«Но вот лицо ее покривилось от боли, она открыла глаза и стала глядеть в потолок, как бы соображая, что с ней... На ее лице выразилось отвращение.
--Гадко, -- прошептала она.»
Чехов, «Рассказ неизвестного человека»
*
Лена Князева решила собрать гостей, чтобы обсудить свою внезапную беременность. То есть обсудить не саму беременность, а ее прерывание. Лене не нужен был ребенок, но интересно было узнать, если кто-то своим ярким, достойным примером сможет доказать ей, что дети – это хорошо. Мнением бойфренда Лена не интересовалась и вообще ему не сказала, что залетела: что мужчина понимает в беременности? У мужчины бедренные кости в родах не расходятся, влагалище не растягивается, у него не выпадают зубы, не идет пятнами лицо, не портится фигура. Мужчине не надо изображать из себя дойную корову – Лене был с юности отвратителен процесс естественного кормления. Мужчина не тупеет от вынужденной социальной изоляции. Лена ненавидела тех мужчин, которые смеют осуждать женщин, не желающих детей. Они были ей еще более противны, чем остальные пенисообразные, за ханжество и лицемерие. А если еще доводы эти мужчины подкрепляли религиозными изысками (геенна огненная, гневно развевающаяся божья бородка, призрак дервиша-сатаны, сожалеющего, что его в свое время не абортировали), то Лену всю передергивало и хотелось свернуть этим надутым тупым петухам головы.
Лена не планировала заводить потомство: антибиотик, которым она лечила бронхит, сбил эффект противозачаточных таблеток. Узнав о беременности, Лена не смотрела целыми днями на мокрый тест и не воображала картины счастливой семейной жизни, как показывают в американских романтических комедиях. Первым делом Лена разузнала, где делается прерывание на ранних сроках, сравнила цены, покрытие страховкой, взглянула на маршрутные карты с трафиком. Поразительно, но к своим 29ти годам Лене еще никогда не доводилось прибегать к аборту. Поэтому Лене было немного страшно. Казалось бы, всего лишь таблетки, но Лена к недоверием относилась к любому вмешательство в свое самое личное пространство.
В ночь последней таблетки, Лена долго не могла уснуть: а вдруг будет очень больно? Бойфренд мирно сопел в свою подушку (они жили вместе уже четыре года) и не подозревал о коварных планах своей подруги (он втайне детей хотел, но, зная Лену, не смел и надеяться). Лена ворочалась с бока на бок и думала, что, вероятно, это все-таки очень интересный жизненный опыт – беременность. Что-то внутри тебя растет – некий бонсай-фурункул в матке, пьет твои соки, забирает у тебя всю силу, растет, растет, пухнет, можно сказать. При слове «пухнет» Лена содрогнулась – она очень боялась растолстеть. Это была ее фобия. Другой фобией Лены был страх смерти. Больше она ничего на свете не боялась. Растолстеть и умереть – что может быть хуже? Лене пришло в голову, что хорошо бы записаться на курсы по симуляции беременности после аборта (а есть такие?) – вдруг это даст новые идеи. Лена тогда работала над проектом сада для частной картинной галереи. Нет, вряд ли даст идеи, решила Лена: какие могут быть идеи от постоянной тошноты, смены настроений, реакции на запахи? Бойфренд перевернулся на другой бок и чему-то заулыбался во сне. Лена повернула голову и с минуту смотрела на очертания его лица. Ей было неприятно от того, что приходится его обманывать, но ничего не поделаешь. Бойфренд непременно захочет оставить этого ребенка, и попробуй объясни, сколько принесет его, - бойфрендово, - отцовство ей, - Лене, - проблем.
«Нет, нельзя говорить», - решила Лена, вглядываясь в доверчивое лицо любовника и перевернулась на бок – спать.
