В лето 7504-е от сотворения мира.
В год 1996 от Рождества Христова.
330 лет городу Сенгилею.
От автора.
Если ты, читатель, был в нашем краеведческом музее, обратил ли ты внимание на кольчугу русского воина в левом малом зале? Если нет, зайди в музей обязательно. Тебя встретит здешний смотритель и основатель музея. Он среднего роста, худощавый, с живыми глазами, влюбленный в жизнь и людей, в историю родного края. Это Александр Иванович Солуянов. Окунись с его помощью в историю нашего края и России, всмотрись в портреты людей – и ныне здравствующих, и тех, кого уже с нами нет.
И вот она – кольчуга. Висит под стеклом на стене, как бы сохраняя очертания и тепло тела, носившего ее.
Кому она принадлежала? Как звали этого человека? Помяни его добрым словом. На кольчуге есть отметины от ударов – то ли сабли ворога, то ли кинжала татарского…
Возможно, принадлежала кольчуга одному из первых жителей Покровской слободы, ставшей впоследствии Сенгилеем – Ждану, по прозвищу Белоярский.
Вот о нем моя повесть, основанная на реальных исторических фактах и преданиях.
Предлагаю вам небольшую частичку его жизни.
И не судите меня строго.
Итак, год 1650-й.
У Егора Щукина, рыбака нижней слободы Белого города, жонка собралась рожать. Позвали повитуху Дарьюшку. Она быстро навела порядок в избе. Выгнала за дверь Егорку с тремя девками-подростками, четвертую, старшую, оставила с собой помогать при родах. Егорка сел на чурбак, пододвинул к себе пучок тальниковой лозы и принялся плести вершу. Дочки в полотняных рубашонках с босыми ногами пристроились, прижавшись друг к другу, рядом. Младшенькой шел пятый годок, старшей – восьмой. Ну что тут поделаешь? Жонка каждый раз рожала девок белокурых, с голубыми глазами, лицом смуглых.
Вскрикнула в избе жена, вздрогнули девчонки, прижавшись к отцу. “Господи! Помоги бабе моей сыном разродиться!” – Подняв глаза к небу, молился Егорка. Открылась избная дверь, вышла повитуха, неся в руках завернутого в холстину ребенка.
- Ну, Егорка! Кого ждал?
Тот махнул рукой и отвернулся.
- Вот тебе ждан. Сын народился!
- С-ы-ын! – закричал Егорка. – С-ы-ын! Бережно взял в руки сверток, развернул и увидел розовое личико младенца. Тот зажмурил свои глаза и сморщил носик.
- Гляди, счас заплачет. – склонились девки над новорожденным. Но нет, малец не заплакал.
- Богатырь будет, смотри какой большой, чуть мать на тот свет не свел. Вышел на свет Божий и не вскрикнул, только крякнул, как мужик после чарки. Сурьезный человек будет, - сказала повитуха. – Беги-ка ты, Егорка, к целовальнику в кабак, спроси полштофа винца беленького. Я знаю, ты это зелие не потребляешь, а я пригублю.
Сына назвали Ждан. Родился он в 1650 году, начала строительства крепости Белый Яр. Рос крепеньким, не по дням, а по часам, обгонял в росте сверстников. Почти не хворал. Как только встал на ноги, так ни на шаг не отходил от отца. Отец на двор, и он, смешно семеня ногами, спешил за ним. На сестер-девок не обращал внимания. Если кто из них брал его на руки, он, сопя, вырывался из рук.
- У-у, бирюк! А тяжел, как из глины слеплен! – смеялись девки.
С трех лет начал плавать с отцом в лодке-долбленке, приучаясь к рыбалке. Но больше всего его тянуло к лошадям. Своей у них не было. Радовался очень, когда соседские ребятишки брали в ночное. Он любил лошадей, и они отвечали своей привязанностью, выделяя изо всех. В семь лет стал подпаском. Потом доверили жеребят служилых людей. С раннего утра до позднего вечера выпасал табунок жеребят на приволжских просторах. Длинный кнут-арапник ни разу не коснулся ни одного жеребенка. Приучал к команде свистом. Раздастся продолжительный свист и оборвется на высокой ноте, табунок сбивается в круг, вставая зад к заду, головами вперед. Попробуй, подойди какой зверь или лихой человек! В десять лет садился на любого коня и выделывал такие выкрутасы, что бывалые наездники только головами качали. В 19 лет у Жданки утонул отец, провалившись в ледяную промоину. Теперь он стал единственным кормильцем осиротевшей семьи. Брался за любую работу: зимой в лесу наравне с мужиками валил деревья, в летнее время в поле у богатых и состоятельных. Потихоньку по ночам он занимался рыбной ловлей. Рыбные участки были распределены, и Жданка попросту воровал рыбу. Ставил морды и верши в самых неудобьях. Лодку-долбленку прятал в разных местах.
Двух сестер Жданки взяли в жонки Петрушка Шибанов и Федька Кулабердин с Верхней слободы. А когда они взяли на откуп противу Белого Яра на нагорной стороне, на степной речке Сенгилейке мельницу у конного казака Деянки Бобылева, то переселились на правый берег Волги.
Непроходимый лес подступал почти вплотную к Белому Яру. Ниже по течению Волги были прекрасные пастбища и нераспаханные поля. Бывали случаи, налетали кочевники, отбивали лошадей, грабили рыбаков, а то и уводили с собой в полон.
Жданка разменял 14-ю весну. Вытянулся не по годам, раздался в плечах, русые волосы отросли до плеч и поддерживались ременной плетеной тесьмой. Босиком до самых холодов в холщовых портах и такой же рубахе верхом на хозяйской лошади объезжал доверенный ему табун. Два подпаска и безземельный пришлый мужик Федот были под его началом. Федот, которому было за сорок, беспрекословно подчинялся Жданке. Сильные мускулистые руки, широкая грудь, крепкие ноги, суровое выражение лица, бронзовый от загара, с белокурыми до плеч волосами и голубыми, как синь небес, девичьими глазами, которые могли стать серыми, как сталь казацкого клинка. Вот неполный портрет Жданки.
Однажды, когда табун направлялся к водопою, налетели кочевники. Их было около десятка. Пущенная стрела свалила насмерть пришлого мужика Федота. Подпаски по знаку Жданки поскакали за подмогой в крепость. Взметнулись два аркана, и обоих подпасков потащили за собой конники. Жданка пронзительно засвистел, и кони образовали сплоченную массу голов с оскаленными зубами. Но кочевники закружили вокруг. Волосяной аркан выхватил из табуна стройную кобылицу. Закрутились над головами кочевников арканы. Раздался прерывистый свист. Весь табун рванулся за вожаком вперед, поглотив в себе кочевников, сбивая их вместе с конями, топча и ломая кости врагов. Один из кочевников вырвался из страшного котла. Жданка кинулся ему наперерез. Серый жеребец под ним несся, как ветер. Вот поравнялись Жданка и кочевник. Враг бросил поводья и натянул лук. Но Жданка опередил его. Свистнул кнут-арапник, и его конец захлестнулся на шее врага. Сдавив серому бока, остановил его. Тот встал, как вкопанный. Кочевник вылетел из седла и ударился о землю. Все было кончено. Свистом остановил ходивший кругами табун. Враги увели кобылицу и двух подпасков. Погиб Федот. Шестеро кочевников вместе с конями нашли смерть, сметенные табуном. И вот этот, видать, совсем молодой, лежал перед Жданкой. Жданка подобрал лук, взял колчан со стрелами. Под халатом кочевника была надета кольчуга с золотыми пластинами на груди в виде двух невиданных птиц или каких-то зверей. Кольчугу вместе с широким поясом и сапогами с загнутыми вверх носами снял с убитого. Кожаный пояс был украшен медными и серебряными бляхами и подвесками для сабли. Из сапога выпал ножной меч с костяной рукоятью. “Байский сынок,” – подумал Жданка. Это был первый поверженный им враг. Пояс и кольчугу спрятал дома до времени. Теперь он был вооружен луком. Учился стрелять. Сперва в цель на земле, а потом с коня, шагом, рысью на полном скаку. На ходу разворачивался в седле и пускал стрелу точно в цель. Сажал на коня соломенное чучело человека и пускал коня вскачь, а сам стрелял по движущейся цели. Стрела всегда попадала в грудь соломенного чучела. Сам делал стрелы: легкие – для охоты, прочные с металлическими наконечниками – боевые.
На краю Верхней слободы стояла кузня, наполовину в земляной яме. Кузнец был уж очень стар. Два внука работали у горна и наковальни. Жданка находил металл, приходил в кузню, с подмастерьями ковали наконечники для стрел, одаривал ковалей рыбкой. Старик-кузнец подарил Жданке боевой лук из рога какого-то животного с десятком металлических стрел и несколько запасных тетив. “Запомни, - учил он Жданку. – Тетива всегда должна быть сухой, но не пересушеной”.
- А ну-ка, отрок, поменяй тетиву. – сказал старик, подавая Жданке лук без тетивы. На один конец лука Жданка накинул две стягивающиеся петли, уперся им в землю и начал сгибать лук и настраивать тетиву, захлестнув на втором конце жилу-тетиву. Подал лук старику. Тот оттянул тетиву и резко ее отпустил. Раздался мелодичный звук, напоминающий гудение шмеля.
- Слабовато, но для первого раза хорошо. Поднатореешь в ратном деле, силушка прибудет, звонко будет петь твой лук.
- Зачем ему лук в ратном деле? Сейчас огневого боя есть справы. Вон у стрельцов и казаков пищали, куда твой лук! – вмешался внук кузнеца.
- Пока твой стрелец снаряжает свою пищаль, я пяток стрел пущу, - отвечал старик.
- А на сколько шагов?
- Да, пищаль далече достает.
На том и расстались.
