ДВОЕ рассказ

               
        Автор Лариса Прошина
      
                Д В О Е

                рассказ


       Он торопился. Впрочем, это было ни к чему, так как до встречи оставалось ещё несколько часов. Но  всё было готово, и он не знал, как занять себя на это время. Конечно, работу можно найти, он никогда не скучал, вернее, не маялся от безделья. Но сейчас…
      Посмотрел на себя в зеркало. Может, пристальнее, чем обычно. Даже несколько строго. И не своими, а её глазами. Ещё раз пригладил волосы, а заодно – и усы.
     В зеркале же увидел и цветы, стоящие в вазе. Лёгкое волнение пробежало по его лицу – он представил, как возьмёт эти цветы она, как улыбнётся и, может, прижмёт их к щекам. Так делают многие женщины. И ему было заранее радостно от слов, которые она скажет, от взглядов, смущения.
      Всякий раз, когда он видел, как женщина мгновенно прижимает подаренные цветы к себе, думал, что в этом жесте много чувств.
    - Нам, мужчинам, надо бы учиться понимать язык жестов, - размышлял он. -  Мне кажется,  что можно сразу же определить, как  женщина принимает цветы от мужчины. Улыбнулась и, мгновенно, может, не осознавая, что делает, прижала букет или один цветок к себе – значит, мужчина ей не безразличен. Прижимая букет к себе, она тем самым даёт согласие на его ухаживания. Может, это такое объяснение в любви, или симпатии. – Он даже покрутил головой – так неожиданны были эти мысли. – Вот куда меня занесло! И всё же, мне кажется, что я прав. Женщины более эмоциональны, более искренни. Радуются, как дети. Это мы, мужчины, часто скрываем свои чувства. Не понимаю, почему. Ни в одном государственном законе не написано, что нас за открытость эмоций, выражающих почитание женщины,  будут штрафовать.
    Он подошёл к окну. Вот и весёлый, неунывающий, вечно бегущий и шумный перекрёсток. А сегодня здесь и вовсе суетно: праздник захватил людей, улицы, машины. Даже фонари, словно, всё понимая, светят ярче и покачивают резными головками. Торопится, волнуется народ. «Успеть бы! Успеть бы!», - шуршат колёса автомобилей.
    Он смотрел пристально на улицу. Видел её и не видел.

     В памяти всплыла их первая встреча. Он был приглашён приятелем  «на чай из самовара».
   - Приходи, - сказал приятель, - общаемся мало, всё всем некогда. Мы с женой решили устроить небольшой дружеский приём. Без спиртного и без особых яств. Словом, чай и задушевные разговоры.
     Он ответил неопределённо, знал, что дома ждёт начатая работа, и чувствовал при этом особое нетерпение в руках. Но в назначенный день вечером зашёл в магазин и купил торт, яблок, кофе и сливки.
    - Действительно, - размышлял он, - что-то в последнее время люди почти перестали ходить друг к другу в гости. Всё хлопочем, всё заняты. Маршрут у многих каждый день чёткий: работа – дом, дом – работа. Да, компьютер, интернет, телевизор, радио, книги, газеты и журналы – почти у каждого. И последние новости в стране и мире, и чью-то любовь, и чьё-то горе – всё узнаешь, увидишь, прочувствуешь, не выходя из квартиры.
     И он подумал, что хорошо всё же познакомиться с новыми людьми, послушать их рассуждения, узнать,  чёму они радуются и что их тревожит. И о себе что-то рассказать.
     - Если бы разговоры всех людей собрать вместе, -  он даже улыбнулся такой идее, - получилась бы замечательная книга. Её можно было бы назвать «Книгой Землян». Её бы дополняли новые поколения. Это была бы история нашей планеты. Учёные говорят, что в обозримых  на это время областях Вселенной, нет  ни одной похожей планеты, заселённой людьми. Чудеса!