*
Созвать «теткинский совет» (бойфренд так называл Ленины встречи с подругами) Лене захотелось спонтанно. И поначалу на совет должна была явиться только лучша подруга, Люба. Но когда Лена позвонила Любе, Люба сказала, что хочет непременно привести с собой дочку Соню – по словам Любы, Соне было «чем поделиться по теме». Уже двое. Плюс у Лены гостила двоюродная сестра Лиля. Лиля приехала поглядеть на Америку, пофотографироваться у мемориалов (себя красивую показать всем в Москве) и вдосталь нашопиться. В вечер совета оказалось, что Лиле нечего делать, и она заявила, что присоединится к Лене и ее компании. Лена сказала: окей, оставайся, мы тут такой мэттер* обсуждать будем – закачаешься, только обещай, никому ни слова. Лиля пообещала. Лена знала, что Лиля ее секрет не выдаст – она хороший друг. Лена не без удовольствия думала о субботнем вечере в компании подруг, охладила шардоне и шампанское, подкупила Сен-Жермен и кальвадос для Сони, съездила в салон за свежими ногтями и бровями. Естественно, должна была случиться пакость. Заходя домой, Лена позвала бойфренда, но, не услышав ничего в ответ, недоумевая, прошла в гостиную. В кресле сидел бойфренд. Увидев Лену, он жалобно на нее посмотрел, едва заметно поведя глазами в сторону софы. На софе в позе томной куртизанки возлежала давняя и горячо нелюбимая Леною подруга – Алиса. При виде Лены, Алиса вскочила с софы, всплеснула толстыми руками, подскочила к Лене и заключила ее в крепкие, с душком дешевых, почти французских духов, объятия. Алиса затараторила:
--Ленусик (Лена терпеть не могла, когда ее так звали, и Алиса это знала)! Ленусик дорогооооой! Как же долго не виделись! Ммм, а ты поправилась, упитанная такая стала (Лена похудела на пять фунтов с тех пор, как они в последний раз с Алисой виделись), ммм, так и откусить, так и ущипнуть хочется, -- Алиса игриво ущипнула подружку, бойфренд содрогнулся, -- Как я неожиданно, скажи! Я думала, сделаю сюрприз, как снег на голову, вот Ленчик обрадуется, вот развеселится! Говорю Кевину, нет-нет-нет, мы обязательно должны навестить Лену, она же мечтает тебя увидеть! И остановиться мы у нее всегда можем – Кевин сейчас немножко на мели – она же мне как сестра! И обожает меня! А как Кевин меня обожает, о, я такие могу грязности тебе рассказать, ты обкончаешься, х-ха, просто вообще. Но что ж ты стоишь, удивилась, да? А я вот уже с твоим благоверным познакомилась. Да, благоверный? -- бойфренд нервно поднялся с кресла, взял со стола адвил, выпил четыре таблетки, Алиса, захлебываясь, продолжала, -- Слушай, а когда детишки пойдут, а? Ты же меня крестной позовешь, всегда хотела быть крестной! Да?-- Алиса радостно уставилась на Лену.
--Алиса, погоди. Ты... ты так неожиданно. Я рада тебе, конечно, но... кто такой Кевин?
--Как кто? О господи, неужели я тебе не сказала?! Это же мой муж. Мы поженились две недели назад в Саратоге.
--В какой Саратоге? Что вы здесь делаете?
--Ой, ну в той самой, конечно, где сражались. А есть еще какая-то?
--Представь себе, есть. Так вы надолго в Вашингтон?
--На два дня. И все время проведем с тобой!
--А где твой Кевин?
--О, я... я не знала, ну, что да как... что ты скажешь... поэтому... он пока ждет в машине.
--Понятно. Джон-сепаратор номер два?
--Какой Джон-сепаратор? – наконец подал голос бойфренд.
--Тот самый! – Лена посмотрела на Алису, та покраснела, -- Был один чудак предпенсионного возраста, пять лет рассказывал, что с женой не живет, типа, в сепарации, все закончилось, когда у них пятый ребенок внезапно родился.
--Мальчик или девочка? – спросил участливо бойфренд Алису. Она открыла рот, но Лена ее опередила:
--Дорогой, не у Алисы, у жены Джона. Пятый, между прочим.
--Да, и их бог наказал – больной ребеночек, энцефалит, -- безмятежно добавила Алиса.
--О! – сказала Лена.
--Оу, -- замолчал бойфренд сконфуженно. Лена села на софу.
--Так ты хочешь привести нового сюда, Алис?
--Ну, примерно. Он хороший! Он даже знает про мой герпес! – радостно выкрикнула Алиса. Бойфренд вжался в кресло, сглотнул.
--Что?
--Ну, о, неужели я забыла тебе рассказать. Меня же до Джона еще мой тот бойфренд, ну, Райан, сука, герпесом заразил, второго типа! Переспал с кем-то, мне ничего не сказал, пока я сама к врачу не пошла.
--О господи. А ты Джону говорила?
--Нет, что, я дура, что ли. Но он потом все равно узнал.
--Как? Жена к доктору пошла?
--Аха, так еще кричал на меня, так кричал. Поэтому мы с моим любимым и уехали.
--Так, наверно, поэтому, ну... поэтому,-- бойфренд не знал, как выговорить свою мысль. Лена словила его взгляд, кивнула, глазами велела молчать. Спросила у подруги:
--Когда вы познакомились?
--Всего месяц назад, но он такое чудо! Ты увидишь!
--Сколько ему лет?
--Двадцать восемь... а может, тридцать. Не помню точно.
--Чем занимается?
--Он временно... ну, ты сама знаешь – кризис, он пока перебивается. Мечтает быть архитектором, твой коллега почти. Я, кстати, хотела спросить...
--Нет. По твоей рекомендации я на работу устраивать никого не буду. Я с ума еще не сошла. Ты его встретила месяц назад, не знаешь даже, сколько ему лет, вы уже умудрились пожениться, бомжуете по штатам, при всей твоей наглости ты так в нем не уверена, что побоялась сразу притащить его ко мне. И вообще, Алиса, знаешь, человек, который женился на тебе, адекватным быть не может. Нет, нет и нет. И заходить он сюда не будет, и работу я ему находить не стану. И тебе советую поскорее развестись.
