Следующим днём произошло то, чего Фёдор и не ожидал совсем. Проворочавшись всю ночь с боку на бок, утром, Фёдор встал злым на себя и весь белый свет. Получалось, что так тщательно подготавливаемая поездка срывалась.
– "Куда ни кинь всюду клин", – рассматривая себя в зеркале невесело, вслух, обобщил ситуацию он. Небритый «face» украшал конкретный фингал и левый глаз совсем заплыл.
– За малым в висок не угодил, змей траншейный, – продолжал свой невесёлый монолог Фёдор. В это время в дверь два раза требовательно позвонили.
– Кого там хрен принес с утра пораньше? – не очень «ласково» отозвался он. - Нет меня дома, нет… – А сам же крадучись подобрался к дверному глазку. Какого же было его удивление, когда на лестничной площадке, в пыльных столбах утреннего света он увидел по-озорному склонившую голову, улыбающуюся Лику. Первое замешательство прошло и Фёдор, тяжело вздохнув, решил всё же явить себя в таком неприглядном виде.
– Привет! – радостно и энергично поприветствовала она Фёдора, как только он открыл дверь. – Доктора вызывали?
Фёдор осторожно приложил руку к заплывшему глазу.
– А чепуха, до свадьбы заживёт… – И лишь поняв, что Лика шутит невесело подыграл ей, – проходите, доктор, мы вас заждались. Несчастный случай. Типа фейсом об тейбл.
Она погрозила ему пальчиком:
– Хулиган! Я всё знаю!
Вошла Лика уверенно и скинув в прихожей туфельки уже восхищалась в комнате:
– Какая у вас уютная квартирка!
– Это служебная берлога, – уточнил Фёдор.
– Да-а, – разочарованно протянула она, – все равно уютно, я хотела сказать аура хорошая.
– Угу, южная сторона, – невпопад, задумчиво отвечал он и всё пытался сообразить, чем обязан этому столь неожиданному визиту, ведь не просто побалагурить и полицезреть его перекошенную рожу с утра пораньше прилетела эта пташка.
– Фу, больной! – Как бы читая мысли насмешливо сказала Лика, – вы о чем думаете? Садитесь, сейчас я окажу вам помощь.
– Только укол не делайте, я их с детства боюсь, – пытался острить Фёдор.
– Будешь много разговаривать, – переходя на «ты», – сделаю, – пригрозила она. Усадив Фёдора, Лика профессиональными движениями осторожно ощупала лицо, голову, внимательно осмотрела гематому.
– Не тошнило? сейчас не тошнит? Герой! – то ли с участием то ли с иронией спросила она.
– Нет, – завороженный ласковыми прикосновениями односложно отвечал Фёдор.
– А голова, голова не болит? – она продолжала настойчиво выспрашивать.
– Теперь уже нет, – Фёдор, действительно вставший с головной болью, пообщавшись с Ликой почувствовал себя лучше.
– А ты что и вправду врач?
– Любая женщина в душе врач, – уклончиво отвечала она.
– Или палач? – нашёл ехидную рифму Фёдор.
– Ладно. Меняем тему. – И тут же спросила, – ты сегодня уезжаешь?
– Нет, в таком виде нет. – Категорически отверг такую возможность Фёдор.
– Вид у тебя что надо. Да и за трое суток, пока доедешь, твой синяк сойдёт на нет, успокаивала его Лика.
– Ага, рассказывай сказки, что у меня синяков ни разу не было. За трое суток у меня сойдёт только опухоль, а бланш станет синей чернил.
– Да, если пустить всё на самотёк, – нравоучительно заметила Лика, – а мы не будем лапки складывать, не будем пускать всё на самотёк – в том же духе продолжала она, – сейчас я окажу тебе первую помощь; скажи, ведь ты не против принять от меня первую помощь? – таинственно понизив голос спросила она.
– Я согласен даже на операцию, усекновение и вивисекцию.
– Ну-ну, раздухарился! Обойдёмся банальным втиранием.