Поздней осенью Жданка отправился проверить силки на зайца и белок пострелять. Надо бы младшенькой справить душегрейку. Да и матушке не мешало бы. Что-то она покашливать стала. После смерти отца она сразу постарела, сгорбилась. Жданка стал замечать: возьмет ухват и, вместо того, чтобы достать что-то из печи, пойдет с ним во двор. Девок пристроить надо. В замуж отдать бы. За кого? Крепкому мужику не покажешь их в обносках. Идет Жданка по лесу, смотрит по сторонам и по деревьям. А самого думы одолевают. Вот встанет Волга, надо бы съездить к сестрам, мучкой разжиться у зятьев. Зятья хорошие достались, не прижимистые, цену себе знают. Чу! Вроде лошадь всхрапнула? Присел Жданка у ствола сосны, прислушивается. Вот опять! Снял с плеча лук, наложил стрелу каленую. Из-за деревьев показалась голова лошади. Идет, тихо переступая копытами. Поперек седла лежит человек в шубе, голова в лисьем малахае свешивается чуть не до земли. Руки за спиной стянуты кожаным ремнем. Подошел Жданка к лошади. Убрал стрелу в колчан, лук на плечо. Погладил покрытую инеем лошадиную голову. Снял с седла человека. Разрезал путы на его руках. Заглянул в лицо. Русич! Развязал шубные завязки и увидел голую грудь, покрытую запекшейся кровью. Человек застонал и открыл глаза.
- Помоги, отрок. Спаси от басурманов.
- В седле сидишь? – спросил Жданка.
Подсадил на лошадь. Тот уцепился за луку седла. Сидел с закрытыми глазами, покачиваясь вровень шагавшей лошади. Жданка в поводу вел коня. У самого дома человек покачнулся на сторону и начал сползать. Жданка подхватил его и затащил в дом. Мать захлопотала над раненым. Девки достали из печи чугун с горячей водой. Обмыли грудь, руки и спину. Смазали раны медвежьим салом, перевязали чистыми тряпицами. Жданка вышел во двор. Осмотрел коня. Хорош! И сбруя хороша. Узда украшена серебряными бляшками. Богатое седло также отделано серебром. Красный подседельник с узорами. Две кожаные сумы приторочены. Снял седло с коня вместе с сумами. Завел коня в сараюшку-полуземлянку, приготовленную для коровы, да так и не заведенную. Надергал пожухлой травы по обочине двора и положил лошади. Сходил на родник. Поставил перед конем деревянную бадейку, доверху наполненную водой. Конь понюхал, но пить не стал. Жданка начал потихоньку насвистывать. Тот раздул ноздри, потянулся к воде. Пил, едва прикоснувшись губами. Закончив, посмотрел на Жданку умными глазами.
- До чего же ты худ, ну ничего, кости целы, быстро поправишься.
К утру выпал снег, покрыв белым покрывалом и лес, и луга, и всю землю вокруг. Волгу затянуло прозрачным ледком. “Еще неделя, и Волга должна встать” – подумал Жданка.
Идет время, бегут деньки наперегонки. Раненый поправлялся с трудом. Оброс бородой до самых глаз. Только они и светились сквозь волосья.
- Береги коня. – говорил Жданке. – Не давай застаиваться.
Жданка выводил коня на прогулку ночью. Но не седлал и верхом не садился. Боялся привыкнуть к нему, да и конь-то чужой. Не след приваживать.
- Как звать-величать тебя прикажешь? – спрашивала матушка раненого.
- А зовите вы меня Дядькой.
- Ну что ж, Дядька так Дядька.
Как-то пришел домой Жданка с конюшен крепостных и застал Дядьку, сидящим на лавке. Ничего не сказал по этому поводу, боялся сглазу. Дядька зашелся в кашле. Матушка поднесла ему варево из трав, целебное. Отпив немного и успокоившись, попросил Жданку принести те кожаные торбы, что к седлу были приторочены. Распустили завязи на одной. Дядька запустил в нее руку. Вытащил сверток, развернул.
- Эй, девки! Возьмите мужьям в приданое. По весне, чаю, сватают?
Сестры уставились на материю, но не подошли.
- Берите, берите. – подзывал Дядька. В его руках струился цветной шелк – заморский, невиданной красоты. Ждан взглядом разрешил девкам взять подарок. Из сумы появилась кожаная киса. Дядька высыпал содержимое прямо на земляной пол. Покатились, позванивая, желтенькие и белые кружочки.
- Вот и казна. – сказал Дядька. – Дели, Ждан, поровну.
- Это не мое, делить не буду, может, на них кровь невинных.
- Как хочешь. Но знай: половина твоя.
В другой кожаной кисе лежало два малых ружья, с пороховым припасом, свинцовыми пулями, кремнями.
- Что, Ждан, не видел такого чуда? Название ему пистоль, – сказал Дядька, вертя в руках богато отделанное золотой насечкой оружие.
- Один мне, другой тебе. Потом научу, как с ним обходиться. Устал я, лягу, пожалуй.
Ждан задвинул под лавку, на которой лежал Дядька, торбы. Что-то сверкнуло, как бы уголек. Взял в руки, оказалось золотое колечко с красным, как кровь, камнем.
- Что там? – спросил Дядька.
- Колечко.
- А, вот ты где запропастилось. Давай, Жданка, руку.
Надел ему на средний палец левой руки и сказал:
- Носи, не снимая, сей перстень удачу приносит. Проверено. А чтоб никто не сглазил и не избыл, повяжи тряпицей. Про меня никому ни слова. Кто спросит, скажи: ушел в ночь, а коня тебе подарил. Весной плот сплотим, коня поставим, и сплыву вниз по Волге.
- Это куда же? К басурманам? Там же татарва внизу.
- Не боись. Среди всякого народа добрые найдутся. Мне не впервой. Так лет-то тебе сколько?
- Четырнадцатое пошло.
- А по стати под два десятка. Эк вымахал, и в плечах косая сажень. А ручищи-то! Никак в богатыри метишь?
- Мне повивалка при рождении предсказала: богатырь буду и все такое. А по мне, богатырями не рождаются, а самому себя делать надо.
- Молодца, Жданка! Ну, иди. Притомился я.
На другой день, выводя коня на прогулку, Жданка обратил внимание, что конь чуть припадает на заднюю ногу. Конь послушно дал осмотреть ногу. Подкова ослабла.
- Как же я не досмотрел? Пойдем-ка в кузню на Верхнюю слободу.
Старик-кузнец осмотрел все четыре ноги, заглянул в зубы, огладил коня.
- Перекуем все четыре.
Сняли подковы. Зачистили копыта. Старик заново подправил подковы и лично подковал коня.
- Чем отблагодарить тебя, дед?
- Рыбкой, милок, а может и зверем охотным.
Поклонившись кузнецу в пояс, Жданка повел коня в поводу. Конь шел, переступая с ноги на ногу, как бы приплясывая. Проходя мимо таможни, Жданка услышал оклик. У ворот стоял старший таможник государевой службы.
- Хозяин коня оправился? Небось, уезжать собрался?
- Ушел в ночь, а коня мне в сохран оставил. – ответил Жданка.
- Это как же? Один, штоль? Куда подался по снегам?
- Об этом я не ведаю.
- Ну, не иначе, как за Волгу подался. В степи, – предположил таможник. – Как завернет за конем, крикни меня, уж больно конь хорош. Может, сторгуемся.
Поклонившись, Ждан пошел дальше. Конь слегка хватал его зубами за плечо.
- Ну, что ты балуешь? Привык ко мне. Как же расставаться будем?
Навстречу в гору поднимались возы, рядом шли мужики, покрикивая на лошадей.
- Здрав будь, Ждан, сын Егоров!
- И вы будьте здравы. Хороша ли дорога?
- Хороша. Вот мучки намололи на мельнице у Петрушки Шибанова. Сестры кланяться велели. Зазывали к ним, повидеться.
- Благодарствую вам. Возьмите меня как-нибудь на праву сторону.
- Завтра на заре повезем муку да еще всякого припасу в Широкий овраг дружине, что смотрову башню строит. Довезем под берег, а там сам побежишь. Ну, прощевай, Жданка.
Придя домой, коня оставил в загоне. Зашел, пригнув голову в избу. Дядька похаживал по избе, разминая ноги. Жданка снял с плеч тулупчик, из-за печи достал новые лапти.
- Матушка, где-то у тебя были отцовы, царствие ему небесное, онучи? Подай, пожалуй. Завтрева побегу до зятьев. Можа, мучки раздобуду.
- А где мои сапоги? – спросил дядька.
Матушка принесла из каморы юфтовые сапоги на толстой кожаной подошве с высокими голенищами и ремешками в верхней части.
- Примерь, Жданка, онучи, наверни на ступни-то.А теперь ноги в сапоги.
- Нет, нет, мне в лаптях сподручнее. И легко, и тепло.
- Надевай, надевай. Мне скоро не понадобятся.
Сапоги пришлись в пору, даже с небольшим запасом. Жданка рассказал о встрече с таможником.
- Пора мне убираться отсюда. Ох, пора. Неспроста таможник сыскивал. Ему не конь нужон, а я. Седлай, Жданка, моего каурого и скачи за Волгу поутру, до свету. Вот тебе золотые монетки. Отдай зятьям. Где взял, не говори. Они тебя весь год мучкой кормить будут. Деньга большая. Пораспрошай, что за пост в Широком стоит. Кто там верховодит. Сколько людей?
Поутру Жданка облачился в кожаные сапоги, полушубок, лисий малахай дядькин. Ножной меч, доставшийся от кочевника-конокрада, засунул за голенище. Оседлал коня. Тот в нетерпении перебирал ногами. Легко вспрыгнул в седло. Дядька, вышедший проводить, шлепнул ладонью коня по крупу.
- Трогай!
Жданка чуть подал повод, и конь пошел шагом. Спустились на лед. По вчерашнему видимому следу обоза проскочили Воложку. На острове снегу было больше, и конь сбавил ход. Вот и Волга. Пускал коня и в рысь, и в галоп, шагом. Останавливал на полном ходу, тот вставал, как вкопанный. Опять в ход пускал. Конь слушался и повода, и ног.
