ними.
    - Чудовищно! – снова заговорил Ясинский. – Какое испытание чувств для бедных женщин! Представьте себе: благородное семейство, известное в лучших кругах, и вдруг убийство одного брата, арест другого. Скажите на милость, какое сердце вы-держит это и не разорвётся?
    - Каковы ваши отношения с господином Ясинским? – осведомился Мельхиоров.
   - Мы соседи, - торопливо пояснил Ясинский. – Мы дружим семьями. Я московский домовладелец, честный обыватель и безупречный верноподданный.
    - Это мой жених, - перебила его  Агния.
    - Ну да, ошарашено подтвердил тот . – Огласки ещё не было,  но дело  решено.
   Услыхав осторожный ответ Яси нского,  Окиянов не удержался от усмешки, и в этот миг Агния вдруг быстро глянула на него, уловила эту усмешку, и губы её зло покриви-лись. Он предпочёл отвести глаза. Тут весьма кстати в дверь постучали, и в щель про-сунулась голова агента, что позволило Окиянову поспешить к нему на зов и покинуть  кабинет.
Допрос продолжал Мельхиоров.
    - Вы хорошо знали инженера Валевича? – спросил он у Ясинского.
    - Более или менее. Нас представили друг другу около года назад. Андрей Александрович – блестящий инженер, обаятельный человек, и познакомиться с ним было для меня большим удовольствием.
   - Почему он заказал через вас костюм для себя?
   - Это была моя затея, - вмешалась Агния. -  У Жака хорошо шьют. Я уговорила Андрея снять мерки. -  Она опять не удостаивала взглядом собеседника.
    - Могли бы вы опознать его одежду?
    - Попытаюсь.
По знаку Мельхиорова внесли платье убитого, и Агния углубилась в его разглядыва-ние. Тем временем  Окиянов, закончив переговоры, вернулся  в кабинет, подошёл к столу и, что-то быстро написав, протянул бумажку Мельхиорову.  В записке сообща-лось: «Приказчик оружейной лавки Брабец опознал ножи. Он в приёмной».
    - Это вещи брата, - громко объявила Агния и, поспешно достав из сумки носовой платок, прижала его к лицу.
   - Прошу вас обождать несколько минут в приёмной, - обратился Мельхиоров к Аг-нии. – Господина Ясинского я задержу ещё на несколько слов.
     Агния Валевич вышла  из кабинета.
- Что мешает вам опознать в убитом Андрея Валевича? -  осведомился Мельхиоров. У Ясинског.
    - Но господин следователь, - понизил тот голос, -  должно же быть сострадание? Нельзя лишать родных последней надежды.
    - Итак, вы отказываетесь опознать тело из сострадания?
    - Это вас удивляет?
    - Узнали вы в убитом Андрея Валевича?
    - Увы, - потупился  Ясинский. -  Но Константин совершенно не при чём, поверьте мне. Господа, вы  покрываете незаслуженным позором уважаемое семейство. Отпустите Константина. Его арест возмутителен и противозаконен.
   - Когда вы в последний  раз видели Андрея Валевича? – перебил его  Окиянов.
    - С месяц назад. Андрей Александрович гостил в Москве Это был блестящий во всех  отношениях человек. Современный, деловой. Вы, может быть, не знаете, что старик Валевич  оставил всё наследство старшему сыну, обделив двух младших и  дочь. Андрею Александровичу пришлось всего  в  жизни добиваться самому, - положения, богатства, профессии инженера, и он этого достиг.
    - По нашим сведениям имение Валевича принадлежит вдове, - уточнил Окиянов. -  Василий Валевич отказался от наследства в пользу матери и сестры.
   - Да, - почему-то смутился Ясинский.
    - Агния Андреевна – богатая невеста?
    - Господин следователь, на что вы намекаете? – приосанился Ясинский. – Я сам не беден.
   - Я всего лишь уточняю имущественное положение  этой семьи.
   - О, вполне прочное. Андрей и Василий  имеют приличный  доход, а Константин в скором времени тоже встанет на ноги.  Ах, Боже мой, я забыл… Какое несчастье! Убийство одного сына, арест другого… Умоляю вас, отпустите Константина и ищите настоящего убийцу Андрея Александровича. Его безвременная гибель – национальный убыток, если хотите. Такие люди нужны России.
     Мельхиоров велел ему проследовать за Агнией в приёмную. Тот повиновался. Окиянов тотчас же ввёл приказчика.
Его показания сводились к следующему. С месяц назад их лавку посетил элегантный господин в сопровождении молодой, роскошно одетой дамы. Они-то и купили ножи для охоты на кабанов.
    - Вы хорошо разглядели даму в приёмной? – с интересом спросил у него Окиянов. – Не она ли  покупала ножи?
   Оружейник кивнул, хитро щуря глаза:
    - Очень похожа. Очень. Хотя та была под вуалью.
    - Так она или нет, братец? Говори ясней.
    - Может, и она. Сами знаете, какие шляпы бывают у дам. Тут тебе и ленты, и кружева, и перья,  а лица не видать.
    - Значит, лица покупательницы  ты не видел?
   - Как в тумане.
    - Дать бы тебе по ьшее, - рассердился Мельхиоров. – А её спутник? Похож он на че-ловека, покупавшего ножи?
    - Этот, с животом? – даже обиделся приказчик. – Да ни-ни. Тот был господин с иго-лочки.
   - Пошёл вон, - махнул Мельхиоров.
Немного посовещавшись, сыщики опять пригласили Агнию в кабинет.
    - Вы узнаёте эту вещь? -  выложил перед нею Окиянов найдённый у Константина нож.
   Бегло глянув на нож, она взглянула на сыщика в упор:
    - Нет. Это мужская безделушка.
    - Вспомните, вы не покупали его?
   - С какой стати? Нет, - снова отчеканила она.
    На лице Агнии сохранялось всё то же надменное выражение, даже когда она услы-хала, что её вынуждены просить задержаться на некоторое время в Петербурге.

НОВЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Надо сказать, Окиянов и Мельхиоров, совместно работая, испытывали друг к другу всё меньше тёплых чувств. Характеры их были несхожи, и как раз поэтому  начальник сыска назначил их вместе вести дело, рассчитывая, что живой нрав первого и бульдожье упрямство второго  отлично дополнят друг друга. Впрочем, Окиянов ничуть не тяготился напарником; на его постоянно бодрое настроение не влияла даже петербургская погода,  не то что упёртый напарник. Заметив,  что Мельхиоров с утра не в духе, шмыгает носом, покашливает, Окиянов не стал заводить разговор ог делах, но взялся за газету. На 11 часов была назначена очная ставка Агнии  и Константина Валевичей, в приёмной ждали какие-то люди, день предстоял хлопотливый, и только несколько утренних минут он мог посвятить посторонним вещам. Впрочем, Лештуков переулок лез и с газетных полос.
    - Ха-ха-ха! – громогласно рассмеялся Окиянов, заставив  Мельхиорова поднять  го-лову от  бумаг. -  Послушай, что пишет «Листок». «Убийца никогда не будет обнаружен нашей полицией, потому что убивал не человек. Некоторые из жильцов рокового дома № 2 по Лештукову переулку видели поутру огромную  г о р и л л у, разгуливавшую у них по крыше. И дворник, подметая , нашёл  приклеившийся к булыжине обрывок рыжей шерсти, хотя г-н Окиянов в то утро там не появлялся. Как нам сообщили в зоосаде, ни одна горилла не сбегала из коетки, - но сообщение это было сделано нехотя, и у служителя, делавшего его, было фальшивое лицо. Мы подозреваем заведомую ложь и продолжим расследование.  До каких пор Петербург не будет иметь благоустроенного зоосада?»
    - Сейчас я тебе испорчу настроение, - ехидно  пообещал Мельхиоров. -  Вчера у Фи-липпова был господин Пуришкевич. Кто это такой, полагаю,  весёлому мальчику объ-яснять не надо?
     Эт о был намёк на политическую дремучесть Викентия, однако тот не подумал обижаться. Кто не знает Пуришкевича!  Громогласный депутат Думы, имеющий там огромное влияние,  создатель «Союза Михаила Архангела во имя защиты царя, креста и Отечества», именуемого левой прессой «чёрной сотней»,  богатейший помещик, человек всесильный, опасный и злопамятный.
    - Он сообщил, - продолжал Мельхиоров, - что имеет личную  заинтересованность в раскрытии преступления в Лештукове переулке. Оказывается, инженер Валевич – его приятель. Оба они происходят из Бессарабии, их имения рядом; более, они близки по взглядам и пристрастиям. У Пуришкевича есть основания предполагать, что Валевичу мстили те , кто хочет досадить ему, Пуришкевичу, и грозит не оставить нас в покое. Он требует, чтобы к расследованию подключился политический сыск.
    Сделав правильный вывод из услышанного, Окиянов поморщился:
    - Только этого не хватало. Теперь задёргают.
Принесли телеграммы, и пока Мельхиоров их читал, Окиянов начал приём посетите-лей. Дожидавшийся сыщиков респектабельный господин оказался  знакомцем Андрея Валевича, банкиром Томилиным, прибывшим в Управление, узнав из газет, что полиция собирает сведения об инженере
    - Андрей Александрович хорошо известен в петербургских деловых кругах, - обстоя-тельно рассказывал он, опершись руками о резную трость и оттопырив мизинец с большим, сверкающим камнем . – Чрезвычайно симпатичный молодой  делец, душа общества, энергичный и даровитый прожектёр… Я почёл долгом…
    Заметив, что  Мельхиоров явно хочет, чтобы посетитель поскорей ушёл, намерева-ясь что-то сообщить, Окиянов принялся торопить ег, но г-н банкир всё тянул, сверкая своим перстнем: биржевики надеются, что справедливость восторжествует, финансо-вые круги взволнованы, порядочные люди негодуют… На вопрос о доходах Андрея Валевича посетитель не без зависти сообщил:
   - О, его ждало блестящее будущее. Делец милостью Божьей. Лет через десять-пятнадцать, он был бы миллионщиком. Отечественным Ротшильдом.
    - У него на руках могло быть  сразу много наличных денег?
    - Что значит «много»? – тонко улыбнулся г-н Томилин.
    - Ну, тысяч десять…
   - Мы, биржевики, привыкли к другим суммам, - снисходительно  усмехнулся тот в ответ.
Наконец биржевик удалился.
    - Слыхал? – возмущённо воскликнул Окиянов. -  Мало нам было Думы и Пуришкевича, так уже и б иржа заволновалась..
     Мельхиоров, не слушая, протянул Окиянову телеграмму:
    - Скончалась  мать Валевичей.
     Итак, старая госпожа Валевич умерла и, стало быть, рассказы о её болезни и невозможности приехать оказались правдой. Бедная старуха. Какой удар: один сын убит, другой арестован, дочь задержана под подписку и, кажется,  лишится жениха. Задело детей, а мать возьми и упади замертво.
    - Агнию придётся отпустить в Москву, - разочарованно сделал вывод Окиянов.
    - На что тебе эта Агния? А вот и ещё интересная новость: с юга сообщают, что поли-цией обнаружен Степан Адриянович Фёдоров, обыватель города Ставрополя. С него уже сняли допрос, на котором он показал, что год назад сдал паспорт в городскую канцелярию, где тот был утерян. Любопытно, правда? Ведь старший из Валевичей Василий тоже проживает в Ставрополе и служит в городской канцелярии.
     Сыщики уставились друг на друга.
   - Какая выявляется цепочка! – возбуждённо заговорил Мельхиоров. – Некто выкра-дывает паспорт Фёдорова и передаёт его Василию, тот – Константи ну, а этот -  приятелю «студенту», который устраивается секретарём к  инженеру Валевичу. Учти странные имущественные отношения в  этой семье: лишение наследства, отказ от наследства.  Андрей – самый удачливый из братьев, блестящий столичный инженер. Василий и Константин ненавидят его, а тут ещё большие деньги… Всё сходится! Два брата задумали убить третьего…
   - Кто же, по-твоему, приходил к Котович и под именем Фёдорова снял комнату?
   -  Приходил ничего не подозревавший инженер , а нанимал на имя секретаря, под-сунувшего ему краденый паспорт. Викеша, мы на верном пути. Господин Пуришкевич может успокоиться. И биржа тоже. Пойдём к Филиппову.
   - Выходит, о секретаре инженера нам известно лишь то, что о нём ничего не извест-но.
   - Как «ничего»? Он в сговоре с Константином.
    -  Жив ли  ещё Лже-Фёдоров?  Мы с Сержем побывали у гадалки, и она определённо сказала, что и убийца, и жертва мертвы.
   -  Только гадалки нам е хватало! Гляди, уже в Америке заинтересовались Лештуко-вым переулком! - - И возмущённый Мельхиоррв протянул Окиянову телеграмму: аме-риканская сыскная контора «Чарли Доммер» предлагала помощь петербургским сы-щикам в раскрытии загадочногог преступления.
   Окиянов, прочитав, хихикнул:
   - Обойдёмся без господ американцев.
Их разговор прервало появление г-на Ясинского. Оттолкнув секретаря, тот ворвался в кабинет, возмущённо твердя:
   - Мне срочно надо! Пропустите!
    Жених Агнии выглядел несколько помятым, и московский его румянец на полных щеках уже поблек, то ли  под действием петербургской осени,  то л и от  переживаний.
    - Объясните мне наконец, почему арестован Константин Александрович? Значит, вы считаете, что он замешан в убийстве? Я не постороннее лицо у Валевичей. Поймите, мне надо знать определённо: ведь я, как вы слышали, намерен жениться на его сестре.
    Судя по всему, бедняга очень переживал за своё доброе имя.
   - Есть много улик против него, но вина его пока не доказана, - неприязненно проце-дил Мельхиоров.
    - Значит, улики есть?  Благодарю вас за доверие! – На пухлых щеках Ясинского опять заиграл румянец.
    - А теперь, господин Ясинский, разрешите уведомить вас, что вам придётся немед-ленно отвезти мадмуазель Валевич  в Москву. Только что получена телеграмма о кон-чине её матери.
   - Что вы говорите! – ахнул Ясинскй. – Какое ужасное несчастье. Я был близко знаком с госпожой Валевич. Но с какой стати я должен сопровождать Агнию Александровну? Мои дела против воли задерживают меня здесь. Мы с нею и из Москвы порознь ехали, в разных купе.
   - Но, господин Ясинский, вы её жених, - не выдержал Окиянов.
    - Вздор, вздор! – взвизгнул толстяк. – Это была шутка.
    - Хорошенькое дело!
   -  А вы не торопитесь осуждать меня, молодой человек! Сами только что сказали: против Константина Валевича есть улики. Женитьба на сестре преступника роковым образом отразится на моих делах. Роковым.
    Они растерянно глядели ему вослед: кажется, гордячка Агния лишалась жениха.
Она уже сидела в приёмной, и прежде чем вошла к сыщикам,  Ясинский успел сооб-щить ей весть о кончине матери. Красивое лицо её было злым, однако она не плакала.
      - Госпожа Валевич, подтверждаете ли вы свои вчерашние показания, что никогда не покупали ножей в лавке Брабец? – осведомился Мельхиоров.
   - Опять про ножи, - раздражённо поморщилась она. – Ну да, я купила в подарок братьям.
    Сыщики переглянулись.
    - Почему вы сразу не признались?
   - Я боялась, что это может навредить Косте.
   - Значит, нож всё-таки принадлежал Константину?
   - И да, и нет. Я забыла подарить. Он был в Москве, и я оставила нож у него в комнате.
   - Почему такой странный подарок?
   - Странный?  Ничуть. Мы с Андреем делали всё,  чтобы он стал мужчиной. Что вы знаете о нём! В пятнадцать лет он влюбился без  ответа и стрелял в себя, чудом остался  жив. Пуля застряла в височной кости. Она и сейчас там. Временами у Кости бывают адские головные боли. Зачем вы удерживаете его? Почем у мне не разрешают повидаться с братом?
   - Вы сейчас его увидите, - проворчал Мельхиоров.
   - Момент, - остановил их Окиянов. -  А второй нож вы подарили  своему  брату Анд-рею?
   - Тоже нет, потому что его день рождения не скоро. Я увезла его  в Москву.
Константин Валевич очень осунулся, под глазами у него залегли чёрные тени. Вся его нескладная фигура выражала подавленность.
   = Агния? – опешил он пр и виде сестры.
    - Боже мой, Костя! – не двигаясь с места, сжав руки, пробормотала она.
   - И маман здесь?
   - Нет, она в Москве… больна.
    - Это из-за меня?
    ь- Из-за тебя и Андрея.
    Обмен репликами между братом и сест рой происходил быстрым полушопотом.
   - Господа, попрошу вас не переговариваться, но отвечать на мои вопросы, - строго вмешался Мельхиров. – Господин Валевич, вы по-прежнему отрицаете свою причаст-ность к гибели брата?
   - Да, конечно.
    Допрос начался. Он не принёс ничего нового. То, что Андрей приезжал в сентябре к родным, а затем вернулся в Петербург, сопровождаемый Агнией, то, что она, погостив несколько дней, увезла с собой Констант ина, которому суждено было  против её воли вернуться назад в роковой день убийства, следствию было уже известно.
    В ходе допроса  Константин приходил во всё большее возбуждение и наконец заговорил, с трудом сдерживаясь:
   -  Господа, почему меня лишили свободы? У нас исчез брат. И вдруг я читаю в газетах о страшном злодеянии в Лештукове переулке. Я спешу заявить в полицию, но меня хватают и сажают за решётку. Какие против меня улики? Скажите, господа!
    - Увести, - распорядился Мельхиоров.
    - Агния, передай маман, что я прошу у неё прощения, - за всё, за всё! – обернувшись от  двери, жалко вскрикнул Константин.
    Агния следила за братом с плотно сжатыми губами.
   - Я свободна? – резко осведомилась она, когда его увели. – Я могу ехать в Москву похоронить мать?
     Окиянов молча наклонил голову. Ни звука больше не изронив, она стремительно вышла.
    - Вот это женщина! – кивнул ей вслед Мельхиоров. – Кисейной барышней не назо-вёшь.

