- Здравствуйте, дед Петро!
- Здравствуй, здравствуй, голубка моя. Давно тебя не видал. Як живешь? Шо-то в твоих глазочках огонька нету. Куда дела? Хто потушив? Или хто порчу навел на тебя, голубка моя? Я знаю, як любов светится! – заговорил дед Петро с украинским акцентом.
- Стихи пишите? А песни сочиняете? Так и играете на гармошке, сидя у дома на лавочке? Вы как-то изменились, - уходя от ответа, спросила я.
Дед Петро взял меня под руку и повел к скамейке под старым вязом.
- Время то хоть есть у тебя, голубка моя?
- Есть! Много времени.
Я готова была слушать его украинский говорок, смешанный с русским, видеть его искрящиеся глаза хоть целый день.
- Одной тебе, голубка, расскажу о своей беде и радости. А хто меня поймет и услышит як не ты? Ты заметила мои перемены… Верно. Такое есть. Так слухай.
Он тяжело вздохнул и начал свой рассказ.
- Ты помнишь нашу последнюю встречу, помнишь, сколько я стихов прочитал тогда и все они были о моей женушке Маруси. Якая, она красивая в сарафане с белыми ромашками в моих стихах. Помнишь?
Как любил расплетать ее русую косу, а как пахнет молоком ее тело… Вам женщинам этого не понять!
Бывало, с Марусечкой бежим к речке, чтобы успеть окунуться в водице на рассвете.
Сколько счастья было с Марусей!
Сколько стихов написал, а сколько песен!
Я вспомнила, как год назад дед Петро читал мне стихи о своей любимой. Они сливались с его уст медовыми ручьями.
-Так вот, голубка моя,- продолжал дед Петро - настал день, когда я не смог писать стихи и петь песни. Опротивела мне Маруся враз!
Не могу смотреть, как она ходит, как ест, как говорит!
Сжег я тогда все тетради со стихами. На чердак закинул гармошку и слег.
Отказался от еды, пил только воду. Маруся моя вьется вокруг меня и не знает о том, что видеть ее не могу. Лучше смерть, чем жить в обмане и без любви. Так я думал тогда. Пролежал я неделю, другую, ослаб совсем.
И стал у Бога смерти просить.
Прошу смерти, а мне как будто кто-то мешает. Прислушался я к тому, невидимому и слышу голос спокойный, тихий такой:
"Проси у Бога любви и живи!"
"Да, это ж ангел со мной говорит", - обрадовался я. И все во мне перевернулось!
- Да и правда, – подумал я, – что же я смерти прошу дурашка, попрошу у бога любви, та и жить буду!
Еле дождался я конца ночи, встал с постели, оделся и пошел к реке. Заря только стала загораться. Подул ветерок, оживилась вода рябью. И так, моя ты голубка, жить захотелось! Лоб мокрый сделался, руки дрожат, колени слабые, ходором ходют. А тут и Солнце поднимается! Упал я на колени перед светилом, протянул руки к небу, та и заплакал.
Тебе, голубка ты моя, душу доверяю, а ты уж никому не ведай про меня в станице, засмеют!
Глаза деда Петра сделались влажными, в лице появилось что-то новое, едва уловимое, казалось, что он вовсе не принадлежит себе.
- Господи! – говорю - Ты всемогущий, ты один знаешь мою беду и один можешь мне помочь. Любов движет жизнью человеческой. Только она неживого человека может оживить. Только любов, может творить чудеса.
Господи, всемогущий, всемудрый Боже, подай мне любов!
Оживи мое сердце и душу мою. Я давно одна оболочка. Подай мне любов такому грешному!!!
Наплакался я тогда на берегу у ивушки.
Легко мне стало, тишина в душе моей наступила и покой, ни мыслей, ни желаний и так несколько дней.
И вдруг, один раз, я остановил взгляд на соседке Насте.
Настя - молодица тридцати лет. Красивая, статная, кожа белая, улыбается, зубки - жемчужинки, всегда веселая ходит по двору, ну королевна! А деток двое бегают за ней, ухоженные, радостные лепечут. Супруг Насти - Михаил. Казак, слов на ветер не бросает, держит семью крепко. Смотрю на Настю, и насмотреться не могу, дите она, а я…?
Та мне ж, через годок, семь десятков! Не могу ни чего с собой поделать, люба мне Настя и все тут! Так началась моя тайная любов – мука! Ночь в мечтаньях, день как тот вор у забора с утра до вечера, туда сюда, туда сюда. Маятник, ей Богу!
Горю огнем, пепел летит! В душе песни льются, стихами заговорил, а записывать не могу, не дает какая-то сила писать. И понимаю, глупо мое действо, но побороть себя, нет сил. К Марусе стал испытывать страшный стыд. Не могу, голубка моя, ей в очи смотреть! Думаю о ней, ангела вижу, о себе подумаю, вижу свинью в болоте. Истерзался я весь. Свет не мил.
И в один день, такая заря вечерняя была, кровавая!
Пошел я в поле, вокруг не души, смотрю на зарю, а слезы сами из глаз катятся.
- Господи, – говорю, - ты мне не то дал, забери у меня любов к Насте и прости меня, дурака седого! Марусе в глаза смотреть не могу, себя хряком вижу, да и молодицу извел своими блудными помыслами!
Прости меня Господи, за то, что сам не знаю, чего хочу! Видно душа моя давно блуда хотела. Прости меня, Господи, грешного!
Солнышко закатилось за лесополосу, край неба оставался красным и эта красная полоса, голубка моя, вызывала во мне чувство вины и стыда перед Богом и самим собой.
Я вздохнул и потилипав до хаты.
Пидходю до двора, а Маруся мне из открытого виконця крычить:
- Где ты ходишь, Петро? Банька стынет. Я давно выкупалась и косу почти высушила, а ты пропал…
Зашел я в хату, глянул на Марусю свою и ахнул.
Стоить моя Маруся, в батистовой сорочке, с распущиными волосами ниже пояса, як та Олеся из полесья, о которой Куприн писал и смотрить своими добрыми очамы в мои беcстыжие глаза.
И первый раз за полгода, я посмотрел Марусе в глаза и мне не было стыдно.
- Эх, вот она моя любов, а я по пид забором бегал як тот цуцык.
И полилась песня в душе моей. Купил я общие тетради, третью заканчиваю, стихи в них записываю о нас с Марусей. Видать простил мне Господь грех прилюбодияния.
Слухай, голубка ты моя, а у тебя в глазочках звездочки горять, пока мы с тобой тут сидим, я не раз замечал.
Я улыбнулась.
– А как без звездочек жить?
- Да, звездочки зажигает любов и только та, что дает радость, жизнь, а не та, что уродует человека. Та, что уродует, она и не любовь вовсе. - продолжал рассуждать дед Петро.