… Прикосновение её рук кружило и дурманило голову. Лика наносила какую-то патентованную мазь, осторожно массировала щёку и что-то рассказывала, а Фёдор мучительно пытался вспомнить, что же будет дальше? Ведь он помнил, всё это уже когда-то было с ним, точно так кружилась голова и он жаждал этих прикосновений ещё, ещё, ещё…
– «Алё», ты меня слушаешь ли? – вдруг насмешливо усомнилась Лика.
– Ага, – шумно сглотнув слюну, хриплым голосом ответил Фёдор.
- Да ты совсем сомлел, – засмеялась она, – видон у тебя слеганца чумовой.
Как ни блаженствовал Фёдор, но эта манера, эти приблатнённые словечки его покоробили, вроде его уличили в чем-то неприличном и постыдном. Он чуть обиженно отстранился в сторону.
– Нормальная реакция, можно сказать адекватная (это в пику её жаргону), я же мужчина, – и потом, – последовала небольшая пауза, - откуда ты всё это знаешь?
– Что это? – Невинным голосом спросила Лика.
– Ну, что я уезжать должен сегодня, и всё такое?
– Ты, может, будешь сердиться, но всё это я выведала у Жени.
– А зачем, вдруг, всё это тебе? – с вызовом и гримасой неприятия спросил Фёдор, иногда он мог быть резким и что называется брать быка за рога.
– Ну, сначала пресловутое женское любопытство, – застенчиво улыбнувшись начала Лика, – а узнав детали, я очень рассчитываю на твою маленькую услугу.
Виноватый вид, покаянные речи всегда трогали Фёдора, и он улыбнувшись в ответ, пошутил.
– Да-а, любопытство не порок, а…– и многозначительно замолчал.
– Молчи несчастный, – в контекст вскричала Лика, потрясая маленькими кулачками. И они довольные полным пониманием дружно рассмеялись.
– Ладушки, один момент прояснили, – отсмеявшись и всё ещё лукаво улыбаясь заговорил Фёдор, – а поручение? Привести сувенир? Парфюм, подвески… колготки?
– Но-но! Я думала ты воспитанный юноша, – строго нахмурила брови Лика, - про это ни слова, - и она приложила пальчик к губам.
– А-а, понимаю, – продолжал веселиться Фёдор, – контрабанда: оружие, наркотики, порнография, или … подумать страшно… спирт? Бутлегерство значится.
– Фантазёр! Всё проще и банальней. Надо всего лишь передать письмо. Даже не передать, а позвонить, как устроишься по приезду. И его заберут. Вот и всё. Это тебя не обременит?
У Фёдора навёртывался на язык простой вопрос про почту, но Лика уже достала из сумочки тоненький стандартный конверт.
– Знаешь, конечно можно отослать и по почте, но мне, очень, очень нужно чтобы это сделал ты.
– Ну, допустим, я возьмусь за это, – начал неспешно рассуждать Фёдор, – а если форс-мажор? Вдруг никто трубку не берёт? Или меня попросту не хотят слушать и отсылают на «третий километр», да мало ли чего?»
– Нет, это исключено, такого не будет, – уверенно ответила Лика и принялась подробно инструктировать Фёдора…
– Подожди, подожди, но я ведь не решил окончательно, ехать мне или нет, – попытался дать задний ход Фёдор.
– И думать нечего, ты же мужчинка или нет? Мы с тобой толкуем битый час, я тебя просто не пойму!
– Знаешь, я конечно всё сделаю, как ты рассказала, – начал расстроено Фёдор, – но только ты не злоупотребляй жаргоном. Хорошо?
– Дурачок, – она подошла и ласково притронулась губами к его щеке, – это задаток, и давай собираться, самое время.
"Ничего себе, – промелькнуло у Фёдора в голове, – что-то красавица слишком мягко стелет, что-то здесь не так, впрочем, – успокоил он сам себя, – «дают – бери, бьют – беги». Но вслух усомнился:
– Да ещё не факт, что я сегодня уеду. Знаешь, у меня ведь нет билета.
– Ты веришь в чудеса? – Спросила Лика.
– Сегодня?.. После этого, – и он указал себе на щёку, в которую его только что чмокнула Лика, – во что угодно поверю!