ПОЙ,  ЛАСТОЧКА,  ПОЙ…
С ночи зарядил дождь, - нудный, угнетающий, беспросветный, пополам с туманом. За окнами колыхалась серая мгла. Стены домов  потемнели и  набухли пятнами, в окнах тут и там горел свет. Казалось, город не хотел просыпаться, пережи дал с угрюмой хитростью непогоду, - но заводские гудки окраин проревели в положенный час, созывая в свои ненасытные чрева рабочий люд, задребезжала по Николаевскому мосту электрическая новинка – трамвай, помчались пролётки, разбрызгивая лужи; неясный рассвет тронул небо: день всё-таки начался.
В этот день из Обуховской больницы служители вынесли гроб с искромсанным тру-пом, поставили его на мокрую телегу и отправили на кладбище. Спросить  о намере-ниях родственников относительно тела  Андрея Валевича  было не у кого, а медлить далее оказалось невозможным.
Серж печально выслушал новость. Снова в памяти встал ненастный вечер второго ок-тября. Двое в коляске,  лиц не разглядеть. Одного сегодня погребли.
Пили чай. Усталый Окиянов рано ушёл к себе.
    - А вот и Вильгельм! – неожиданно провозгласил г-н Селюнин, листавший свежий номер «Нивы». – Помнит ся, вы, Серж, хотели на него полюбоваться.
     В самом деле, вернувшись от  гадалки,  Серж пытался разыскать портрет сего госу-даря.
     Вильгельм П, кайзер германский, с усами, как у таракана, и в мундире.. Портрет поколенный, но гадалка не оговаривала никаких условий. Даже пакетик с порошком сохранился. Что, если попробовать?
     Сегодня он, как никогда,  жаждал перенестись в прошлое и вглядеться в лица не-знакомцев в коляске. Посмеиваясь над собой, он проделал всё, как велела гадалка: проглотил её порошок, положил Вильгельма возле себя и попытался уснуть. Однако это ему как раз и не удалось: сон совсем соскочил. Он ворочался, кряхтел, стонал; слышал, как за дверью  тяжело топала горничная, как звякала в кухне посудой кухарка,  как дурным голосом мяукнул кот Цезарь за окном, требуя впустить его с ночной прогулки, -  но заснуть  не мог. Потом Серж вдруг куда-то провалился и стал разглядывать радужные круги и спирали, поплывшие из темноты; перед глазами завертелся хоровод незнакомых лиц, - они улыбались, подмигивали ему или наоборот  - хмурились и скалили зубы. Он попытался стряхнуть  наваждение, как внезапно услышал цокот копыт  по мокрой мостовой. Коляска с двумя седоками катила вдоль  Фонтанки. Обрадовавшись, он остановился,  ожидая вопроса кучера, - однако, едва поравнявшись с ним, тот хлестнул лошадь, и коляска понеслась мимо.
     - Стой! Стой! – закричал Серж.
     Проезжие оглянулись: один – Андрей Валевич, каким  Серж видел его на фото из  парикмахерской, другой = он обомлел! -  нет, другая, дама, красавица, Агния Валевич. Оба, глядя на него , хохотали.
В те дни в Петербурге начинались гастроли  Анастасии Вяльцевой. Афишами о её концертах были оклеены все тумбы. Так уж случилось, что  имя певицы соединилось  в памяти Сержа с инженером Валевичем, в квартире которого было полно её портретов, иногда с автографами.  В голову Сержу пришла шальная мысль.  Валевич был красивым молодым мужчиной, бонвиваном; наверно, он сидел в первых рядах на концертах певицы, дарил цветы, а то и драгоценности. Что, если Вяльцева помнит своего поклонника? Конечно, следствию это ни к чему, однако у Сержа появился убедительный предлог для знакомства с несравненной, божественной, бесподобной и как там ещё называли  знаменитую певицу газеты. Поёживаясь от собственной дерзости, он решил не упускать случай.
В театре ему сказали, что певица ещё не приезжала, а ждут её многие, и указали на порядочную толпу, теснившуюся у служебного хода. Тут были мужчины и женщины всех возрастов, упрямо мокнувшие под дождём, с возбуждёнными лицами, с фанати-ческим блеском в глазах, - одним словом, поклонники. Он понял, что его оттеснят, и решил прибегнуть к помощи презренного металла. Театральный страж провёл подро-стка прямо к уборной гастролёрши.   Оставшись в коридоре один, он без колебаний толкнул дверь.
    -  Ай, сюда нельзя! – вскрикнула миленькая горничная, нагружённая ворохом пёст-рого тряпья.
    - Полиция, - соврал Серж.
    - Господи! – округлила глазки горничная. -  Что вам-то у нас понадобилось?
    Успокоив её по мере сил, он устроился на  табурете, как был в пальто, держа мок-рый котелок между колен. Горничная косилась, недовольная его вторжением, и уже готовилась вслух выразить протест, как вдруг в коридоре раздался шум; он всё при-ближался, рос, послышался топот многих ног, голоса, и  в комнату ворвалась молодая женщина, довольно сердито отмахивавшаяся от  что-то ей внушавшего мужчины во фраке. Это была Анастасия Вяльцева. Серж встал.  Он узнал прекрасное лицо, немного бледное сейчас и раздражённое.
    - Кто это? – с неудовольствием уставившись на Сержа, осведомилась у горничной Вяльцева.
    - Полицейский, - пискнула девушка.
    Неожиданно Вяльцева улыбнулась, ослепив безупречной подковкой зубов:
    - Какой полицейский? Это же мальчик.
    Она распутала шарф, осторожно сняла его с головы. Густые, тёмные волосы, заколотые с небрежным изяществом, сделали её ещё красивее. Серж не мог отвести глаз от  всего этого  великолепия и даже позабыл о своём самозванстве. Как расточительна была природа, создавая эту женщину, как одарила ез всем да ещё сверх меры прибавив голос и  талант!
    - Подписать фото? – прервала его размышления певица. – Юноша, мне некогда, на-до переодеться перед концертом. Так и станете молча разглядывать меня?
     - В вашем лице всё мера, прелесть и душа! -  пробормотал он.
    Она рассмеялась:
    - Он умеет говорить комплименты! Как ваше имя?
    Спохватившись, он представился по всей форме (немного  приукрасив себя) и даже протянул свою визитку:
    -  Помощник чиновника по особым поручениям при начальнике Петербургской сы-скной полиции Сергей Бибиков.
    - Как, нынче полиция берёт на службу детей? – И снова блеснула подковка зубов.  –А в чём дело? Кажется, ничего не украла, никого не убила, - говорила она насмешливо, освобождаясь с помощью горничной от  верхней одежды.
    Оставшись в тёмном платье с белым глухим воротником, очень простом и скром-ном, поневоле напоминавшем о её прошлой доле  горничной,  она присела перед зеркалом.
     - Прошу  вас, объяснитесь скорей, господин Бибиков. Мне действительно недосуг.
   Он чувствовал смущение:
    - Анастасия Дмитриевна, знаком ли вам инженер Андрей Александрович Валевич?
     - Отроду не слыхивала, - подняла она тонкую,  красиво прорисованную бровь.
    - Высокий, интересный блондин с тёмными бровями… - И Серж по мере сил попы-тался обрисовать облик Валевича.
    - Уж не тот ли это господин, барыня,  вмешалась горничная, - который вам всё букеты слал, а потом анонимки?
    Вяльцева вспыхнула, гневно свела брови:
    - Да. Да… Погодите. Кажется, догадываюсь… Да, его фамилия как-то на «-ич». Я и знать его не желала, он сам навязался. Красавчик, но, знаете, глаза наглые. Он стал мне неприятен с первой минуты. Пошлые домогательства… Ну да, я женщина публичная и, стало быть, продажная, - но продаю я свой голос, а не своё тело. Он принадлежал к тем, кто не хотел этого понять. Знаете , когда стараешься дарить людям радость, всегда находятся охотники проглотить тебя целиком. Но я этого никому никогда не позволяла. Вот он и взъерепенился.
    - Проходу нам не давал, - снова подала голос горничная. – Сначала-то всё цветочки да конфетки, а как барыня его  отшила, стал грязью поливать, такие мы да сякие. Письма присылал непристойные. Хот ь и без подписи, да мы знали, от кого. На кон-цертах всякое выкрикивал…
     Вспомнив прежние обиды, женщины разгорячились. Серж молча слушал.
    - Верите ли,  в Петербург возвращаться не хотелось, - призналась Вяльцева. – Думаю, как начнёт опять  тот субъект на моих концертах появляться, сколько крови испортит.
     - Не появится, - уверил Серж. - Больше не появится. Он убит.
    - Господи, спаси и сохрани, -  испуганно перекрестилась горничная.
    Вяльцева помолчала:
     Что ж, царство небесное. А нехороший был человек. Кто же его?
     - Вы разве не читали в газетах про убийство в Лештукове переулке? – удивился Серж. – Там его и убили.
     - Ну, всё, - поднялась она. – Не обессудьте, некогда. Плохой был человек тот госпо-дин, уж поверьте мне. Любил унижать других людей, пачкать чистое. А больше ничего не знаю. И знать не хочу.
     Серж тоже встал и несмело держал у груди свой мокрый котелок. Вовсе невысока была Вяльцева, и иплечи хрупкие, и лицо очень усталое, с грустными складками у губ.
     - Дай вам Бог сегодня успеха небывалого. Простите моё вторжение.
     Ему очень хотелось попросить  на память фотографию певицы, но он не осмелился.
Окиянову Серж во всё м покаялся.
     - Ловкач, - покачал тот головой. – Ладно, шельма, на сей раз прощаю. Так, говоришь, инженер был поганцем? И это о друге господина Пуришкевича? В дело добытые тобой сведения  не  пришьёшь, однако  он и подтверждают моё предположение,  что братья вполне могли его ненавидеть. Хороша семейка! Поглядел бы ты на эту Агнию! Она прямо источает  ненависть к окружающим, как гадюка - яд.
     Серж вспомнил свой сон и то, как хохотали брат и сестра  Валевичи. Впрочем, наяву двое седоков в коляске тоже удалялись, смеясь чему-то своему. Окиянову рассказывать о привидевшемся во сне Серж не стал, опасаясь насмешек.
Выслушав отчёт подчинённых о результатах проделанной работы и о том, что придёт-ся везти из Ставрополя Василия Валевича, Филиппов сказал после молчания:
    - Я бы хотел услышать от вас другое.  Почему инженер носил старые ботинки?
     Сыщики разочарованно переглянулись: начальство не оценило их рвения, не заинтересовалось новыми версиями.
    - Идите работать, - недовольно велел Филиппов.
Прочитав в газетах обращение полиции к обывателям с просьбой откликнуться всех, могущих сообщить  сведения о Валевиче, люди пошли. Раз в Управление явился некий франт с тросточкой, представившийся купцом Елисеевым, - не тем, что владеет на Невском роскошным магазином,  а другим, помельче, но, впрочем, тоже не из по-следних.
     - Как прочитал, что полиция собирает сведения об Андрее Валевиче, не мог дома усидеть, - сообщил он, обиженно хлопая ресницами. – Терпел-терпел, да и к вам.
     Несмотря на представительность, усы и монокль, г-н Елисеев ьбыл непозволитель-но молод, о чём свидетельствовали постоянная улыбка на пухлых губах и  и выраже-ние  доверчивого простодушия.. Почувствовав симпатию к посетителю, Окиянов предложил ему стул  и приготовился слушать. Тот сразу заговорил доверительно, будто со старым знакомцем.
    - Встречали вы человека, который вот так, ни с того ни с сего,  выложил бы из кармана и подарил вам десять тысяч рублей?
    - Уж не господин ли Валевич сделал вам такой презент? – развеселился  Окиянов.
    - Нет, что вы! – радостно заулыбался Елисеев. -  Думаю, на свете есть  только один такой дурак. Это я.
     Тут оба принялись смеяться.
    - Как же так, господин Елисеев? Или затмение какое на вас нашло? Или вы стол ь богатый человек, что уж не знаете, куда  деньги девать?
     - Богат не богат, а вот насчёт затмения вы правильно выразились, - таинственно подмигнул тот. Слыхали, нынче продаётся книга «Как научиться управлять волей дру-гих людей?» Тайны восточной магии. Не читали?
    - Не доводилось.
    - Вот то-то! А другие не только читали, но и в жизни применяют.
    - Вы меня заинтриговали.
    - А вот послушайте мою историю. Жил я летом на даче в Стрельне, где подружился с соседом своим инженером Валевичем. Так подружились, верите ли, редкий вечер врозь. И стал я ему некоторые хитрости нашего торгового дела приоткрывать. Вот од-нажды приходит он, приносит две тысячи и просит отдать за  него приятелю, так как не хочет, чтобы кредиторы узнали, что у него деньги есть. Я согласился, а как пришёл его  приятель , ему  деньги и отдал. Что же вы думаете?  Приходит ко мне Валевич и говорит: давай расписку получателя, что он деньги взял. А я её и не подумал взять. Тут он как расшумится! Такой-сякой, говорит,  кК ты докажешь, что деньги  тобой отданы, а не присвоены?  Уж не прикарманил ли ты их, друг сердечный? Меня аж в краску бросило. Вынес я ему своих две тысячи: возьми, мол,  и чтоб ноги  твоей у меня не было. Он ничуть не обиделся и говорит ласково, сквозь смех: а, нет, двумя тысячами ты от меня не отделаешься, а давай-ка мне, купчина, десять тысяч, не то я тебя вором ославлю, да ещё кой-какие  твои деловые секреты обнародую, да насчёт поведения твоей жены пройдусь, - одним словом, подорву к тебе доверие и по миру пущу. Я и отдал то, что он просил.
    - Десять тысяч?
    - Ну да. А как ославил бы? Говорю же, что бывал с ним откровенен, о делах своих толковал.
    И, словно спохватившись, Елисеев вставил в глаз монокль и с достоинством откинулся на спинку стула. В нём было столько простодушия, что Окиянов не удержался от улыбки. Итак, инженер Валевич был способен на вымогательство и шантаж. В том, что Елисеев рассказал правду, сомнений не возникало: слишком уж неподдельным было его  возмущение.
- Инженер-то был с двойным дном, как ни крути, - поделился Окиянов открытием с напарником. – Вот и Серж мне кое-что интересное рассказал…
    Мельхиоров выслушал сообщение довольно хмуро:
   - А что это нам даёт? Стоит ли чернить облик близкого к Пуришкевичу человека, тем более, что его нет в живых? Примем к сведению, а распространять  дальше я бы не стал.
Итак, имя убитого, его положение и связи, даже нрав, были установлены, но мотивы преступления всё ещё оставались неясны, а убийца не только не пойман, но  даже не определён. Оставалось надеяться  на повторные допросы Константина, Василия и Аг-нии Валевичей. Сыщиков поджидало в тот день ещё одно  разочарование:  сведения , полученные от нового посетителя, сделали всю проделанную ими работу ненужной.
    Это был важный, суровый мужчина; по его одежде и напыщенному виду можно было с первого взгляда определить  швейцара . На лице посетителя, украшенном тол-стым носом, цвела беспробудная глупость. Представившись  главным швейцаром Павловскогог вокзала, он объявил, что имеет сообщить нечто важное.
   - Как мы то-есть грамотны и читавши газеты, - с достоинством объявил он, - то на-слышаны о Лештукове переулке.
   - Да ну? – сморщился Мельхиоров. – Это уже полмесяца не новость.
    Почувствовав небрежность тона, швейцар обиделся:
   -  Вещи-то, саквояжик инженеров, до сих пор у меня на сохранении.
    - Какой саквояжик? – насторожился Окиянов.
    - Да тот, который господином Валевичем был мне на сохранение оставлен, и за ко-торым прислуга разлетелась, а я не отдал, потому подозрительна мне эта бабёнка по-казалась, говорит много, а документ не показывает. А теперь как услышал, что убит инженер  и полиция разыскивает следы, думаю, заявлю.
    - Что же ты молчал  до сих пор, дядя? – привскочил Мельхиоров.
   - Где саквояж? – перебил Окиянов.
       Саквояж, оказавшийся при швейцаре, содержал мужское бельё и туалетные мелочи; все предметы были новыми, помеченными инициалами «АВ».
      Разозлившись, Мельхиоров подскочил к швейцару и, по привычке своей,  угро-жающе размахивая руками перед носом собеседника, принялся его отчитывать:
   - И ты смел так долго не давать знать полиции, и держать вещи у себя! Знаешь ли ты, остолоп, сколько времени и сил пот рачено впустую из-за тебя?
   - Да я ж… Да она ж… Тыр-пыр, а документу не даёт, - оправдывался швейцар.
    Итак, они могли бы определить имя убитого инженера чуть ли не сразу, окажись  саквояж Валевича у них в руках.
Мельхиоров предложил не откладывая  доложить обо всём Филиппову.
   - Нам зададут головомойку, - взъерошил рыжую шевелюру Окиянов.
  - Придётся вытерпеть.
 -  Он спросит про ботинки.
   - Дались ему эти ботинки! Валевичи же объясняли, что их брат любил ночные про-гулки и тогда одевался, как простолюдин.
    - Он может отстранить нас от расследования.
   Они решили повременить с докладом.

