Добру и Счастью летнего ветра "Гений"
Lasto4ka
From Paris with Love
1
– Рай далеко не обитель абсолютной гармонии, добра и совершенства. Зачем там растет дерево с плодами зла? Или знание не зло и райский сад не часть добра? И у Бога нет темного и светлого, а только цель, где все средства хороши? Но, буду честным, есть и другая версия – каждый, в созданной Творцом вселенной, имеет право выбора своей цели и своего дерева в любом саду. Поэтому в моем саду растут только плоды удовольствия, за которые, естественно, надо платить.
Я рад, что ты со мной, что ты с нами. Я уверен, что ты понимаешь – кроме своей дружбы мне нечего тебе предложить, и ты больше теряешь, чем приобретаешь, став Смертью. Ведь мой сад только для глупцов… Спасибо.
– Это Вам спасибо за дружбу, Мессир.
– Хорошо. А теперь я познакомлю тебя с твоим коллегой, который будет помогать тебе во всем. Его имя – Азазелло.
2
– Вот, пожалуй, и все обо мне в этой жизни. Как видишь, немного. Твоя жизнь, Азазелло, намного интереснее. А могу я называть тебя при посторонних как-то иначе? Твое имя звучит необычно в этом мире. Не будешь против, если, например, – Дин? Так звали моего друга детства.
– Почему бы и нет. У меня этих имен не меньше, чем у Мессира. Договорились. Тогда и я, если не возражаешь, буду звать тебя Волшебник. Ведь, Смерть – это волшебство.
3
– Тебе не нужно отправлять всех умерших в другой Свет. Этот процесс, говоря техническим языком, автоматизирован. Главная задача – исправлять ошибки, которые могут быть определяющими для всего мира. А их, поверь мне, не так уж и много. И это не односторонняя работа – ликвидация, затем чистка времени и пространства. Это дорога в обе стороны. Ведь, любая автоматизированная программа дает сбои. И жизнь одного человека бывает важнее исправления Смертью тысяч других.
4
"Сцепи-ка руки, парень, и если большой палец левой руки сверху, – ты обладаешь парадоксальным мышлением", – взрывалось и гасло надо мной. Я не сцепил (а вдруг не поможет) и свернул в неосвещенный переулок подальше от центра, машин и городской суеты. Неоновые сполохи били в спину, отражались от стен и мостовой и, наконец, оставили в покое тени и тишину. Я забрел в случайный дворик и присел на деревянную скамейку под кустом распустившейся сирени. Матовый полумрак таинственно смягчал очертания предметов. Все стало смутным и расплывчатым, уносилось вдаль, исчезало и появлялось вновь. Время остановилось, повернуло вспять, как будто заново отсчитывая дни нынешнего и прошлого года с момента моей встречи с Мессиром и его свитой, и как будто только вчера меня назвали Волшебником и Смертью мои настоящие и единственные друзья. Я забылся, расслабился, застегнул до подбородка плащ, и вдруг услышал, неожиданно зазвучавшую в вечерней тишине, давно забытую мелодию песни "Через Вселенную".
На полуосвещенном балконе второго этажа, сидя в кресле-качалке, курит старик. Дым сворачивается в кольца, разбивается о деревянную решетку и уплывает в заросли дикого винограда. На мгновение в свете уличного фонаря появляется дрожащая рука, стряхивает пепел и вновь исчезает в мягкой темноте пледа. Я представил себя таким же немощным и никому не нужным стариком. Конец жизненного цикла: капли, отвары, недержание, воспоминания и одиночество. Одиночество, полное лицемерного внимания безразличных потомков и обоюдного ожидания твоей смерти. Чтобы обмануть себя и их – глухота, мудрые советы, суждения обо всем. Бессонные ночи, музыка, чужая молодость и чувство, что для какого-то сукиного сына ты стал предметом анализа и сравнений. Я улыбаюсь и, неожиданно для самого себя, шлю воздушный поцелуй. Старик отвернулся – бледное пятно на фоне неосвещенной комнаты. Мгновение спустя на балкон выходит девушка, желтый свет ярким флером ложится ей на плечи, косым лучом падает вниз к моим ногам. Она обнимает старика, что-то тихо говорит, смеется и шлет мне в ответ два воздушных поцелуя. Я встаю, говорю: "Спасибо", и ухожу прочь. Теплый туман...