– Тогда получи! – и Лика из сумочки извлекла билет.
– Так это что ж получается, ты всё решила за меня?! – в недоумении протянул он.
В ответ её глаза лишь хитро блеснули.
Элегантный и отстранённый сидел Фёдор в автобусе следующего в соседний город, с большой железнодорожной станцией, где ему и предстояло пересесть вечером на поезд.
В очередной раз он был лишен душевного равновесия, в очередной раз он снова и снова пытался проанализировать ситуацию и понять, чего больше в Ликином поведении: отчаянного кокетства или нечто большего и серьёзного?
«Чёртова кукла, видали мы таких», – думал про себя Фёдор, а сердце тревожно замирало под звуки мудрой и печальной мелодии льющейся из магнитофона водителя.
«You keep on moving faraway, faraway», – звучал и звучал как заклинание рефрен песни.
К вечеру погода испортилась, начал накрапывать дождь, по-осеннему унылый и промозглый. У Фёдора болели ноги натруженные новыми туфлями, и он считая минуты, никак не мог дождаться объявления посадки. Уже окончательно стемнело, когда её наконец объявили. Фёдор погрузился с одной мечтой – залезть на свою полку и заснуть сном праведника. В купе уже расположились попутчики… вернее попутчица, девочка лет шести-семи, по-видимому присматривала за принесенными ве-щами.
– Маленькая леди путешествует одна? – едва заметно улыбаясь спросил Фёдор.
– Спасибо за леди, – с серьёзным видом ответила девочка, – меня зовут Тата, а дедушка и бабушка сейчас придут.
Маленькая Тата с нескрываемым интересом смотрела на необычного дядю с перевязанным глазом. Фёдор потрогал повязку, как бы проверяя на месте ли она, и представился:
– Капитан Флинт. Пират.
Тата заулыбалась, и не согласилась.
– Пираты только в мультиках и книжках бывают.
– Тс-с, – Фёдор конспиративно приложил палец к губам, – мир полон пиратов и разбойников, только в наше время они прячутся и просто так себя не выдают. Поэтому маленьким девочкам надо быть осторожными. Слушаться и родителей, и дедушек, и бабушек, и братиков, и сестричек… и… – он замолчал не зная как закончить сложную нравоучительную конструкцию.
– Да вы не беспокойтесь, – пришла ему на помощь Тата, – я уже не маленькая девочка! я же маленькая леди? Так? Озорно улыбаясь спросила она.
Фёдор в ответ только озадаченно хмыкнул.
Вскоре появились «обещанные» дедушка и бабушка. Честно говоря, язык бы не повернулся их так назвать. Мужчина и женщина по возрасту больше походили на родителей. Сухо поздоровавшись они с ходу принялись раскладывать многочисленную поклажу. Тем временем поезд плавно тронулся и покачиваясь стал набирать скорость. Фёдор занял своё место на верхней полке и стал смотреть в окно. На перроне происходила обычная для отправления суета. Кто-то с чувством выполненного долга торопился покинуть площадку, кто-то всё ещё растроганно прощаясь махал и махал рукой вслед уносимых поездом родных, любимых, и близких людей.
«Расставанья и встречи,
Две главные части,
Из которых когда-нибудь,
Сложиться счастье…»
Припомнились Фёдору когда-то давно прочитанные строки. Немая пантомима закончилась. За окном уже давно мелькали пригороды, а Фёдор всё смотрел и смотрел с грустью в окно исчерченное тоненькими чёрточками капелек дождя. «Да, настроение момента – великая вещь...» – Подумалось ему. Прошло ещё какое-то время. Фёдор задремал прикрыв лицо самоучителем английского языка, когда извинившись, к нему обратился мужчина:
– Молодой человек, не составите ли компанию?
Семейная чета разложив припасы собралась ужинать.
