КОРТИК АДМИРАЛА
Из газетных сообщений:
В концлагере, расположенном на территории Польши, при реставрации одного из блоков был обнаружен тайник. В углублении стойки деревянных нар нашли офицерский морской кортик. Позолоченное навершие костяной рукоятки украшал Герб Советского Союза. По бокам – гравировка якорей, перевитых якорным канатом. Кортик сохранился прекрасно, ржавчина не коснулась лезвия. В настоящее время он экспонируется в лагерном музее войны 1939-1945 гг.
***
Незабвенной памяти отца моего, Пастухова Алексея Яковлевича, старшего офицера Флота Российского, участника гражданской и Великой Отечественной войн ПОСВЯЩАЮ.
1.ПРОЛОГ
Утренние лучи солнца проложили по морю, до самого горизонта, прямую, как стрела, дорогу. Откуда-то из дальней дали появился быстроходный катер. Он мчался, вспенивая острым форштевнем переливающуюся всеми цветами воду. На носу и на корме замерли крючковые. Встречный ветер играет лентами бескозырок и синими, как море, воротниками – гюйсами.
В кормовом кокпите во весь свой богатырский рост и в полной парадной форме стоит адмирал. Четко вскинулась его рука и замерла у козырька фуражки. Запел горн, его звук оборвался на высокой ноте. Грянул “Встречный марш”.
Володька стоял по стойке смирно. На шаг позади него плечом к плечу стояли матросы и командиры. Строй начинался на полубаке, шел через шкафут, ростры и кончался на юте, у кормового флага. По парадному трапу адмирал поднялся на борт корабля. Громовые раскаты “Ура!” прокатились над бухтой. В небо взметнулись сотни чаек, приветствуя своим криком восходящее солнце, адмирала и моряков. Ослепительно вспыхнула на груди адмирала Золотая звезда. Володька на миг зажмурился. Сквозь прищуренные веки увидел на вытянутых руках адмирала кортик.
- Возьми, юнга, этот символ морской доблести и запомни на всю жизнь, из чьих рук ты его принимаешь!
Кортик адмирала!
Комок застрял в горле у Володьки. Слезы текут по щекам. “Отец!” – хочет он крикнуть, но только хрип и стон вырываются из его груди. И нет уже адмирала. Нет никого вокруг, лишь белоснежный катер удаляется по штормовому морю. Катер ли это? Нет! Это чайка несется над волнами. Поворачивается боком, и на крыльях ясно проступают черные кресты. С диким воем пикирует на Володьку. Боль пронзила все тело, застучало в висках…
2.КОНЦЛАГЕРЬ.
Стонет в тяжелом забытьи номер 52684. В лагере нет имени, нет человека,
есть только номер.
- Подъем!!! – кричит староста. – Кончай ночевать!
Володька соскакивает с нар, сует ноги в разбитые солдатские ботинки, натягивает на себя старенькое пальтишко и бегом за остальными пленными в дверь, на плац. Утренняя проверка.
Моросит мелкий дождь охрана в куцых плащах, жмется друг к другу. Сегодня нет лагерфюрера – коменданта лагеря. Широко расставив ноги в блестящих сапогах, без плаща, стоит зондерфюрер. Старосты докладывают о наличии. Блок номер… В строю… Володька слышит отдельные слова, не вникая в их смысл. Каждый день одно и тоже.
Все точно и пунктуально. Меняются только цифры. Проверка окончена. Бегом, если это можно назвать бегом, до кухни. В железную банку плеснули с пол-литра брюквенной бурды, пахнущей столярным клеем. Хорошо, что горячая. В несколько глотков управился с похлебкой. Пять минут на туалет. Узкое и длинное дощатое сооружение. Вход с торца, выход с противоположной стороны. На входе стоит солдат и покрикивает.
-Лос! Лос! Шнель! Бистро! Бистро! – он зажимает нос пальцем. Плюется. Это проштрафившийся солдат. Чем быстрее пленные пройдут туалет, тем скорее закончится для него наказание.
У ворот лагеря собрались свободные от дежурств солдаты. В стороне – офицеры. Кого-то ждут, подумал Володька.
Солдат, стоящий у туалета, направился к группе своих у ворот, доставая на ходу сигарету. Потянулся прикурить к ближнему. Тот было подал ему горящую сигарету, но тут же отдернул: - Пфуй! Кранке!
Подошедший сжался, повернулся и засеменил к караульному помещению. Вслед ему раздался хохот, топот ног.
“Ржете, сволочи? – думал Володька. – Хотел бы я посмотреть на вас, будь у меня в руках ППШ. Заплясали бы, как поджаренные. Ничего, придет время, – сквитаемся за все сполна!”
К воротам подъехали две легковые машины. “На работу не поведут, - догадался Володька, - вербовщики приехали. Опять в предатели зазывать будут”.
Четверо в цивильной одежде и трое в форме РОА (“Русская освободительная армия”) направились к комендатуре. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Володька приказал себе: “Не смотри! Не поднимай глаз!”.
- Юнга!
Все внутри оборвалось! Но внешне Володька не подал вида, не поднял глаз. К нему быстрыми шагами направился человек в цивильном. Володька медленно повернулся и, еле передвигая ноги, пошел к блоку. Тяжелая рука легла на плечо и больно его сдавила.
- Ты что же это, щенок? Не признаешь?
Пальцами за подбородок приподнял лицо Володьке. Мутные, ничего не выражающие глаза, сведенный на сторону рот, подергивающаяся щека. Одно плечо выше другого.
- Цо пан мове? – пропищал голос по-польски.
- Квзимодо! – закричал человек и оттолкнул Володьку. Тот, потеряв равновесие, запрыгал на одной ноге. Его подхватил пленный в рваной кавалерийской шинели.
Володька узнал человека в цивильном. Это был бывший старшина-баталер Тындик. Жив, значит. И в предателях.
В рижский лазарет для военнопленных они попали вместе. Отсюда было два пути – либо в предатели, либо в лагеря смерти. Пленных уничтожали на месте или рассылали по рабочим командам. На каждого пленного заводилась специальная карточка. Володька после контузии заикался. Тындик при регистрации назвал себя и Володьку. Их сразу же отделили от остальных. Набралось человек тридцать. Подвели к глубокому рву. Навели пулемет. Офицер в черном реглане и глубоко надвинутой на лоб фуражке с высокой тульей на русском языке выкрикнул:
- Сейчас будет смерть! Кто хочет служить фюреру и великой Германии – выходи вперед!
Люди замерли, прижавшись друг к другу. Володька схватил Тындика за руку. Пулеметная очередь, разорвав воздух, прошла над головами.
- Ну! Айн секунд!