   С тортом, яблоками, кофе и сливками (о, добрая русская традиция -  не входить в чужой дом с пустыми руками!) он ехал сначала автобусом, потом шёл пешком. И всё удивлялся – растёт их городок, растягивается, хорошеет.
    А дальше всё было просто и прекрасно. Ещё на лестнице услышал он запах, который не спутаешь ни с чем – пирога, а вместе с ним и – домашнего уюта. Пирог и самовар уже стояли на столе, покрытом яркой, весёлой скатертью. А на тумбочке красовался, выражаясь современным языком, артефакт -  патефон, и крутил пластинку с танцевальными мелодиями.
    - Телевизор, - как сказал потом хозяин квартиры, - мы принципиально выключили. Он имеет неприличную особенность: становится главным в любом обществе. Пусть отдохнёт.
    - Разделяю твоё мнение, - ответил он. – Я вижу, что вы с женой сегодня потчуете гостей не только чаем из самовара, но и патефоном. Большая редкость.
    - Не знаю, бывал ли ты на нашем «блошином» рынке. Кстати, мне не нравится слово «блошиный». Привязалось неприличное слово к рынкам, где нет блох, но есть много прелюбопытных вещиц. Я бывал на «блошином» рынке в Москве на Тишинке, но тогда, когда его ещё не спрятали под крышу. Сразу пропало всё очарование. Патефон я купил на нашем  рынке. Будь моя воля, я бы под эти «блошиные» рынке отводил бы самые лучшие места в городах. И никакую бы плату не брал с тех, кто что-то продаёт. Там такая интеллигентская аура, как говорит моя жена, а она историк, ей  я верю!

     Хозяин знакомил его – немного опоздавшего, с гостями. Как в таких случаях бывает, все вдруг  заговорили, засмеялись. Он поцеловал  руки дамам, обменялся рукопожатием с мужчинами. Его усадили. Тут же появилась чашечка с дымящимся чаем.
    Он хотел взять чашечку и…Что его удержало? Сначала он не понял, что. Потом явственно ощутил прикосновение к правой руке – лёгкое, ласковое. Другими словами это своё ощущение описать себе он не смог. Именно это ощущение он и боялся потерять. Он помнил: последней ему подала руку…
    Вот она. Невысокая, худенькая, с большими тёмными глазами, смотревшими добро и немного грустно. Лицо подвижное, уголки губ подёргиваются, готовые превратиться в улыбку.

    Приятель стал расспрашивать его о работе, и он увлёкся, потому что дело своё любил. Потом потребовалось поставить ещё раз самовар, и он взял это на себя. Так шло время. Ему было хорошо и спокойно.
    Позже он признался, что весь тот вечер чувствовал, как какие-то нити медленно тянулись от неё -  к нему, и от него – к ней. Он ничего подобного до этого не испытывал, не знал, что такое может быть. Как-то один знакомый, сотрудник какой-то таинственной лаборатории, рассказал ему, что определяет, плохой или хороший человек, близкий по душевному настрою, или враждебный находится с ним рядом в автобусе, в кинотеатре и прочих встречах. По импульсам, которые якобы исходят от каждого из нас.
    Он посмеивался, слушая знакомого, считая это выдумкой: «Как говорил мой дед: в эмпиреях витает». Но вот нечто подобное случилось и с ним.

    Время от времени он смотрел на неё. Она сидела в глубоком кресле. Казалось – в красной раковине. И думал: вот сейчас вокруг этой раковины появятся сверкающие волны, и унесут её. Боялся, что она исчезнет. Если ему случалось выходить из комнаты, то ещё у порога бросал взгляд туда, к креслу. И всякий раз гадал, чего в её глазах больше – печали или спокойствия уверенной в себе женщины?
    И всё-таки она исчезла. Ушла, как сказала хозяйка, по-английски, то есть, не прощаясь, не привлекая к себе внимания остальных гостей, чтобы не нарушать их веселья – время было ещё раннее.
    В первую встречу он не запомнил её имя. А, может, забыл. Но он всё вспоминал, удивляясь себе, ощущение лёгкости её руки, выражение её глаз, и те нити, которые он явно чувствовал. Иногда на него накатывала грусть. Такое случается, если мимо тебя по жизни прошёл человек, и ты всем сердцем почувствовал, как мгновенно он стал тебе симпатичен и близок. И разбудил в тебе ощущение радости.
   Это было как наваждение – вспомнить. Он перебирал имена. Мучился. Засыпал с мыслью об этом и просыпался с той же мыслью. И вдруг…Ксения. Да, он ещё тогда подумал, что услышал не часто встречающееся имя.
    Вспомнив имя новой знакомой, он полистал справочники и нашёл: «Ксения – в переводе с греческого – «чужеземная», «гостья». В справочнике было ещё описание характера, но это он не стал читать, так как не верил. А вот слово «чужеземная» ему понравилось. «Да, в ней есть что-то особенное, - думал он, - может, она прилетела к нам с другой планеты?». И рассмеялся своему предположению.