– Слезайте, слезайте, не чинитесь… ничто так не сближает людей, как совместный приём пищи, не правда ли? - Это уже женщина тихим мягким голосом присоединилась к предложению мужа. В этом простом, бесхитростном приглашении было столько домашнего участия и тепла, что Федор без всяких церемоний откликнулся на него. Достал из сумки припас давно минувших дней – бутылку «Токая». Мужчина при её виде оживился, поднял указательный палец и изрёк:
– «In vine veritas».
Фёдор рассмеялся, и предложил:
– Давайте познакомимся.
Познакомились. «Дедушка» – жгучий брюнет с запущенной эспаньолкой и со смеющимися глазами за линзами очков в роговой оправе назвался Артуром. «Бабушка» – блондинка, внешне безмятежная, но с напряжённым взглядом представилась красивым именем Галина.
Выпили за знакомство. Портвейн был настоящим: красивого золотистого цвета, в меру сладкий, с мягким послевкусием грецкого ореха. Возникла минутная пауза.
– Три пятьдесят когда-то стоило, – молвил Артур.
– Что три пятьдесят? – видно, витая в своих мыслях уточнила Галина.
– Вино, вино.
– У вас феноменальная память, - польстил Артуру Фёдор.
– Хорошее долго помнится. Да и я, не к ночи будет сказано, как раньше говаривали, «пленник Бахуса», в некотором роде.
– Нашёл, что афишировать! Смотри, доиграешься с огнём! – вдруг довольно резко воспротивилась Галина. Снова возникла пауза.
– Замечательная у вас девочка, – кивнул Фёдор на уже спавшую Тату. – Тьфу-тьфу, не сглазить бы, – и постучал по дереву.
– Хм, – начал Артур, – да, хорошая, умница, но с характером, принципиальная, спасу нет, вся в этого… папу, – со всем богом отпущенным сарказмом Артур произнес последнее слово.
– А это разве плохо? – невинным голосом спросил Фёдор.
– Хорошо, очень хорошо! когда это в меру, – категорично уточнил Артур. Похоже разговор склонялся к философским критериям, и Фёдор решил его поддержать.
– Человек мера всех вещей, – индифферентно заявил он.
– Вот-вот! – аж подпрыгнув, горячо отозвался Артур, - но тому балбесу, в рот ему ноги, разве это докажешь?
От интеллигентного на вид Артура Фёдор никак не ожидал такой резкой реакции.
– Артур! Артур! – пыталась остановить своего супруга Галина. Но того уже понесло. И последовал безрадостный и сбивчивый рассказ о разбитом семейном очаге их единственной дочери, о коварном и бесчувственном её «муженьке» помешанном на принципиальности и патологической чистоплотности, которой он и отравил жизнь всем окружающим.
– В общем, конченый солипсист… – констатировал Артур. – И теперь, – продолжал он, – накануне развода, возымел чудовищное намерение отсудить ребёнка, лишив их дочь материнских прав. И это тоже голимый демарш, ребёнок ему совсем не нужен, как впрочем и никто другой…
– А ведь как у них всё хорошо начиналась! – печально вздохнул Артур, – как он ухаживал, классически, сейчас так и не принято, как мы за них радовались. Свадьба образцовая была… А дальше всё через пень-колоду, как кто сглазил… И как мы не пробовали им помочь, всё напрасно. Глаза Артура теперь выражали растерянность и непонимание.
– Артур, не распыляйся! Успокойся! – воспользовавшись паузой вмешалась Галина. – Всё будет хорошо. Тату мы конечно не отдадим, а остальное уже не поправишь, да и вряд ли это стоит делать.
– Что делать?.. Сакраментальный вопрос, – очнувшись от глубокой задумчивости вздохнул Артур.
Фёдор повидал много семейных коллизий. И несмотря на столь эмоциональную аргументацию ему не хотелось безоговорочно принимать чью-то сторону, кого-то осуждать или же защищать, и он решил помочь Галине, плавно поменять тему и дать успокоиться расстроенному Артуру.
– А давайте-ка выпьем за жизнь, - предложил он, – просто за жизнь. «Ибо как мы к ней относимся, так и она к нам», – на оптимистической ноте завершил тост Фёдор. Но это только раззадорило Артура.
