У нас не было карцера, и на гарнизонную гауптвахту нас не водили. Состав части был небольшим. Надо было нести караульную и вахтенную службу, готовить мины для погрузки на корабли, учиться. День был заполнен до предела, каждый человек на счету. Вот и придумали “золотые головы” наших командиров наказание: проштрафившийся получал в наказание не сутки губы или наряда вне очереди, а, смотря по тяжести проступка, энное количество бочек гальюна.
Деревянный гальюн на пять посадочных мест стоял над канавой, перегороженной земляным валом. Естественно, гальюн требовал периодической очистки. К половине металлической бочки приспособили две жерди, как у носилок. При помощи инструментов, состоящих из полубочки и железного ковша на длинной жерди, производилась эта операция. Время для отбытия наказания подбиралось после отбоя и зачастую в непогоду. Один я не мог справиться со своими 40-ка бочками. Напарника долго ждать не пришлось. В одну из ночей мы уже таскали бочку к морю на расстояние полукилометра. Шел дождь, ветер налетал порывами, загоняя под штормовки струи дождя. Мы скользили по раскисшей земле, посылая слова “благодарной молитвы” в адрес командиров. У напарника 30, у меня 40 бочек. Без обиды разделили “награду” поровну. Дождь лил, не переставая. Под навесом остановились перекурить. Тогда я и обратил внимание на то, что бежавшая по склону вода огибала канаву, на которой стоял гальюн. “А что, если…” – подумал я. Нашли пару лопат и, разрушив перемычку, ручей направили по новому руслу. За полчаса “Авгиевы конюшни” были очищены до половины. Воду отвели по старому руслу, кое-как восстановили перемычку. Доложив дневальному о конце работы, завалились спать.
Весь следующий день занимались на веранде, так как дождь все еще лил, не переставая.
Вечером, после отбоя, только стал засыпать, меня подняли и проводили к замполиту. Уважением он у нас не пользовался.
Доложил о себе. Старший лейтенант обошел вокруг меня, осматривая с головы до ног, потом пошел в обратную сторону, хмыкнул.
Остановился напротив, покачиваясь с пяток на носок, уперев руки в бока.
- Рад с вами познакомиться, господин инженер-конструктор! – делая реверанс в мою сторону, сказал он. – Вы что же себе думаете, здесь все олухи? Мы что, сразу не могли пустить воду под известное вам строение? Запруда сделана в целях вашего воспитания, чтобы знали, почем фунт лиха.
Я сжал пальцы рук в кулаки так, что ногти с болью вонзились в ладони. Продолжая ходить вокруг меня, старлей пригрозил, что это еще цветики, меня ждут большие неприятности. Еле сдерживая себя, я ответил:
- Готов нести любое наказание согласно уставу, но не с унижением человеческого достоинства.
- Вот сейчас пойдешь и будешь таскать бочку один. Хоть вылижи, а чтоб к утру было чисто. Ч е л о в е к! – растягивая буквы, прокричал старлей. – Рационализаторы! Пошел вон!
Повернувшись налево кругом, я направился к командиру части. Рассказал все. Он отпустил меня отдыхать.
В два часа ночи опять разбудили. Рядом с дневальным стоял замполит.
- Спишь? Я что приказал? А ну, встать!
- Сплю по приказу командира части. Можете у него удостовериться.
И повернулся на другой бок.
Не мытьем, так катаньем, но обернулось все это против меня. Я был отправлен в бессменный караул, охранять минные склады.
Старлей пригрозил:
- Не сдашь экзамен, пойдешь в маршевую роту – на фронт.
Обозлившись, я полил масла в огонь:
- Я там был, и таких, как вы…
- Так ты мне грозишь?
- Никак нет. Я просто сказал, фронт мне не так страшен, как вам. Ознакомьтесь с моим личным делом. Там все отмечено, как и метки на моем теле.
Подняв руку, сжатую в кулак, старлей замахнулся. Вокруг стояли моряки, и он сдержался.
- В караул!! – закричал старшина. – Разгильдяй!!
Караульные сменялись через неделю, а я оставался. Новая смена приносила записи занятий. Я их тщательно переписывал. В свободное от караула время я отправлялся на минный склад. Там, от кадровых минеров, получил больше практических навыков, чем на занятиях.
Приходила Ехсан. Приносила фрукты. Как-то принесла вареную курицу. Я очень рассердился. Кур-то у них было с пяток, не считая петушка.
- Оксана! Прошу очень, не отрывайте от себя. Я скоро уеду. Меня всегда накормят, а вам с бабушкой куры большое подспорье.