Тындик, вырвав руку, упал на колени, пополз вперед, завывая по-волчьи. Володька кинулся к нему, хотел поднять, но тот, обернувшись, с силой ударил его головой в живот. Второй очереди Володька не слышал. Дикая боль выключила сознание. Падающие в ров увлекли его за собой…
3.ВОСКРЕСЕНИЕ
Очнулся Володька от резкого запаха. Похоронная команда поливала трупы разведенной хлорной известью. С рудом он выбрался из-под тел, на четвереньках добрался до края рва. Его вытащили наверх и отвели под дощатый навес. Здесь он присел, прислонившись к стенке.
- Ранен?
- Кто вы?
- Мы-то? Русские, эстонцы, латыши. Гражданские мы. Похоронная команда. Куда тебя шибануло?
Володька показал на живот. Расстегнул бушлат, завернули фланелевку с тельняшкой. Ран не было.
- Повезло тебе, морячок. Снимай форму. Переоденем в цивильное платье. Будешь с нами пока, там что-нибудь придумаем. Мы за оградой в лагере живем, вон в том бараке. Правда, один конвоир есть. Сейчас дрыхнет.
Так Володька стал Вальдесом Крумом. Латышом по отцу, русским по матери. Был такой паренек. Не вынес увиденного ужаса, наложил на себя руки.
- Ты, морячок, поменьше говори, побольше слушай.
Рад бы Володька поговорить, да слова застревают в горле. Сняли с Володьки все до нитки. Правая нога ниже колена была замотана пропитанными кровью бинтами. Бинты заскорузли, покрылись грязью.
- Надо бы перевязать, но сейчас нечем. Закончим работу, что-нибудь сообразим.
- Н-нет! Н-нет!
- Успокойся. Твое дело. Ты пока отдышись тут, переоденься.
Брюки одел на голое тело. Вроде как раз. Наряд дополняли разношенные ботинки, клетчатая рубашка и вязаный свитер. Затем надел легонькое пальтишко, на голову – шерстяную шапочку с помпончиком.
- Хорошо, что ты не стрижен.
Сколько было нареканий в адрес Володьки в батальоне по поводу его длинных волос! Но все как-то обходилось. Пацан, салага, что с него возьмешь.
Потянулись дни и ночи, полные страха и ужаса. За побег Володьку били долго и тщательно. Полуживого бросили в вагон, уже набитый людьми. С лязгом задвинулась дверь, и застучали колеса.
4. ПОЛЬША
Так Володька оказался в Польше, близ города Штеттин. На работу водили через пригород Шойне. Ремонтировали железнодорожную насыпь. Справа начинался город, а слева от насыпи, за высокой каменной оградой, стеной высились деревья. Там размещалось очень большое старое кладбище со склепами, заросшими могилами и дорожками. Оно просматривалось насколько хватало глаз. Каменная стена во многих местах обвалилась. Но нигде не было видно людей.
Ночью на своем месте в бараке он достал из тайника, устроенного в стойке нар, кортик – подарок адмирала. До этого прятал его привязанным к ноге грязными тряпками. Специально ходил прихрамывая. Однажды он чуть не попался. Ему приказали развязать ногу и показать рану. Спасло то, что врача позвали к другому больному, и Володьке удалось избежать осмотра. По ночам он делал тайник… Володька погладил лезвие и рукоять, потом положил кортик на место, тщательно закрыв тайник деревянным брусочком. С некоторых пор стал Володька замечать у пролома ограды закутанную в старенький платок девичью фигурку. Постоит, постоит, перелезет через завал и скроется в чаще.
Для ремонта насыпи брали камни из разрушенной ограды, разбивали их на щебенку. Там, где видел Володька девчонку, стал находить то пару печеных картофелин, то кусок лепешки.
Однажды, накладывая щебенку на носилки, почувствовал на себе взгляд. Потихоньку обернулся и увидел два карих глаза, смотревших из-за стены. Протянулась рука и положила что-то под камень. Девчонка показала несколько раз рукой на это место. Володька отвел глаза. Поднявшись на насыпь, обернулся. Никого. И в следующую ходку, улучив момент, приподнял камень и взял небольшой сверток. Там оказался табак. Можно обменять на горбушку, подумал Володька. На пару закруток будет. А потом увидел записку. С трудом разобрал несколько слов, похожих на украинские. Буквы латинские. Написано по-польски, догадался Володька. “Коханый” – любимый, значит, "Водек” – похоже на его имя, “чекай” – жди, “ходим до мешкане” - пойдем домой. И подпись – Зоська. Вот и все, что мог разобрать. Бумажку разорвал на мелкие кусочки и смешал со щебенкой.
5. ПОБЕГ
Два дня на работу не выводили – искали пропавшего из соседнего блока старосту. Наконец обнаружили в выгребной яме с проволочной петлей на шее. “Собаке – собачья смерть”, - шептались по лагерю. В ночь всех до единого из соседнего блока увезли в крытых машинах.
На третий день с утра зарядил дождь. Пришли к месту работы. Охрана спряталась от дождя под мостовым переходом, оставив одного на насыпи. Били камень, таскали носилки. Из-под моста временами доносился хохот.
- Что-то у меня с брюхом, - сказал Володькин напарник, - бурлит и ноет.
Спустившись с насыпи за очередной порцией щебенки, он сказал:
- Ты посиди здесь, а я до ветра схожу. Фриц к нам спиной стоит. Я тут за кустик присяду.
Володька облокотился на остаток стены. Тоненькая рука обвила его за шею. Послышался шепот: “Ходь, Водек! Ходь швыдче!”
Обернувшись, он увидел щупленькую фигурку девчушки. Схватив Володьку за руку, она тянула его в пролом, за стену. “Теперь или никогда”, - подумал Володька и углубился в чащобу кустарников, держась за руку девчонки. Ветки хлестали его по лицу, часто билось сердце – того и гляди выпрыгнет из груди. Ноги утопали в сырой листве. Вдруг послышался истошный крик:
- Бежа-а-а-ал!!!
Это поднял тревогу Володькин напарник.
- Вот надо! А я с ним последним куском делился.
Раздался выстрел, потом раз за разом две автоматные очереди. Володька и девчонка бежали по кустам, перепрыгивая какие-то канавы, бугры. Дождь полил, как из ведра. Володька упал, задыхаясь. Но девчонка упорно поднимала его и тащила за собой.
- Водек! Коханый! Ходь швыдче!
Он поднимался и опять бежал, спотыкаясь. Наконец, остановились перед каким-то строением, покрытым мхом и вьющимися растениями.
- Пан Казик! Пан Казик! – позвала девчонка. Раздвинулись кусты, и перед Володькой появился сгорбленный, неопределенного возраста человек в какой-то хламиде и в шляпе с опущенными полями.
- Цо ты зробила, Зоська! Матка Боска!
- То Водек мой! Так есть!
- Ох-хо-хо, Зоська. Скаженна дивчина! Ходим!
Обогнув строение, они пробрались в темный лаз под каменной стеной. В сплошной темноте пробирались по каким-то переходам. Наконец остановились. Сверкнула зажигалка, затеплился огонек свечки. Девочка обвила своими руками шею Володьки, покрыла все его лицо поцелуями, гладила волосы. Она шептала какие-то слова, смеялась и плакала одновременно.