- Эх! Был бы ты мой! Как бы мы подружились!
Потрепал коня рукой по шее, а тот скосил свой лиловый, такой понятливый глаз на Жданку.
Вечером сестры провожали Жданку до самого спуска на Волгу и долго смотрели вслед удалявшемуся всаднику.
Домой привез два пуда муки. Конь с грузом шел легко. Зятья, принимая золотые монеты, не высказали удивления. Как будто всю жизнь имели дело с золотом. Крепкие мужики. Вот и сторона родная. Конь с ходу взял подъем, и они въехали во двор дома.
За нехитрой снедью Жданка рассказал дядьке и домашним о поездке.
- Мельница у зятьев добротная, с большим прудом, в котором они разводят лосося на государев обиход. На днях по зимнему пути пойдет рыбный обоз к Москве. Понаехали рыбные ловцы с Волги и ближних прудов, сдают рыбу приказному дьяку.
“А им из государственной казны в откуп защитывают за белугу по головам 10 алтын, за мерного осетра – по полуполтине, за чебыша и севрюгу – по гривне, за белую рыбицу – по 2 алтына и 4 деньги, за стерлядь мерную – по рублю за сотню”.
А в шести верстах ниже по Волге, у Широкого оврага, служилые татары и чуваши с Белого Яра строят проездную Самарскую башню и другие укрепления. Постоянно вдоль земляного вала наезжают казачьи разъезды. Имают беглый заблудший люд. Отправляют в работы на копку рвов и насыпку валов, это по летнему времени. А живут те людишки в земляных норах под кручами.
Отдавая дядьке шапку, сказал:
- Чуть не порешил меня из пищали сторожевой казак, как поднимался я в гору у речки Сенгилейки, приняв меня за башкирца, из-за твоего малахая.
- Вот и приходит нам пора расставаться, Ждан. Я видел у тебя невыделанные заячьи шкурки. Сам сработал? Ссуди мне. Я треух сошью.
- Зачем? У тебя же есть лисья.
- Нельзя мне в ней на люди, уж больно приметная. А сапоги тож тебе. А мне лапти твои в самый раз.
- Намедни целовальник предлагал валеные сапоги. Купи, дядька.
- Нет, Ждан, покупать пойдешь ты, а откуда у тебя деньги, спросит целовальник? А? То-то. В лаптях пойду. Матушка-голубушка, дай Бог тебе здоровья, подлатай порты мои и рубаху, как соберешься.
- Никак, сердешный, уходить собрался?
- Нет, не счас. Но собраться должон.
Жданка пять дней в неделю ходил за лошадьми в крепости Белого города. Конюшни стояли за высоким частоколом и крепкими воротами. Дома появлялся в субботу поздно вечером. Парился в баньке, сготовленной сестрами. На другой день уходил в леса на промысел. Приносил зайцев, куропаток, белок. Как-то притащил секача за десять пуд.
Дядька уже бойко ходил по избе, пригибая голову. Ночью выходил на волю. Дышал морозным воздухом, смотрел, задрав голову, на яркие звезды. Днями плел верши. К коню ни разу не подошел. Как-то увязался за Жданкой в лес. Ушли затемно. Проверили силки. Подстрелили с тройку куропаток. Из силков взяли двух зайцев. Присели на валежину. Дядька вытащил из-за пазухи пистоль.
- Смотри, Жданка, вот это зовется стволом, сюда засыпается пороховое зелие, забивается шомполкой пыж, из мягкой кожи. Потом закатываем пулю свинцовую и вдругорядь – пыж. А это кремень и курок. Курок заводим назад до защелки. Сюда, на полку, щепотку пороха. Готово. Теперь надо нацелить стволик, как ты целишь стрелу, и нажать вот на этот крючок. Он освободит стальную пружину, и курок выбьет искру прямо на порох, пистоль стрельнет. Рука должна быть тверда, глаз востер, а ты бесстрашен. Если перед тобой враг, опереди его. Замешкаешься – конец.
- А не опасно носить пистоль за пазухой? Вдруг стрельнет?
- Пока курок не заведен и на полке нет пороха, носи без опаски. Взводи курок по делу. А пистоль носят за опояской. В пазухе, конечно, лучше, не так приметно. Но это дело хозяйское. Сколь вон до той лесины? Бери пистоль. Цель. Дави на крючок.
Раздался выстрел. Из ствола выплеснул пучок огня и синеватый дымок легким облачком. Рука у Жданки не дрогнула.
- Молодец! А вот попал ли?
- Попал. Я видел.
- Видел?
- Угу.
Подойдя к лесине, дядька убедился – пуля расщепила деревцо.
- Ну, Жданка, ты вправду впервой стреляешь? И не испугался?
- Еще как. И счас пятки трясутся.
Расхохотались оба.
- Ну, хорош! – сказал, вытирая слезы, дядька. – Хорош! Ничего не скажешь.
Пошли домой. Дядька подобрал крепкую кленовую палку.
- Жданка, а ты от палки сможешь уберечься?
- Не знаю, не приходилось.
Дядька взмахнул палкой и пошел на Жданку. Тот мгновенно сорвал лук с плеча, заложил стрелу и натянул тетиву.
- Так дело не пойдет. Давай без лука.
На небольшой поляне утоптали площадку. И начал дядька обучать Жданку защите от палки и нападению с ней. Потом и Жданка взял себе палку. Нападали друг на друга, отступали. Дядька щадил Ждана. Но все же пару другой раз достал его.
- Охолонь, Жданка! Все равно тебе меня не одолеть, я вить кость тебе повредить смогу.
Быстро стемнело. Домой пришли разгоряченными.
- Принимай, хозяюшка, припасы охотничьи. – подал дядька матушке Жданки холщовую сумку.
Как только выдавалось свободное время, Жданка перенимал у дядьки опыт сражения на палках, кулачного боя, борьбе на поясах. Еще показал дядька борьбу татарскую. Быстро научился заряжать пистоль. Тренировал руку, вскидывая пистоль на уровень глаза, целя в невидимого врага. Научил Дядька владеть ножным мечом, кинжалом, показал и обереги от них.
- Эх! Шашку бы казачью! – сокрушался Дядька.
Зима длинная, многое познал Жданка. Шашку заменяла короткая, чуть изогнутая палка.
- Руби с плеча, не рукой, с потягом. Коли под бороду, на тулове кольчуга. – наставлял Дядька.
Учения превращались в игру. Дядька нападал на Жданку, когда тот и не подозревал. Несет Жданка в дом охапку дров, вдруг из-за угла выкатывается чудище в вывернутой шубе и бросается на него со спины. Жданка сваливает дрова, перебрасывает через голову нападавшего, но тот уже на ногах и обхватывает Жданку ручищами. Жданка делает ножную подсечку, и оба валятся в сугроб.
- Ты что, дядька, сдурел? Я же ведь дрова в дом несу, а ты играть
вздумал.
- Будь всегда настороже, Ждан, где бы ты ни был и что бы ты не делал. Счас время такое. Ты должон видеть округ себя все, как бы глаза на затылке есть. Ну, а если и помял я тебя немного, так это на пользу.
Ушел Жданка на конюшни. А когда вернулся в конец недели, застал сидящих на лавке матушку и сестер.
- Что случилось?
- Ушел дядька в ночь. Поклонился нам в ноги. Прощения просил. Во дворе перекрестился, отбивая поклоны на все четыре стороны, и ушел, не оглянувшись. Оставил тебе коня, сапоги, малахай и шубу. Ушел в твоем. Обе кожаные сумы тоже тебе.
В сумах лежали оба пистолета со всеми припасами и киса с деньгами.
- Он, что же, и денег не взял?
- Сколько-то отсыпал в тряпицу, завязал узелком и сунул за пазуху. Велел тебе кланяться и не поминать лихом. “Даст Бог, свидимся”, - добавил на прощанье.
«Весной в лето 7173 от сотворения мира (1665 от Р.Х.) огромное войско башкир уже в который раз неудержимой лавиной обрушилось на Закамскую черту, вторглась в Казанский уезд. Разоряли и жгли поселения, грабили, угоняли скот. Уводили в полон людей”.
Жители Белого города (Белого Яра) не ждали беды. Каждый занимался своим делом. Рыбаки тянули невод. Вдоль берега реки верхами проехали два государевых таможника…
В полдень на взмыленной лошади прискакал пораненный башкирской стрелой казак Емелька Коротков. У кабака лошадь остановилась, тяжело поводя боками, из-под пахов клочьями стекала пена. Емелька кулем свалился на землю. Его окружили мужики и бабы.
- Башкирцы несметным войском идут… - прохрипел Емелька. Кровь пузырилась на его губах. – Бьют всех – и малых, и старых. Жгут слободы и города. Угоняют девок и молодых парней в полон…
Заголосили бабы, разбегаясь по избам, скликая малых ребятишек. Мужики собрались у деревянной крепости с топорами, вилами, плотовыми баграми и просто дрекольем в подмогу малому гарнизону. Кто успел – на лодках переправлялся на нагорную сторону Волги. Часть ушла в леса.
Налетел большой отряд башкир, калмыков и ногайцев. Налетел внезапно, с гортанными криками, на мохнатых лошадях. Окружили крепость, смяв и растоптав конями наружних защитников. Через высокий заплот из частокола в крепость полетели стрелы с пучками подожженной ветошки. Пожары охватили все внутренние строения…
Верхняя слобода в одночасье была сожжена и разграблены. Не избежала ее участи и нижняя. Дым от пожарищ черным покрывалом затмил солнце.
До налета башкирцев Жданка успел переправить на остров матушку с сестрами и кое-что из рухляди. Достал из схорона кольчугу и пояс, сложил в кожаную суму. Конь переплыл Воложку, удерживаемый уздой за лодкой. Крики, стоны, дикие вопли доносились с берега.