Лена вытянула ноги на кофейный столик. Алиса подошла к Лене, притулилась своей большой попой рядом.
--Леееен...
--Что?
--Не знаю, как тебе сказать.
--Что такое?
--А можно я у тебя сегодня останусь? Нам просто некуда... а денег... ну, вот... он может в машине, а я не знаю... не хочу. Можно?
--Можно, конечно. Тебя-то я люблю, по-своему. Я только твоих дебилов не перевариваю.
Алиса обрадовалась, совершенно забыла о своем муже, опять засуетилась, принялась комментировать лофт («Шикарно, шикарно!»), высоту потолков («Вот это высота! Дорого наверное?»), потолковала об индустриальном стиле («Трубы, конечно, помещение освежают, дают ему такую, знаете, подростковую атмосферу!»), похвалила обстановку («Настоящая кожа? С ума сойти! А это что такое странное? Прямо из 50х? Сколько уронили?»). Также Алиса предложила прибраться, разбила бокал для шампанского, долго извинялась, изъявила желание принять душ, приняла душ, скушала грибную запеканку – Лена приготовила ее для себя и бойфренда на субботу и воскресенье, запила большой чашкой молока и закусила давно кем-то принесенной и прежде не востребованной 200-граммовой плиткой молочного шоколада с орешками. Худой бойфренд наблюдал этот поистине пролетарский аппетит с изумлением. У них с Леной хлеб залеживался, молоко застаивалось, овощи портились. Лена не удивлялась. Она пропылесосила пол (разбитый бокал), выпила адвил (голос Алисы), включила лэптоп и начала работать, чтобы Алиса от нее отцепилась. Алиса не понимала намеков, поэтому подсела к Лене и начала комментировать проект. Алиса не знала ничего ни о дизайне, ни о садоводстве, однако это ей не мешало давать советы подруге. Наконец Лена не выдержала: встала, ушла в офис, заперла за собою дверь. Алиса осталась в гостиной одна: бойфренд еще раньше потихоньку ушел на балкон к своим цветам и тоже запер за собою дверь. Алиса не обиделась на невнимание хозяев – это была ее положительная черта. В одиночестве она наконец вспомнила о Кевине, достала мобильник и начала Кевину звонить.
*
Люба с Соней были, как всегда, пунктуальны: звонок раздался ровно в восемь. Лиля вернулась с шопинга к половине девятого. Она была уставшая, но довольная – попала на неожиданный грандиозный сэйл*. К приходу Лили Лена, Люба, Соня и Алиса уже сидели на балконе. Алиса воодушевленно вещала:
--Как мы замечательно сидим! Вот могла я подумать, когда приехала сюда в 15 лет, как я буду жить. Разве могла я представить, что я получу Ph.D.*, выйду замуж, и вот так буду сидеть на балконе, в самом центре Вашингтона и пить белое вино, когда в свои пятнадцать ступила на эту землю?
Лена подумала, что Алисина докторская по социологии не стоит ни цента, так же, как и ее муж, и что балкон ее, Ленин, вино тоже, и вообще Алиса - фантастический лузер, однако вслух ничего не сказала. Зачем?
Лена представила Лилю подругам. Лиля поздоровалась и побежала принимать душ. Алиса продолжила свой монолог о счастье эмиграции. Люба поднялась и сказала: «Лен, у тебя есть оливки? Что-то захотелось». Лена кивнула, Люба вышла. Минут через пять Лена вышла тоже. Алиса запнулась. Как будто задумалась, продолжать ли рассказывать тезис своей докторской (Алиса гордилась своим статусом больше всего на свете) значительно поредевшей аудитории, затем решила – да, рассказывать, и затрещала в удвоенную силу. Соня пила свой коктейль и качала ногой. Время от времени пусто Алисе улыбалась.
В кухне Люба шарила в холодильнике. Увидев Лену, проворчала:
--Чтоб тебя за ногу, Лена, где эти проклятые оливки?
--Должны быть за козьим сыром, если Алиса не сожрала и козий сыр, и оливки.
--О боже, откуда это уебище?
--Она вместе со мной в хай-скул* ходила. Она пришла к нам в середине года, подсела ко мне и с тех пор прицепилась намертво. Мы «дружим» так уже лет двенадцать. Время от времени Алиса падает мне, как снег на голову, – вот сегодня приехала с каким-то дебилом, который додумался на ней жениться, и чуть было не заселила его к нам. Говорит, два дня поживем, а я ведь знаю, что два дня выльются в два месяца. Так уже было, когда она ко мне с бездомным псом заявилась. Два месяца жили, Люба, два месяца! Проблошарили весь дом, везде шерсть, псиный дух! Ты же знаешь, как я животных не люблю.
--Ха-ха, знаю, конечно. Ты даже к нам из-за этого в гости ходить не любишь. Хотя Шарик тебя обожает.
--А я от него чихаю. Кстати, кто додумался кота Шариком наречь?
--Кто-кто, Сонька, конечно. Этот кот для нее – полжизни.