Володька стоял, не шевелясь. Наконец, пан Казик с трудом оторвал Зоську от Володьки.
- Зоська! Зараз все! – и, обращаясь к Володьке, спросил: - Як пана назвисько? Есть кто? Имья маешь?
- Вальдес меня зовут.
- Який Вальдес? – вмешалась Зоська, - Водек Пшиманский!
- Цыц, Зоська! Не слухайте его пан. Голова скаженна!
Володька понял, что Зоська не в своем уме и принимает его за кого-то другого, может быть, близкого. Бедная девочка…
Пан Казик подвел Володьку к стоящему у стены дивану.
- Сидай, хлопак.
Только сейчас Володька почувствовал, что дождь и ветер сделали свое дело. Промерз он до костей. Володька сел, пан Казик подал шерстяное одеяло и предложил снять мокрую одежду. А как же немецкие солдаты? Пан Казик объяснил, что “германы” не придут, так как они боятся сюда соваться. Территория большая, сильно заросла деревьями и кустарниками. Здесь действуют свои законы. Здесь есть боевики, цивильные, уголовники. Войди сюда можно, выйти…
Немцы особенно и не приступали к акциям. Так, для порядка постреляют жандармы, и все.
Володька сбросил с себя мокрую одежду и уселся в уголок дивана, поджав под себя ноги и завернувшись в одеяло. Зоська пристроилась рядом – обняла Володьку и положила свою голову ему на плечо. Сквозь полудрему он слушал ее лепет, не разбирая слов. Наконец, она затихла. Заснул и Володька. Проснулся от легкого прикосновения к плечу. Над ним склонился пан Казик.
- Почему пан не сказал, что он русский? – на чистом русском языке произнес пан Казик. – Во сне пан кричал “полундра” и много говорил по-русски. Я все понял, только что есть “полундра”? Ты есть маринаж? Матрос?
“Что же со мной произошло? – подумал Володька. – В лагере я ничем себя не выдал. Почему же я так расслабился?”
Не отвечая на вопрос, он спросил:
- Где Зоська?
- Пошла за едой. Я тебе тут кое-что из одежды подобрал.
Пан Казик положил на диван полный комплект – темно-синие трусы, холщовую нижнюю рубашку, брюки-галифе, рубашку защитного цвета, немецкий френч с оловянными пуговицами, черный берет и коричневые полуботинки.
Чистая одежда приятно облегала тело. Ботинки обул на босые ноги.
- Матка Боска! Який я дурень, - воскликнул пан Казик. - Ноги-то голы. Чулки забыл.
- Какие чулки? Носки нужно…
- Так, так. Зробимо чулки-носки. А вот и Зоська что-то принесла на пропитание.
Пан Казик отошел с Зоськой в дальний угол и о чем-то с ней пошептался.
6. ПОЛКОВНИК.
- Водек! Можно я так буду тебя называть? Да и для Зоськи лучше. Будешь тоже поляк. Есть один очень плохой человек, который имеет здесь большую власть. Называет себя полковником. Но то неправда. Бандит! Холера ясна! С одним немцем имеет связь. Сбывает награбленное за продукты и шнапс. Хочет тебя видеть. Но мы спрячем тебя в другом месте. Ходим!
Вышли на свет божий. Стояла пасмурная погода, но дождя не было. Не успели сделать и двух шагов, как раздался окрик:
- Стуй! Ренци в гору!
Из-за кустов вышел человек с немецким автоматом в руках. Из-под кожаной куртки выглядывал воротник с золотыми галунами. На голове – квадратная офицерская фуражка – конфедератка с блестящим черным козырьком и золотым пояском по краю. На околыше три белые звездочки, на тулье – серебряный орел. Кожаные брюки были заправлены в хромовые сапоги. Лицо довольно приятное, можно сказать, красивое. Небольшие светлые усики украшали приподнятую верхнюю губу над выглядывающим рядом белых зубов. Облик незнакомца довершали голубые глаза и римский нос.
- Пан Казик! – воскликнул незнакомец.
- А мы до вас, пан полковник – поспешил сообщить пан Казик.
“Полковник” окинул взглядом Володьку. Лицо его вроде бы ничего не выражало, но глаза… Опасный человек, подумал Володька.
- Ходим! – сказал “полковник” и, забросив автомат за спину, повел впереди.
По едва заметным тропкам, обходя каменные надгробия, вышли к скрытой в чаще церкви. Поднялись по каменным ступенькам. Внутреннее помещение почти ничего общего с костелом не имело. Правда, у противоположной стены под самым потолком поднимался деревянный крест - распятие.
Посередине, на каменных плитах пола стоял грубо сколоченный стол. Вдоль стены диваны, кровати, и просто брошенные на пол тюфяки составляли спальные места. Более десятка разнообразно одетых людей лежали и сидели на этих местах.
“Полковник” провел свою группу в боковую комнату, где ощущался видимый порядок. У стены стояла кровать под атласным одеялом, посередине комнаты – стол и несколько стульев. Нашлось здесь место для мягкого кресла, трюмо и большого шкафа со стеклянными дверцами, за которым видна разная посуда. Сразу за шкафом – гора чемоданов, рюкзаков, мешков. По стенам развешано оружие – шпаги, рапиры, богато украшенные цветными каменьями сабли и кинжалы, старинные пистолеты. Нашлось место даже для блестящей кирасы и стального шлема с длинным плюмажем из конского волоса.
“Полковник” сел в кожаное кресло под двумя скрещенными пиками и величавым жестом пригласил всех сесть. Пан Казик присел на краешек стула, Володька, отодвинув от стола стул, сел так, чтобы видеть входную дверь. Зоська стояла, прижавшись к Володьке.
“Полковник” быстро заговорил по-польски. Володька понимал некоторые слова, но общей сути не улавливал. Пан Казик несколько раз пытался что-то сказать, но "полковник" останавливал его нетерпеливым жестом. Наконец, он замолчал и, подойдя к двери, позвал:
- Сержант Люцик!
Вошел молоденький паренек и, достав из шкафа посуду, расставил на столе четыре прибора. Затем появилась закуска, бутылка из темного стекла и объемистый графин с прозрачной жидкостью.
Володьке “полковник” налил из бутылки красного, как кровь, напитка.
- Ни пий! – шепнула Зоська.
- Цо, пан, як твое назвисько? – спросил “полковник”.
- Водек.
- Пан поляк?
- Нет. Я русский.
- Пий за Россию!
- Спасибо, я не пью. Меня и без вина шатает.
- Казик! Пий!
- То можно! - Пан Казик налил себе из графина в стакан и выпил в два глотка. Зоська пожевала немного хлеба, на остальное даже не взглянула. Володька, съев сало с хлебом, попросил воды. “Полковник” кивнул сержанту, тот принес флягу. Напившись, Володька сказал “полковнику”:
- Кругом немцы, а вы тут колбасу с салом уплетаете. Бить их надо. Ведь они вашу родину на колени поставили.