Ночью, захватив лук и боевые стрелы, Жданка, оттолкнув от берега большое бревно и толкая его перед собой, по течению переплыл Воложку. Пристал за версту от Нижней слободы. Отжал порты и рубаху. Надел колчан. Прислушался. По песчаной круче поднялся наверх и пошел, пригибаясь в высокой траве. Останавливался у кустов, сторожко вглядываясь во тьму ночи. Вот уже стали видны кострища бывших домов и строений. Никого. Обошел бывшую Верхнюю слободу и оказался в подлеске. А за ним увидел множество костров. Вот и враги… Над кострами висели большие котлы с варевом. Вокруг сидели, лежали и стояли люди. Обойдя стоянку стороной, Жданка увидел еще несколько костров. В их свете рассмотрел возы, стоявшие плотно друг к другу. Где ползком, где перебежками обошел вокруг, и везде возы, возы, дышлами наружу. Из середины доносились людской плач и стоны. “Полоняне” – догадался Жданка. А где же у них лошади? Должно быть, на выпасах. Он подался к ближним лугам. Так и есть – вон костерок догорает. Подкрался поближе. Лежат на земле, прижавшись спинами друг к другу, несколько кочевников. Видать, пастухи. Ходят лошади большим табуном, похрупывают. А вон и верховые виды, шагом объезжают табун. Жданка, лежа на земле, на фоне светлеющего неба насчитал более двух десятков конных. У одного над головой маячила пика. Жданка сложил ладони лодочкой, приложил ко рту и негромко завыл по-волчьи. Лошади, как по команде, перестали щипать траву, насторожились. Замерли и конные. Жданка перебежал в другое место и завыл уже погромче, подражая голодному волку. Так, перебегая с места на место, он выл на разные волчьи голоса. Кони сбились в огромный клубок и закружились на месте. Отбежав к лесу, Жданка набрал полную грудь воздуха и издал волчий вой, зовущий к нападению. Вот вырвалась из круга одна лошадь, затем другая, за ними еще и еще… Табун понесся быстрее ветра. С гортанными криками кинулись всадники останавливать обезумевший табун. Конечно, опытные степняки справятся с лошадьми. “Но переполоху я наделал”, - подумал Жданка. Однако, рано было радоваться. Прямо на него, бок о бок скакали двое. Жданка наложил на тетиву стрелу, и запела она в полете предсмертную песнь… Завалился в седле всадник, скакавший чуть впереди. Его лошадь рванулась в сторону, унося поверженное тело. Следующая стрела угодила в грудь второй лошади. На полном ходу, как бы споткнувшись, она упала на передние ноги. Всадник вылетел из седла. Раздался треск ломаемой пики, и враг оказался в двух шагах от Жданки. Степняк быстро вскочил на ноги и бросился на него с обломком пики. Жданка увернулся, но вторым выпадом враг выбил из рук Жданки лук. Выпады и удары следовали в пустоту. Уроки Дядьки сделали свое дело. Враг с остервенением бросался вперед. Затем, поняв, видимо, что перед ловкий малый, сменил тактику. Теперь он стал делать обманные движения, но Жданка вовремя увертывался. Враг перебросил обломок пики в левую руку, а правой достал из-за голенища сапога длинный ножной меч. Воспользовавшись этой малой задержкой, Жданка выхватил из колчана стальную стрелу. Увернулся от удара пикой, отбил стрелой нож и с силой нанес колющий удар. Раздался металлический скрежет. Стрела скользнула по кольчуге врага и запуталась в его одежде. Жданка отскочил назад. В рассветной полумгле увидел оскаленное лицо противника с раскосыми глазами. Острие пики было в нескольких вершках от его груди. Отклоняясь вправо, с поворотом от пики, он локтем левой руки нанес удар прямо по горлу врага и отскочил еще дальше. Тот упал, как подкошенный. Подобрав обломок пики и, отыскав глазами лежащий на земле лук, Жданка сделал к нему шаг. Но тут же упал – его толкнул вскочивший на ноги враг. Падая, Жданка выставил навстречу нападавшему обломок пики, и наконечник вошел врагу под подбородок… Быстро рассветало. Подобрав лук и нож врага, а также свою стрелу, Жданка побежал в чащу леса.
На третий день башкирское соединенное войско вместе с большим обозом и полонянами покинуло разоренный край. Все это время Жданка прятался в лесу. К своим на остров переправился, когда ушли враги. Многие из бежавших от разорения уже переправились на правый берег, к устью реки Сенгилейки.
Жданка обошел весь остров и на приверхе обнаружил полузатопленную большую лодку-завозню. С помощью трех мужиков освободили ее от песка и воды, вытащили на берег. Заделали пробоины и законопатили щели. на всех был один топор – Жданкин. Оттесали весла. Первую ходку сделали с детишками и бабами, погрузив вместе с узлами рухляди. Высадили в устье речки Тушнинки. Матушку и сестер Жданки забрали к себе зятья. Остальные прибились к тем, кто раньше бежал от башкирского разора. Второй ходкой уплыли мужики. Жданка остался на острове. Попросил: если смогут кто приплыть за ним по осени, будет Бога молить. А нет, так по первому льду придет. Соорудил шалаш для себя и большой навес для лошади. У него была припрятана лодка-долбленка, и он на ней переправлялся через Воложку на пепелище Белого Яра. Под обгоревшими бревнами таможни раскопал погреб. Нашел там мешок пшеницы и пудовку с солью, а жерновки для ручного помола зерна – у бывшего дома целовальника. Каждый день собирал убитых и хоронил их на высоком берегу, видном со всех сторон. На острове спал два-три часа и на заре возвращался на берег продолжать скорбную работу.
Конь Жданки свободно пасся по острову. Ввечеру встречал его, стоя по брюхо в воде. Постепенно из лесов приходили уцелевшие от набега ворогов. Помогали Жданке хоронить убитых. Схоронив последнего, Жданка соорудил большой крест и поставил его над могилой. Много лет он стоял, далеко видимый со всех сторон. И тогда, когда возродилось вновь жилье, и далее. А когда подгнил, добрые люди сделали дубовый, больше старого. И уже мало кто помнил, кому этот крест и кто его поставил. Только из поколения в поколение обновлялся крест, напоминая людям о былых временах.
Всякое время проходит, и всякому человеку приходится оглядываться назад, где уже нет никого. Настоящее Куйбышевское водохранилище затопило то место, где стоял тот крест.
На остров наезжали рыбаки. Жданка с ними передавал матушке с сестрами и зятьями гостинец – корзинку вяленой или соленой рыбы. Раз положил на дно корзинки узелок с золотыми монетами.
Как-то сидели у костра, ждали, когда поспеет уха. А Жданка, живя на острове, перестал завязывать тряпицей палец с дареным перстнем.
- Откуда у тебя сей перстень? – спросил старый рыбак.
- У башкирца взял, – нашелся Жданка.
- Негоже с мертвого имать. Выброси и сотвори молитву.
- Так я же не с убитого, а с его торбы.
- Все равно, выброси.
Жданка снял кольцо с пальца, нащупал рядом небольшой камешек, встал, подошел к урезу воды и, размахнувшись, бросил его в воду. Булькнул камешек. Кольцо осталось зажатым в левой руке. Правой перекрестился и пошел к прибрежным кустам. Кольцо продел в гайтан, на котором висел нательный крест, и повесил на шею, спрятав под рубахой.
Живя на острове, Жданка ловил рыбу, вялил ее впрок. Стрелял диких уток и гусей малыми стрелами. Дичи было великое множество, и они совершенно не боялись человека. Привез на остров две пудовые гири. Каждое утро и вечер играл ими до изнеможения.
Как уже говорилось раньше, Жданка был не по годам рослым, широк в кости. Занятия с дядькой научили его многому и укрепили.
“Не уподобляйся монаху жирному и похотливому, ешь в меру, не объедаясь. Трудись в поте лица своего. Помогай ближнему, оберегай от ворога. Хочешь быть сильным и ловким, непобедимым – будь им. Развивай свое тело бранными приемами, железными играми”. Так говорил дядька, поучая Жданку. И Ждан, до конца своих дней, шутя играл гирями, купался в проруби, пробегал не один десяток верст, не уставая. Переплывал Волгу взад и вперед, без отдыха.
Поздней осенью, уже шло сало по Волге, приплыли рыбаки, ведя за собой дощаник. Завели коня на помост дощаника. Он всю дорогу не шевельнулся, не переступил с ноги на ногу, как будто всю жизнь плавал на дощаниках. Погрузил Жданка свои припасы, корзины с вяленой и соленой рыбой, подвяленные тушки диких уток и гусей, пару рогожных мешков с пухом гусиным - сестрам на подушки, а также кожаные сумы, доставшиеся от дядьки, седло и все остальное, что не смогли увезти после разора матушка с сестрами. Родные встретили его со слезами радости. Матушка погладила по длинным, до плеч, русым волосам, пригнув к себе голову Жданки. Поклонился Ждан в пояс бородатым зятьям. На левом берегу речки Тушнинки, под горой, на присланные Жданкой золотые, зятья поставили рубленую избу с просторным двором, конюшней, сараями с ригой и крепкий амбар.
Вечером они заявились принаряженные. Матушка захлопотала у печи, усадила за стол степенных зятьев. Угостившись, зятья повели разговор.
- Сватают твоих младших сестер станичные казаки. Ждали тебя. Как ты? Согласен?
- С Богом! – сказал Жданка. - Приданое на откуп справим. Есть на что.
Свадьбу сыграли сразу за обеих сестер, не шумную. Венчал пришлый священник у Жданки в избе. И перебрались сестрицы к своим мужьям в слободу.
- Вот и пришло мое время умирать, - говорила матушка.
- А как же я? – вопрошал Жданка. – Не торопись, матушка, я же ведь молод еще.
- Давно ли ты за отцом ползал по избе, царствие ему небесное. А теперь вон какой вымахал, до плеча твоего чуть достаю. Вот оженю и со спокойной душой к отцу твоему отправлюсь, поди, заждался.
- Моя невеста еще не народилась, - шутил Жданка.
