Когда мне нездоровится, сны особенно ярки, даже крикливы в своих оттенках и запахах.
По сути, запах у них один — яблочный. По сути, предмет тоже один — яблоко. Как и действие одно — собирать яблоки.
Представьте пустое пространство, допустим, — комнату. Как она постепенно заполняется мебелью и предметами: от громоздкого дивана вплоть до последней фарфоровой голубки на стеклянной полке. Так и сно'декорации медленно заполняют пространство, обставляют место будущего действия.
Высоченные яблони, какие-то удивительно стройные, похожие;
кажется, расстояние между ветвями, ветками и листьями вымерял с дотошностью чертёжник. Листик к листику.
Небо самого нежного голубого оттенка, окаймлённое чисто-розовым у линии горизонта.
Облака. Прозрачные. Светящиеся. Многомерные. Многослойные. Несущие солнце в себе (уносящие солнце?)
Ветер, ласково их подгоняющий.
Само солнце. Особенное. Чуть отдалённое и — мудрое.
Не жгучее, но греющее.
Теперь снова сад (ибо это сад, самый красивый из тех, которые я когда-либо встречала, а я встречала их немало и в снах, и наяву) у каждой яблони — корзина большая, деревенская, не грубая, вполне изящная, даже с каким-то подобием рисунка, глубокая и дырявая, чтобы собранные плоды дышали.
Трава. Такая тёмная (травинки глубоко-изумрудные с обратной стороны) ещё влажная, по такой жаль идти в туфлях, только босиком.
Я боса, я чувствую это. Нет страха наступить на что-то острое. Только ощущение свободы, единения, доверия.
Стволы яблонь гладкие, светло-коричневые, их очень приятно обнимать, прижиматься к ним щекой и слушать, как бьются их сердца — словно сопоставлять ритм биения — моё бьётся чаще, чем очень смущает меня,
не хочется опережать, хочется уловить этот ритм.
Скопировать. Запомнить.
Ритм жизни.
Звуки? Шелест, еле слышный.
Так листики шелестят на ветру и с ветром, с друг другом, со мной.
Я не вижу себя, но я — там.
На мне что-то белое, а волосы рассыпаны по плечам в беспорядке, босая, как я уже говорила.
Жуткое желание посмотреться в зеркало или, хотя бы, — в воду.
Вода есть, я её слышу, но не вижу.
Брожу по этому саду, трогаю яблони, и они трогают меня, опуская ветви к моим рукам так, что яблоки приходятся аккурат в протянутые ладони.
Зачем? Вероятно, они спеют. А я жду. Корзины пусты. Под яблонями ни одного паданца. Плоды недостаточно блестят. Совершенно не мерцают. Матовые. Неспелые.
Я опускаюсь на траву и смотрю на всё это с ещё меньшей высоты. Сад огромен. Яблони высокие. Небо с облаками — дно какой-то стеклянной посудины, края и границы растушёваны и, кажется, что содержимое лишь притворяется замкнутым.
Небо волнуется — раз. Небо волнуется — два. Небо волнуется — три. Замри. Замирают облака (не умирают). Похожие на ежевику. Большую и пухлую, вопреки природе, — белоснежную.
Небо волнуется — три. Замри.
Теперь лошади или лебеди. Гадатель из меня — никакой.
Мыслей тоже никаких.
Это странно. Я не умею не думать. Даже если делаю вид или говорю, что мыслей нет, обычно внутри, там, куда никому не проникнуть их — триллионы. А сейчас — тишина, пустота.
Только шелест листьев и запах спеющих яблок.
Какие они красивые теперь. Красные и зелёные. Красно-зелёные. Ни одного жёлтого оттенка.
Спускается ночь.
Будто два больших крыла расчищают небо от облаков. Усиливают ощущение розового, затем — красного у горизонта. Словно кто-то подталкивает солнце к краю. Ещё. Ещё. Ласково, но настойчиво.
Красный переходит в фиолетовый, фиолетово-серый медленно — в серо-синий, в чёрно-синий.
Лунно. Звёздно. Высоко-высоко.
Звёзды. Белые и серебряные.
Сердце заходится от их высоты.
Раз. Два. Семнадцать. Двадцать девять. Сорок семь или сорок восемь? — Сбилась.
Падает.
А у меня — нет ни одного желания. Как странно. Ещё падает. Ещё. Звёздный запах — запах какой-то сокровенный, особенный, многогранный.
Шалею.
Мне ничего не нужно, звёзды! Не покидайте неба! Не оставляйте ему этих пустот-язв в наследство.
Что оно без вас?
Но они падают, и я ощущаю их боль, снова и снова — этот таинственный запах, может быть, страха?
Нет. Не страха.
Жажду свободы и воздуха. Высоты и полёта. Крыла.
Звёзды мерцают. Яблоки вторят им.
Это целое искусство — поймать луч и разыграть его на гладкой восковой поверхности.
Мне вдруг становится стыдно, что я отвлеклась на звёзды.
Так, будто меня застукали за чем-то нехорошим.
Может быть, как раз всё наоборот? И звёзды повторяют мерцание яблок?
Почему, с облаками таких ощущений не возникало? Словно есть какое-то соперничество, словно звёзды и яблоки делят моё внимание и только ощущение того, что я принадлежу саду, заставляет меня отвернуться от звёзд.
Не хочется спать. Спят ли в сновидениях? Я жду рассвета. Глажу пальцами траву. Не смотрю на звёзды. Мне всё ещё стыдно за свой порыв впитывать их и восхищаться ими, болеть о них.
Я благодарна ночи за ночь. За то, что никто не видит моих пунцовых щёк.
Впервые в сердце осталось ощущение тайны. Моей. Может быть, оно пройдёт, едва настанет утро.
Оно настаёт. Спокойное и мудрое. Тщательно счищает звёздные остатки пурпурным рукавом. Им же — протирает сонное солнце.
Солнце зевает и путается в лучах.
Роса на яблоках, листьях, траве.
На лице и волосах.
Яблоки за ночь преобразились. Им на пользулунность и звёздность, мой стыд.
Я протягиваю к яблоням руки, а они протягивают мне ветви так, что яблоки срываются и падают тяжело и шумно в мои ладони.
Ровные. Гладкие. Восковые.
Укладываю их в корзины. Одно к одному.
Чем пахнут яблоки? Яблоками.
Понятно и однотонно. Умиротворяюще.
Теперь и я ими пахну. Только сердце помнит, как пахнут падающие звёзды, но это неважно, пока неважно.
Когда корзины заполнятся, я буду смотреть на облака.
Небо волнуется — раз. Небо волнуется — два. Небо волнуется — три. Замри.
Кажется, — лебедь. Или — лошадь. Гадатель из меня — никакой.
--------
Перекочевало из дневников в прозу по просьбе читателя.