- Ниц! Это все мы у них взяли. Они еще поползают передо мной на брюхе, - сказал “Полковник” на чистом русском языке.
- Цо? Здорово я вас провел?
Пан Казик от удивления раскрыл рот. "Полковник" хохотал, вытирая выступившие из глаз слезы.
- Я пять лет в российских “университетах” учился. У ваших урок. В тридцать четвертом меня взяли на границе с контрабандным спиртом. Вернулся в Польшу, а тут герман пришел. Вот и подался я в полковники. А хлопаки у меня – шпана мелкая. Других нет.
- Есть! – вмешался пан Казик.
- Коммунисты? Пся крев! У них и оружия стоящего нет.
- А ты дай им. У тебя в схороне чего только нет
- А ты откуда знаешь? – обозлился вдруг "полковник”. – В рай захотел? Я тебе ад устрою. Молчи, пан учитель… - Тут он перешел на польский и заговорил так быстро, что Володька не мог понять ни слова. Когда "полковнику" надоело спорить, он сказал по-русски:
- Ты меня понял. Куда хочешь девай русского. Но чтобы через три дня его здесь не было. Останется – сам немцам сдам. Из-за него облаву здесь устроят. И чего тебе в лагере не сиделось? Свободы захотел?
- А ты, господин полковник, или как там тебя, был в немецком лагере? Ты стоял под пулеметами? Тебя травили собаками? – Володька говорил зло, отрывисто. – Не моя вина, что я оказался в плену. Я знаю, есть в твоей стране стоящие люди, они вместе с русским народом загонят фашистов в ад кромешный. Если у тебя хоть капля совести осталась, дай мне автомат. Я сам пойду к фашистам, и ты увидишь, как отдает свою жизнь моряк Черноморского флота. Жаль только, товарищи по отряду не узнают, где я голову сложил…
- Люцик, – бросил “полковник”, – маринаж поживет пару дней у меня в гостях, пока пан Казик ему место не найдет. А ты следи за ним, если что – штриляй! Казик! Зоська! Пшли вон!
7. КРАПЛЕНЫЕ КАРТЫ.
Вместе с паном Казиком и Зоськой Володька вышел от “полковника”.
- Довидзеня, Водек! – прошептала на ухо Зоська, прижавшись к Володьке. – Чекай мене.
- Я буду тебя ждать, – ответил Володька.
- Оберегайся, пан маринаж. То люди не добрые. Прощай.
Ушли. Володька огляделся. Мирная картина окружала его. Кто играл в карты, кто чинил одежду, а кто просто лежал на матрасе, уставившись в потолок.
- Сидай, хлопак, до нас, - сказал один из игравших в карты.
Володька присел к столу. Игра была незнакомая, но разобрался быстро – что-то схожее с игрой в очко.
- Пану картинку?
- Я не знаю игры. Да и грошей нема.
- Грошей? На! – И ему подвинули пачку рейхсмарок.
- А проиграюсь – чем отдавать?
- Грай! У германов позычишь… ха-ха!
Пальцы у сдававшего как бы ласкали каждую карту. Пробегали быстро по верху и низу, а потом уже карта летела к очередному игроку. Банкомет знал свое дело. Уж не крапленые ли карты?
Поначалу Володьке везло, перед ним рос ворох смятых купюр. А потом наступил перелом, полетели подряд его ставки. Володька осторожно прощупал свои карты. Есть! В правом верхнем углу была выпуклость у одной, у второй в средней части. Бросив карты на стол, Володька взялся за голову руками, изобразив на лице гримасу боли. Остаток денег отодвинул на середину стола, а сам отошел к стене и прилег на тюфяк.
Незаметно задремал, а проснулся от крика.
Посередине комнаты стояли двое друг против друга. У обоих в руках ножи. У банкомета - настоящий кинжал.
- Шулер! Так есть! Пся крев! – отрывисто кричал нападавший.
Вот они сошлись, и кинжал банкомета был выбит из его руки. Он упал возле Володьки, который тут же засунул его под тюфяк.
Отскочив в сторону, банкомет выхватил из-за пояса пистолет и раз за разом выстрелил прямо в лицо нападавшему.
Из комнаты выбежал “полковник” и бросился к стрелявшему. Тот направил на него пистолет:
- Стуй! Зараз штрельну!
- Я тебе стрельну! – закричал “полковник”, мешая русские и польские слова.
- Не подходь! - предупредил банкомет, пятясь к двери. Он не видел, что сзади к нему подполз парень. Ударом под коленку он свалил его. Рука с пистолетом при этом подвернулась и попала банкомету под грудь – раздался выстрел… Банкомет был мертв.
“Попал я в вагон для некурящих”, - подумал Володька. “Полковник” приказал раздеть трупы и зарыть подальше.
8. КОНЕЦ “ПОЛКОВНИКА”
Вечером пришли пан Казик с Зоськой. Узнав о дневном случае, пан Казик спросил, куда дели трупы.
- Я не знаю, - ответил Володька. – Наверное, зарыли.
- Водек, то есть твое спасение. Пойдем к полковнику.
“Полковник” в расстегнутом мундире лежал на кровати.
- Пан полковник, зачем немцам отдавать русского маринажа? Оденем в робу Водека одного из убитых, того, что помоложе, и выкинем за ограду.
- Согласен, - сказал тот и, показав на Володьку, добавил: - Только найди способ убрать его в город или куда хочешь.
- Я все сделаю! Бардзо дзенькую!
Ночью переодетый труп с разбитым лицом вынесли за ограду к насыпи. Зоська потом видела, как немцы нашли его и унесли при помощи пленных.
На следующий вечер Зоська сообщила, что за Водеком пришел из города человек. “Полковника” в этот момент не было. Володька взглянул на сержанта. Тот слегка кивнул головой и вышел.
- Пойдем, Зоська, я тебя провожу, - сказал Володька и сунул за пазуху кинжал банкомета. Вышли в темноту. Невдалеке светился огонек сигареты.
- Ходь до мене! – послышался голос сержанта. - Тикай, маринаж, - зашептал сержант. - Полковник вшистко штрельнет.
Потом подал пистолет и горсть патронов к нему.
- Спасибо, браток! Век не забуду! – Володька подал сержанту руку.
Пан Казик, Володька, Зоська и человек в форме полицая, пришедший из города, долго пробирались едва заметными тропами, пока не вышли к железнодорожной насыпи. Здесь остановились. Человек в полицейской форме и пан Казик о чем-то посовещались. Наконец, пан Казик сказал:
- Пойдете с Зоськой на квартиру. А мы – другой дорогой. Не бойтесь, на малолеток меньше внимания обращают. – Пан Казик отдал Володьке клеенчатую сумку. – Здесь немного хлеба, картошка. Если что, Зоська скажет, что ходили до тетки за едой. Вы – брат и сестра. А ты, Водек, помалкивай. Зоська за тебя все скажет. Если обратятся к тебе – промычи что-нибудь. Примут за немого. А убогих не трогают. Уразумел?