Весной, в лето 7174 от сотворения мира (1666 г. от Р.Х.) приехал симбирский стольник и воевода князь Иван Иванович Дашков и, как пишут в летописях, “основывает на Самарской дороге, близ старого городища, между речек Сенгилейки и Тушнинки, станичную слободу”, и поселил здесь «Белоярских захребетников Ваську Рыбникова со товарищами», которые оказались на правобережье во время башкирского разорения. Записали на службу станичными казаками. Выдали небольшое пособие на обзаведение лошадьми, оружие, свинец и пороховое зелье. Весной того же года им отвели землю и сенные покосы “противу Белого Яру на нагорной стороне по речке Сенгилейке с вершин и до реки Волги”.
Слобода строилась и одновременно с ней,“по росписи и чертежам”, строили укрепления. На строительстве деревянной часовни потрудился и Жданка. Людей на строительстве не хватало, отвлекали постоянные караулы. Жданка был там, где требовалась помощь. Рубил срубы на избы, выезжал с караульными казаками на дежурство возле вала. Не отказывал никому ни в чем. В год начала крестьянской войны под предводительством Степана Разина Жданке исполнилось 19 лет. Над верхней губой пробились русые усы и слегка закурчавилась бородка. Ростом бог не обидел. Был на голову выше своих немногочисленных сверстников. Косая сажень в плечах, широкая грудь, крепкие руки и ноги. Сила была необыкновенная. Помогая зятьям на мельнице, шести- семипудовые мешки с зерном и пятипудовые кули с мукой поднимал играючи и носил на плечах. Брал куль на плечо, по кулю подмышки и бегом по сходням на баржу. Уже в то время снискала себе добрую славу мука-крупчатка Станичной слободы. Зятья продавали ее купцам-перекупщикам, те грузили ее на баржу, и бурлаки вели бечевой в Симбирск и выше с остановками в Шиловской и Кременской слободах.
Конь Жданки, подаренный Дядькой, заматерел, но свою службу нес исправно. Подумывал сменить коня, да жаль было друга. Помог случай. Пригнали казаки косяк отбитых у степняков коней. Понравился Жданке молоденький вороной жеребец. Он был так истощен, что едва стоял на ногах, печально опустив голову. Попросил начального над казаками отдать ему вороного.
- Бери, Ждан, только вряд ли что из него получится. Бери за твою помощь служивым.
Привел Жданка вороного домой. Поставил в конюшне рядом с серком. Тот никак не среагировал. Обняв за шею старого друга, поглаживая его голову и шею, Жданка уговаривал:
- Прими в товарищи молодого, помоги мне сделать из него хорошего коня, не обижай. Видишь, какой он болезный.
Серко кивал головой, как будто понимал. Выносил корочку хлебца, разламывал пополам и с обеих рук протягивал коням. Те, прикасаясь бархатными губами к ладоням, приятно их щекотали и брали хлеб. Жданка никого из коней не выделял, все делил поровну. Засыпал корм в ясли, перегороженные на две части, и наблюдал, как они хрупают. Вороной съедал быстро свою порцию, тянул голову к серому. Тот уступал ему свою долю. Подходил Жданка.
- Как тебе не стыдно? Ай-яй -яй! Зачем Серка обижаешь?
Вороной виновато отходил от яслей, но серый не подходил, а начинал подталкивать Вороного к кормушке.
- Нет, ты только посмотри на них, - говорил Жданка матушке. – Ну,
впрямь, родной отец. Как Вороного пестует.
- За добро добром платят, - отвечала матушка.
К середине лета прискакал из Симбирска нарочный. Повелено быть на защиту города станичным казакам и доброхотам с засечных черт. В станичной слободе остался малый гарнизон.
Войско Степана Разина почти беспрепятственно шло вверх по Волге, к Симбирску. Основные силы с атаманом - в стругах по воде, а те, кто присоединился в низовых городах и по пути, следовали берегом. Вот минули Жигули, Усолье, Новодевичье. Рано утром заполнили Станичную слободу. Приставали к берегу струги. Вольница высыпала на берег. Запалили костры, тащили овец, коров. Тут же на берегу их разделывали и варили. Заявились в дом к Жданке два вооруженных пищалями и саблями. Как хозяева зашли в конюшню, стали выводить лошадей. Жданка спокойно сказал:
- Лошадей не трожь. Не вами ставлены.
На что оба подскочили к нему, грозя шашками, заорали:
- Уходь! Пока цел!
Жданка сгреб их за шиворотки и стукнул лбами так, что они замертво свалились на землю.
- Прости, Господи! Я не хотел им смерти. Больно хлипкие попались.
Дело было к вечеру. Спрятав трупы в сараюшке, привязал соломенную подушку на серого, подсадил матушку, подал в руки узелок кое с чем из вещей.
- Езжай, матушка, к зятьям. они тебя оберегут на пасеке, да и сами, наверное, уже там. Если что, дай волю коню, Серый тебя вынесет. Держись крепче и езжай обочь дороги. Ватага вглубь не пойдет. Они берегом идут. А я в Симбирск подамся, звали доброхотов на его защиту.
Матушка, не слезая с коня, перекрестила Жданку.
Жданка вывел под уздцы за ворота Серого, легонько шлепнул ладонью по крупу.
- Пошел, Серый, береги матушку!
Конь взмахнул головой и пошел плавной рысью.
Оседлал Вороного.
- Эх! Молод ты еще. Ну что ж, привыкай к бранной службе.
В углу двора закопал горшок с золотишком. Оттащил трупы подалее от дома. Вырыл у навозной кучи яму. Сбросил обоих в нее. Завалил землей и навозом. Перекрестился.
- Прости меня, Боже, за грех великий. Не я первый, не я последний.
Заколотил окна дома и двери досками крест-накрест. Достал из кожаной сумы кольчугу. Оказалась мала. “Подрос я-таки изрядно. Да и прежний хозяин был не богатырь”. Опоясался поясом с серебряными бляшками. Одну из сабель, оставшуюся от конокрадов, навесил себе, вторую приторочид к седлу с кожаными переметными сумами. В одной суме лежали пистоли со всеми припасами, в другую положил сала кусок, хлеба, соли в тряпице, несколько луковиц, сменные порты и рубаху, пороховницы и пули от пищалей. Обе пищали навесил на ремнях за спину крест-накрест. Перекрестился и поклонился средь двора на все четыре стороны. Вскочил в седло и горами вдоль Волги – на Симбирск. В пути Ждан ночевал в чащобе леса. Костра не разводил. В прибрежные городки не заезжал. Огибая Криушинский затон, переехал вброд в самом узком месте перед впадением в Волгу русло довольно быстрой речушки.
Окольничий и воевода Иван Богданович Милославский делал смотр московским стрелецким частям Ивана Жидовинова, Василия Бухвостова, Матвея Нарышкина, а также выборному (отборному) солдатскому полку нового строя А.А.Шепелева, прибывшим на защиту Симбирской крепости. Кроме этого войска, как пишет летописец, “… да с ним же сели в осаде Синберяне, дворяне и Корсунцы, и Синбирской и Корсунской черты пригородошные и иные служилые люди”.
Рано утром на третий день пути Жданка прибыл к крепости Симбирска. Крепость была деревянная, с шестью башнями и двумя воротами. Караульные солдаты отвели Жданку к полковнику Шепелеву.
- Кто ты и откуда путь держишь? Говори без утайки.
- Я сын вольного рыбака Егорки Щукина нижней слободы Белого города, Ждан. Житие мое обретается в Станичной слободе, что на речке Сенгилейке, от Симбирска вниз по Волге стоящей в пятидесяти верстах. Прибыл я биться противу ворога, идущего большой ратью на крепость Синбирск, по зову воеводы.
Жданка рассказал обо всем, что видел и знал, умолчав об убитых.
- Откуда у тебя пищали?
- Имал у врагов.
- Отдай одну солдатам и шашку тож. Пойдешь под начало служилых казаков из твоей слободы.
Так оказался Жданка среди своих земляков. Весь день прошел в хлопотах об устройстве на новом месте. Сводный отряд казаков и доброхотов занимал оборону в северной части предместий крепости.
К вечеру, освободившись от работ по строительству укреплений, вычистил коня, задал ему корма, вышел на обрывистый берег и услышал перезвон кузнечных молотов, доносившийся из-под кручи. Спустился по крутой тропинке вниз. Вот и кузня. Отрок лет десяти раздувал мехами угли в горне. Два до пояса голых мужика сноровисто работали молотами. Высокий, кудлатый, в длинном кожаном фартуке, поигрывал малым молотом по раскаленной полоске железа, держа ее клещами. “Саблю срабатывают”, - догадался Жданка. Искры из-под молотов летели разноцветными брызгами и, не долетев до земли, гасли, ярко вспыхнув напоследок. Кузнец повернул свой молот набок. Молотобойцы опустили свои меха на земляной пол. Высоко поднимались их груди от дыхания. В свете горна бронзово отсвечивали их тела, на которых желваками переливались мускулы.
Оба были молоды, может, чуть постарше Жданки. Кузнец опустил раскаленную полосу железа в кадку с водой. Зашипело железо змеиным шипом, пыхнуло паром и замолкло.
- Что, молодец, скажешь? Почто пришел, или дело како маешь? – сверкая черными, как уголь, глазами, сказал кузнец.
Жданка в ответ:
- Здравы будьте, люди добрые. Бог вам в помощи!
А про себя подумал: “Колдун, как есть колдун”.
- Так у меня к вам дельце небольшое. Я, вижу, ты кузнец, не знаю, как звать-величать тебя, мастак сабли ковать.
- Так у тебя при поясе не в туне меч. Что ж еще тебе надо?
- Легка мне эта сабелька, не по руке. Если сработаешь – отблагодарю, а я тебе в подмогу встану. По кузнечному делу пришлось в подмастерьях походить.
- А ну, становись к молоту! Эй! Малец! Дуй сильнее! Посмотрим, каков ты в деле.