--Люба, кстати, что с Соней? Я никогда не спрашивала, но уже полгода прошло, как она вернулась из Калифорнии и... я так понимаю, они расстались с Ромой, но что там приключилось? Соня посеревшая вся. Что он ей сделал?
--Лен, это не мой секрет, спроси Соню, может, она тебе сама расскажет. А если она поделится, я потом тебе подробности дорасскажу. Ты мне лучше скажи, что у тебя произошло? Позвала внепланово, да еще домой, своего выгнала куда-то. Что случилось?
Люба сложила в рот оливку и внимательно посмотрела на Лену. Лена налила в стакан воды, села за гранитный остров*, ученически сложила руки.
--Я беременна, Люб. Случайно, естественно. Из-за антибиотика.
--О май гад. Бля. И что теперь?
--Как что? Аборт.
--Ты уверена?
--А почему мне сомневаться?
--Ну, не знаю, твой же вроде против детей ничего не имеет. Я знаю, ты имеешь, но, может, поменяешься.
--Нет, вряд ли.
--Так ты нас позвала, чтобы рассказать об аборте?
--Не только.
--А что еще?
--Мне стало интересно, если ты можешь рассказать что-то интересное за или против.
--Я могу тебе много чего рассказать интересного: и про аборты, и про тебя – вытащила нас из дома, чтоб мы тебя сказками развлекали? Лена! Я спала сегодня три часа. Три!
--Уф, успокойся, что ты кипятишься! Вот скажи, Люба, ты же не хотела Соньку? Нельзя хотеть ребенка в шестнадцать лет. Почему ты не сделала? Что тебя заставило? Ты мне никогда не говорила.
--Глупость меня заставила. У тебя есть еще вино в холодильнике? Не хочу на балкон, к этой дуре ебучей с ее Ph.D.
--Есть шампанское. На нижней полке.
Люба достала из холодильника шампанское. Открыла почти профессионально – быстро, негромко. Ловко разлила по фужерам.
--Ты часто пьешь, Люба?
--Почему ты спрашиваешь?
--Ты шампанское открываешь, как заправский бармен.
Люба засмеялась, выпила.
--Ммм, хорошее. Молодец, Лена, ты в этот раз со спиртным не обосралась.
--Я никогда не обсераюсь.
--Иногда бывает, помнишь ту Каву? -- Лена не ответила, Люба помолчала, -- Ты хотела знать, почему я не сделала аборт. Если честно, сама не знаю. Сентиментальные ценности. Представляла, как буду косички заплетать и всякое такое. Мне тогда вообще стыдно было за себя. Не из-за Сони, из-за другого. Ты не подумай, я Соню люблю, но в этом ничего сверхъестественного нет: инстинкт. Терпеть не могу, когда начинают говорить о чуде материнской любви, жертвенности. Любое животное так же охраняет своих зверят. Так что ж в этом удивительного и замечательного? Моя любовь Соне счастья не принесла. Она иногда так на меня смотрит, как будто не может мне простить своего рожденья. И я ее понимаю. Я не была счастлива, и у нее все через жопу.
--Я примерно так же обо всем этом думаю. Почему тебе было стыдно до Сони?
--О, это старая история. Я с мальчиком дружила... Ну, смешной такой был мальчик...
--Мама, я больше не могу там сидеть, -- Соня почти вбежала в кухню, -- Она не затыкается, теперь отправила меня за паффиками* – сказала, она видела, у Лены есть.
--Ох, ну, я не знаю, как от нее отделаться! – Лена смотрела на подругу и ее дочь в непритворном отчаянии, -- Да что такое: и так проблем достаточно, еще эта идиотка на мою голову.
--А что случилось? – Соня заинтересовалась.
--Ленка беременна.
--Люба!
--А что? Можно подумать, Соня кому-то расскажет, у нее друзей-то нет.
--Мама!
--А что, неправда? Погодите, я кое-что придумала. Соня, помнишь, я недавно пила это странное лекарство, ну, когда у меня мигрени начались, ну, наркотик какой-то...
--Вайкодин, мама. Его принимает доктор Хаус.
--Да-да-да! Точно!
--А чего ты это пьешь, Люба? Разве у тебя такие серьезные проблемы? Я думала, тебе хватает адвила, -- Лена никогда не верила проблемам Любы, возможно, потому что в Любином пересказе любая проблема превращалась в досадный, но смешной конфуз.
--О! Очень болит. Заснуть не могу. А этот вайкодин замечательный – я в такой эйфории!.. Так вот, к чему я про него вспомнила. Лена, можно твоей подруге немножко дать и засунуть ее в полет фантазий. Она вырубится, а мы наконец сможем спокойно посидеть, как вам такая замечательная идея?—Люба довольно уставилась на Лену и Соню.
--А с ней ничего не будет? -– недоверчиво поинтересовалась Лена.
--Ну, со мной же ничего не происходит! Мне всегда от него хорошо. И ей будет хорошо, и нам всем тогда будет хорошо.
--Не знаю... Что-то я не уверена.
--Лена! Ну, что, нам теперь весь вечер прятаться?