СЕКРЕТАРЬ
Картина преступления была такова. Некто, вероятнее всего сам  Валевич, назвавшись Фёдоровым, снял комнату в Лештукове переулке, а 2-ого октября вечером привёз туда секретаря – неустановленное лицо с краденым паспортом  на  имя Фёдорова. Мотив преступления, бесспорно, - деньги; возможно, что и месть. Оставалось найти убийцу.
Просматривая список всех пропавших без вести нынешней осенью молодых мужчин, полученный ими ещё в самом начале  расследования, Окиянов снова и снова вчиты-вался в фамилии  и даты. Мастеровой, пропавший с Успенья: отец одиннадцати детей; послушник-монашек, приехавший из города Боровичи; студент-медик, не выдержавший анатомички… Под номером 24 значился студент  Павел Прилуцкий, 27 лет, Мыльный переулок 8.
    - Михаил, - спросил он напарника. – Где находится Мыльный переулок?
    - Возле Сенной, по-моему.
    Окиянов уставился на него:
   - Возле чайной «Золотой крендель»?
    Мельхиоров не успел ответить: сорвавшись с места, Окиянов бросился вон.
Мыльный переулок был довольно велик. Он разыскал нужный дом, пятиэтажный, мрачноватый. Поднявшись на пятый этаж, дёрнул звонок. Дверь отперла пожилая женщина в переднике и с  засученными рукавами.
    - Проживает ли тут студент Павел Прилуцкий?
   -  Мой жилец в отъезде, - удивлённо разглядывая его, объявила она.
  - Когда и куда он уехал?
   - В начале октября, а куда – не знаю. – Подумав, женщина добавила. – Куда-то с хо-зяином: он служит секретарем у инженера.
    Окиянов обрадованно  двинулся внутрь квартиры, но женщина, сердито вскрикнув, замахнулась тряпкой.
     - Я обрадовался, что нашёл человека, которого давно искал, - попытался он объяс-нить своё поведение. – Говорил ли он, когда вернётся?
   - Я его, почитай, и не видела перед отъездом. Уехал в одночасье.
   - С бельевой корзиной, так?
   - Да, я давала ему корзину. А вы откуда знаете?
    Тут Окиянов  назвался  и попросил разрешения осмотреть квартиру.
Квартира была невелика и бедна. Комната студента оказалась запертой, и Окиянов досадливо поморщился: придётся делать обыск по форме, а на это уйдёт время, и уж во всяком случае сегодня тут ему не побывать.
    - Скромны паренёк, - рассказывала хозяйка. – Да я бы иного и не пустила. Очень нуждается. Сирота. Есть родня где-то в провинции, но она ему не помогает: должно, сама бедная. Прошлой зимой он всё по урокам бегал; летом уезжал  репетитором в деревню к каким-то господам:  а осенью нанялся секретарём, и уж так был доволен, сказать не могу.
   - Как он выглядит?
   - Высокий, русый. На лицо так себе, а человек добрый. Что он натворил?
   - Не знаете ли вы случайно, принадлежал ли он к какой-нибудь политической орга-низации?
  - Это как?
   - Кадет, эсер,  союзник?
   - Угадали, господин сыщик, - сокрушённо кивнула хозяйка. -  Одно в нём скверно: революционер он страшный. Сами знаете, все бедняки – революционеры. Уж как начнёт рассуждать, камня на камне не оставит. Всё бы так и отменил, всё бы переделал, даже погоду. Я ему иной раз говорю: Смотри, Павел, не сносить тебе головы А он смеётся: я что, а вот послушала бы ты, что наши студенты говорят. Ну, студенты – известное дело… Вот и договорились: полиция нагрянула. Уж я его теперь держать не стану. Я женщина простая, но честная, и революционеров не люблю.
    - Бывал у него кто-нибудь?
   - Ни души.
   - А сам часто отсутствовал?
   - А,  почитай,  весь день. То институт, то уроки. Волка ноги кормят. Да я вам отопру комнату. Ключ-то у меня.
    - Сделайте одолжение, любезнейшая!
Комната студента была каморкой в полном смысле слова. Длинная и тёмная кишка с окном , упиравшимся в стену, оклеенная заплесневелыми обоями, она наводила  уныние.  Узенькая кровать, аккуратно застеленная, была прикрыта газетами от пыли: судя по всему, хозяин собирался долго отсутствовать. Книжки, тетради и прочие вещицы были аккуратно расставлены и тоже прикрыты. Окиянов перебрал книги: сплошь учебники, полные каких-то формул и непонятных чертежей. Полистал тетради: записи лекций , и снова цифры и формулы. Ящик стола был заперт. Без труда открыв гвоздём замок,  он обнаружил там среди всякого хлама тетрадь в кожемитовой обложке. На первой странице красовался с росчерками выведенный титул: «Дневник жизни Павла Ивановича Прилуцкого, студента Петербургского Технологического института, начатый  с  сентября 1909 года».
     Спрятав дневник за пазуху, Окиянов поспешил удалиться.