Жданка не спеша снял пояс, кафтан аккуратно сложил в угол на лавке. Поднял один молот, другой, осмотрелся кругом, у горна стояло еще несколько. Перебрав и перепробовав на вес, остановился на одном. Кузнец выхватил из горна раскаленный добела брусок и положил его на наковальню. Задал ритм своим малым молотом. Жданка с оттягом ударил. Кузнец постепенно ускорял ритм ударам, поворачивая брусок. Заготовка вытягивалась, изгибалась, как живая. Жданка подчинялся ритму, не уставая. “Стоп!” - скомандовал кузнец, повернул свой молот на наковальне. Жданка спокойно опустил молот. Молотобойцы переглянулись меж собой и в один голос выдохнули:
- Молодца!
- Ну, что, кузнец, берешь в помощники? – спросил Жданка, споласкивая руки в бочке с водой.
- Помощники у меня есть, а ты приходи, когда сможешь, молотом помахать.
Как только выдавалось свободное время, Жданка бежал в кузню. Помогал ковать сабли, пики, боевые секиры, крючья. Нашлось подходящее железо для Жданкиной сабли.
- Откуем мы, Ждан, сулему. Она тяжелая, с небольшим изгибом, подлиннее сабли, не всяк воин сможет с ней управляться. Хош коли, хош руби.
Родован – так звали кузнеца, - был не только искусным кузнецом, но и хорошим воином, что не раз доказывал в ратном деле при защите крепости. Жданка был тому свидетель.
Сулема получилась на славу. Закалилась с синеватым отливом. Рукоять изладили из рыбьей кости – моржового бивня, которую Жданка выторговал на торжище у купца заморского.
Как-то Жданка застал Родована за изготовлением кольчуги. Не всякий кузнец мог сработать такую тонкую работу малыми молотами.
- Есть у меня кольчуга, Родован, да маловата. Может, найдётся у тебя лишнее звено, подгонишь мне?
- Приноси. Покумекаем.
Накатило войско Разинское на Синбирск. Была сеча лютая. Выстояли. Жданка бился наравне с бывалыми воинами. Не задела его пуля свинцовая, не коснулась шашка булатная. Немало голов с плеч слетело от сулемы Жданкиной. Всяко было. Вороной выносил его из самых опасных положений. Лук за спиной, стрелы в колчане, сулема на крепкой перевязи, пистоль за поясом, русые волосы развеваются, конь ветром стелется под Жданкой. Как вихрь налетает дружина, Жданка в первых рядах. А уходит отряд – Жданка прикрывает. Поворачивается в седле, кладет стрелу каленую на тетиву. И вот уже поет стрела предсмертную песню. Вскидывает пистоль на уровень глаз, давит на курок, в пламени вырывается свинец, и падает тело врага на грешную землю.
Вечером, вставая на молитву, вспоминает Жданка слова Дядьки: “Всякий грех – убийство, так же как вся жизнь – война”.
Попал Жданка под ядро арматское. Выбило его тугим ветром от взрыва из седла. Ударился о землю родимую, и черная пелена легла на очи. Дико заржал Вороной. Чувствует Жданка, уходит из него силушка, проваливается в бездну глубокую. “Нет! Не взять меня смертушке лютой”. Открыл глаза. Небо голубое над ним. И тишина до звона в ушах. А вокруг скачут кони, бьются всадники, оскалив рты безголосые в ярости. Сшибаются сабли и копья, земля встает дыбом от ядер арматских. Но нет шума ратного. Хочет подняться Жданка – силушки нету. Стоит Вороной перед хозяином, тянется к нему. Шевельнул рукой Жданка. Припал конь на передние ноги и боком, боком к Жданке. Уцепился за луку седла, перевалил себя животом вниз. Так и вынес его верный конь с поля бранного.
Отпоила его старая бабка травами и зельем всяким, ухаживающая за пораненными и увечными воинами. И пяти ден не провалялся Жданка. Опять в строю, опять бьется за землю русскую, за град Синбирский. Не ходит беда одна, пришла – открывай ворота. Вороной, друг его верный и товарищ, пал от пули свинцовой прямо в сердце.
Чернее тучи стал Жданка. Не ест, не пьет, по коню тоскует. Какой он теперь воин без лошади? Привели лошадку - смирненькую, махонькую.
- Не смотри, что мала, зато вынослива.
Сел на нее верхом, а она и ноги расставила. Того и гляди упадет. Гогочут казаки вокруг.
- Тебе не лошадь, а слона подавай.
- Уберите ее с глаз моих.
Отступила, покатилась вниз по Волге и лесам дремучим рать Степанова. А было это в году 1670-м, месяце сентябре. Большой отряд отступал на юг через Шиловскую и Станичную слободы. В Надеинском Усолье Белоярский воевода Козинский расправился с отрядом, окружив его. Из более чем семисот человек в плен попало два десятка. Жестоко карали восставших. Били нещадно.
Полковник Шепелев, под началом которого был Жданка, вызвал его к себе.
- Службу ты, Ждан, сын Егоров, справлял отменно, не щадя живота. Коня потерял доброго. Ты не записной солдат, воевал по своей воле и совести. Поезжай домой. Неси службу на черте. А это от меня тебе награда – пистоль заморский.
Поклонился Жданка, принимая дарение.
- Пошто ты такой смурной? – спросил полковник.
- Потерял я друга верного. Он меня с поля бранного вынес недвижимого.
- Это нам ведомо. Потеря большая. Доброго коня сразу не справишь. Поди-ка ты, Ждан до моего Сысоя, што над табунами начальствует. Выбери себе коня, а то и пару, и сбрую добрую.
- Спаси Бог тебя, боярин, благодарствую на добром слове, век не забуду, вечно Бога молить буду о здравие твоем и всех чад и домочадцев твоих. А пистоль возьми обратно, то оружье дорогое, княжеское, не по чину мне.
- Тогда вот тебе кафтан стрелецкий с малиновыми разводами и шапку тож. То все с плеча моего, тебе впору будет. У дьяка писарьского приказа возьми грамоту опасную, для твоей обереги.
Поклонился Жданка низко, коснувшись пальцами пола. Перекрестился на образа в красном углу. Пятясь, вышел из избы. Побывал у Сысоя. Но не мог выбрать коня. Все мнился ему Вороной. Вот заржет сейчас и, подойдя сзади, станет покусывать плечо.
- Нет, Сысой, не могу забыть Вороного. Нет такого коня.
- А возьми-ка ты, Ждан, вон того стригунка. Он молоденький, но по стати и повадке в хорошего коня подходит.
- Ладно, возьму несмышленыша и вон ту кобылку башкирскую. На стригунка не сядешь, а эта хоть справу мою повезет.
Вечером пошел к кузнецу с кольчугой.
- Добрая кольчуга, на Востоке сработана, - сказал Родован. – И знаки на ней золотые.
- Сними те пластины, Родован, возьми себе.
- Нет, Ждан, одну возьму в уплату за работу, а вторая в память тебе останется. Давай ее к рукояти твоей сулемы впечатаем.
Так и сделали. Золотая пластинка с непонятными знаками укрепилась на рыбьей кости рукояти. Родован за несколько дней вковал новые звенья в кольчугу, закалил в огне. В большой чугунный котел насыпал мелко просеянного речного песка. Положил туда кольчугу. Жданке дал дубовый пест, чуть меньше пуда.
- Толки кольчугу с песком, Ждан. Сойдет окалина, примет блеск и синеву кольчужка на славу.
Попотел над ней Жданка изрядно. Кольчуга так отполировалась, что не стало заметно, где новые, а где старые звенья. А еще варили ее в сале бараньем, завернули в холщовую рухлядь на всю ночь.
Назавтра, распростившись с Родованом, его молотобойцами, товарищами по ратному делу, поклонившись на четыре стороны и сотворив малую молитву, Жданка в стрелецком кафтане, опоясанном кожаным поясом, с сулемой на боку и пищалью за спиной, отправился в путь, к Станичной слободе. Уговаривали его повременить с неделю, многих доброхотов отпустят по домам, но Жданке не терпелось узнать, как там родные, живы ли?
Идет дорога то полем, то лесом, петляет по холмам. Сбежит по склону в глубокий овраг. Пахнет на Жданку сыростью и прелым листом, и опять он поднимется к солнышку. Ровным шагом идет кобылка с немудреной поклажей Жданкиной, покачивает головой, тянется губами к разнотравью высокому обочь дороги. Молодой конь на длинном поводе за кобылкой вышагивает.
Расстегнул кафтан Жданка, снял шапку высокую и сунул ее за пазуху. Рассыпались по плечам волосы, как лен, белые. Достал из кишени ремешок кожаный головной. Ловко прихватил волосья округ головы. Не нарадуется на тишину первозданную, на то, что жив, а мир-то вокруг впрямь райский. Вспоминает сечу лютую под Синбирском, гибель коня, друга верного. Перекрестился за упокой павших на бранном поле. А полегло-то немало с обеих сторон. “Всех жалко: и тех, и этих. И что за жизнь такая, ведь русичи с русичами секутся? За что? За волюшку, говорят. А какой еще воли надо? Вот я сам себе господин. Нет, видать что-то в жизни не так. Не видел я еще много. Эх! Походить бы по свету белому, посмотреть, как живут людишки, чем промышляют”.
И не ведал, не гадал, что в жизни приведется испить чащу воды светлой, родниковой, вперемешку с горькой, как полынь-трава.
Пошла дорога по-над кручей, слева внизу Волга-матушка катит воды свои. А вон, между двух горушек, притулилась слобода Кременская с заставой казацкой. Скачут встречь два конника. Подлетели, закрутились округ Жданки, сверкая бельмами глаз из-под шапок мохнатых, с лицами, густо заросшими бородищами. Не знай лицо человека, не знай лешего. Улыбнулся Жданка.
- Ты пошто зубы скалишь? – выкрикнул один. – Счас враз шаблюкой двух из тебя изделаю!
- Охолонь, Степашка! Вишь, стрелец это. Московит, пожалуй, – вступился второй казак.
- А пошто он молчит? О себе не сказыват?