Зоська и Володька зашагали вдоль насыпи, потом вышли на дорогу, вымощенную брусчаткой. Она проходила под насыпью. Когда-то здесь был бетонный туннель, но его не то взорвали, не то разбомбили. И теперь верх железнодорожных путей поддерживался не бетонными опорами, а шпалами, сложенными клетью.
Пройдя в темноте половину туннеля, Володька увидел на выходе двух человек.
- Водек, то пан полковник, - прошептала Зоська.
- Пойдем, не бойся.
На дороге действительно стояли “полковник” и сержант.
- Вот так встреча! – сказал “полковник”. – В бега подались, товарищ моряк? Обыщи его, Люцик.
Подойдя к Володьке, сержант заставил его поднять руки и сделал вид, что обыскивает.
- Ниц нема, - сказал он.
- Я предупреждал: если без моего разрешения уйдешь, застрелю! Иди вперед. Убери Зоську, сержант.
- Не троньте девочку, - сказал Володька. – Она же больная. Если я нужен, пошли. Зоська, ходь до пана Казика.
Володька пошел впереди сержанта. Зоська плелась за “полковником”. Сержант снял с Володькиного плеча сумку и передал ее Зоське. Осторожно, не делая резких движений, Володька достал пистолет и спустил предохранитель.
Остановились около канавки.
- Сержант! Штриляй! – негромко скомандовал “полковник”.
- Так есть! – Короткая автоматная очередь разорвала тишину. Володька скатился на дно канавы. Страшно и дико закричала Зоська, упав на землю. Сержант спустился в канаву, взял Володькину руку и сжал ее. Тот ответил тем же.
- Цо там? – спросил “полковник”.
- Готов! – Сержант поднялся из канавы. Резко и сухо прозвучал пистолетный выстрел. “Полковник”, взмахнув руками, упал ничком вперед.
Володька подбежал к Зоське, приподнял ее. Она тихо постанывала.
- Зоська, вот я! Нет полковника.
Сержант снял с убитого оружие и ногой столкнул труп в канаву.
- Собаке – собачья смерть, - сказал Володька. – Идем, Зоська. Прощай, сержант. Бардзо дзенькую.
- Так есть, - ответил сержант. – Довидзеня!
9. ИЗ ДНЕВНИКА ВОЛОДЬКИ.
Пятница. Польский город Щецин
У меня теперь есть несколько чистых блокнотов, авторучка и целый пузырек чернил. Это подарок Ванды. Она ведет дневник с раннего детства, меня тоже уговорила писать. Начну с самого начала.
Когда нас с Зоськой остановил “полковник”, сержант, обыскивая меня, шепнул, что выстрелит мимо, но я должен буду тут же упасть. Все так и произошло. О “полковнике” уговора не было. Я не выдержал и всадил в него пулю.
Зоська привела меня в город и первая пошла в квартиру. Потом вернулась и сказала, что хозяина забрали немцы во время облавы, а хозяйка очень боится и не пускает к себе.
Мы пошли в порт. У одного из причалов стоял буксирчик с высокой трубой. Вот на нем я и обосновался. Команда состояла из двух стариков-немцев – капитана и механика. Это очень честные люди, приняли, как сына родного. За то время, что я жил у них, буксир выходил в рейс только один раз – оттащили баржу до какого-то поселка.
Пан Казик приносил продукты. Постоянно появлялась Зоська. Казик уводил ее силой, но наутро она опять прибегала и приносила что-нибудь поесть. Учила меня польскому языку и смеялась над моим произношением.
Как-то вечером я сидел в рубке и смотрел на берег. На причале появился мальчишка, на вид лет 15-16. Остановился. Я рассмотрел его повнимательнее. Округлое лицо со вздернутым носом. Из-под берета выбивались локоны темных волос. Я понял, что это девушка. Она была в брюках и куртке. Вскоре подошла еще одна девушка, стройная и высокая, постарше первой.
Чтобы лучше их видеть, я приподнялся и задел металлический раструб мегафона. Он упал и, загремев, покатился по палубе. Короче говоря, я вышел на причал. Девушки разыскивали Водека Пшиманьского. Я их уверял, что такого здесь нет. Но они настаивали. В общем, как я понял, здесь не обошлось без Зоськи.
Так я познакомился с сестрами Стеценко. Старшая – Зоя, потом Ванда и Галька. С Вандой я познакомился потом, когда стал жить у них. Ванда была немного горбатенькой и очень этого стеснялась. Она постоянно находилась в квартире и вела хозяйство. У нее было бледное лицо с вечно потупленными глазами. Зоя работала в больнице и фактически содержала всех. Самой младшей была Галька – небольшого росточка, непоседа, очень живая и смешливая. На черном рынке – как рыба в воде.
Жили сестры в частично разрушенном доме. Чтобы попасть в квартиру, надо подняться на четвертый этаж, дальше лестничный пролет был разрушен. По знаку, подаваемому снизу, с верхней площадки спускалась деревянная лестница. Квартира состояла из двух комнат, коридора и кухни. Плита на кухне топилась углем, когда он был, или дровами, которые изготавливались тут же в доме. Рамы, двери, полы в разрушенных квартирах – все шло в дело. Когда-то семьи Зоськи, пана Казика, Пшиманьских и сестер Стеценко жили в одном доме. Сестры остались без родителей после бомбежки города англичанами.
Понедельник.
Я уже сносно говорю по-польски. Вчера был первый выход в город. Документы Водека Пшиманьского теперь мои. Побывал на черном рынке. Галька познакомила с двумя парнями, которые торгуют сигаретами, зажигалками и другой мелочью, что выменивают у немецких солдат и матросов. Меня начинает все бесить. Идет война, а я как у Христа за пазухой.
Среда
Ходили в старый затон, где доживают свой век списанные баржи, катера и сейнеры. Оказывается, и на кладбище кораблей живут люди. Здесь меня познакомили с молодыми поляками, одетыми в старую морскую форму. По выправке и манере говорить понял – бывшие военные. Спросили, хорошо ли я стреляю. Я сказал, пусть дадут оружие и проверят. Договорились встретиться еще.
Суббота.
Зоська затащила меня в костел. Играл орган, люди сидели за партами, как школьники. У всех были какие-то отрешенные лица, бесшумно двигались губы. Органная музыка меня заворожила. Вспомнились мои родные, дом, братья и сестра. Я никогда не плакал, а тут непрошеные слезы лились из глаз…
10-го. Не писал целую неделю. На черном рынке засветился. Галька дала для продажи несколько пачек сигарет и одну зажигалку. Ходил полдня, но ничего не продал. Когда собрался уходить, ко мне подошел мужчина средних лет в грязновато-сером плаще и старенькой конфедератке. “Цо пан мает до пшеданья?” Я показал свой товар. Покрутив зажигалку, он отдал ее мне. Я взял ее левой рукой, так как в правой были сигареты. Мурашки побежали по телу. Между большим и указательным пальцами на тыльной стороне ладони у меня татуировка- якорь. Мужчина заметил ее, хотя и не подал вида. Я смешался с толпой, но вскоре заметил, что тот человек следит за мной. Мне удалось зайти ему в тыл, и я видел, как он бросается из стороны в сторону. Слава Богу, что он не успел сдать меня полиции или любому патрулю.