ДНЕВНИК ПАВЛА ПРИЛУЦКОГО
«…. Сентября
     И вот я снова в Петербурге. Лето провёл у  Квасовых  на даче, потом заехал к тётушке. Провожая,  она опять плакала. Умоляла не связываться с революционерами. Можно подумать, что в столице революционеры кишат, как головастики в весенней луже. Да я их в глаза не видал. Слышал только разглагольствования  студентов в институте, как  у нас принято.
     Переживаю очередную петербургскую осень, и она снова поражает меня.  Это низ-кое, серое небо, ветер и дождь, круглосуточные сумерки, а в недолгие минуты зати-шья непогоды – промозглый воздух,, мокрые плиты тротуаров с налипшими на н их жёлтыми листьями, необъятные лужи, в чёрных зеркалах которых отражаются дворцы и монументы, мокрые торцы роскошной мостовой Невского,  про которую говорят, что, замости его рублями, обошлось бы дешевле. Это поднятые воротники прохожих, забрызганные грязью юбки женщин, их покрасневшие носики, торчащие из меха и перьев, это мокрые лошади, простуженная ругань извозчиков, кашель и чиханье в трамвае, и это, наконец, Нева – устрашающе величественная, серая, вздувшаяся, покрытая пенными гребнями волн. Прошёл по Невскому, полюбовался роскошными витринами Елисеевского магазина, заставленными ананасами  и шампанским, поздоровался с Адмиралтейством. После провинции всё это великолепие трогает меня особенно сильно.»
    Поморщившись, Окиянов подумал,  что автор склонен к  литературным выкрутасам и начальные страницы можно пропустить без ущерба для дела.  Вот интересная за-пись:
     «…..пошёл по найдённому вчера объявлению и…     Какая удача! Меня берут в сек-ретари!  Наниматель – Андрей Александрович Валевич, образец современного чело-века, - хорош собой, образован и, кажется, очень богат.  Он принял меня отменно любезно, хотя поначалу я,  сильно робея, не мог связать толком двух слов и  производил явно неблагоприятное впечатление. Не знаю, чем я ему приглянулся, но  подошёл. Он как взглянул на меня, так сразу же и объявил, что берёт. Думаю, сыграло роль, что Технологический институт – наша общая  alma mater . Он обещал мне всяческую помощь в будущем, а сейчас мы, не откладывая, поедем на юг,  где у него проводятся изыскания каспийской нефти. Я так счастлив, что не заикнулся об окладе. Думаю, он не обидит.»
     Далее несколько страниц были посвящены радостным надеждам Прилуцкого на будушее. Окиянов торопливо перелистал их Глаза упёрлись в последнюю запись:  «2-ого октября. Завтра уезжаю, писать некогда. Увижу юг – подумать только! Какая счастливая перемена в моей жизни! А уж как вернусь, приналягу на учёбу. Сегодня заночую в конторе, где-то  в Лештукове переулке. Кажется, работы  секретарской будет у меня выше головы: конторские бланки уже заготовлены, буду их заполнять и рассылать повсюду клиентам. Да я работы не боюсь.  Не забыть по приезде получить  бельё у прачки и рассчитаться в кухмистерской.»
     - Та-ак! – запустил пальцы в волосы Окиянов.
Когда в прихожей зазвонил телефон, Серж удачно оказался рядом: он поспешно за-нимался устранением  следов от очередного бесчинства Цезаря, вновь почтившего вниманием галоши г-на Селюнина. Обычные чёрные галоши с подкладкой из красного войлока; точно такие же были у Сержа с Окияновым, различаясь только медными инициалами внутри. Но Цезарь выбирал для  своих  безобразных поступков только селюнинские.
     Не  выпуская галошу, Серж снял трубку: он ожидал, что звонит Окиянов и уже собирался пожаловаться на кота, однако в трубке раздался женский голос:
    - Это полиция?
    - Какая ещё полиция? Это квартира госпожи Тальбах. На проводе  Сергей Сергеевич Бибиков.
    - Господин Бибиков? – обрадовалась  трубка.  – Вас-то нам и надо. Сейчас погодите: с вами поговорит Анастасия Дмитриевна.
     Серж недоуменно ждал.
     - Господин Бибиков, - раздался в трубке единственный, неповторимый голос Вяль-цевой.
    - Аллоу, -  только и сумел выдавить из себя Серж; получилось довольно  нелепо, но у него вдруг спёрло дыхание.
    - Напрасно вы меня обнадёжили, - продолжала женщина. – Господин Валевич снова был на моём концерте.
    - Как был? Он убит.
   - Жив, представьте себе. Я сразу его узнала, несмотря на усы и чёрный парик. Это он! Да он и не пытался это скрывать. Когда я глянула в его сторону, он незаметно приподнял усы  и ухмыльнулся. Боюсь, опять начнутся преследования.  Я хочу заявить в полицию.
     - Анастасия Дмитриевна, вы уже заявили! – пылко заверил Серж. – Ничего не опа-сайтесь. Мы вас защитим…
     Тут совсем некстати зазвонили во входную дверь.
     - Анюта! – завопил Серж, призывая горничную.
     В трубке щёлкнуло, соединение прервалось.  Одновременно в открытую горничной дверь ввалился Окиянов. Изумлённый Серж стоял столбом с телефонной трубкой в одной руке и галошей в другой. Воспользовавшись замешательством, вертевшийся тут же Цезарь,  ловко  скользнув среди ног, выбежал на лестничную площадку. Горничная и  Окиянов с воплями кинулись догонять кота.
     Привлечённый шумом, в прихожей появился г-н Селюнин, и Серж, неловко вешая на место одной  рукой телефонную трубку, виновато спрятал за спину галошу, которую держал в другой.
    - Что здесь происходит? – сердито осведомился г-н Селюнин,  подозрительно шаря глазами по полу. – Где моя вторая галоша?
    - Да вон ваши галоши! – ткнул пальцем в угол Серж.
   - Это не мои галоши! – вышел из себя г-н Селюнин. – Это ваши галоши! Вот! Вот! – Схватив галоши, он  указывал пальцем на медные инициалы внутри них. -  «СБ», а мои помечены одним «С»!
     Сержу ничего не оставалось, как предъявить мокрую галошу, которую он держал за спиной. Тут с лестницы в прихожую возвратились  довольные Окиянов и горничная, неся Цезаря.
     - Снова кот? – наливаясь гневной краской, закричал г-н Селюнин. – Долго это будет продолжаться? Если вы не выбросите вон паршивца, я сам сделаю это!
     Горничная , приписав гнев жильца на свой счёт, принялась  оправдываться. Окиянов и Серж, превыше бушевавших страстей, просветлённо глядели друг на друга.
   - Серж, скорее всего, секретарь не мог убить инженера, - сказал Окиянов.
    - Викеша, инженер Валевич жив, -  сказал в ответ Серж.

ГАЛОШИ
- Викеша, что ты обо всём этом думаешь? – взмолился Серж, едва они остались вдво-ём.
          - Ша! . – ответил тот.
         - Ты мне не доверяешь?
        - Я себе не доверяю.
       -  Вяльцева видела инженера  живым.
      - У страха глаза велики. Певица могла ошибиться. Пока мне ясно одно, что Прилуцкий не мог быть  убийцей Валевича, но доказательств у меня т оже нет.
     Уязвлённый недоверием  к сообщённым им сведениям, Серж сказал:
   - А что, если дневник написан Прилуцким специально для  полиции, чтобы сбить с толку?
    - Такое мог придумать уж очень изощрённый преступник. Но я допускаю всё, потому что у меня нет бесспорных доказательств. Прав Филиппов: надо определить, кому принадлежат ботинки. Трупу они оказались впору.
     Серж вспомнил про ботинки убитого -  дешёвые, чинённые, но чистые.
     - Викеша, а ведь второго октября шёл дождь.
    - Ну и что?
   -  Насколько я помню, ботинки были  вычищены.
  - Да ведь они приехали в коляске.
  -  Всё равно, выходя на дождь, любой человек наденет галоши.
  - Но ведь галош там не  обнаружили.
  - И не могли обнаружить, - торжествовал Серж,  недавно хорошо изучивший,  благо-даря Цезарю, особенности  галош.-  Преступник их  унёс с собой, потому что все гало-ши меченые.  Если бы найти галоши с этих ботинок, мы точно  знали бы имя убитого
    - Где я их тебе найду? – в отчаянии и закричал Окиянв.
Наутро в Управлении, наскоро изложив Мельхиорову новости,  напарник усадил его за чтение дневника Прилуцкого, а сам  принялся рассматривать ботинки убитого. Листая дневник, Мельхиоров  раздражённо полюбопытствовал у напарника,
что он уставился на ботинки.
    - Гляжу, надевались ли на них галоши, ищу какие-нибудь следы…
   -  Лучше отнеси их Сане, он тебе поможет.
У них в Управлении уже год служил сотрудник, которого из-за его молодости, неза-метности и покладистости все  звали просто Саней. Он был химиком и занимался тем,  что героически пытался создать в сыскной полиции химическую лабораторию. Начальство, понуждаемое  новыми веяниями и взяв его на службу, этим и ограничилось, не удосужившись даже предоставить ем у помещение. Тогда он отгородил тупиковый конец коридора и, приобретая потихоньку на собственные деньги кое-какое оборудование, копошился там в едких испарениях, а зачастую и в темноте, потому что занимался немного и фотографией. Саня жаловался встречному и поперечному на равнодушие начальства, с увлечением рисовал блестящие перспективы химии на службе криминалистики,  - малость привирая, должно быть, для убедительности, но дело делал, бывая иногда весьма полезным.
     От Сани пахло серой. Худой, в тёмном подпалённом халате, с пальцами, жёлтыми от  химикатов, он внимательно выслушал Окиянова, склонив набок коротко стриже-ную голову. Чёрный занавес на окне был отодвинут, сквозь немытые стёкла брезжил сумрачный свет осеннего петербургского дня, от которого, как известно, становится безрадостно на душе.
    - Скажите, Саня, остаются ли на поверхности кожи при длительном соприкоснове-нии и её с какими-либо предметами, следы?
     - Это отвлечённый вопрос. Вы мне лучше поставьте конкретную задачу.
    - Вот ботинки. Их владелец, судя по всему, носил галоши. На галошах принято ста-вить медные инициалы владельца. Нет ли у вас такого  средства,  чтобы  медные отпечатки проступили на подошвах?
    Саня вежливо  выслушал и, убедившись, что собеседник замолчал, просто ответил:
     - В принципе это возможно. Но без специального оборудования трудно. Постараюсь что-нибудь придумать. – И, заметив, как дрогнуло радостью лицо  сыщика, тут же обеспокоился. – Конечно,  при условии, если подошва находилась в длительном соприкосновении с медью.
    - Если вы нам поможете, - проникновенно сказал Окиянов, я напишу Филиппову официальную бумагу, что сыск не может существовать без химической лаборатории.
В кабинете ждал Мельхиоров, уже ознакомившийся с дневником Прилуцкого.
    - Идём к Филиппову? – кисло осведомился он. – Станем докладывать, что  расследование вели неправильно, все наши предположения неверны,  Валевич жив , а убит  по неясным причинам некто Прилуцкий?
     - Придётся. Если промолчим, нам достанется ещё больше.
    - Но у нас нет доказательств новой версии, опровергающей старую!
   - Будь другом, Михаил, сходи один, а я куда-нибудь уеду. Ну, хоть в дом предвари-тельного заключения. Допрошу  ещё раз Константина. Надо подождать  Саниных ре-зультатов.
     - Но Викентий!
   - В другой раз я выручу  тебя. За мной не пропадёт.