В караул нам приносили горячий обед, а на ужин – консервы, которые надоели ужасно. Банка тушенки на четверых. Матросы складывались и меняли на курево, а то и на чачу. На свой пайковой табак я выменял две килограммовые банки американской тушенки. Отдал их Ехсан. Она всплеснула руками и ни за что не хотела брать, но я уговорил. Сидели на лавочке у караульного помещения. Ехсан, обняв меня и положив голову на плечо, тихо плакала. У меня тоже стоял комок в горле. Я ласково гладил ее плечи.
Подошло время экзаменов. Прибыла комиссия из старших офицеров и флагманских минеров. Весь день шёл теоретический опрос. Назавтра были практические экзамены. После ужина, глянув в окно веранды, я увидел стоявшую у входа Ехсан, а рядом с ней замполита.
Через полчаса, предупредив ребят, где меня искать, если что, побежал к Ехсан. Встретила она меня встревоженно.
- Ты зачем пришел? Прошу тебя, дорогой, не приходи больше.
- В чем дело? Неужели я чем-то обидел тебя, Оксана?
- Нет, нет! Я люблю тебя по-прежнему.
- Это старлей? Конечно, он командир и старше меня, а я кто?
Это во мне заговорила ревность
- Глупенький! Я ведь о тебе беспокоюсь. Этот командир сказал мне: “Если еще раз увижу с этим матросом, я ему такое устрою, небо с овчинку покажется”. Он приходил ко мне несколько раз. Домогался меня. Прости меня, дорогой, я не знаю, что делать. Ведь он все может. Он очень нехороший человек. Но я никогда с ним не буду.
- Оксана! У нас уже идут экзамены. Скоро распишут по кораблям и частям, и мы, может быть, никогда больше не увидимся. Я хочу, чтобы все было, как и прежде. Обними меня. Я люблю тебя!
Мы обнялись, и я побежал в часть.
Через неделю после экзаменов из нас сформировали отдельную бригаду минеров-подрывников. Уезжали с Батумского вокзала. Старшего группы, майора Жукова, провожали жена и дочь.
Была и Ехсан. Я никогда не забуду ее прекрасные глаза, наполненные слезами. Я не знал, что делать и говорить. Гулко стучало сердце. Обняв меня, Ехсан что-то шептала мне на ухо. Среди привокзального шума я не понимал ни слова.
- Сестренка моя, Оксана! Я буду помнить тебя всегда, ведь мы должны встретиться! – без конца повторял: - Оксана! Оксана! Ми квар хар, шенс, Ехсан!
Всю свою любовь я вложил в эти слова.
Я люблю тебя, Ехсан!
Команда: "По вагонам!!!" Как будто целая армия уходила, а не группа моряков.
Дернулись вагоны, и медленно-медленно провернулись колеса. Я с трудом оторвал руки Ехсан от себя и, наклонившись, припал к ее губам. Она мне ответила таким поцелуем! Даже сейчас, когда я пишу эти строки, я ощущаю ее губы. Никогда в моей жизни никто так меня не целовал. Я прыгнул на подножку уже набиравшего скорость поезда. Какое-то время Ехсан бежала рядом с вагоном. Сорвав с головы берет, я бросил его Ехсан, и она, поймав его на лету, прижала к лицу. "Ех-саан!" – прокричал я… Все. В памяти осталась Ехсан, стоящая на конце перрона с прижатым к лицу беретом.
Колеса стучали: на-фронт, на-фронт…
Пройдя по вагонам до своего, я лег на среднюю полку и уставился в темное окно. Кто-то из моряков подал мне объемистый узелок. Развязав его, увидел вареную курицу, яблоки, кусок сыра, хачапури. Глиняный кувшин был заткнут кукурузным початком. Вино и закуску разделили поровну среди находящихся в купе. От курицы мне досталась ножка. И еще был платок с вышитым моим именем в окружении васильков в одном уголке, а во втором – “Оксана из Махинджаури”. Мысленно поблагодарил Ехсан за подарок и упрекнул за потраченные на пшеничную муку для хачапури деньги. Лежа на полке, мысленно разговаривал с Ехсан. Рассказал ей, как мы едем в поезде, как я ее люблю. Так и заснул под мерный стук колес с мыслями о ней.
Потом захлестнула работа по разминированию освобожденных местностей. Мы продвигались вместе с фронтом. Все ближе и ближе был Крым. А там - родной Севастополь. Уставали ужасно. Рад был приткнуться где-нибудь и соснуть часок-другой. Улучал минутку и писал Ехсан письма. Но от нее не получал. Нас все время перебрасывали с места на место, и почтари не поспевали за нами. Потом закрутилась, завертелась фронтовая вьюга, не продохнуть. Дни и ночи слились в одно целое. Ночью - сполохи пожаров и взрывов, днем черный дым заволакивал небо. И надо было ползти, вжимаясь в землю, делать проходы в минных полях для уходящих в ночной поиск разведчиков, и опять минировать, а потом снимать свои и немецкие мины…