В одном из проходных дворов незнакомец спрятался за большой кучей битого кирпича. Место было выбрано хорошо, он видел все перед собой и в обе стороны. Только забыл про тыл. Под звук проезжающего автомобиля я в несколько прыжков приблизился к своему преследователю. Тот выглядывал из-за своего укрытия, вытянув шею. Я ударил его ребром ладони по шее, на дюйм ниже мочки уха. Он осел бесформенной грудой. Документов при нем не оказалось, но под брючиной в носке на резинке я обнаружил браунинг.
Шесть дней скрывался на барже у польских парней. Рассказал им все, как было. По ночам поляки уходили и возвращались на рассвете. В их отсутствие я крутил старенький батарейный приемник. Великим счастьем было, когда ловил Москву. Вскоре парни принесли фуражку-конфедератку. Я узнал ее, она была на том человеке, который преследовал меня. Один из парней сделал в воздухе крест. Теперь я могу быть спокоен. Немецкий агент-гестаповец был мертв. На шестой день пришел пан Казик, и вихрем влетела Зоська.
Вторник.
Пошел третий месяц моей свободы и восьмой – как я попал в плен. Каждый раз, беря хлеб или хлебая жидкий супчик, я краснел, и кусок застревал в горле. Я объедал девочек. Я не мог ничего принести в общий котел.
Четверг.
Начались облавы в городе. Вылавливают молодых неработающих поляков и увозят в неизвестном направлении. Ходил с Зоськой в затон. Стефан и Франек (так звали парней со старой баржи) устроились на речной буксир.
Воскресенье.
Меня взяли в рейс! Повели баржонку с каким-то барахлом в Свинемюнде. На обратном пути, когда вошли в озеро, устроили пробные стрельбы. Бросили в воду бутылку, и я попал в нее с третьего раза. Потом Стефан принес “парабеллум”, из него я стрелял лучше.
Понедельник.
Получил нагоняй от пана Казика за дневник. Это улики против меня и всех остальных. Писать кончаю. Сегодня в ночь уходим на буксире в Свинемюнде. А там – Балтийское море. Сказали, есть шанс.
10. НА ВОЛОСОК ОТ СМЕРТИ.
Володька сидел на брусчатке, прижавшись спиной к стене дома. Большой двор был заполнен людьми всех возрастов. Кто сидел прямо на земле, кто ходил, а кто просто стоял, уставившись в одну точку. Металлические решетчатые ворота были закрыты, за ними маячили солдаты. Они были и во дворе – стояли у каждой входной двери в дом.
Подошел паренек и присел рядом с Володькой, легонько дотронулся до руки. Показал глазами в угол двора, где стоял большой мусорный ящик, переполненный всяким хламом. За это ящик заходили люди и справляли малую нужду.
Паренек пошел вперед, за ним, немного погодя, Володька. Никто не обратил на них внимания. Каждый был занят собой. За мусорным ящиком у самой земли была небольшая железная дверца. Высунувшаяся из-за дверцы рука поманила Володьку. Он лег на землю и с трудом протиснулся внутрь. По какому-то лотку скатился вниз. Когда глаза привыкли к темноте, Володька обнаружил в стене железный люк. Открылся он без труда, но за ним оказалась решетка из стальных прутьев.
Сколько они просидели в этом бункере, определить было трудно. Но вот открылся верхний люк, луч фонарика осветил сидящих внутри. По лотку, прямо к ногам Володьки, скатилась граната на длинной деревянной ручке. Он схватил ее и, открыв дверцу нижнего люка, бросил ее за решетку. Едва успел захлопнуть люк, как грохнул взрыв. Сверху донесся хохот. Дико закричал паренек. Володька зажал ему рот рукой. Дверца люка сдержала осколки гранаты. Подвал начал заполняться едким дымом. Когда стало невмоготу, Володька решился и приоткрыл верхний люк. Во дворе было тихо и темно. Захваченных в облаве людей не было.
Решились выйти. По решетке ворот выбрались на улицу и разбежались в разные стороны.
На квартире у сестер Стеценко были пан Казик с Зоськой. Выслушав Володькин рассказ об облаве, пан Казик сказал:
- Все, Водек! Завтра в порт. Есть возможность переправить тебя в Свинемюнде к хорошим людям. Они, возможно, устроят на какое-нибудь судно. Неплохо бы попасть на угольщик. Они ходят в Гданьск за углем. Портовые переправят к партизанам, а там и до России недалеко.
Всю ночь никто не сомкнул глаз. Готовили Володьку в далекий путь. Зоя дала свой теплый свитер, Ванда – пару вязаных ноской. Галька – зажигалку в виде пистолета. А пан Казик снял свои крепкие ботинки на толстой подошве и отдал их Володьке. Его возражение не принимались. Положили на дорогу и кое-что из провизии. Сквозь дрему слышал, как плакала и молилась Зоська…
Расставаться было нелегко. Всем сердцем привязался он к этим душевным людям.
- Не плачьте, девушки! Разобьем фашистов, и я к вам обязательно приеду.
Он взял со стола дневник Ванды и на чистом листе написал по-русски: “СССР. Крымская АССР, г.Севастополь, Инженерная пристань, дом № 1. Владимиру …….”
Зоська одела ему на шею образок Божьей Матери.
- Не снимай!
В порту у небольшого деревянного причала стоял буксир шкипера Стефана. Подняв рюкзак на плечо, Володька прыгнул через фальшборт на палубу. Буксир отошел от причала. Сквозь слезы, застилавшие глаза, долго смотрел на прижавшихся друг к другу Зоську и пана Казика. Поворот – и все пропало. Буксир вез Володьку в неизвестность…
11. МУРМАНСК. СМЕРШ. ОПЯТЬ ПОБЕГ.
В небольшой комнате за столом сидел капитан в форме НКВД. Он был молод, но хотел казаться старше своих лет. В комнате было накурено, дым волнами ходил под потолком.
- На все, что ты мне наплел до этого, - сказал капитан, – наплевать и забыть. За кого ты меня принимаешь? Я не таких раскалывал, мальчишка! Ты что на меня уставился? Убери глаза! Или я тебе их сам закрою.
- Я рассказал только то, что со мною было. Я же просил сообщить в штаб Черноморского флота.
- Это тебя интересует? Слушай! – Капитан стал читать бумагу: - “Согласно достоверным сведениям о потерях отдельного отряда морской пехоты, входящего в состав минно-торпедного управления Черноморского флота, юнга Владимир ……. погиб в бою за высоту 34 дробь 51. Похоронен в братской могиле у населенного пункта Беляево …….. области. Капитан 2-го ранга Алдохин”.
