ОДИН ИЗ НАС
В одно из мартовских воскресений я побывал у Анатолия Константиновича Королева. Чета Королевых встретила меня радушно. Анатолий Константинович – инвалид войны, перенес несколько тяжелейших операций головы. Но выжил солдат Великой Отечественной.
В сентябре 1940 года А.К.Королев был призван в ряды РККА – Рабоче-Крестьянской Красной армии. Восемнадцать дней эшелон с новобранцами шел на восток, в Забайкалье. Выгрузились на 76-м железнодорожном разъезде, откуда начиналась дорога в Китай, на Порт-Артур. Рядом – пограничная полоса с Манчжурией. Бурято-монгольские степи, сопки. Зимой сильные морозы, а летом редкая трава выгорает, дуют суховеи. Прибыл в 16-й танковый корпус. Здесь новобранцев выстроили, начался отбор. Поскольку Анатолий Константинович имел десятилетнее образование, направили его в полковую школу младших лейтенантов запаса с годичным обучением. Началась курсантская жизнь. Через день по ночам тревоги. Прозвучит на границе выстрел – всех в ружье и в сопки, ловить шпионов. Дисциплина строжайшая, но Анатолию Константиновичу учеба давалась легко. Впрочем, дальше предоставляю слово самому А.К.Королеву.
К весне подоспела инспекторская проверка. Из особо отличившихся создали группу и повезли в округ. Опять строевая, уставы, тактика боя и т.д. Все шло хорошо. Наконец, стрельбы, упражнение номер три – поясная мишень, появляется на 4 секунды. Получили по три патрона, раздалась команда “Ложись!” Рядом со мной лежал курсант. “Ты с Волги?” – спросил он. “С Волги”, – ответил я. “Ну, а я самарский, земляки”. Как появилась моя мишень, я прозевал, с соседом проговорил, и она ушла непораженная. Потом появилась опять. Я выстрелил, передернул затвор и выстрелил второй раз. Успел за 4 секунды сделать два выстрела. И третья пуля попала в цель. Задачу выполнил на отлично. Когда вернулись в часть, меня повезли на стрельбище, где я опять поразил мишень двумя выстрелами за 4 секунды. И так получалось постоянно. Меня освободили от других занятий, я стал тренироваться в тире. Потом пришло лето, стали готовить чемоданы – скоро домой. В сентябре оканчивалась наша учеба.
Как-то объявляют: кто хочет дослуживать в России, - собирайтесь. Восьмой мотоциклетный полк, куда я был зачислен, погрузили в эшелон со всей техникой и причитающимися запасами. Прибыли под Бердичев, к западной границе. Сказали, что в летние лагеря, а потом – домой. Это было за четыре дня до начала войны.
В районе большого озера стояли палатки. Лагерь был устроен по всем военным правилам. Утром подъем, пробежка к озеру и купание в прохладной воде.
В четвертом часу 22 июня объявили химическую тревогу. Мы не сразу поняли, что это не простой подъем – схватили полотенца и побежали к озеру. Но командиры вернули нас в лагерь. Оделись, взяли противогазы и заняли заранее вырытые окопы за лагерем. Смотрим, на город летят самолеты с черными крестами. Там, на окраине, находился сахарный завод, вот они его и бомбили. Тут я понял – это война!
Самолеты улетели. Мы получили новое вооружение, мотоциклы. Я был младшим командиром отделения. Получил под начало 15 бойцов. У нас в отделении было пять мотоциклов с четырьмя пулеметами, установленными на турелях на боковых прицепах. На одном мотоцикле – миномет. Утром погрузились в эшелон и направились к границе.
Высадили нас в поле, с ходу вступили в бой. Обстрел со стороны немцев был очень сильный. Били из орудий и минометов, из автоматов, но все как-то не прицельно, больше для паники. В первый же день взяли пленного. Среди нас были немцы с Поволжья, начали допрос. Фашист вел себя высокомерно. “Я солдат великой Германии, и с побежденными говорить не желаю”, - заявил он. Отдубасили его ребята.
Вскоре нас опять погрузили в эшелон и направили в Белоруссию. Где-то под Минском простояли в обороне три месяца. Справа и слева фронт ушел на восток, а мы все стоим - приказа на отступление нет. Кончилось горючее, боеприпасы были на исходе, снабжения никакого. Мы оказались в кольце, занимая оборону протяженностью по окружности примерно 80 километров. Немцы свободно простреливали наше расположение. Ранило командира корпуса. Его вывезли на самолете ПО-2, но он умер в пути.