--Ну ладно, давай попробуем, а она привкус не заметит?
--А я ей сделаю мохито, она и не заметит. Сонька, доставай лед, лаймы и паффики. Сейчас будем делать фантастический десерт.
Люба воодушевленно полезла за белым ромом и мятой. Лена вначале хмуро наблюдала, но при мысли, что Алиса наконец замолчит, ее лицо постепенно светлело. Даже Соня повеселела. Все суетились и весело переговаривались, но когда мохито и тарелка с пирожными были торжественно вручены Лене, она отчего-то смутилась.
--Люб, точно ничего не будет?
--Не, я уверена. Главное, уговори ее выпить как можно больше. Уф, давай я сама. Какие вы все стеснительные, аж тошно.
Люба вышла из кухни, громко напевая “Long Tall Sally”. Соня и Лена посмотрели ей вслед.
--Моя мама все-таки немного больная.
--Нет, Соня, просто чересчур активная.
--Никто не выдерживает ее активности, даже она сама. То уговаривает меня пойти с ней в бары, то вечерами не вылезает из своей комнаты.
--А ты не любишь ходить в бары, Соня?
--Лет в 17 любила, теперь не понимаю, что в этом прикольного: одеться как шлюха среднего полета, сидеть за стойкой с выжидающим видом и дышать прокуренным воздухом или просто, никого не замечая, напиваться. В барах бывают только эти два режима.
--Ты, Соня, в свои 25 рассуждаешь как столетняя бабушка.
--Я с таким же успехом могу пить и дома. И меня никто не будет доставать. Не люблю людей.
--Приятно слышать.
--Ну, Лена, ты же знаешь, что я имею в виду. Мне плохо от большого их количества. Плохо от обилия тел, их запахов, их гогота, их голосов. Когда я в толпе, мне хочется умереть – ощущение, что уже никогда мне не дадут выбраться, и я обречена дышать чужими дыханьями, пОтом, остатками секса в чьих-то трусах... Ох!
--Соня, у тебя агорафобия. Тебе надо к психологу.
--Мне давно к нему надо. Маме тоже.
--Почему? Ты что-то за нею замечаешь странное?
--Ничего я не замечаю. Просто мне кажется, что отец от нас ушел.
*
Приняв душ, Лиля довольно разбирала на втором этаже свои многочисленные покупки. Примеряла на себя, но пока не одевала: надо прежде срезать бирки и постирать. Благодаря нерожденным детям, фигура ее отлично сохранилась. Лиля гордилась своим красивым телом и следила за ним денно и нощно. Каждое утро прилежно бегала (не меньше часа), правильно питалась (органик, без глютена, ноль спиртного, ноль соды), и даже курить пять лет назад бросила, когда испугалась за плохой цвет лица. Постоянного мужчины у Лили не было, и она не понимала почему. За такой фигурой толпами должны бегать. И на лицо хороша – мелкие, аккуратные черты, приятного, «необъяснимого» (Лилино выражение) цвета глаза. Мужчины за Лилей как будто «охотились» (это было другое любимое ее выражение), но надолго не задерживались. Вероятно, их отпугивали разговоры о коже, ногтях, волосах, эпителии, пигментных пятнах, целлюлите, как и непрекращающиеся гигиенические упражнения. Вдобавок к безграничной любви к своей внешности, у Лили было ярко выраженное обсессивно-компульсивное расстройство: душ она принимала раза четыре в сутки, руки мыла так часто, как только могла, после секса стирала все постельное белье, платье меняла, как только его кто-то касался, везде с собою носила запас влажных салфеток для рук, запас влажных салфеток для вагины, запас влажных салфеток для лица, запас салфеток простых, санитайзер-гель, санитайзер-спрей, прокладки, карандаш Тайда, жидкое мыло покет-сайз*. Такой жизни не выдерживал ни один мужчина. Отчаявшись, Лиля конвертировалась в лесбиянку, справедливо полагая, что женщины более чистоплотны, но, к несчастью, секс с женщинами для Лили оказался таким же негигиеничным, а общая катастрофическая ситуация усугублялась тем, что женщины, в отличие от мужчин, обижались на Лилю смертельно, когда она стирала за ними одеяло. В результате Лиля уже больше двух лет была одна. Она успела к одиночеству привыкнуть и даже стала получать от него удовольствие: в квартире никто не гадил, в кухне никто не сорил, в постели был только ее запах – запах затейливой комбинации шампуня, кондиционера, геля для душа, пены для душа, мыла для интимных мест, мыла для ног, мыла для рук и так далее. Дом ничем, кроме Лилиных моющих средств, не пах – счастье, настоящее счастье. У Лены в гостях Лиле пришлось бы тяжко, если бы Лена не относилась с пониманием к ее нуждам. Лена разрешила Лиле продезинфицировать всю комнату и прилегающую к ней ванную и во время Лилиного визита туда ни Лена, ни ее бойфренд не заходили.