- Уже 2-го? Растут люди.
- Так что нет тебя, если ты на самом деле тот, за кого себя выдаешь. Скоро месяц, как ты здесь, пора кончать эту тягомотину. Капитан потянулся за папиросой, но пачка была пуста.
Володька встал, подошел к окну и открыл форточку.
- Побереги здоровье, капитан, брось курить!
- Ты что это, щенок, мне “тыкаешь”?
- А мне теперь все равно, раз меня похоронили. Вон уже рассвело. Зови солдата, спать пойдем.
- Шкирко! – позвал капитан.
Вошел пожилой солдат, который отвел Володьку в чулан без окон.
- Я в отдел пойду, - послышался в коридоре голос капитана. – К обеду вернусь. Смотри у меня!
- Знаю я твой отдел, - проворчал солдат. – К Тоньке в санроту подался. Эй, сынок! Ты как там? Выходи, покурим. И чего капитан мальчишку мучает?
Взвизгнули тормоза подъехавшей к дому машины. Послышался топот ног, крики, лязг оружия.
- Где капитан?
- В отдел подался – ответил Шкирко.
- Значит, разминулись с ним. Бери, отец, харчей на пару дней и марш в машину. Поедем диверсантов ловить. Сегодня с самолета сбросили.
- А как с арестованным?
- Этот мальчишка еще здесь? Ну, не быть капитану майором. Об этом я позабочусь. А ты бери свой сидор и в машину!
Шкирко открыл дверь и сказал:
- Слыхал команду?
- А мне куда?
- А куда хочешь. Только мой тебе совет – беги отсюда подальше. Уезжай из Мурманска. Пошарь на кухне, возьми чего-нибудь на дорогу, не стесняйся.
Ушел солдат.
Володька прошел в комнату, где его допрашивали, и на чистом листке бумаги написал: “Прощай, капитан! Не поминай лихом. Жив я!” в соседней комнате-кухне нашел пустой вещмешок, из ящика взял три банки тушенки американской, пару банок поменьше и без этикеток. Перелил во флягу бутылку спирта. Хлеба или сухарей не нашел. Зато обнаружил штык-нож от винтовки СВТ. На голову надел взятую с вешалки пилотку.
На дороге “проголосовал” попутке. Водитель попался разговорчивый.
- Что, паренек, из части списался? Не ты первый, не ты последний. Приказ пришел – воспитанников отправлять на Большую землю. В детдома, в училища. Еще слышал, что какое-то Суворовское училище есть для тех ребятишек, у которых родители на фронте погибли.
Остановились у железнодорожного полустанка.
- Вон в том вагоне – комендант, - сказал шофер. – Там нашего брата собирают. Желаю удачи!
Машина ушла. Володька подумал, что к коменданту попадаться не резон – нет документов. Пошел вдоль насыпи от вагона.
На другой стороне насыпи поднялась, хрустя гравием, фигурка.
- Давай сюда! – позвал незнакомец.
- Ты кто? – спросил Володька у паренька, который был примерно его возраста.
- Да такой же, как и ты! На батарее воспитанником был. Привезли нас сюда, а я сразу убежал. Меня в солдаты примут. У меня никого нет, одной бомбой сразу всех…
- Слушай, а какие у тебя документы есть? – спросил Володька.
- Как какие? Солдатская книжка и направление.
- Отдай мне свою препроводиловку, я на Черное море подамся.
- Так это через всю страну! – удивился паренек. – Врешь ты. Струсил, наверное, вот и драпаешь.
- За это и схлопотать можно, артиллерист! Тебя как зовут?
- Аскольд Шубин. Отец у меня фантазер был… Сестренку Аэлитой назвал.
- Давай свое направление. Вон машина сейчас в город пойдет.
- Ну, ладно, держи! – Паренек подал Володьке сложенный вчетверо листок бумаги. – Тебя-то как зову? Володька? Прощай, друг…
12. НА ПУТИ В МУРМАНСК.
Так как же Володька оказался в Мурманске?
В Свинемюнде его познакомили с небольшой командой самоходного грузового судна-баржи. И уже на третий день по судовой легенде он числился матросом. В кубрике полностью сменил свою одежду. В боковом кармане бушлата у него теперь лежало удостоверение на имя Михеля Вульфа, воспитанника приюта для детей погибших моряков.
Однажды ночью самоходку погрузили на борт большого транспортного судна. Из разговоров Володька понял, что караван идет в Норвегию. А самоходка нужна для доставки грузов на берег там, где нет портовых сооружений. Караван состоял из двух миноносцев охраны и четырех транспортов.
К месту назначения пришли ночью. Самоходку спустили на воду. Всю ночь курсировали от транспорта к берегу, перевозили грузы.
Остальные суда конвоя ушли рано утром. На якоре, в двух милях от берега, остался один транспорт. А потом и он начал выбирать якорь и малым ходом пошел из фиорда. Но никто из команды самоходки не подавал признаков волнения. Закончив разгрузку, подошли к лежавшему в дрейфе судну. Уже начали заводить стропы для подъема самоходки, как вдруг раздался крик. Забегали матросы. А потом раздался страшной силы взрыв, и транспорт стал оседать на корму, заваливаясь на борт.
Володька увидел идущую в надводном положении подлодку. Судя по очертанию и резакам в носовой части, это была “Щука”. Гулко застучало сердце. “Наша!” – узнал Володька.
Со стороны берега неслись два быстроходных катера, и лодка стала погружаться.
Транспорт ушел под воду. На самоходку подобрали всего двенадцать человек.
К вечеру подошли два транспорта. Самоходку закрепили тросами у борта одного из судов. Чем дальше отходили от берега, тем сильнее становилась качка. Пошел дождь, поднялся сильный ветер. Самоходку било о стальной борт судна – того и гляди, проломит. Сверху спустили штормтрап и приказали всем подняться на транспорт. Володька удивился: капитан поднялся первым, нарушив морской закон. Потом к сброшенному сверху концу привязали матросские мешки с личными вещами. Весь Володькин гардероб был на нем.
Лопнул носовой трос, и самоходку тут же развернуло. На штормтрапе остался висеть моторист. Потом его ударило о борт, и он сорвался в море.
Володька остался на самоходке с механиком. Тот схватился за штормтрап, и тут случилось невероятное – сверху отдали оба троса, еле удерживавших самоходку. Освободившись от пут, она понеслась в неизвестность, предоставленная волнам и ветру.
Пробрались в рубку, где Володька снял с себя одежду и отжал воду. Механик, увидев образок у него на шее, спросил:
- Католик?
Володька пожал плечами.
За время совместной одиссеи Володька не услышал от механика больше ни одного слова. Ночь сменялась днем, день – ночью. Шторм не затихал, самоходка на треть была залита водой. Пять дней и шесть ночей их носило по морю.