   Шло время. С каждым днём он всё больше забывал её лицо, исчезало ощущение от прикосновения её руки, но те нити, которые соединили его с ней в тот вечер, не рвались. Он очень хотел её снова увидеть.
   Потом оказалось, что он давно уже слышит её голос, Он приходил в своё училище задолго до начала занятий. У директора всегда найдутся дела; хоть и вовсе не уходи домой, их не убавится.
   Каждое утро, открыв дверь кабинета, по пути к столу, он включал радио. И слушал… сказки. Конечно, не специально слушал, просто работало радио, работал и он. Да, в их городке сказки детям рассказывали не перед сном, а по утрам. Читала их женщина. Изо дня в день один и тот же голос встречал его по утрам: «Сегодня, мои маленькие друзья, вы услышите…».
    Многие из этих сказок он знал, и всё равно прислушивался, потому что женщина не просто читала текст, написанный кем-то, не просто произносила слова Золушки или Бабы Яги. Она играла. Голос её становился то нежным и ласковым, то грубым и злым; голос страдал и радовался, торжествовал, возмущался. Женщина смеялась и плакала, даже пела, насвистывала, прицокивала языком, изображая бег лошади, гудела, как паровоз…

   Рассказывала сказки Ксения. А он узнал об этом тогда, когда уже и не мечтал, что увидит её ещё раз. Звонить приятелю и спрашивать о ней, он считал неудобным. Пойдут, как он предполагал, шутки-прибаутки: « Значит, понравилась? А, может, ты влюбился, парень?». Это бы разрушило некий мир, созданный им для неё и себя. Он не хотел, чтобы кто-то третий нарушил его границы.
   Так и жил, надеясь на случай, на чудо. И вот чудо случилось. Наверное, невидимый телетайп передал его страдания: «Всем! Всем! Всем! Помогите мне найти ЕЁ!».
   Всё тот же  приятель, позвонив неожиданно, спросил,  намерен ли он выполнить своё давнее обещание показать работы из дерева?
   - Жена уехала на дачу, - сказал приятель, - что-то скучно мне стало. За разговорами время бежит быстрее.

    Они стояли и рассматривали скульптуры из дерева. Женщина, моющая роскошные волосы. Мать, склонившаяся над ребёнком, бережно придерживает его рукой. Освенцим…оскаленные пасти овчарок, измождённые тела узников. Головка Нефертити. Просто кусок дерева с причудливо разветвлёнными корешками – зовёт: думай, фантазируй. Торшер из берёзы. Люстра – разлапистая и изящная. Божок в позе лотоса, многорукий, с опущенными долу глазами…
    - Да, - проговорил приятель задумчиво, - такое и не на всякой выставке увидишь. Золотые у тебя руки, Василий. Душой я отдохнул у тебя.
    - А я у тебя, - сказал он. – Это вы хорошо с женой тогда придумали: самовар, пироги, патефон. Я хотел узнать…- он замялся, сцепил руки за спиной. – Женщина у вас была, кажется, Ксения…
   - Ах, Ксения. Замечательный человек.  Работает на радио, ведёт детские передачи. Энергия какая-то от неё исходит, жизнерадостностью всех заражает. Мы давно дружим.
    Приятель оценил его интерес к женщине серьёзно, по-мужски. Сразу же написал её домашний телефон.

    У-у-у-ух, как хотелось ему сразу же позвонить. Но ещё день-другой он твердил нашедшие в книге стихи С.Я.Надсона, написанные аж в 1882 году:

     Милый друг, я знаю, я глубоко знаю,
     Что бессилен стих мой, бледный и больной;
     От его бессилья часто я  страдаю,
     Часто тайно плачу в тишине ночной…
      Нет на свете мук сильнее муки слова.

   Преодолев, наконец, муки слова, он позвонил. Не помнил, что говорил в тот раз. Помнил, что дрожала рука, когда набирал номер её телефона, и что прерывался у него голос.
   Они стали переговариваться по вечерам. Очень быстро выяснилось, что их объединяет общее – любовь к детям. И это было не просто умиление детской непосредственностью, бесхитростностью, светлостью и ясностью души. Отдать им лучшее, что есть в тебе; научить тому, что умеют делать твои руки; быть им товарищем, другом, помощником.