- Иду я из-под Синбирска, где был под началом полковника Шепелева. Вот моя опасная грамота, его рукой приложена. А житие мое обретается в слободе Покровской, что у речки Сенгилейки.
Повертели в руках свиток казаки, не разворачивая. Подивились на печатку, шелковым шнурком крепленую. “Видать, грамоте не обучены”. Отдали Жданке и поехали рядом, слушая рассказ о сече под Синбирском.
При въезде в слободу стояла обгорелая и сильно порушенная смотровая башня. Рядом, у коновязи, с десяток оседланных лошадей. Дымил костер, догорая. Заставские окружили Жданку. То? Да что? Вопрошают. Жданка молча освободил от поклажи лошадь, отвязал молодого, спутал ноги обеим и пустил попастись на траву луговую.
Подошел десятский урядник. Принял грамоту. Зашевелил губами, читая по складам.
- Верная грамота. Ночуй с нами, а утром до Шиловской слободы дозор пойдет. Оборонят от ворья. Много их тут по лесам крутится от войска Разинского. Вона, двух мы имали. Говорят, что они и ухом не ведают про беглых людишек. Здесь на заработки ходили, а идут быдто домой, в Тушнинскую слободу.
- А как они здесь оказались? Ведь их слобода в другу сторону.
- Говорят, что в Покровской на мельнице работали. Дошли до Шиловской слободы берегом, да с дороги сбились, попали на Кременскую. Посмотри, можа признаешь?
У совсем потухшего костра лежали два мужика со скрученными кожаными ремнями руками и ногами. Одежонка кое-какая, немудрящая. Лапти топтанные-перетоптанные, онучи лыком перевязаны. Смотрят затравленно, а в глазах мольба.
- Какие они воры? – говорит Жданка. – И впрям горемычные. Отпустили бы вы их, что с них возьмешь?
- А ты слышал про указ воеводский? Имать беглых из стана Разинского и сказнить на месте.
- Пошто не сказнили?
- Рука не поднялась на безоружных, было б дело ратное…
- Вот и не бери грех на душу. Пусть бегут домой.
Сняли ремни с мужиков. А они подняться не могут, руки-ноги свело. Покувыркались по земле и затихли. Мало помалу отудобили, сердешные. Упали в ноги Жданке с благодарностью.
- Век будем Бога молить за тебя, спасителя!
- Идите, идите с миром, пока десятский не раздумал, а то пойдем вместях поутру.
Мужики согласились. С рассветом Жданка собрался быстро. А мужичков и след простыл. Дозорные подзадержались. “Езжай, Ждан. Мы ужо тебя догоним. С Богом!”
И опять маленький караван из двух лошадей и человека выпрямляет дорогу. У студеного лесного родничка решил Ждан дать роздых коням, да и себе тоже. Родничок выбивался из-под каменной россыпи. Опустился на колени, почерпнул ладошкой водицы, поднес ко рту. Да не пришлось испить. Сильный удар по голове свалил Ждана на землю. Замелькали огни всякие в глазах. Голова как бы отделилась от тулова. Тьма тьмущая поглотила. Не слышал и не видел, как сняли с него кафтан стрелецкий, сапоги яловые, да и порты тоже. Забрали все: и коней, и оружие. Оставили Ждана в исподней рубахе с нательным крестом на шее. Отблагодарили за свободу мужички вчерашние.
По тропе звериной добрались до поляны и давай делить добычу. Да дележ получился неравный. Тот, что посильнее, норовит все себе прибрать, а другой в драку лезет - дели поровну!
Кафтан и сапоги достались первому, порты и шапка второму. Надел кафтан на себя первый, а он ему до земли и вокруг тулова аж два раза оборачивается. А второму порты до шеи. А как добрались до кожаных переметных сум, разодрались всерьез. Мутузят друг друга и все тут.
Дозорные казаки наткнулись на Ждана заполдень. Того уже мухи облепили по голове окровавленной. Перевернули на спину. Вроде конец пришел парнище. Застонал Жданка. А глаз открыть не может. Обмыли голову из родника, повязали тряпицей. Пока один за раненым ходил, другие двое по следам до тропы звериной добрались. А вскоре и крики бранные услышали. Попались воры в другой раз казакам. Побежал один в чащобу, да настигла его пуля свинцовая. Другой за сулему Жданову схватился, да не под силу, рубанула его сабля казацкая.
“Как льется водица из ковшика струйкою, так покинь хворь тело раба Божьего, Ждана-воителя. Ветер с полуночи, остуди головушку, огнем-жаром объятую. Ветер с теплых сторон далеких, согрей тело застывшее. Солнце ясное, загляни в очи потухшие, зажги светом жизненным. Ангелы-Хранители, под руки белые принесите душу горемычную и вложите в тело бренное. Аминь. Аминь. Аминь.”
Слышит в полузабытьи голос старческий Ждан. То ли причитают над ним, то ли заговор сотворяют. “Ох! Головушка моя горемычная. Что же с тобой стало? Не поднять мне тебя, не открыть мне век тяжелых, ни рукой шевельнуть, ни ногою. Холод сковал тело белое”.
Вот легла тряпица влажная на лоб огненный Ждана. Быстро-быстро пробежали чьи-то пальцы по лицу и подбородку. Приоткрыли губы Ждана, и влилось пойло горькое, неприятное. Поперхнулся Ждан. Как чихнет!
- Батюшки-светы! Никак ожил! Знать не время молодцу на тот свет.
Приоткрыл глаза и видит Ждан над собой лицо сморщенное, старо-старческое.
- Кто така? Почто горечь в рот вливаешь? Или хворый я? Вот как встану, да тряхну тебя, ведьму старую!
- Хо – хо - хо! Встанет он и тряхнет меня. Кака ведьма я? Пошто позор вводишь? Я лечу его, а он лается. Ну, вставай!
- Нет, не встану я. Силушка ушла куда-то. Прости, старая, не со зла я.
- То-то. Ну, испей, испей снадобье мое. Оно хоть и горькое, да целительное. Выпей, Жданушка.
Выпил и забылся сном. Прохворал до снега белого. Возвращалась сила медленно. Только в голове все шум стоял. Ходила знахарка за Жданом, как за дитем малым. Полюбил ее, как матушку родную. Целовал ей руки, гладил по плечам костлявым.
- Подними меня, старая, на ноги, век буду Бога молить. Ведь я молод еще, как мне жить немощным?
- Все, что могу и знаю, сделаю. Время лечит. Но и ты должен себе помочь. Разминай тело свое, не сиди и не лежи кулем.
- Так боль не дает мне подняться надолго.
- Вставай, ходи, гони боль от себя.
И вспомнил Ждан, как играл он гирями, как валил в одиночку сосны вековые, как таскал мешки на мельнице.
Утром вышел во двор, с трудом поднял бадью с водой из колодца и вылил ее на себя. Ахнула вышедшая за ним знахарка. Вздрогнуло тело от головы до пят. Тепло разлилось по всем членам. И пошел Ждан на поправку.
Каждый день в избу-полуземлянку прибегал парнишка лет 15-ти. Темные волосы под скобку обрамляли белое, как у девушки лицо. С озорными глазами, вздернутым носиком и маленьким ртом с пунцовыми губами. Когда смеялся, появлялись ямочки на щеках. Звали Рагнед. О себе ничего не рассказывал.
Весь день находился рядом со Жданом и готов был бежать, сломя голову, по первому его зову. Ждан попросил его присмотреть за лошадьми. Тот рад был несказанно.
- И в кого ты такой уродился? – говорил Ждан. – Ну, впрямь, девица.
На что Рагнед сверкал глазами и обижался сильно, лицо заливалось пунцовой краской. Знахарка немного рассказывала о парнишке. Более восьми лет он находился в полоне с родственниками у степняков, где-то в низовьях Волги. Как удалось ему бежать, одному Богу известно. Рагнед сказал, что родители погибли. Знахарка привечала сироту, подкармливала. Но он и сам за себя мог постоять. Брался за любую работу и честно ее выполнял.
Вот и пришла пора расставаться со знахаркой.
- Прощай, матушка, низко кланяюсь за труды твои надо мною. Есть у меня родная матушка, что родила меня, а ты с того света вернула.
Обнял старческое тело, погладил по плечам костлявым, встал на колени и поцеловал землю у ее ног.
- Спасибо тебе, земля-матушка, за то, что ходит по тебе святая душа. А еще отдельный поклон и благодарность казакам слободы Кременской за сохранность коней и моей лапотины (имущества).
И опять идет малый караван по припорошенной снегом дороге. Через малое время стал нагонять идущего впереди человека с берестяным коробом на плечах. Никак, Рагнед?
- Далеко ли путь держишь?
- А куда глаза глядят.
- Пошто из слободы в зиму ушел?
- Возьми меня с собой, Ждан. Нет у меня никого, я тебя полюбил.
- Я что, девица? Полюбил! Я сам еще не знаю, что меня ждет. Я так мыслю, придется подаваться в казаки или стрельцы, служивым буду.
- Так и я тоже. Стрелять из пищали могу, на лошади тоже. Да и саблей. Куда же мне? Один я на белом свете. Любой барин или дьяк в крепость возьмут. Не для того я из полона убег.
- По годам ты еще мал. Не возьмут в казаки. Ну да ладно. Замолвлю за тебя словечко. Пошли вместе.
Так вошел в жизнь Жданки Рагнед.
Всю зиму Ждан с казаками станицы провел в разъездах по пограничной черте вдоль вала и степью с Крымской стороны, неся охранную службу.
В марте 1671 года небольшой, чуть больше десятка, отряд шайки разбойников, скрывавшихся в Тушнинских лесах, налетел на мельницу зятьев Ждана. Дело было под утро. Ждан после очередного дежурства только что приехал. Лошадь его стояла нерасседланная у конюшен. Ждан при оружии зашел в нижнее отделение мельницы. Крутились жернова. Тоненько струйкой текла мука из лотка в подставленный мешок.
- Где Рагнед?
- Пошел соснуть в подклеть после ночи.