Засунув вещи в стирку, помыв руки и смазав их санитайзером, Лиля спустилась вниз, к Лене и ее гостям. В кухне Лиля увидела свою подругу и Соню. Они о чем-то говорили вполголоса, но, увидев Лилю, умолкли. Соня при ближайшем рассмотрении Лиле показалась суховатой для своих лет. Ей бы лосьона, подумала Лиля, и много. Лиля поздоровалась с Леной и Соней еще раз, не подавая руки. Соня с любопытством разглядывала эту странную женщину, ее несколько крысиное, но очень ухоженное личико.
--Как покупки? Ничего не решила сдать? – Лена почувствовала неловкость между женщинами и решила завязать разговор.
--Нет-нет, все замечательно, я уже сложила вещи стираться.
--Зачем? – спросила Соня.
--Ну как, они же грязные! Мало ли кто их до меня примерял и трогал! – Лиля от возмущения даже покраснела.
--Значит, блузки, платья, брюки – все сразу идет в стирку?
--Да.
--А пальто вы тоже стираете? – ехидно поинтересовалась Соня. Лиля поняла, что с этой минуты она эту девчонку ненавидит.
--Да, сдаю в химчистку. Эти продавцы все такие грязнули.
--О, даже так. Хорошо, что вы нас с Леной не хотите постирать. Или сполоснуть на худой конец?
--Соня! Соня, ты... ты не могла бы сделать мне коктейль?—Лена решила вмешаться. Лиля гордо отвернулась от Сони и томно спросила: -- Леночка, где я могу у тебя найти чистой воды?
--В холодильнике. Соня, ты рядом, достань, пожалуйста, воду.
Соня молча вытащила из холодильника запотевшую бутылку Эвиана. Лиля брезгливо взяла двумя пальчиками, отнесла в раковину, помыла бутылку средством для мытья посуды. Соня оторопела. То же самое Лиля сделала с чистым стаканом из буфета. Соня раза три открывала рот, чтобы прокомментировать происходящее, но всякий раз Лена умоляющим взглядом ее останавливала. Наконец Лиля налила воды в стакан и очень довольная уселась за остров. Соня сказала, обращаясь к Лене:
--Я пойду посмотрю, как там мама и Алиса поживают.
Едва за Соней закрылась дверь, Лиля с отвращением сказала:
--Кто это вообще такая?
--Дочка моей лучшей подруги. Очень хорошая девочка.
--Она мне нахамила.
--Ты сама виновата. Твои разговоры о чистоте кого хочешь могут доконать.
--Ты неправа, Лена. Моя чистоплотность здесь не при чем.
--Как это не при чем? Я тебе сто раз говорила, как это противно, когда ты даешь кому-то чистый стакан, а его при тебе же с омерзением начинают мыть. А что ты ей сказала о продавцах! Ты вообще думаешь, что ты говоришь?
--А что я такого сказала? Продавцы действительно грязные.
--Лиля! Сонина мать несколько лет проработала в супермаркете. Они тогда только приехали. Они обе до сих пор хорошо это помнят. И тема сама по себе очень болезненная, а ты еще всякую ерунду несешь. Фу. Даже обсуждать это больше не могу.
Лена умолкла и вновь принялась за свое шампанское. Лиля надулась и подлила себе еще воды. Коктейль, который Лене приготовила Соня, так никем и не был выпит. Следующие двадцать минут прошли в полном молчании. Наконец Лиля поднялась и сказала:
--Я сегодня очень устала, думаю, мне надо пораньше лечь.
--Да-да, конечно, ты весь день провела в магазинах. Я не знаю, как ты выдерживаешь.
--Ну, ладно, спокойной ночи, Лена.
--Спокойной ночи.
*
Спустя минут пять после ухода Лили дверь в кухню тихо приотворилась. В зазор просунулась аккуратно причесанная Сонина голова:
--Лена, ты одна?
--Одна. Заходи, не прячься, она спать ушла.
--Лена! Мамино средство сработало! Чикса дрыхнет без задних ног! У нее над головой хоть из пушки стреляй! Пошли к нам!
На балконе Лена застала любопытное зрелище: Алиса, свернувшись в огромный колобок, мирно спала. Рядом с нею стоял наполовину опорожненный стакан с «ядовитым» мохито. Люба, судя по блеску глаз, пила уже шестой-седьмой бокал шампанского. Она улыбнулась Лене во все свои отбеленные и отполированные тридцать два зуба и сказала, кивнув в сторону Алисы:
--Я же говорила, что поможет!
Лена молча села на свободный стул. Соня, облокотившись о перила, спросила:
--Так что ты собираешься делать с ребенком? А то мы бегаем взад-вперед, не можем нормально обсудить.
--Аборт, думаю. А что еще я могу сделать?
--Оставить, -- Сонин голос не звучал насмешливо – Лена с удивлением на нее посмотрела.
--А зачем?
--Я полгода назад сделала аборт, -- Соня немного побледнела, но спокойно продолжала, -- как раз тогда ушла от Ромы. Только вернулась в Вашингтон и узнала, что беременна.
Любины глаза перестали смеяться. Соня повела плечами. Лена молчала. Соня заговорила снова.