     Константин Валевич сидел на тюремной койке, сгорбившись, сжав руки в коленях, и даже не пошевелился, когда вошёл Окиянов со словами:
    - Я должен побеседовать с вами.
    - Да всё равно уж, - пробормотал  тот, не двигаясь.
    Окиянов сел.
    - По-моему, не всё равно. Скажите, вы действительно опознали в убитом брата Андрея?
    Константин вдруг повалился боком на кровать с воплем:
   - Ах, оставьте, оставьте меня! Не мучайте меня! – Он дрожал и задыхался, грязные руки его судорожно хватались за подушку.
    - Успокойтесь, - приказал Окиянов. – Соберитесь с мыслями  и ответьте на мой во-прос. Я должен выявить степень вашего участия в преступлении. Если оно ьбыло. Если же вы не при чём, я постараюсь вам помочь.
    - Мне уже никто не поможет. Меня все бросили. Видно, это кому-то надо. А я болен. И этот нож… Но я не убивал, не убивал! – рыдал Константин.
    - Но присутствовали при убийстве?
    - Как я мог? Меня две недели не было в городе. Я две недели гостил у матери. Дёрнуло же меня приехать в Петербург именно второго октября! Родные меня удерживали, но я форменным образом удрал.
    - Вы не ответили на мой вопрос, - напомнил Окиянов. – Вы в самом деле опознали в убитом брата?
    - Но вы же сами сказали, что убит Андрей!
   - Кто такой Павел Прилуцкий? – быстро спросил Окиянов.
    - Не знаю я никакого Прилуцкого, - раздражённо отмахнулся  Константин. – А что, у полиции есть сомнение, что мой брат убит?
    По тому, как оба насторожились, можно было понять, насколько важен для них  оп-ределённый ответ.

      Поздно вечером, когда здание сыска опустело и свет горел только в кабинете сы-щиков по Лештукову делу  , в дверь постучали.
-    Войдите! – хором  крикнули Окиянов и Мельхиоров.
     Показалась голова Сани:
    - Не заглянете ко мне на минутку?
   - Что-нибудь вышло?
  - Вышло,но только совсем не то, что вы ожидаете, - смущённо признался он. – Да вы всё сами сейчас увидите.
Они вошли в Санин закуток. Тот зажёг лампу. На его рабочем столе лежали знакомые ботинки подошвами вверх.
   - Глядите, - прошептал Саня.
   Оба сыщика осторожно склонились над  старыми, ношеными ботинками. Сначала они ничего не различали. Потом, напряжённо всматриваясь, заметили какие-то пря-мые линии , проступившие на подошве, - не буквы, нет, не отпечатки инициалов, но совершенно прямые линии.
   - Что это? – разочарованно разогнулся Мельхиоров.
    - Действие окиси брома на поверхность, соприкасавшуюся с медью, - с удовольствием объяснил Саня. – Вначале я обрабатывал подошву бромелиевой кислотой, и ничего не получалось. Но вот догадался взять окись…
    - Почему полосы? – недоумевал Окиянов. – Где же буквы?
   И вдруг, осенённый догадкой,  замолчал. Эти полосы, они и были буквами. На по-дошвах   проступили отпечатки инициалов «ПП». Мельхиоров  молчал, уже всё поняв.
    Ботинки принадлежали Павлу Прилуцкому. И, значит…
    - Так вы доложите начальству, что химическая лаборатория сыску необходима? – с надеждой крикнул Саня вослед убегавшим по коридору сыщикам.

НОВАЯ ВЕРСИЯ
Итак, сомнения рассеялись: убит Павел Прилуцкий, убийца – Андрей Валевич.
     Но с какой целью совершено преступление? Зачем преуспевающему дельцу уби-вать бедного студента? Внезапное помешательство? Исключено. Убийца  действовал хладнокровно, у него всё было рассчитано заранее. Потребовались чужие документы? Но у Андрея Валевича  уже был чужой краденый паспорт на имя Фёдорова, полученный им, бесспорно, через брата Василия. Ненависть к Прилуцкому? Да ничуть. Презрения сколько угодно, но такой человек, как Валевич, наверно, презирал всех людей. Не убивать же всех подряд. Нет, ему нужен был труп, - причём труп, который бы приняли за его собственный. Значит, желание исчезнуть, уверить всех в собственной смерти. Фиктивная смерть, и в Америку – заветную цель всех проходимцев. Без денег? Деньги… Допустим, кое-что у него было на руках. – собранное жульничеством, вымогательством, прямым воровством. Какой-нибудь десяток-другой тысяч, которыми он пустил пыль в глаза г-же Котович. Но этого мало.
    -  Надо запросить все банки России о вкладе Андрея Валевича, - решил Окиянов. – Если  вклад удастся найти, немедленно наложить на него  арест.
     - Однако, каков мерзавец! – возмущался Мельхиоров. -  Заманить, убить, искале-чить , да ещё ославить дертву убийцей! Один  брат в тюрьме, другой, как сообщают  из Ставрополя, в бегах,  мать с горя умерла, сестра заболела, а этот мерзавец  где-то  выжидает.  Где?
    - Мне кажется, родные это знают.
Услышав о новой версии следствия,  начальник долго молчал, потом  осведомился:
     - Что же это вы, мальчики? Сначала почти месяц водите всех за нос, кричите: хватай студента! И вдруг теперь: хватай инженера! Вы понимаете, какой  скандал разразится?
    - Во всяком случае, господин Пуришкевич больше не приедет выгораживать своего друга, - не промолчал Окиянов.
       Начальник хотел рассердиться, но, передумав, усмехнулся:
    - Спасибо хоть за это.
Отсутствие мотивов преступления весьма чувствительно мешало сыщикам. На сове-щании у Филиппова, когда съехалось всё начальство, их новая  версия многими была встречена в штыки. Глава политического сыска возмущался:
   -  Инженер Валевич рекомендуется рядом уважаемых лиц с самой лучшей стороны. Он обладает именем в финансовых кругах столицы.  Подумайте, господа, на кого за-махиваетесь.
Впрочем, Филиппов был согласен с версией своих подчинённых.
     - У нас есть сведения, что негодяй всё ещё  в Петербурге, -  не скрыл Окиянов  слов Сержа.
    Подумав, Филиппов распорядился:
    - Объявить розыск по всей стране.
     Мельхиоров был удивлён:
    - Объявляя розыск, мы предупреждаем преступника, что  знаем его.
     - Этого нам и надо. Пусть начнёт нервничать  и попытается скрыться за границей. Тут-то мы его  и поймаем.
     Всё было тотчас исполнено, розыск объявлен через газеты, службы, ведающие вы-ездом  подданных Российской империи за рубеж, предупреждены.
     Просматривая на всякий случай список лиц, выехавших за рубеж в октябре текущего года, Окиянов обнаружил, что накануне за границу в Турцию выехал мёртвый студент Павел Прилуцкий.
    - Упустили мерзавца! – чертыхнулся Окияенов.

     Едва Андрей Валевич был назван как предполагаемый убийца и газеты опублико-вали это, на сыск обрушился поток сведений об инженере. Прежде всего заявила о себе бесчисленная армия кредиторов. Валевич брал в доог направо и налево, и, что удивительно, ему охотно давали; он никогда не платил в магазинах и мастерских, никогда не возвращал денег. Не гнушался он и воровством, - причём, в крупных размерах. Однажды, угнав у доверчивого владельца мотор (автомобиль), он преспокойно отдал его в мастерскую обновить и перекрасить; не заплатив ни гроша за ремонт, укатил на глазах растерявшихся мастеров и тут е продал авто какому-то генералу. Казалось, он издевался над порядочностью  людей, а нарушать общепринятые нормы поведения , злоупотребить коими не приходило никому в голову, доставляло ему удовольствие.
     Из городского суда Мельхиорову позвонил судебный следователь:
    - Известно ли вам, что сейчас у нас находится несколько неразобранных дел, уго-ловных и гражданских, где Андрей Валевич является ответчиком?
- У проходимца горела земля под ногами, - сделал вывод Мельхиоров. –Он и пошёл на мокрое дело, потому что хотел исчезнуть, инсценировав собственную смерть. Какой ещё мотив тебе надобен?
    - Михаил, он мог исчезнуть, никого не убивая. Просто сесть на пароход и уплыть за океан.

     Обобранные Андреем Валевичем люди продолжали являться в Управление. Весьма интересные сведения сообщил г-н Знаменский, инженер-технолог, учившийся вместе с Валевичем в институте.
- Про обстоятельства убийства ничего не знаю, предупредил он, - но в своё время хо-рошо знал Андрея и торжественно заявляю,  что это был мерзавец, каких свет не ви-дел. Он умел обольщать людей6 постоянная улыбка, ласковые речи, участливые раз-говоры. Я настолько слепо доверял ему, что однажды по его просьбе дал ему свою чековую книжку, думая, что она нужна ему лишь затем,  чтобы пустить кому-то тпыль в глаза. Он же получил из банка все мои деньги, и был таков. Пустил меня по миу, и если бы не состояние моей невесты, теперь уже жены, я бы просил сейчас милостыню.
    - Возможно ли такое? – не поверил Мельхиоров. -  Так-таки и отдали чековую книж-ку своими руками?
     - Ну да, - разволновался Знаменский, - Говорю же , что он обольщал, как змей. Пока я не услыхал, что  на моём счету в банке нет ни копейки,  я считал его образцом порядочности и самым  надёжным другом. Я его, почитай, с тех пор и не видел. Ходил к нем у на квартиру, никогда не заставал.
     - Я думаю, - хмыкнул Мельхиоров.
    - Раз прокатил мимо на моторе, увидел меня, оскалил зубы и рукой помахал. Мер-завец, как есть мерзавец.
    - Хороши и вы с вашей доверчивостью.
    - Да уж куда лучше.
    - Странные всё-таки замашки у этого Валевича. Он ведь инженер, мог неплохо зарабатывать честным путём.
    - Да какой он инженер! Диплом-то я ему написал за двести пятьдесят рублей.
    - Так-таки и написали?
   - Я за него и все работы делал, и даже экзамены вместо него  сдавал. Он ахал: Сколько я тебе денег переплатил! А я ещё радовался, что имею заработок.
    -  Ну и ну! И много у нас таких липовых инженеров?
    - В том-то и дело, что немного. Да, как говорится, ложка дёгтя испортит бочку меда.
Некий г-н Ухов жаловаться на  Валевича прикатил аж из Москвы. Проходимец подвил его затеять мыловаренный завод, уверив, что открыл новый способ варки мыла сухим путём,  дающий 50% экономии. Они стали компаньонами, и Ухов внёс десять тысяч в Московский Коммерческий банк. Вскоре Валевич, выбрав деньги, попросил внести ещё. Ухов оказался предусмотрителен: он навёл справки и неожиданно выяснил, что никакого мыла Валевич не варил, а покупал готовое на других заводах, выдавая его за собственную продукцию. В Московском окружном суде вскоре будет слушаться дело о вовлечении Валевичем в невыгодную сделку Ухова и о мошенничестве.
     - Уф! – потряс головой Мельхиоров. – Не будь я на службе, сказал бы: стукнули бы его пару раз для острастки.
     - Самое интересное, - заметил Окиянов, - что мошенник и негодяй, неоднократно  попадавшийся на всяческих плутнях, не только не был нещадно бит, но продолжал  вращаться в светском обществе, пользоваться весом в торговых и промышленных кругах и даже, судя по словам господина Пуришкевича, пробираться в политику.