Заместитель командира корпуса был очень решительным человеком. Приказал собрать все горючее и боеприпасы, скомплектовали 8 танков. Заправлялись чем могли – керосином и соляркой. Лишь бы завести моторы.
Надо сказать, что у нас на Дальнем востоке уже до войны была реактивная установка “Катюша” – мы называли ее “чертовой пушкой”. Охранялась она очень строго, всегда была под брезентом. Вот эта установка и прибыла с нами на фронт. Правда, “Катюшей” ее стали называть позже. Сделали из нее два залпа и пошли на прорыв. Установку пришлось бросить, так как больше не было к ней снарядов. Прошли 200 километров, оказались у знаменитой Соловьевской переправы. Взяли ее с боем. У берега – понтоны, лодки. Из воды торчат опоры, остатки моста. Навели переправу и перебрались на другой берег. Надо сказать, что к тому времени у нас не осталось никакой техники. Как быть? На противоположном берегу у немцев она имеется. По приказу комполка опять переправились через Днепр. Выбили немцев, взяли машины и вернулись назад. И катились дальше аж до самой Москвы… Подошли к Смоленску, а он горит, как гигантский костер.
Насмотрелся я на Минском шоссе на отступающих. Сплошной массой шла орда солдат. Кто в чем и с чем, ни одного командира не было видно. Но оружия мы не бросали, все же были патриотами своей Родины. Держались вместе - один за всех и все за одного. Останавливались громадным табором. А начинает немец обстрел, снимаемся и катимся дальше. У станции Глазынино появились командиры. Здесь фашистов остановили и дальше не пустили.
Как только восстановилась оборона, наш 8-й отдельный мотополк сняли на перевооружение и отдых. Простояли девять месяцев. Полк отлично экипировали: у нас были танки, артиллерия и даже эскадрильи самолетов. Потом опять эшелон – нас повезли на юг. Выгрузились в степи, своим ходом добрались до станции Усть-Хоперская.
Ночь. Колонна идет по дороге без света. Я поехал на мотоцикле вдоль дороги, переехав кювет. В темноте не заметил придорожный столбик, мотоцикл налетел на него боковым прицепом. От удара я слетел с седла и сильно зашиб колено. Оно, конечно, распухло. Таких “калек” набралось три человека, поместили нас в доме, стоявшем на отшибе. Хозяйка была знахарка, и, как говорили, колдунья. Нос крючком, горбатенькая, из-под платка седые космы выбиваются. Ни дать, ни взять – Баба-Яга. Налетали немецкие самолеты, бомбили село, но наш дом не трогали. Стоял он, как завороженный. Хозяйка грозила сухоньким кулачком в небо, бесшумно шевеля губами. Обед нам привозили. В общем, жили мы, как у Христа за пазухой.
Поджили наши болячки, пора в строй возвращаться. Каждому экипажу дали отдельное задание, вручили топографические карты. Предстояло нам прорывать фронт. Хозяйка поняла, что мы собираемся в наступление, и предложила погадать нам на картах. Я был комсомольцем, в гадание не верил, но все же согласился. Сначала гадала двум бойцам. Что она им сказала, не знаю. А меня попросила взять из колоды три карты, посмотрела на них и сказала: “Ты, сынок, вернешься домой. Будешь ранен. А вот они не вернутся…” И правда: один погиб в первом бою, другой – чуть позже.
Стояли мы под Сталинградом, а наш госпиталь расположили в Усть-Хоперской. Через полгода я получил посылку из станицы. Хозяйка дома, в котором мы подлечивались, узнала в госпитале обо мне у раненых и с попутной машиной прислала мне вареную курицу в чистом полотенчике, расшитым красными узорами. Съели ее всем отделением.
Как-то в разведку ушел один экипаж на мотоцикле и не вернулся. Послали на розыски мой экипаж. Ночь. Темно – глаз выколи. Катим по дороге. Мотор М-72 работает почти бесшумно. А пропавший экипаж едет нам навстречу. Вот и врезались мы лоб в лоб. Мотоциклы перевернулись. Я пропахал лицом по дороге. Полон рот земли и зубы передние выбило. Кое-как очистил рот и два зуба пристроил на место. Конечно, пришлось помучиться. Все во рту распухло. И питался я одним терном, благо он уже созрел. В полной темноте поставили мотоциклы. Ни они, ни мы не представляли, кто есть кто. Поехали в одну сторону, держа автоматы в готовности. Выстрели кто-нибудь ненароком – и порешили бы друг друга. Лишь когда я услышал русский мат, понял, что это свои.