--Надо наверно сказать, из-за чего я ушла. Все случилось из-за его стартапа*. То есть, нет, даже не из-за стартапа, а из-за самого Ромы, а может, я сама слишком серьезно ко всему отнеслась. Я не знаю. В общем, если вкратце, то мы тогда как раз собрались пожениться. Никто не знал, кроме мамы, но уже скоро мы хотели объявить официальную помолвку. Недели за две перед этим Рома завел со мной разговор. Суть его была в следующем: я должна была определиться, сколько я хочу процентов от компании в случае развода и даже в случае просто совместной жизни и должна была подписать какую-то бумажку. Рома оговорил, что процент, на который я могу претендовать, не может быть больше определенного числа. Вы бы видели, как он ссал, когда мне это рассказывал – боялся, что я потребую больше. Кучу условий предъявил – на случай измены, на случай смерти...
--О господи. А ты что сказала? – спросила Лена.
--Я сказала, что мне ничего не нужно, и он сам в том числе.
--Сонь, а может, зря ты так? Рома же американец – здесь так принято, -- Лена очень спокойно относилась к брачным контрактам и вообще формальностям. Люба взорвалась:
--Аха! А еще здесь принято не ехать за своим парнем к черту на рога, когда он задумал свой проклятый стартап. Лена, Сонька с этим мудаком дэйталась с четырнадцати лет, ради него перевелась в другой институт в самый разгар своей магистратуры, переехала в эту проклятую Калифорнию, где они жили, как церковные мыши, потому что он все время работал, а она училась и помогала ему. Я им хотела помочь, он не хотел брать – опять боялся, наверное, что я потом потребую процент за свои инвестиции. И после трех лет такой жизни он начинает с ней что-то делить? После 11 лет вместе? Он, что, совсем Соню не знает?
--Люб, ну, подожди, ты Соне слова не даешь сказать. Там могло быть все по-другому, чем ты представляешь.
--Мама права, Лена. Она, может, слишком бурно на все реагирует, но она права. Он знал, что мне сто лет его компания не была нужна и никогда в жизни я не стала бы ничего требовать ни в каком случае. Решил перестраховаться. Не доверял. Я больше с ним спать не могла.
--Так ты из-за этого потом... избавилась?
--Аха. Чтобы всю жизнь не бояться, что мой сын начнет у меня что-нибудь отсуживать. Генетика – сильная вещь. Но, знаешь, Лена – мама, только ты ничего сейчас не комментируй – я иногда хочу, чтобы я этого тогда не сделала.
--Почему?
--Не знаю. Может, потому что я все еще его люблю. Поэтому, Лена, я не советчик: надо или не надо. Тут каждый для себя решает сам. Я не жалею ни о чем, но если б мне вернуться назад, я бы многого делать не стала.
--Было еще что-то, кроме аборта?
--О да. Сначала я очень много пила, потом много курила, потом ко всему этому добавила забавный секс. Мама знает. Она меня как-то застала в ужасно неловкой позе, -- Соня засмеялась, -- У меня тогда был короткий период рандомального группового секса. Удовольствия это не принесло, зато отвращения – сколько угодно.
--Я даже не знала, что ты так умеешь сгибаться, я была почти горда, ну, если б так не охуела. Ты же знаешь, Лена, какая Сонька всегда была правильная, -- Люба довольно смотрела на дочь. Лена только переводила глаза с дочери на мать и с каждой секундой понимала, что она совсем не знает, что происходит в быту у ее друзей.
--Вау, офигеть, -- наконец выговорила Лена. Соня пожала плечами и отвернулась. Уже наступила вашингтонская летняя ночь – Капитолий и Карандаш поблескивали в темноте, словно перемигиваясь между собою. Небо лилось над городом темно-синими волнами, внизу мерно шумели деревья.
Люба налила себе еще шампанского. Лена мучительно желала сменить тему. Сил не было больше говорить об этом с Соней.
--Кстати, говоря об абортах: надо или не надо; Люба, тебе Соня рассказала о Лиле?
--О, о той, которая помешана на чистоте?
--Да, она уже спать ушла. Так вот, Лиля в этом не виновата. Ей не повезло с родителями.
--В смысле? – недоверчиво спросила Соня.