МОТИВ
Русские газеты продавались за границей всюду, и преступник, конечно,  уже  знал, что полиция разыскивает его по обвинению в зверском убийстве. Он знал, что в далёком Петербурге сидит  полицейский чиновник, который  очень хочет встретиться с ним. Меж ним,  преступником и сыщиком уже установилась незримая связь. Каждый думал с ненавистью о другом и каждый хотел выиграть, победить в предстоявшей схватке.
      Полицией был сделан запрос, не уходит ли за границу какая-либо корреспонден-ция на имя Прилуцкого либо Фёдорова. Петербургский почтамт ответил отрицательно, Московский медлил. Сильно занимал следствие поиск банковского вклада  Андрея Валевича, но результатов это не давало.  Государственный банк ответил, что вклад в размере 15000 у Валевича был, но в сентябре он полностью изъят владельцем. Частные ча банки отвечали медленнее, но т оже отрицательно. Либо у Андрея Валевича вовсе не было денег, либо они были положены на сообщника.
В один из дней, когда казалось, что им  ничего не остаётся, как терпеливо  ждать, в Управление явился скромный посетитель ипопросил дать ему возможность погово-рить с кем-нибудь из господ следователей по Лештукову делу. Это был бледный, не-определённого возраста человек, одетый с ног до головы в чёрное. Он представился Окиянову скрипучим  голосом, протягивая визитную карточку:
     - Агент страхового общества  «Эквитебель».
    - Чем могу быть полезен? – осведомился Окиянов. – Предупреждаю, страховаться я не собираюсь.
      Агент, тонко улыбнувшись, помолчал:
     -  Вы весьма нас обяжете, если сообщите, причём письменно и на казённом бланке, убит или жив господин Валевич. Дело в том, что он застрахован у нас на огромную сумму. В случае его гибели мы обязаны уплатить  предъявителю страхового полиса  сто тысяч рублей. Надеюсь, вы понимаете теперь мою настойчивость и желание точно узнать, убит ли он или здравствует.
     Сыщики безмолвствовали. Последние покровы слетали с проклятой Лештуковой тайны.  Громадная страховка, - вот что, оказывается, двигало преступником. Умереть и тем самым обогатить кого-нибудь из родственников он не собирался; «энергичный финансист, душа общества, талантливый прожектёр» был намерен получить деньги сам, как привык их получать отовсюду путем жульничества, подлогов, вымогательства и воровства. Нынче ему понадобился труп, и он, не задумываясь, изготовил его из живого человека.
- Благодарю вас за сообщение, хотя и сожалею, что оно поздно сделано, - заговорил Окиянов.  – Нет. Андрея Валевича никто не убивал. Он жив.
     - Весьма вам признателен, - немного оживившись, поклонился человек в чёрном. – Для «Эквитебеля» выплата такой огромной страховой суммы была бы очень нежелательна. Весьма признателен.
    Уходя, агент приостановился в дверях:
     -  Позволю себе горячо рекомендовать вам подумать  о выгодах страхования жизни. «Эквитебель» - надёжная компания, она выполняет свои обязательства неукоснительно.
Едва за ним закрылась дверь, Окиянов застонал, ероша волосы. Как проста оказалась схема этого преступления! Мерзавец застраховал свою  бесценную жизнь. Эти страховые общества плодятся ныне, как мухи в тухлом мясе, и толстосумы охотно страхуются. Финансовая выгода для компании, потому что толстосумы умирют редко, к их услугам лучшие врачи и лекарства, дорогие курорты. Но нашёлся негодяй, - такое же, впрочем, порождение финансового мира;как и страховые компании, - который решил нажиться  по привычке везде снимать  беззаконные пенки.  Человеческая жизнь – чего она стоит, раз Валевич сможет жить  ещё привольней! Получить  сто тысяч через подставное лицо  и обосноваться . скажем, в Америке. Начать биржевую игру. Стать мили онером. Столпом общества.
- Изобретательно задумано, но грязно исполнено, -  высказал своё мнение Мельхио-ров. – Итак, мотив налицо. Определённо, кто-то из Валевичей -  сообщник негодяя. Без сообщника ему не получить страховку. Константин заявил о пропаже брата уже через день после исчезновения того. Есть ещё неведомый нам Василий Валевич, которого никак не могут отыскать.
     - И дама бубен, - загадочно подсказал Окиянов, вспомнив гадалку с Кирочной.
    - Ты имеешь в виду их высокомерную сестрицу?
    - Будем проверять всех.
Начальник был  вполне удовлетворён их работой и одобрил  дальнейшие шаги.
     Окиянову предстояло заняться Константином Валевичем – жалкой личностью, це-ликом подчинившейся, судя по всему, злой воле брата. Роль сообщника  должна была начаться после того, как главные действующие лица уже сойдут со сцены: один за границу, другой в могилу. Хорошо зная, что его брат жив, Константин разыгрывал кощунственную комедию, делая вид, что опознал в искромсанном теле Андрея Валевича.
     По  запросу Филиппова Константина при везли из дома предварительного заключения в Управление. Допрашивал сам начальник. На этот раз арестованный вёл себя заносчиво и вызывающе; он объявил, что им только что отослан обширный протест прокурорскому надзору.
    - Ваш протест будет оставлен без внимания, - отмахнулся  Филиппов. –Следствием бесспорно установлено, что ваш брат  - убийца. Вы обвиняетесь в сговоре с ним. Что вам известно о страховке? Будет лучше, если вы расскажете всё без утайки .
    - Лучше для кого? – взвизгнул Константин. – Для вас? Так вы и без моей помощи что-нибудь сочините. Например, что я воровал бриллианты в магазине у Гордона, а Андрей перепродавал их Ротшильду.
     - Я не знал, что Ротшильд – скупщик краденого, -  осмелился хихикнуть Мельхиоров.
    Впрочем, Филиппов, ни обратив внимания ни на того, ни на другого, продолжал:
    - Вы заявили о пропаже вашего брата уже четвёртого октября, то есть на следующий день, когда ещё ничего не было известно про убийство.  Что за подозрительное беспокойство о  брате, с которым вы даже не жили вместе? Почему вы собирались похоронить, как брата, неизвестного вам человека?  Ведь вы только сделали вид, что опорзнали в убитом  Андрея Валевича.  Что вами  двигало? Где ваш старший брат?
    Лицо Константина приняло растерянное выражение. Затем он насупился, сгорбился, и на дальнейшие вопросы отвечал не взвинчено и визгливо, но глухим, бесцветным голосом, чаще всего односложно. Нет, он ничего не знает о страховке. Андрей никогда не вводил его в свои дела. Он заявил о пропаже брата, потому что тот действительно пропал. В убитом он долго не признавал Андрея, однако полиция его убедила.
    - Поймите же наконец, что в вашем положении запираться бессмысленно, - непри-язненно буравя его глазами, внушал Филипп – Вы наверняка знаете, где может нахо-диться Андрей Валевич. Помогите нам найти преступника, и я сделаю всё возможное, чтобы облегчить вашу участь.
    - Облегчить? – Беглая усмешка вдруг исказила губы Константина. -  Спасибо…
     Филиппов досадливо сделал знак увести арестованного.

ЕЩЁ ЖЕРТВА
С юга пришла наконец долгожданная телеграмма о поимке Василия Валевича, котоый, оказывается, ничуть не скрывался от полиции, а ездил летом в родную Бессарабию. Его отправили в Петербург, и сыщики несколько оживились, надеясь при допросах и очных ставках братьев получить новые сведения.
Сумрачным ноябрьским утром выпал первый снег и сразу же лёг плотно, не тая; мос-товая обледенела,  засвистел  пронзительный ветер, из-за Петропавловсого шпиля нанесло свинцовых туч, и на притихший  город нагрянула настоящая зима. В то утро стало   известно, что в камере дома предварительного заключения повесился Константин Валевич.  Сторож, заглянув в глазок, увидел, что арестованный  стоит на коленях у кровати как-то странно сгорбившись; он уже не дышал.
      Самоубийца оставил записку, всего несколько корявых слов: «Не виноват. Ничего не знал о деле брата. Тяжело.»
      Никто не ожидал его самоубийства. Все последние дни Константин продолжал ув-лечённо писать одну жалобу за другой. Правда, рассказывал сторож, что накануне он отказался есть и неподвижно сидел на кровати, глядя в одну точку.
Тот сумрачный день весь пошёл кувырком. Сыщикам пришлось ехать в дом предварительного  заключения, осматривать тело Константина Валевича, допрашивать надзирателей, отбиваться от репортеров, отчитываться перед начальством. Константин покончил счёты с жизнью, объявив в предсмертной записке. Что не виноват; сыщики подозревали обратное, и теперь им предстояло разбираться во всём этом.
Их поджидала ещё одна неприятность. Запросив банки о вкладах Андрея Валевича, они позднее дополнили список именами Павла Прилуцкого  и Фёдорова; из Россий-скогог банка не замедлила поступить бумага на официальном бланке, в которой зна-чилось: «На имя г-на Прилуцкого в августе с.г. было положено 25.000 рублей.  21-ого октября нам поступил запрос на перевод денег через Лионский кредит, и деньги были незамедлительно переведены нами в Париж.»
     - Проворонили! – стонал Мельхиоров. – Упустили… Позволили мерзавцу получить деньги, и теперь он недосягаем.
     Окиянов вздохнул:
    - Во всяком случае, мы теперь знаем, что он уже в Париже.
   - Что нам в этом? Да, может, он уже уплыл за океан! Негодяй увёртлив и проворен, как  блоха.
За упущение  оба получили от начальства втык.
     Им ничего не оставалось, как запросить банк точный адрес парижской конторы, ку-да были переведены деньги на имя Павла Прилуцкого. Банк откликнулся незамедли-тельно. Новая бумага сообщала: «Деньги, 10.000 рублей, затребованы г-ном Прилуц-ким  через Лионский кредит на парижское отделение банка и переведены нами 21-ого октября с.г.»
Окиянов не поверил глазам. Перечёл ещё и ещё раз:
    - Михаил, прочти вслух, - слабым голосом попросил он.
      Прочитав банковский ответ, Мельхиоров присвистнул:
    - Вот это да! Он затребовал только десять тысяч. В банке  находятся ещё пятнадцать тысяч невостребованных. И, значит, начальство напрасно  нас пушило.
     Это была удача. Преступник не догадывался, что полиция обнаружила его уловку со вкладом на чужое имя, и оставил часть денег, чтобы потребовать их позднее. Следовало немедленно установить наблюдение за вкладом. Настанет час, и преступник даст знать о себе. Как только полиции сделается известно, куда он просит перевести деньги, там будет устроена засада, и Валевич попадёт в руки правосудия.
- Один из вас немедленно едет в Париж, - распорядился Филиппов.
     Мельхиоров не возражал, чтобы в Париж за казённый счёт прогулялся Окиянов,  предпочитая спокойную жизнь дома; Филиппов не возражал.
     - Отбери с собой двух-трёх помощников, кого хочешь, и кати, - наставлял начальник, - Осмотришься, установишь контакт с Сюртэ и станешь ждать вести от нас.
В то же время жалкая телега увозила  под покровом ночи в прозекторскую Обуховской больницы прикрытое рогожей  тело Константина Валевича. Он уже побывал там однажды -  живым, осматривая тело Прилуцкого. Ныне ему предстояло занять опустевшее место.
- Серж, - наставлял Окиянов, торопливо собирая вещи в дорогу, - веди себя разумно, не ввязывайся ни в какие аферы,  к чему, я заметил, у тебя большая склонность. Не воображай себя сыщиком.
     Серж уныло слушал, сгорая от зависти к  предстоявшей Викеше поездки: он и сам был бы непрочь от Парижа, да не было у него таких денег.