Володька собрал кое-что из съестных припасов и честно делился с механиком, но тот ни к чему не притрагивался. Сидел, забившись в угол, не открывая глаз. Володька пил по глотку, когда становилось невтерпеж.
Ветер стал спадать, волны пошли ровнее. Володька побывал в кубрике – там гуляла вода. В машинном отделении дизель до половины был залит водой. Ручной помпой можно год качать.
Наконец, из-за туч выглянуло солнце. Послышался звук тифона - воздушной сирены. Зарывшись носом в волны, к ним шел шарового цвета сторожевой военный корабль. Сделав оборот вокруг самоходки, он стал приближаться. Вдоль его борта стояли рослые моряки в длиннополых бушлатах, поверх которых были надеты спасательные жилеты. Володька рассмотрел флаг – это были англичане. На самоходку перебралось несколько матросов, они быстро закрепили швартовы. Из рубки вывели упирающегося и кричащего не своим голосом механика. Вдруг он затих, как-то сник, обвел всех безумными глазами. А потом вырвался и в два прыжка оказался у бортового ограждения. В последний момент его успели перехватить и передать на корабль. Туда же перебрался и Володька.
Отдали швартовы, и корабли разъединились. Раз за разом прозвучали выстрелы автоматической пушки, и самоходки не стало.
Володьку провели в кают-компанию. Вдоль стен – сплошные мягкие диваны. На столе, в специальном углублении, стоял графин с водой. Вода! Володька дал знаками понять, что хочет пить. Он выпил сразу три стакана и вскоре понял, что этого не следовало делать. Пришлось выяснять, где здесь гальюн. В гальюне, расстегивая бушлат, вспомнил, что при нем документы немецкого моряка. Поди докажи, кто ты есть на самом деле. Упекут в свой лагерь… Разорвал документы на мелкие кусочки и бросил в унитаз.
В кают-компании с ним пытались разговаривать два офицера. Володька назвал себя. Оба офицера удивились: “Рашен марине?”
В матросском кубрике ему показали свободную койку. Хотел снять сапоги, но сил никаких не было. Матросы помогли. Кто-то поднес большую кружку с горячим жидким шоколадом. Страшно хотелось спать, но все же он поинтересовался судьбой механика. Один из моряков показал на свою голову и покрутил пальцем у виска. Под шум корабельных машин и ритмичное покачивание Володька заснул.
13. АНГЛИЯ. КАРАВАН В РОССИЮ
В порту механика посадили в машину с красными крестами и увезли. Володьку накормили и в сопровождении младшего офицера отвели в здание, над которым развевался английский флаг. У входа стояли два матроса с карабинами. По коридорам спешили люди в военной и полувоенной одежде. В знаках различия Володька не разбирался. Однако в кабинете, куда его привели, он вдруг увидел советского офицера. Володька встал по стойке смирно.
- Товарищ капитан 3-го ранга! Разрешите обратиться! – и слезы хлынули из глаз…
Так Володька встретился с представителем от СССР, капитаном 3-го ранга Воликжаниным. Ему он рассказал все. О том, что родился в семье кадрового командира, о том, что его отец перед войной имел звание капитан-лейтенанта и служил на Черноморском флоте. Беседа продолжалась затем в гостинице, где жил Воликжанин. Когда Володька закончил рассказ, капитан 3-го ранга сказал:
- Ну, парень, если все это правда, то такое и в кино не покажут.
- Вы мне не верите?
- Война, матросенок. Вообще я должен доложить о тебе в наше консульство, но там закрутится такое дело, что домой ты не попадешь. Рискнем, юнга! Наверх о тебе информации не поступало, твой механик в психоинтернате. Есть возможность отправить тебя в Мурманск с караваном судов.
Так попал Володька на один из судов каравана. Поход был очень тяжелым. Налетали фашистские самолеты, атаковали подводные лодки. Погиб конвойный эсминец “Бриллиант”, подставивший борт торпеде. Никто из команды не был спасен. Над ними море сомкнуло веки…
На подходе к Мурманску конвой встретил советские корабли. Тепло попрощавшись с английскими моряками, Володька сошел на берег. На проходной его остановили пограничники, спросили документы. Так попал Володька в Смерш.
14. ДОРОГА К МОРЮ.
- Шубин! Да проснись же ты, соня! – кто-то тормошил Володьку за плечо. Разбудил его Виталик, юнга бригады подводных лодок, с которым он познакомился на пути из Мурманска.
Погромыхивая на стыках, поезд подходил к вокзалу.
- Собирай манатки, - сказал Виталик. – Москва! Ну ты как решил: к Черному морю подашься или здесь останешься?
- Я – на юг, - коротко ответил Володька.
- А меня возьмешь с собой? Не хочу в суворовское, по мне лучше нахимовское.
На перроне сопровождающий младший лейтенант построил свою разноодетую команду подростков и провел в воинский зал. Младший лейтенант пошел к коменданту вокзала, а Володька с Виталиком на метро отправились на Павелецкий вокзал. Предупредили своих попутчиков: ушли смотреть Москву. Чуть не на каждом шагу ходили патрули. Но только один раз проверили у юнг документы, они показали направление в училище.
Сели в поезд, отправляющийся на юг. Забрались на верхние багажные полки, объяснив проводнику, что их сопровождающий находится в офицерском вагоне. Во время войны были такие вагоны – офицерский, для раненых, воинский…
С пересадками, без особых приключений, добрались до города Поти. Володька сразу же отправился в порт. У проходной встретил флагманского минера капитан-лейтенанта Яковлева. Тот узнал его с трудом. Володька спросил, где штаб флота.
- А зачем тебе ехать в Сухуми? Здесь 87-я минная партия, дуй туда, - посоветовал Яковлев. – Тебя там знают, и все устроится.
Появление Володьки в минной партии произвело настоящий фурор. А на другой день он отправлял Виталия в Батуми, в нахимовское училище.
ЭПИЛОГ
Севастопольский приморский бульвар. У самой кромки моря, напротив памятника кораблям, затопленным во время обороны Севастополя 1854-1855 годов, стоит пожилой мужчина. На груди – разноцветные колодочки орденских лент и медалей.
Со стоящих на рейде кораблей донеслись звуки горнов. Послышалась усиленная динамиками команда: “На флаг и гюйс смир-р-рно!” Мелодичный перезвон четырех склянок, корабельных рынд пронесся над рейдом. “Флаг и гюйс поднять!” Горны запели сигнал подъема флага.
Мужчина надел шляпу и приложил руку к виску. Так и стоял, пока не прозвучала команда: “Вольно!”.
Сколько раз стоял он по стойке смирно на подъеме флага! И сейчас, почти через полвека после окончания войны, дрогнуло сердце бывшего моряка Черноморского флота. Рука сама поднялась к виску, приветствуя флаг и моряков, пришедших ему на смену. Выходя с бульвара, вспомнил слова из песни о Севастополе:
В стужу и в зной ты был
Всюду со мной
В годы военных тревог.
Знай, дорогой,
Я по-прежнему твой,
Я не вернуться не мог.