– Вот тут, Фёдор, вы глубоко заблуждаетесь! – не согласился Артур. – Жизнь, сложней и многообразней, чем большинство из нас может представить. Лично я в этом глубоко убеждён. И простая экстраполяция типа: «ты мне, – я тебе», тут глубоко ошибочна.
– Возможно, я не спорю, – начал Фёдор, – но вы знаете, у меня есть друг, он кинолог, прекрасно устроенный в жизни человек, может поладить с кем угодно, и всё такое. Так вот, он весь людской, и извините, собачий род, не мудрствуя лукаво, делит на четыре темперамента. И в соответствии с этим строит отношения. Утверждает, что проколов не было. Может в этом и есть сермяжная правда?
– Охотно верю, конечно, инстинкты и рефлексы учитывать стоит, но переоценивать их по меньшей мере неразумно. Кроме стихийного начала у человека есть и разумное. А ваш друг много потеряет, если так однобоко будет трактовать жизнь. Но если, – продолжал Артур, – он примитивный гедонист, то по крайней мере честный малый, ведь чтобы вволю, пардон, пожрать, поспать и потрахаться, достаточно одних здоровых инстинктов не отягчённых утончёнными размышлениями.
– Да, да, – деликатно поддержал Артура Фёдор, – я слышал, есть такая старая добрая версия, что миром правит любовь, голод и страх. Но где же тогда место для утончённых размышлений? И для чего они нужны простым смертным? И не кажется ли вам, что, зачастую, человек под философскими размышлениями прячет свою беспомощность и неприспособленность к жизни? Вот как я например. Вместо того чтобы конструктивно чего-либо порешать, начинаю умничать и выискивать такие изощрённые объяснения, что сам себе, потом, диву даёшься!
– Ну не вы один, – расплылся в довольной улыбке Артур, – это пресловутая черта истинного интеллигента.
– Хм-м… ну я то лично скорее кустарь-одиночка, – усмехнулся Фёдор. – Я чужд рафинированным интеллигентным замашкам, мне чудится в них что-то показное и даже масонское…
– Ну, обособленность, чувство стаи, корпоративность, это качество врождённое, оно свойственно большинству людей и не стоит его бояться. К примеру любая общественная организация от пионерии и так сказать выше – это тоже корпорация, корпорация единомышленников.
– И КПСС тоже? - деланно наивным голосом задал «невинный» вопрос Фёдор.
– В хорошем смысле конечно да, хотя тут особый случай. Действия партии большей частью направлены вовне, это не ширма и не масонское общество, как некоторые полагают; она заряжена на выполнение сверхзадачи – строительство нового общества… – тут Артур сделал многозначительную паузу. – И не всегда, надо признать, всё идет гладко, но за ёлками надобно суметь разглядеть лес. И потому поздно или рано коммунистические идеи победят! – Уверенно, с повышением голоса завершил свою мысль Артур.
– Вот это динозавр! – Про себя восхитился Фёдор. В те позднепере-строечные времена шёл процесс массового осуждения и отречения от дис-кредитированных на корню идей социализма. И потому так откровенно заявленная позиция была свидетельством или крайней упёртости, или крайней недоразвитости.
– Даю руку на отсечение – вы партийный работник, ещё той, старой закваски, – заявил Фёдор.
– Не горячитесь, заберите свои слова обратно… и останетесь о двух руках. Я историк, преподаватель истории и обществоведения в средней школе, а вот она, – Артур кивнул в сторону Галины, – партийный работник среднего звена, да, – заговорчески понизил голос он. Помолчали. Теперь Фёдору стала понятна некоторая нравоучительность в речах собеседника – так сказать издержки профессии. Но вот, скромнейшая Галина и вдруг партийный работник среднего звена. И всё-таки Фёдор был не так далёк от истины, чего он и не преминул с ехидцей заметить:
– Но говорят – «муж и жена одна сатана». Изрекая это, он боковым зрением наблюдая за реакцией Галины. Она еле заметно повела плечами, как бы стряхивая назойливую руку.
– Так, и наверное, к счастью бывает не всегда… – В ответ промолвила Галина.