    - Мои ученики, - рассказывал он, - уже не читают сказки, но какие всё же они ещё дети! Пятнадцать-шестнадцать лет – шаткий мостик между детством и юностью. А сколько у них проблем! Вот, например, заметил я, что Оля Коноплёва не ест в училище. Ни в столовой, ни в буфете я её не видел. Спрашиваю, в чём дело? Может, наши повара невкусно готовят?
     - А я худею, Василий Фадеевич, - говорит девочка.
     Краской залилась, глаза опустила. Ручки худенькие.
    Выяснил, что на воде «сидит». Тут приказы не помогут. Поговорил с мастером группы, где учится Оля. Попутно выяснил, что тонкую талию  хочет иметь не только она. Решили пригласить врача, пусть побеседует с девочками.

    Она смеялась, слушая его рассказы об учениках. Потом он просил её почитать письма. Она получала их много. Писали и те, кто ещё толком не мог писать, и школьники, мамы, папы, бабушки и дедушки. Почтальон каждый день приносил мешочек, специально сшитый Ксенией (чтобы ни одно письмо, ни один рисунок не потерялись – нельзя!). На нём было выведено красной тушью «Радио. Сказка».
    Читать письма приходили из других отделов радиосети. Ксения видела, как преображаются эти взрослые люди, как светлеют их лица, а иногда – хмурятся – разное бывало в письмах. Не у всех слушателей «Сказки» безоблачное детство. Таким Ксения подыскивала самые тёплые слова, иногда посылала книжечки со сказками, рассказами.
   - Вот это письмо прочитаю вам, - говорила Ксения. Он слышал, как шуршит бумага. – Пишет мама: «Как-то мы с дочкой, ей четыре года, гуляли на полянке. Я увидела цветок и сказала: «Смотри, Катюша, это «львиный зев». Подошли поближе, я присмотрелась: «Нет, Катюша, я ошиблась. Это какой-то другой цветочек». Отошла от цветка. И услышала за спиной: «Мама, ты не ошиблась. Понюхай, как львом пахнет!».

   Он прислушивался к шелесту бумаги, к её дыханию – ему даже казалось, что её дыхание он чувствует на своей щеке. И тогда он прижимал ещё теснее телефонную трубку к уху. Радость заполняла его сердце. Он расправлял плечи, щурил глаза, чувствовал, что они стали влажными – наверное, соринка попала.
    Знал, что не зря прожил ещё один день, и что завтра он ещё сделает больше добра, чем сделал сегодня. И что завтра будет светить Солнце, а тучам не удастся его спрятать. А, может, он увидит радугу. Он обязательно увидит радугу – разве счастье так уж бессильно!

   Иногда они встречались, и бродили по притихшим улицам, И говорили, говорили. Она была младше его, и поэтому он относился к ней немного покровительственно. И нежно. Всякий раз, встречая и прощаясь, он целовал ей руку; бережно поддерживал под локоть, когда они переходили улицу; неизменно интересовался, не устала ли она, не хочет ли отдохнуть.
     Случалось, что он просил её сыграть прекрасную фею или злую колдунью. Она говорила их голосами. И всякий раз он удивлялся, как хорошо это у неё получается.
    С тех пор, как она узнала, что и он слушает по утрам по радио сказки, она стала называть его «Мой маленький друг». Они договорились, что, услышав традиционное обращение к детям, он будет знать, что она обращается и к нему, то есть, говорит: «Здравствуйте, это я». А он будет отвечать: «Здравствуйте, рад вас слышать».

    И вот он ждёт условленного часа. Отпраздновать 8 Марта – Женский день – Ксения пригласила тех же гостей, которые были на «чае из самовара». Он тоже получил приглашение.
    Стрелки не очень-то торопились. Он волновался: не стоят ли часы? Волновался и оттого, что увидит её в её доме; что сможет пройтись по тем же ступенькам, по которым каждый день ходит она; прикоснётся к дверной ручке, и, может, ощутит оставленное  её рукой тепло…
   Всё так и было. Только Ксения… В светлом платье, которое открывало лишь туфельки, с высоко поднятыми волосами.  На плече  украшение – распустившаяся жёлтая роза. На пальчиках – золотые колечки. Такой он её ещё не знал. И радовался, что она красивая и новая.         

                *****************************
       Здесь мы поставим точку.
       Им было вместе сто тридцать лет. Впрочем, без тех трёх месяцев, на которые она была младше его.