     Агния Валевич приехала в Петербург уже после отъезда Окиянова.
     В тот день, когда, ожидая  своей очереди, она сидела в приёмной,  в Управление явился иностранный господин  в шубе огромных размеров и потребовал  немедленно допустить его к начальнику сыска. Филиппова не было на месте, и тогда незваный гость попросил разговора со следователем, ведущим Лештуково дело.
    К Мельхиорову ввалился  иностранец в громадной шубе, которую он не пожелал снять даже в помещении, где было жарко натоплено.
     - Айзек Симпсон, - представился он. – Детектив гаагского от деления американской конторы  «Чарли Доммер».
      Перед Мельхиоровым стоял подданный Соединённых Американских штатов, о чём свидетельствовал предъявленный посетителем паспорт. К удивлению сыщика, г-н Симпсон хорошо говорил по-русски , - правда, с явственным одесским акцентом. Он объявил, что  знаменитая контора «Чарли Доммер» выделила его, своего лучшего агента, в помощь петербургским сыщикам для раскрытия Лештукова дела.
     - Дело раскрыто, - холодно сообщил Мельхиоров и предложил гостю снять шубу, предупредив, что пр и выходе на улицу он может простудиться.
     - Всё лучше, чем блохи, - ответил тот. – У вас здесь, наверно, везде полно блох, как бы не набились в мех.
     Мельхиоров ещё суше объяснил, что не уполномочен вести переговоры с иностранцами. Американец что-то недовольно забубнил, пересыпая русскую речь английскими словечками, бывшими, судя по интонации, ругательствами: он возмущался «русским преступлением», наделавшим шуму в Европе, которая, как известно, совсем рядом с Россией и не застрахована от проникновения  бесчеловечных  злоумышленников. Без конторы «Доммер» петербургской полиции ни за что не поймать преступника;  в заключение он потребовал немедленно ввести его в курс дела.
     - В этом преступлении я не вижу ничего «русского», - возразил насмешливо Мель-хиоров. – Уверен, что подобные преступления уже не раз совершались в Европе, и в ваших Штатах. Я бы назвал его преступлением в стиле модерн.
     И Мельхиоров снова повторил назойливому  посетителю, что не уполномочен вести с ним переговоры.
    -  Я подожду главного начальника, - решил американец и торжественно вышел, подметая полами шубы паркет.
В приёмной Агния Валевич, в чёрном с головы до ног,  решительно встав, стремительной походкой проследовала в кабинет следователей. Американец с итересом проследил за нею глазами.
- Я только что из Обуховской больницы, - объявила Агния, сев  и с откровенной нена-вистью глядя на Мельхиорова. – Мой младший брат мёртв. Мой старший брат арестован. Андрея обвиняют в преступлении, которого он не совершал. Горе убило мою мать. Чего вы хотите ещё?
    - В бедах вашего семейства вы  вините нас? -  пожал плечами Мельхиоров. – Вина вашего брата Андрея Валевича полностью доказана. В случае, если ваш брат Василий не принимал участия в преступлении, его отпустят. Что касается Константина…
    - Которого вы убили, - подсказала она.
    - Произошёл несчастный случай. Кстати, против него много неопровергнутых  улик. Однако я не стану сейчас настаивать на его вине. Если бы он не поторопился , мы, возможно, полностью бы выяснили  его истиную  роль. Во всяком случае, когда мы арестуем Андрея Валевича…
    - Вы надеетесь его арестовать? – Её тонкие губы скривила презрительная усмешка.
    Он впервые прямо глянул на неё:
    - Надеемся.
    - Где? Когда? Как?
     Он помолчал, пристально разглядывая её  тонкое, прозрачное лицо, белокурые во-лосы, пронзительные глаза. Внезапно его наполнила злость:
     - Мне кажется, вам известно лучше, чем мне, где находится сейчас ваш брат Анд-рей.
    - Вы сумасшедший, - спокойно объявила она.
    Он помолчал, прежде чем начать обвинять:
    -  После совершения убийства Андрей Валевич  проехал ьв Москву. Вы, конечно, станете утверждать,, что не виделись с ним. Но у меня есть основания предполагать, что вы виделись с братом и помогли ему выехать за границу.
     Её глаза сузились о т гнева, ноздри трепетали:
    -  Таким способом вы и довели Костю до самоубийства?  Со мной такое не выйдет. Всё это вздор и ваши домыслы, слышите? Оставьте нам в покое.  Я дам вам денег. Сколько?  Я продам имение, войду в долги. Только не порочьте больше наше имя..
    - Вы оскорбляете должостное лицо, состоящее на службе закона.
    - Какое же это оскорбление – предлагать деньги? Давайте покончим миром. Иначе мне придётся прибегнуть  к помощи своих покровителей,  а они очень влиятельны. Предупреждаю вас, очень.
    - Где страховой полис Андрея Валевича? – резко перебил он.
    - Понятия не имею.
    -  Я сейчас распоряжусь, чтобы у вас в московской квартире произвели обыск, а вас прикажу задержать.
    - У меня нет полиса, - злорадно улыбнулась она, и по её спокойствию он понял, что Агния говорит правду.
    - Между  прочим, насколько мне известно,  он уже аннулирован и не имеет никакой цены.
    - Между прочим, его аннулирование незаконно, а вы мне омерзительны.
Агнию следовало немедленно арестовать. Сейчас, после разговора с нею, её злобных выходок, Мельхиоров уже не верил, что она не знала о зловещем замысле брата; а то, что она  и сейчас поддерживала с ним связь, сомнений не вызывало. Да как её арестуешь без Филиппова?  Ведь она лично знает Пуришкевича, а у того протоптана дорожка в Царское Село.

1 6 .  ПРИКЛЮЧЕНИЕ   СЕРЖА
Прогуливаясь по излюбленным местам,  Серж добрёл до Фонтанки и хотел уже повернуть назад, когда его внимание привлекла красочная пара на набережной:  господин  в  шубе до пят поддерживал изящную даму в чёрном, и они о чём-то увлечённо беседовали. Вглядевшись, Серж узнал Агнию Валевич; её спутника он никогда раньше не видел. Они медленно шли вдоль Фонтанки, не замечая никого вокруг. Заинтересовавшись,  Серж  двинулся следом. Расстояние между ними было слишком значительным, их разговора он слышать не мог и старался угадать по жестам, каковы отношения этих двоих. Сначала господин в непомерной шубе поддерживал Агнию под локоть, потом она цепко взяла его под руку и больше не отпускала. Всю дорогу до Исаакиевской площади они прошли пешком, не прерывая оживлённого  разговора. Весьма заинтересованный, Серж осторожно шёл следом. Он помнил наставления Окиянова не воображать себя сыщиком однако соблазн был слишком силён.
На площади  перед собором они расстались: господин пошагал в сторону гостиницы, Агния – на Почтамтскую Серж, незаметный в  надвигавшихся сумерках,  устремился следом за нею.
Решительным шагом она вошла в торжественный зал Главного почтамта и, присев к столу, начала что-то писать. Густая вуаль её мешала, и она слегка приподняла её. Серж примостился невдалеке, невольно любуясь изящным обликом дамы, её соболями, моднейшей шляпкой: покупки явно недавние, по случаю траура, и, должно быть, чертовски дорогие. Ведь она богата: сыщики говорили, что братья отказались в её пользу от значительного наследства.
     Внезапно Агния  подняла голову и мрачно уставилась на Сержа. Тот так растерялся, что глупо улыбнулся. Презрительно отвернувшись, она спокойно занялась  писанием, потом зачеркнула всё и взялась за новый лист; потом  неожиданно снова взглянула на Сержа. Тот приподнял котелок. Тонкий рот Агнии внезапно тронула усмешка. Она поманила Сержа пальцем.
    Он с трепетом приблизился к даме. Что, если она его заподозрила и, выхватив сей-час из своей громадной муфты хорошенький перламутровый пистолет ,  всадит ему в живот несколько пуль?   
    - Окажите мне услугу, молодой человек, - сказала она,  протягивая ем у исписанный листок. – Отправьте эту телеграмму до востребования. Я совершенно неопытна и боюсь что-нибудь перепутать. Вогт деньги. Я подожду вас здесь.
     Серж послушно взял листок.. Стоя у окошечка в ожидании своей очереди, он неза-метно почел написанное. «В Париже ожидаются холода, - значилось на бумажке, -  Немедленно перебирайся южнее.» Ни обращения, ни подписи. Адресована телеграмма была  в Спа, некоему Павлу Прилуцкому.
Телеграфист придрался к отсутствию подписи, и Серж устремился назад, к Агнии. Но той у стола уже не было. Телеграмму он не стал отправлять, решив,  что  Мельхиорову будет любопытно  ознакомиться с нею.
Телеграмма Агнии Валевич тут же оказалась  на столе Филиппова. В Париж Окиянову срочно полетело предупреждение. За сестрой Валевичей начальник распорядился ус-тановить  наблюдение.

     В Петербург был наконец доставлен Василий Валевич. Ссылаясь на свидетелей, старший Валевич утверждал,  что виделся с братом Андреем год тому назад, когда тот неожиданно приехал к нему погостить. В ту пору и был выкраден паспорт Фёдорова, - событие, чуть не стоившее Василию места. Он обвинял в краже брата, приходившего к нему однажды на службу в Ставропольскую канцелярию. Василий утверждал,  что уже лет десять не имеет ничего общего с родственниками, с тех пор как семья вынудила его отказаться от наследства. Все они перебрались в Москву, а он остался  служить на юге. Ныне, благодаря преступлению  брата , он лишился и этого куска хлеба: из канцелярии его уволили.
     Василий в дороге простудился и занемог, однако Мельхиоров настоял на беседе с ним. Встреча произошла в тюремном лазарете. Василий Ваоевич лежал, закрывшись по горло одеялом; его бил озноб и сотрясал кашель. Третий брат ничуть не походил на остальных; впрочем, и Константин с Андреем были полной противоположностью. Василий был костлявым, измождённым человеком явно чахоточного вида. Врач под-твердил, что лёгкие у него действительно никуда не годятся, и длительное пребыва-ние в петербургском климате может стать для него губительным. Перемежая слова кашлем, от которого у него на глазах выступали слёзы, Василий Валевич повторил уже однажды данные показания:  братьев он не видел год, не переписывался и никак не общался.
     - В семье меня не любили и рано выставили за дверь, - сказал он. -  Я сам был рад тому: отец у нас отличался тяжёлым нравом, а мать была совершенное ничто, не тем будь помянута. С братьями я никогда не дружи, а после кражи Андреем паспорта во-обще не хотел иметь никакого дела, так что напрасно вы меня сюда привезли.
     На просьбу подробно рассказать про историю с паспортом ответил:
     - Год назад Андрей вдруг приехал ко мне якобы в связи с оформлением моего о тказа от  наследства,  хотя всё уже давно было оформлено. Он очень заинтересовался, что в канцелярии я регистрирую паспорты. Однажды он прищёл ко мне на службу и просидел некоторое время рядом. Потом, когда обнаружилась пропажа документа и мне грозило увольнение, я вспомнил его странный визит. Думаю, тогда он и взял паспорт  Фёдорова, когда сидел возле меня.
     - Почему вы отказались от наследства?
    - В пользу матери  и сестры. Так решила семья, а мне от них ничего не было надо, лишь бы оставили меня в покое.
     Василий всё кашлял и кашлял; пожалуй, больного следовало  как можно скорей от-править назад, в Ставрополь.

Кончался ноябрь. Казалось, всё оцепенело в бездействии. Меж тем напряжение сы-щиков нарастало с каждым днём. Они нетерпеливо ждали, когда преступник вновь захочет получить деньги из банка и сообщит адрес, на который их нужно переслать. Он  молчал, и в полиции уже стали опасаться, что Агнии Валевич удалось послать брату ещё одно  предупреждение, хотя Петербургскому и Московскому почтамтам велено было задерживать  все подозрительные телеграммы.
     Окиянов со своими людьми тоже ждал во Франции. Между  Парижем и Петербур-гом должна была пролететь только одна телеграмма  с адресом отделения банка, от-куда будут затребованы деньги. Пятнадцать тысяч рублей на счету несчастного При-луцкого продолжали лежать невостребованными.
Агния Валевич увезла тело Константина в Москву. Ей не препятствовали, поскольку её тайно сопровождали агенты полиции. На вокзале она сказала вездесущим репортё-рам:

    - Семья уверена в невиновности Андрея. «Продувной аферист-бестия», как величает его кое-кто из вашей братии в газетах, да не знал, как трудно получить страховку от этих обществ, где жулик на жулике! Не знал, что у нас в России можно купить свидетельство о собственной смерти за двести рублей. Следствие ведётся, неправильно, с пристрастием. В полиции сидят одни бездари.
     Бездари из полиции, проанализировав слова Агнии, сделали вывод,  что Андрей Валевич обсуждал с сестрой способы получения страховки, и, следовательно, Агния могла быть в курсе егог замыслов.
     Помимо репортёров, даму провожал иностранец в огромной шубе, очень вокруг неё хлопотавший. Когда поезд тронулся, он, к удивлению провожавших, вскочил  к ней в вагон и даже помахал ручкой оставшимся на перроне.

     Остаток суммы, 15.000 рублей, был затребован вкладчиком в начале декабря.  Деньги снова просили перевести в Париж. Выходило, Андрей Валевич  по-прежнему сидел там. Банковский служащий, известивший полицию о запросе денег, просил срочной инструкции, как поступить. Ему было велено оформлять перевод, но делать это как можно медленней. Между тем в Париж  Окиянову полетела долгожданная те-леграмма с предупреждением.