Я выбрался на опустевшую улицу с веткой сирени в руке. Впереди голубой квадрат проспекта. Я останавливаюсь, на слабом фоне машинного шума – музыка и печаль. Я ухмыляюсь, прочтя надпись на стене, и бодро вышагиваю так, будто знаю, куда иду. Во всяком случае, это мне не грозит. В бесцельности и равнодушии – залог удач и успешного продвижения навстречу новым приключениям. Но не на пустой желудок, иначе чувство свободы притупляется и возникают чувства иного сорта. Поэтому я поднимаюсь вверх, минуя проспект, сворачиваю за университет и вхожу в студенческую обжорку, где всегда полно народа. Это как-то объединяет и растормаживает – не надо следить за самим собой, всем наплевать, что ты из себя корчишь, лишь бы никому не наступал на ноги. Я беру вечерний комплекс; он неизменен и в цене, и в качестве, и это меня тоже устраивает, потому что мой луженый желудок интересует только количество.
Мое любимое место возле окна занято, и я устраиваюсь в темном углу под стандартным лозунгом: "Жратвой не сори, страшно осторожно в меру бери". Напротив мой сосед по столику приканчивает десерт, перед ним гора пустой посуды, пепельница забита косточками маслин. Мне его уже не догнать, и я, не спеша, с чувством глубокого удовлетворения набрасываюсь на гуляш. Когда я покончил с ужином, сосед все еще сидел рядом со мной, пыхтя дорогой сигарой. Пиджак он снял, и теперь я вижу напечатанные на его рубашке красным шрифтом слова: "Сцепи-ка руки, парень..." Я уже не раз замечал, что с девушками – интересными, лучше знакомиться на улице: "Вы не могли бы быть моим гидом в незнакомом городе?". А с другими – любыми, лучше после еды и выпивки. "У меня сегодня праздник, не выпьете ли Вы вместе со мной?" – говорю я дежурную фразу.
– Угу, – отвечает сосед. Я заказываю бутылку сухого и в ожидании продолжения беседы (пьешь на чужие, так нечего отмалчиваться) поощрительно улыбаюсь. Он снимает фуражку, стряхивает пепел в бокал (не мой), и тоже улыбается так, что уши сходятся на затылке. Мы молчим и бьем рекорды по улыбанию. Наконец, приносят бутылку. Он вынимает сигару изо рта и, все еще улыбаясь, говорит: "Полезно для здоровья". Черт его знает, что он имеет в виду – то ли вино, то ли наши дурацкие улыбки, то ли пепел в бокале, куда он сейчас наливает до упора, правда, предварительно налив мне столько же. Я поднимаю бокал и называю первое попавшееся имя. Он отвечает мне тем же:
– Капитан, - и поняв, что этого маловато, добавляет, - ну, скажем так – капитан Немо, - и ухмыляется еще гаже.
– За ваше здоровье, капитан, – говорю я, не моргнув глазом.
– Взаимно, – отвечает он, помешивая ложечкой в бокале. Хорошо хоть не пальцем. Я делаю вид, что все в порядке вещей, и храбро цежу свою долю. Меня так и тянет спросить, что означают слова на его рубашке, но я терплю: в выдержке – сила. Одно я знаю наверняка: мышление у него явно парадоксальное. Оставив ложечку в бокале, он рассматривает вино на свет. Может быть, после этого он попробует его на вкус, или предварительно нужно вино еще пощупать. Я безразлично гляжу по сторонам и не тороплю события: слушая, узнаешь гораздо больше для себя, чем выбалтывая то, что самому может пригодиться. Правда, слушать пока было нечего. И не успел я открыть рот, чтобы продолжить эту увлекательную беседу, как к нашему столику причалил бармен с запиской в руках и, хмуро щурясь, сунул ее капитану. Тот, не торопясь, прочел записку, положил сигару на стол, сказал: "Спасибо за угощение", и пошел к выходу. К выпивке он так и не притронулся. Что ж, оставим бутылку заведению. Не думаю, что это значительно увеличит их доходы, но одному мне пить еще не приходилось, и сегодня, по-видимому, мне так и не узнать, что означают слова: "Сцепи-ка...", ну, и так далее.