– Это точно. Легкий антагонизм здоровой семье не помеха, – с готовностью согласился Артур. И дальнейший вечер явил всю прелесть антагонизма семейных отношений. Когда вино было допито, Артур несколько раз выходил в тамбур покурить, настойчиво приглашая и Фёдора. Но тот решительно отказывался, ссылаясь на свою недавнюю «завязку» и боясь соблазна. Во время третьей Артуровой отлучки на перекур, спустя некоторое время за ним выскользнула и Галина, что там произошло между супругами, Фёдор не видел, но вернулись они возбуждённые явно не лучшими чувствами. У Галины на скулах проступили красные пятна, а Артурово бешенство выдавал мутный блуждающий взгляд. Не стесняясь Фёдора, Галина спрятала в сумку конфискованную у Артура карманную фляжку полированной стали.
– Ложись спать, тихушник, – вполголоса, но требовательно отчеканила она.
Недовольно вздохнув Артур повиновался, и уже накрывшись одеялом с головой, явственно произнес:
– Медуза.
Проникнувшись ситуацией и Фёдор быстренько улёгся. Банальное пожелание спокойной ночи, тут было явно не уместно и он мысленно помирил супругов: «Милые ругаются - только тешатся».
Утром следующего дня ничто не напоминало о супружеской стычке. Артур был само добродушие, Галина такой же учтивой и вежливой. Зато Тата блистала во всей своей красе детского очарования. Ребячья непосредственность и уже женская кокетливость переплетались самым причудливым образом. На незатейливое предположение Фёдора:
– Тата, ты наверное будешь актрисой?
Последовал незамедлительный ответ:
– Нет, велосипедистом.
– Но почему? – изумился нестандартному ответу Фёдор.
– Мне нравиться кататься на велосипеде. Когда на нём быстро-быстро едешь, то кажется, что летишь.
– Да-а… – озадаченно поддакнул Фёдор. Ведь именно это чувство испытывал и он в детстве.
– Только очень жаль, что у меня пока нет велосипеда, – огорчённо вздохнула Тата, – но я скоро куплю, вот накоплю денег и куплю! И решительно тряхнула блестящим каре волос.
– Правильно! – Поддержал её Фёдор, – я в детстве тоже копил деньги на ружьё.
– А как вы копили? – Заинтересованно спросила Тата.
– Так по-разному, по-разному, детка, – снисходительно усмехнулся Фёдор. Когда в кино не сходишь, когда мороженное не съешь, а когда, и выцыганишь.
– А я могу станцевать или стихи рассказывать, – она слегка покраснела и смущённо взглянула на Фёдора, – вот давайте я вам за десять копеек стишок прочитаю.
– А сколько тебе девонька осталось-то собрать? – отечески вопросил он.
– На складной, с красными колёсами, – нараспев начала Тата, – ещё тридцать рублей.
И печально вздохнула.
– Кладу тебе «гонорару» – рубль за стихотворение, – по-купечески назначил цену Фёдор.
– Да вы что?! Она же разорит вас! – всполошилась сдержанная Галина.
– Давай, давай Татуля, крути дядьку на машину! - шутил весёлый Артур-барбудос. В общем, после недолгих препирательств проголосовали предложение Фёдора, и оно с минимальным преимуществом прошло. Голоса разделились так: Два – за, один – против, один – воздержался.
– Хорошая штука демократия, – удовлетворённо констатировал Фёдор.
Потом Фёдор долго вспоминал этот маленький спектакль. Читала девочка отменно, но больше всего Фёдора поразил подбор; начав с совсем ясельного «Идёт бычок качается», закончила следующим фольклорным:
«У меня трусы в горошек,
Хороши так хороши!
Все ребята пристают,
Покажи да покажи.
Ну, а ты, дурак большой!
Что не «приставаешь?»
У меня трусы в горошек!
Разве ты не знаешь?»
Уже потом, когда на своей станции сошли случайные попутчики, Фёдор углядел – и был в этом уверен – эвентуальный умысел. В каждом стихотворении были одна, две строки, которые могли примерить на себя большинство мужчин. Они были полны иронии и тонкого лукавства.