17  .  СВЕРХЧЕЛОВЕК
                (рассказ В.И.Окиянова Сержу)
Приехали мы в Париж, я и два наших агента, Горбунов с Малозёмовым, в начале  но-ября. Установили связь с французской Сюртэ, предупредили правление Международ-ного банка, что ловим убийцу, разработали несколько вариантов задержания преступника, заранее ознакомившись со всеми ходами и выходами в банке, куда он должен был явиться за деньгами. Сидим, ждём. Петербург молчит. А тут под боком «Ша нуар». «Мулен руж», тридцать три удовольствия. Небось, учил в гимназии про Танталовы муки.
     И вот таким образом я мучился нивесть сколько: на чужом пиру, но без ложки.  По-том вдруг телеграмма от Мельхиорова, когда мы  уж и не ждали: Внимание! Мы тут же установили дежурство в здании банка. Служащий предупреждает, что деньги из Петербурга переведены, будут выдаваться клиентам с двадцатого декабря. Когда придёт получатель, натурально, неизвестно.
     Ну, думаю, опять прождёшь. Не тут-то было. Явился мазурик день в день. Идёт франтом парижским. Все приметы сходятся,  а волосы чернущие. Я даже растерялся: ну, думаю, никак и правда не Андрей Валевич, а Павел  Прилуцкий или ещё кто-нибудь. Но лицо его, Валевича. Мигнул я Горбунову; подходим мы к мерзавцу с двух сторон да хвать его за руки. Он голову вскинул надменно.
     - Лессе-муа! – говорит.
     А я ему так спокойне6нько, по-русски:
     - Господин Валевич, пойдёмте  в соседнюю комнату на пару слов, чтобы не трево-жить господ французов.
     Там нас Малозёмов с французским полицейским ждали. Ох, и наглый же мазурик! Даже бровью не повёл
     - Вы ошибаетесь, я Прилуцкий, - говорит.
    Я ухмыляюсь:
     - Бросьте вашу игру, господин Валевич. Ваша карта бита.
     Да сам руки-то и ослабил. Он как рванётся: силён жеребец! Спасибо Горбунову, повис с другого боку.
      - Пустите! – кричит мазурик. -  Говорю вам, вы ошибаетесь. Сейчас я вам паспорт  покажу.
     Дма руку в карман, - и хвать оттуда браунинг. Серж, клянусь, будь кто другой на моём месте, мерзавец уложил бы мигом. НО меня будто подтолкнуло, ринулся на него, выкрутил руку; он завопил и браунинг выронил. Вокруг нас уже разинули рты всякие мадам и месьё. Спасибо собрату из Сюртэ, объяснил им  на своём языке, чтобы рты позакрывали и шли себе мимо: мол, это русское дело, нас, парижан не касается.
    - Андрей Валевич, - говорю я металлическим голосом, - я чиновник по особым поручениям при начальнике Петербургской сыскной полиции  Окиянов. Следуйте за мной.
     Мои ребята висят у него на руках с обеих сторон, а он продолжает ломать комедию. Щурит свои наглые глазки:
    - Чем могу быть полезен отечественной полиции?
    - Да бросьте вы ломаться, раз уж попались, - рассердился я.
   - Но, уверяю вас, моя фамилия Прилуцкий, а никакой не Валевич.
     Тут Малозёмов возьми да и сорви с него чёрный парик. Вылезла плешивая головёнка, голое темя облеплено бесцветными волосами.
    - В чём дело? Убери руки, хам! – задёргался, закричал. – Разве уже запрещено но-сить парики?    Но  стал  сговорчивее и сам поспешил с нами в другую комнату.   Я ду-маю, что очень уж непрезентабельный вид был у него без парика.
Поблагодарил я французов и выставил за дверь, чтобы не мешали. Паспорт Прилуцкого рассмотрел и говорю:
    - Павел Прилуцкий, студент Петербургского Технологического института, уже зако-пан на  Преображенском кладбище.
     Он помолчал, потом цедит сквозь зубы:
    -  А. значит, вам и остальное известно.
    - Известно, - говорю.
     Лицо у него какое-то наглое сделалось, с улыбочкой:
     - Вы правы, отпираться бесполезно. Что ж, большая честь быть разыскиваемым петербургскими сыщиками во главе с блистательным господином Филипповым.
     Меня его наглость за живое взяла; сказал я ему кое-что, повторять не стану.
Тут Окиянов обычно прерывал свой рассказ, а если его настойчиво просили продол-жить, делал это неохотноэ
    - Ну, опростоволосились, виноваты. Всё шло слишком гладко, вот мы и расслаби-лись. Мазурик разговорился, стал нам рассказывать, какие в Париже модные сейчас шансонетки, даже спел одну. Весёлый такой был, всё время 4улыбался, зубы показы-вал; говорил, что приятно побеседовать с соотечественниками Пообедали мы вместе. А что?  Люди ведь. Я Малозёмову велел глаз с преступника не спускать, а Горбунова отправил на вокзал, чтобы тем же вечером уехать в Петербург. У  негодяя я полюбо-пытствовал между прочим:
    - Как это в голову вам пришло такое неслыханное злодейство?
     - Да потому что я гений, - смеётся, и снова все зубы наружу. – Финансовый гений, понимаете?  Один родится с голосом, другой красками малюет, а мне бы миллионами ворочать. Я ведь не со зла убил юношу, а всецело из деловых соображений.
     - А  как же Бог? – напомнил я.
   -  Это вы про мораль? Ерунда. Мораль выдумана для обуздания толпы. Новый век – новый человек. Сверхчеловек. Это я.
    А руки у него, я тогда разглядел,  широкие, короткопалые, - ну, прямо клешни, и на среднем пальце большой золотой перстень с тёмным камнем.  Представил я, как он этими руками кромсал тёплый труп, сдирал скальп с головы, отрезал нос, щёки, губы,  и меня чуть не вытошнило.
После обеда просит:
    - Позвольте ватер-клозет посетить.
    Повели мы его глаз не спускаем; у меня браунинг.
     - Теперь позвольте умыться, - говорит.
     Подвели к умывальнику. Он стал ополаскивать лицо – да камень на перст не и рас-кусил. Я бросился к нему, схватил  за щёки.
    - Выплюнь! – кричу.
    А он судорожно глотнул,  глядит на меня, улыбается, а глаза уже стеклянеют. Тут и рухнул возле умывальника к нашим ногам. Яд у мерзавца в перстне был припасён.

18  .  ВАСИЛИЙ ВАЛЕВИЧ
В тюремном лазарете умирал Василий Валевич. Он сильно простудился, когда его, полубольного;возили в Обуховку для опознания привезённого  из Франции тела Андрея Валевича. Труп находился в мертвецкой на том же месте, где перед тем лежал Константин Валевич, а ещё раньше Павел Прилуцкий.
     Умиравший попросил разговора с людьми, разыскавшего Андрея, и к нему  пришёл Окиянов.
     Больной лежал навзничь. Его лицо покрывала испарина. Присев возле, Окиянов разглядывал  мелкие, острые черты его лица, - фамильный признак Валевичей,  вы-лившийся у Агнии в зловещую красоту, у Константина в уродливую неполноценность, а у Андрея в наглую слащавость.  Тяжело и трудно дыша, больной сказал:
    - Мне надо вам кое-что сообщить, но пусть это останется между нами. Братья мои мертвы, мать также; сам я скоро последую за ними. Но жива Агния, хоть она теперь уже далеко.
     - Далеко? – удивился Окиянов. -  Москва не так далеко, чтобы не приехать к боль-ному брату.
    Василий покачал головой:
    - Она не в Москве, а за границей и зовётся  уже иначе. Агния Валевич умерла, как все прочие Валевичи. Ныне здравствует гражданка Соединённых Американских штатов  Агнес Симпсон.
    Больной вытащил из-под одеяла руку с измятым письмом. Лицо его  осветилось станной нежностью, он умолк.
     - Слушаю вас. – напомнил Окиянов о себе.
     Больной поднял на него глаза:
    -  Костя был не ПНР и чём, верьте мне. Оправдайте его память. Убийство совершил Андрей. Он всегда был жестоким человеком. Даже в детстве. Однажды, когда нам было лет по десять-двенадцать,  он поймал бродячую собачонку и позвал меня с собой за сараи. Там он привязал её, облил керосином и сжёг. Меня это пот рясло, а он смеялся. Потом зажаренная собачка долго валялась под обрывом, и я боялся туда ходить. Много было  подобного, но, мне кажется, именно с  того дня я стал Андрея бояться.  Их было двое – Андрей  и Агния; Костя, самый младший, был всецело порабощён ими. Меня они изводили…
     Окиянову не были интересны воспоминания детства, и он перебил Василия:
    - Всё это прекрасно, но не доказывает невиновности Константина. Ведь кто-то дол-жен был заявить о пропаже брата и водить следствие за нос , а потом получить стра-ховку. Иначе преступление лишалось смысла.
     Больной  закашлял:
    - Это не Костя!  Ох, уж эта проклятая страховка! Наверно, если бы не давний случай на Яузе-реке, Андрею в голову никогда бы не пришло подобное. Вы, может быть, слышали о наделавшем шуму деле одного московского адвоката? Он пропал, а на бе-регу Яузы обнаружили его одежду и записку «В моей смерти прошу никого не ви-нить». Потом оказалось, что он застраховался в заграничном обществе на пятьдесят тысяч. Поскольку тело не обнаружили, страховку так и не выдали. Говорят, потом этого адвоката видели за границей.
    - По сравнению с вашим братом этот адвокат – просто милый проказник, - заметил Окиянов.
     - Мы;подростки, много т огда толковали про  этот случай, - продолжал больной. Помню, Андрей и Агния восхищались изобретательностью мнимого утопленника, но говорили, что для убедительности обязательно нужен труп. Думал ли я тогда, что че-рез много лет весь этот ужас обрушится на мою семью!  Он опять закашлял а, отды-шавшись, продолжал. -  Перед своим отъездом за границу Агния переслала мне письмо. Я не стану передавать вам всего, да это и не надо. Это касается только её и меня.  Что до убийства, это придумали и сделали он и с Андреем.
    - Возможно ли, - ужаснулся Окиянов, - чтобы молодая женщина была соучастницей такого преступления?
    - Вы её не знаете, - прошептал Василий, и в голосе его явно проступило восхищение. – Она всегда была заводилой и помыкала нами, тремя братьями, как хотела. Даже Андрей ей подчинялся.  Ведь она необыкновенная…
    Окиянов пожал плечами, но промолчал.
    - Моя сестра необыкновенная женщина, - продолжал больной. -  Я её проклинаю и люблю. Так было всегда, с детства. Мы, мальчики, боялись её и боготворили. Мать была у неё под башмаком. Даже отец, от которого шарахались все в доме, баловал её. Но ближе всех она была, конечно , с Андреем. Агния и Андрей, говорил отец, настоящие Валевичи, а остальные – недоделки.
     Он закрыл глаза и надолго замолчал. Наконец, не выдержав, Окиянов спросил:
    - В письме Агния признаётся в соучастии в преступлении  Андрея?
    - Она призналась мне в большем! – Глаза больного лихорадочно блестели. – Она надоумила Андрея сделать это и бежать в Америку. И она убила мать своими безжа-лостными речами. Вам достаточно?
   - Вполне, - кивнул Окиянов. – Но ведь и Константин мог быть вовлечён ими в заговор.
    - Нет, нет, - страдальчески взмолился Василий Валевич. -  Агния нарочно увезла его в Москву,  подальше от  Андрея, чтобы он не помешал, и была в бешенстве, когда тот, не спросясь её, сбежал в Петербург, на заседание какой-то содомитской  Лиги свободной любви. А когда его арестовали, она в наказание не пожелала дать денег на адвоката.
    Окиянов недоуменно глядел на человека, в котором чуть теплилась жизнь, но чувства  бушевал.
    - И после всего рассказанного  вы продолжаете любить свою сестру?
    - Любить и проклинать, - прошептал тот.

Несмотря на успешное раскрытие преступления  в Лештукове переулке, газеты про-должали писать о нём ещё долго, не желая расставаться с сенсацией. Оригинальным  взглядом на событие, как всегда, всех превзошёл «Петербургский листок». Он писал: «Часто слышишь жалобы,  что в наше время люди измельчали,  в них всё просто и понятно. И вот над горизонтом обыденности мрачной кометой явился Андрей Валевич, оставляя позади себя кровавый след, сея ужас и замешательство среди обывателей. В нём всё загадка и тайна.  Говорят, будто он семь лет путешествовал по Востоку, где под руководством знаменитых йогов постиг оккультные науки. Его взгляд обладал удивительной силой гипноза, он мог приносить вред людям даже на расстоянии. На женщин он оказывал то же действие, что и гадюка на лягушек. Своё последнее преступление в Лештукове переулке он совершил , так как ему понадобилось человеческое сердце для жертвоприношения тибетским ламам. В нём всё наводит ужас и одновременно приковывает наше внимание, наполняя жаждущие новизны души трепетом небывалого.  Кто он? Роковой ли пришелец из тьмы оккультизма или провозвестник будущего, - человек нового , двадцатого века, опередивший своё время, как ранняя пташка. Которой суждено погибнуть от  мороза и которая тем не менее предвещает начало новых времён7 Кстати, из-за нынешних холодов гибнет множество птиц и  страдают обитатели Петербургского зоосада, а  городские власти до сих пор так и не дали ответа на наш вопрос: когда начнётся строительство нового зоосада?»
Мельхиоров и Окиянов за успешное завершение  дела были повышены в чине. Свою долю похвал за оказанную следствию помощь получил и Серж Бибиков.
     Весной г-жа Агнес Симпсон, подданная СААШ , предъявила к оплате обществу «Эк-вибетель» страховой полис за погибшего брата на громадную сумму  в размере  100.000 рублей.

                К   О   Н   Е   Ц


   


    




    














- 
   









    



     -



     -




    
     -