Как вы думаете, когда наступил перелом в войне? Я понял, что наступил перелом, когда под Сталинградом пришел приказ ездить по ночам с включенными фарами. Если по тебе сделали выстрел, или что-то показалось подозрительным, можно было бить сразу на поражение из всех видов оружия. Боеприпасов было в достатке.
Началось наступление, за один день продвинулись почти на двести километров. Потом мы весь Донбасс исколесили. Пришлось побывать в охране командующего фронтом Малиновского. А попал я туда благодаря своей меткой стрельбе. А дело было так. Как-то встала колонна на дороге. Вдоль ее местами остались телеграфные столбы с проводами. Я от нечего делать взял карабин и с первого выстрела перебил провод, потом еще. Оказывается, Малиновский видел мою стрельбу и приказал перевести меня в его личную охрану. Там были подобраны молодцы под метр восемьдесят, мой рост тоже им под стать.
Но в охране я пробыл недолго. Меня тянуло к своим. И в один прекрасный момент я укатил на своем мотоцикле. В полку меня приняли и похлопотали перед командующим.
Под Харьковом создали десантную группу. Ставилась задача выйти к Днепру и захватить плацдарм. Два батальона устремились за нами и захватили плацдарм у реки. Вот там меня и ранило. Произошло это так. Выбили немцев из Новониколаевска. Наша колонна остановилась, растянувшись по дороге. С обеих сторон велся сильный огонь, но попаданий в нас е было. Горючее подходило к концу, надо было где-то его отыскивать. Впереди танк Т-34 прошил очередью из пулемета бортовую немецкую машину и столкнул ее в кювет. От удара у нее открылся борт, и я увидел в кузове бочку. Забрался в кузов, где лежало несколько убитых немцев. В бочке оказался бензин. Из немецкого ранца я достал узелок. Развязав его, увидел золотые кольца, серьги, монеты. Подошел к своим, показал. Ребята говорят: “Брось! Где золото – там несчастье”. Но я не поверил и бросил узелок в боковой прицеп мотоцикла. Подали команду заводить моторы и двигаться вперед. Я поехал. Вдруг вижу метрах в 150-200 целящегося в меня немца. Я на газ. Удар! Больше ничего не помню. Немца того друзья срезали. Колонна ушла вперед. Ранен я был в голову, и товарищи подумали, что я убит. Почти сутки я провалялся без сознания совершенно голый, потому что кто-то постарался меня раздеть. На мне была добротная одежда десантника. Тогда пропали мои ордена и документы. Похоронная команда передала меня санитарам, а то чуть не схоронили живьем.
Шел сентябрь 1943 года. Сначала я попал в полевой медсанбат, потом в эвакогоспиталь. Дважды вскрывали череп. Сослуживцы разыскали меня уже после войны.
На этом прерву рассказ ветерана. В заключение хочу привести выдержки из боевой характеристики на гвардии сержанта А.К.Королева, подписанной гвардии майором Осиповым.
“Тов. Королев находился в первой роте полевая почта 18945 с октября месяца 1940 года по сентябрь 1943 года на должности командира мотоциклетного пулеметного отделения. С работой справлялся хорошо. Много работал по воспитанию личного состава и над собой. Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. В боях показал себя как лучший командир отделения. Участник боев под Сталинградом, где со своим подразделением четыре раза заходил в тыл к противнику. За хорошие боевые действия по Сталинградом награжден медалью “За отвагу”. Участник боев за Днепр, где показал себя хорошим, инициативным и находчивым младшим командиром. Тов. Королев со своим отделением уничтожил в районе Новониколаевска Днепропетровской области более 50 солдат и офицеров противника. Совместно с подразделением отбил четыре атаки противника, был тяжело ранен, отправлен в госпиталь…”
Добавлю еще, что награды Анатолий Константинович не восстанавливал из-за своей скромности. После госпиталя вернулся домой. Окончил годичные курсы в Курске и проработал до пенсии техником инвентаризационного бюро при коммунальном хозяйстве. За хорошую работу был награжден юбилейной медалью к 100-летию со дня рождения В.И.Ленина.