"Любопытство не порок, а такое хобби", – напеваю я под звон бьющейся витрины. Осколки летят на посетителей, сверкают новогодними звездами и проливным дождем падают на пол вместе с моим собутыльником. Он сжимается в комок, тут же ежом разворачивается и вскакивает на ноги, опрокидывая мой любимый столик. Хорошо, что я там не сижу. На лбу у него рваная рана, кусок кожи навис над глазами, фонтаном хлещет кровь. К нему подбираются пятеро дюжих парней с колющими и режущими предметами, наверняка собираясь улучшить местное меню. Они не спешат, кто-то даже мягко упрекает капитана: "Ну, что доигрался, старый дуралей". И это их погубило. "Я всегда заступаюсь за своих друзей, с которыми болтаю и пью, даже если они не правы в чем-то и не нравятся другим, в том числе, таким симпатичным парням", – думаю я, превращаясь в шар из мелькающих сплошной завесой ног и рук. Этот прием у меня всегда проходит на "ура" и отрезвляюще действует на всех - повторения обычно не требуют. Я врубаюсь с правого фланга неприятеля, поднимаю на воздух двоих: мелькают под потолком чьи-то вставные челюсти – опытные ребята, лишний груз долой, и где-то у меня за спиной, около стойки, приземляется все остальное. Я останавливаюсь и предлагаю перемирие: "Вон отсюда!". Но мое предложение отвергнуто, мальчуган справа вытаскивает огромный кольт – сорок пятый калибр, хром, мраморная кость, надпись на стволе - "Смерть дуракам". И мне этот лозунг по душе. Из разбитой витрины в зал прибыло подкрепление кольту в количестве трех человек. В столовке давно никого нет, кроме меня, моего дружка и желающих подохнуть почему-то, именно, сегодня. Я улыбаюсь, говорю: "Ну, это другое дело", – и поднимаю руки. Пространство исчезло, серые, неповоротливые тени выстроились в одну линию, и уже в воздухе я раскрываю "веер юлы" от середины к вновь прибывшим смертникам. Тени ломаются, падают, кольт по диагонали медленно летит рядом со мной; я оставляю его в стороне и возвращаюсь к исходной позиции. Стены и пол забрызганы кровью: инцидент исчерпан. Ко мне подходит капитан, лицо у него в крови, одной рукой он держится за лоб. "Нужно уходить", – говорит он. "И, как можно, скорее", – добавляю я и чешу на выход.
На улице собралась толпа, движимая тем же вечным хобби. Перед нами все расступаются, мы беспрепятственно уходим и сворачиваем в ближайшую подворотню."Это моя машина. Вы умеете водить? Впрочем, конечно же, умеете". Я не упираюсь, беру у него ключ, и через несколько секунд мы с приличной скоростью шуруем по громыхающей мостовой старого города. Банда в бегах. Я вытаскиваю из-за пазухи ветку сирени и вставляю ее в щель между панелью и ветровым стеклом. Капитан странно смотрит на меня, но вслух не высказывается. Как я заметил, он не любитель зря трепать языком. И тут он прав, как учили меня давным-давно: когда не знаешь, что сказать, или под рукой нет дежурной фразы – промолчи, это будет не менее весомо. Салон наполняется запахом сирени, а значит весны, я мчусь через весь город и рассчитываю вовремя поспеть к пересменке. У Дина – Азазелло сегодня свидание; у его любимой, наконец-то, уехали родители, и им почти месяц не придется бродить по гостиницам. Мой новый знакомый по-прежнему молчит, ни о чем не спрашивает, в придачу ко всему, он еще и не любопытен; впрочем, сейчас не до этого, главное – успеть. Мы несемся мимо монастыря, я сбрасываю скорость и чинно въезжаю в больничный парк. Фары выключены, по инерции машина катится вперед, шины шелестят по мокрому асфальту, тополиные ветки сбрасывают на нас весенний пух. Туман и шорох лиловой листвы. Машина исчезает, спрятав нас от всех на свете. Мы идем по траве; земля тиха и упруга, на первом этаже в дежурке свет ночника. Окно раскрыто, на подоконнике сидит Дин – белый халат и ожидание. Мы идем прямиком к нему. Он спрыгивает на землю и идет навстречу. Я поднимаю руку и приветствую в его лице вечный обман взаимной любви. Я знакомлю их, забираю у Дина халат и вручаю ему ключ от машины: "Не радуйся, машина на примете. Отгони ее к Гелле, она приведет ее в порядок за пять минут. Ты, наверняка, успеешь".
– Зато проезд бесплатный, – беспечно отвечает он и уходит в ночь. "Ну, что за люди окружают меня", – думаю я, перевязывая капитана. Мы уже в дежурке, и я приступил к выполнению своих обязанностей. Ни вопросов тебе, ни элементарной естественной любознательности. Это меня подбадривает – есть на кого равняться и брать пример. Ветка сирени в бутылке из-под кефира ожила и манит к себе светлячков; через равные промежутки времени они подлетают, накачиваются нектаром и отваливают прочь. Теперь я знаю, что сделаю в ближайшее время: посажу под окном дежурки куст, а то и два, сирени, чтобы незаметнее сматываться и принимать гостей. А еще лучше, посажу-ка я в нашем саду кустов сто – двести, тогда меня точно никто не найдет. Координаты капитана Немо неразборчивым почерком (чем хуже, тем лучше) я задним числом заношу в книгу приема больных. Эта запись сохранится в течение десяти дней, потом она выветрится, но я надеюсь, что этого времени будет вполне достаточно, чтобы выяснить у него насчет той надписи на рубашке. А пока, суть да дело, я включаю телевизор и с завистью смотрю на драки и погони суперменов в многосерийном боевике “Секретная служба”.
www.goodwinland.info
13.07.2011 Париж
Проза – Д.Гудвин
Музыка – Tony O’Connor
Песня – The Beatles
Картина – Anne Stokes