Со двора послышались крики. Ждан выглянул из двери и тут же отпрянул. Увидел верховых и пеших вооруженных людей. Разбойники! Ружье было заряжено. Насыпал на полку пороха, взвел курок. Проверил оба пистолета. Встал за притолоку. Отворилась дверь и через порог, пригнув голову, шагнул человек. Пудовый кулак Ждана опустился на голову вошедшего и свалил его на землю. Работники мельницы заткнули ему рот тряпицей, связали по рукам и ногам и оттащили в дальний угол. Открывается дверь, и со вторым проделывается то же. С третьим пришлось повозиться. После удара он вскочил и дико завопил. Его быстро утихомирили, но во дворе поднялась тревога. Раздался выстрел. Ждан выглянул. На снегу лежал человек, вокруг него, ощетинившись ружьями во все стороны, стояли разбойники. Еще выстрел. Падает второй. Стреляли с чердачного окна. В руках у одного разбойника запылал факел. Он побежал к дому. Ждан вскинул ружье, но выстрел с чердака опередил. Разбойник упал на землю, подмяв под собой факел. Ждан выстрелом подранил в ногу одного, отбросил ружье, выхватил из-за пояса пистолеты и раз за разом подранил еще двоих. Оставшиеся в живых ускакали за ворота. Прибежали зятья с работниками. Разоружили раненых подобрали брошенное оружие. А вот и Рагнед с ружьем.
- Ты стрелял? – спросил Ждан.
- Я.
- Метко бьешь.
- А я смотрю, ты, Ждан, не больно целился. Вон твои подранки за ноги держатся..
- Дурак ты, Рагнед. Убить человека грех великий.
- А если он тебя?
Ждан отмолчался. Рагнед подошел к брошенным разбойничьим лошадям.
- Мне бы лошадку.
- Зачем? Ты же на мельнице работаешь.
- Я бы с тобой в дозоры ездил.
- Выбирай любую.
Радости Рагнеда не было предела.
- Смотри, Ждан, как твой конь вон тот. Я его возьму и седло с переметными торбами.
Теперь они вдвоем несли приграничную службу. Кони всегда шли бок о бок. Рагнед был способным учеником.
Не успел пройти ледоход, как снизу двинулась армада из трехсот семидесяти стругов, с казаками астраханскими, самарскими жителями, красноярскими, черноярскими, царицынскими, саратовскими во главе нового последователя Разина – Федором Шелудяком. На Симбирск. В Белом яре в его армию влилось две с половиной тысячи крестьян и казаков. Вошли струги и в речки Тушнинку и Сенгилейку. Ждан остался верен службе отечеству и к восставшим не пристал. Вместе с Рагнедом ускакали в Симбирск, на помощь осажденным. Во время одной из вылазок из города налетела ватага казаков. Отбила Жданку с Рагнедом от отряда. Долго бился Ждан, рубя направо и налево. Потерял из вида Рагнеда.
- Рагнед! Рагнед! – звал Ждан, нанося удары.
Волосяной аркан захлестнул Жданку. Ножным мечом успел полоснуть по нему, но второй и третий спеленали, как младенца. Жданка усидел на лошади, сжав ее бока ногами. Так и притащили его на двух арканах натянутых к большому шатру. Сулема на ременной петле висела на руке Ждана, прижатой арканом к боку. Подскочил юркий казачишко, перерезал ремень сулемы. Она со звоном упала на землю. Тот схватил ее за рукоять.
- Ого! Это што ж она така тяжела?
- Не по Сеньке шапка, - сказал Ждан.
Гоготнули окружавшие. Понравился ответ. Из шатра вышел справный казак с усищами аж до самых плеч. В плисовых шароварах, заправленных в мягкие козловые сапоги. При серебряной сабле на боку и такими же пистолями за кушаком, малиновой рубахе и высокой казацкой смушковой папахе набекрень.
- Кого приволокли? С виду богатырь, а попался, как неумех.
- Видать, какись лазутчики. – ответили ему. – Почти до нашего стану подобрались. Правда, парнишка успел улизнуть, да бог с ним, мал еще. А этот порядком наших попортил.
- Отбрось арканы. Слезай, казак, с коня и иди в мое войско.
- Мне с ворами, что противу царя идут, не с руки.
- Сдерите с него кафтан и рубаху. Привяжите к столбу и бейте батожьем, как очухается, сам попросится.
Сказано – сделано. Налетели, как вороны, вмиг обнагишали до пояса. Только крест нательный оставили. А на гайтане колечко золотое с красным камушком, как крови капелька. Потянулся было один из казаков к колечку, но гаркнул атаман:
- Не трожь! Тащи ко мне в шатер. Пошли все вон.
Обошел атаман вокруг Ждана.
- Откудова у тебя сие колечко? Сказывай.
- Не твово ума дело. Отстань. Ничего не скажу.
Ждан стоял посередине шатра, перевязанный веревьем так, что руки его были прижаты к туловищу, а ноги связаны на пример лошадиных пут. Ступать можно, но не побежишь.
- А теперь, атаман, так вроде тебя зовут. Смотри!
Вздулись мускулы на руках Ждана, поднялась грудь бугром, лопнули верева и свалились на землю. Шагнул Ждан, порвались путы. Только красные полосы по телу. Сгреб атамана ручищами, согнул поперек, а тот тихим голосом:
- Отпусти, Жданушко, или не признал Дядьку?
Вмиг ослабли руки Ждана.
- Вот и встретились. Помогло мое колечко. Я добро помню. А ты не забыл мои уроки? Как же в полон попал?
- Если бы не парнишка, напарник мой, век бы не сдался. Думал, он у вас.
- Жива ли матушка?
- Жива, слава Богу.
- Поклон от меня, если придется. Оставайся со мной. Одену, как принца заморского. Дам сотню казаков под начало. А там полковником сделаю.
- Нет, дядька. Что хошь со мной делай, я слово дал, на том и стоять буду. Противу воли не пойду.
- Тогда живи, как знаешь. Если я тебя отпущу, ты и шага не сделаешь, прибьют мои за товарищей своих, тобой порешенных. С твоей стороны узнают, что был у меня, сказнят. Поживи у меня под присмотром, а там видно будет.
- Попал я, значит, между двух молотов на наковальню. Я знаю, как с перебежчиками расправляются. Повисишь на дыбе.
Поместили Ждана на струге под охраной двух казаков молоденьких. Какая там охрана! Но Ждан не уходил. Раздумывал, как быть при таком деле. И куда Рагнед подевался?
Недолго повоевал Шелудяк под Симбирском, на исходе второй недели тронулись вниз, сняв осаду.
В затоне Шиловской слободы ночью подплыл парнишка к стругу, толкнул дремавшего Ждана под бок, и оба потихонечку спустились в воду и к берегу от храпящих караулов.
- Рагнед! Ты ли это?
- Я, Жданушко, я. За тобой след в след.
- Почему же я тебя ни разу не видел? Думал, извели тебя.
- Знать, плохо смотрел. Я зарок дал, что выручу тебя.
Идет вдоль берега пьяный казак, ногами загребает, в руке пистоль.
- Стой! Кто такие? Почему из реки вылезли?
Да и нажал на курок. Выскочил из стволика огонек. Вскрикнул Рагнед, прижал руку к груди и упал на песок прибрежный. Нечеловеческий крик вырвался из груди Ждана. Ударом кулака свалил замертво пьянчугу. Подхватил на руки Рагнеда и побежал от берега, вспомнив знахарку, что его лечила, к ней на подворье.
- Помоги, родная, Рагнедушку стрелил казак пьяный.
Стащили рубаху с парня, а там… Грудки девичьи, кровью крашены.
Вместо эпилога
Прости меня, читатель, что я так заканчиваю повесть о Ждане. Мой герой прожил жизнь долгую и славную, дожив до 99 лет.
Рагнеда стала его женой, одарив сыновьями, а затем пошли внуки и правнуки… Когда засечная черта отошла далеко к югу, в Крымскую сторону, пришлось Ждану послужить под знаменами царя Петра 1-го.
В 1696 году 30 июля участвовал в штурме крепости Азов, где за отличие и храбрость лично от царя получил серебряную шпагу и чин поручика лейбгвардии.
На месте старенькой часовенки построил Ждан деревянную церковь. Потом на этом месте воздвигли храм каменный, освященный во имя Покрова Богородицы. Разлетелись дети-внуки-правнуки по белу свету. Возможно, и сейчас в ком-то из жителей нашего города течет кровь моего героя, я в этом уверен.
И видится мне…
Стоит высокий старик богатырского телосложения на горе “Сенгилеевский рынок” - это что выше теперешней нефтебазы. А рядом с ним внук, а может быть, правнук. Старик, протянув руку в сторону Волги, показывает мальцу:
- Смотри, какая ширь и красота. По ту сторону Волги, за островом – Белый Яр, моя родина. Налево вниз, моя вторая родина – славный город Сенгилей. Он разделен двумя речками на три части. Та, что дальняя, по левому берегу Тушонки, где когда-то стоял мой первый дом, заселена бывшими солдатами Выборного полка, защитниками Симбирска от атамана Разина. Средняя часть, между речек, с венцом и храмом, – Покровская слобода, в честь храма. Ближе к нам по реке Сенгилейке - дома с жителями мятежного Московского Бутырского стрелецкого полка, высланными на поселение к нам царем Петром .
- Смотри, внучек, и запоминай, где живешь, и кто здесь был до тебя, сберег землю русскую, где проходила последняя оборонная черта государства российского, и ты ее береги от ворога лютого. Делай добро людям. Знатному – поклонись, бедного и сирого обогрей и накорми, не прося взамен ничего. Не бахвалься добрыми делами. Украшай землю садами. Расти хлеб и детей.
- Помру я, помяните добрым словом, буду жить в памяти вашей, а забудете...
А это говорю я, автор:
- Ты жив в нашей памяти, Ждан Белоярский, мы помним тебя!
Вечная тебе память и предкам нашим!
Аминь.