--Лиля моя дальняя родственница. Мамка ее была моему отцу какой-то пятиюродной сестрой. В нашей гипер-упорядоченной семье совершенная паршивая овца. Она не хотела учиться, не хотела работать, не хотела жить, как все. Это, в общем-то, неплохо, когда у тебя нет детей, и когда тебя потом не находят мертвой в Китае. Лет в четырнадцать Лилина мамашка познакомилась с Ахметом – я не помню, кто он был по национальности, он был ее старше вдвое. Сбежала из дому, искали с милицией, выяснилось, что переехала к нему. Родители с криками свою непутевую дочь забрали. Полгода она сидела тихо. Потом опять сбежала. Так продолжалось до тех пор, пока ей не стукнуло 18. В день своего совершеннолетия Ира - так ее звали - свалила снова. Теперь уже родители не могли ее забрать силой ниоткуда. Она стала жить со своим Ахметом. Не знаю, что там было: любовь или жажда адреналина, но это неважно. Ахмет ее поколачивал, но она не уходила – опять же неизвестно – то из любви, то ли из гордости. В 19 родила Лилю. Жрать было нечего, потому что Ахмет работать не умел и не любил. Ира одной из первых начала ездить за дорогими шмотками. Лильку оставляла на мужа. Ее не было месяцами, и месяцами Лилю не купали, не переодевали, едва кормили. Она росла зверенышем. Когда об этом, наконец, узнали Ирины родаки, они с милицией отобрали ребенка, лишили Иру с Ахметом родительских прав и удочерили Лилю. Через несколько лет Ира умерла – открылась дорога в Китай, она стала ездить за товаром туда. В одну из поездок ее нашли в гостиничном номере – в свидетельстве о смерти написали: передозировка наркотиками. Непонятно, что там на самом деле случилось. Лиля росла с бабушкой-дедушкой. Так как ее забрали, когда ей было лет шесть-семь, она успела запомнить свое немытое детство. Я помню, как когда оставляли нас вдвоем играть, она поминутно бегала в ванную помыть руки, потому что боялась, что я не буду с ней дружить. Типа потому что она грязная и с ней раньше во дворе из-за этого никогда не играли. Еще тогда было видно, что ее надо к психологу, но советские люди же не верят в психологию. В общем, выросла Лиля чистоплотная, подозрительная и одинокая. Никому не доверяет, всего боится: грязной посуды, своей генетики, новых отношений, всех видов микробов, секса, спермы, друзей, родственников (она уверена, что все помнят, какая она была замарашка).
--Дааа, -- многозначительно протянула Люба.
--Мама, почему ты не расскажешь Лене, что у нас случилось? – вдруг спросила Соня.
Люба собиралась ответить, но ее остановил шорох с кушетки, на которой спала Алиса. Алиса открыла глаза и вскрикнула, схватившись за живот. Лена подскочила к ней и заметила, что Алиса какого-то бледно-голубого цвета.
--Алиса, что с тобой?
--Больно, больно! – Алиса застонала, -- Мне надо в туалет, меня тошнит.
--Давай я тебе помогу, обопрись об меня, -- Лена подставила Алисе плечо. Алиса попыталась встать, лицо перекосилось от боли.
--Ой, ой, больно как. Живот, живот! Ой, Лена, Лена, у меня, что, выкидыш?
--Какой выкидыш?
--Ай!! Осторожней, пожалуйста, ох, я не дойду до ванной, простт... – тут Алису вывернуло прямо гранитный пол. Лена едва успела отскочить. Алиса вырвала еще. Соня и Люба молча смотрели и бледнели на глазах. Лена схватила Алису за плечи и сказала Соне: -- Воды, быстро! И ведро побольше. Люба, звони 911.
Соня и Люба резво выбежали с балкона – больше не могли смотреть на блюющую Алису.
--Лена, Ленн... – Алису снова сжали спазмы, -- Что со мной?
--Я не знаю, дорогая. Почему ты сказала о выкидыше?
--Потому что я беременная. Я не хотела тебе говорить, чтоб не сглазить, ох, боже! – Алиса снова захлебнулась рвотой. Прибежала Соня с бутылкой Эвиана и ведром. Отдала Лене бутылку, подставила под Алису ведро. Лена ее открыла, смочила Алисе виски. Отблевавшись, Алиса попросила пить. Когда выпила, минуты через две ее снова стошнило. Алиса начала задыхаться.
--Люба, ты дозвонилась?
--Они говорят, что сейчас час пик, все студенты пьяные, поэтому надо подождать.
--Она не может ждать. Может, нам ее самим отвезти?
--Лена, я не могу идти! – Алиса неожиданно подала голос, -- Уложи меня, мне плох... хо... Так плохо!
Лена помогла Алисе улечься. Сказала мягко: -- Дорогая, я тебя оставлю ровно на секунду, пойду поищу, какие у меня есть лекарства.
Лена вышла, Люба за ней. Лена схватила Любу за воротничок и зло зашептала:
--Сколько ты ей подсунула этого проклятого вайкодина? ****улась совсем, алкоголичка драная? Сколько? Сколько?
--Н-не знаю... Несколько таблеток, может, шесть, может, десять, я не помню! Лена, что ты орешь на меня! – Люба едва стояла на ногах – она была переполнена шампанским.
--Зачем ты так набухалась? Ты, видимо, еще до прихода ко мне выпила! Люба, бля, ну зачем? И я дура полная. Я думала, ты одну таблетку дашь.
--Лена, прекрати кричать на меня. Что ты орешь? И вообще, она поблюет и перестанет, а от меня муж ушел! Да! Да! Он бросил меня!
--О господи, что ты сразу не сказала?
--Я стеснялась! Стеснялась! Я хотела, но вы все со своими историями, беременностями, абортами, куда мне с моей мелкой драмой!
--Боже мой. Люба, ты понимаешь, что Алиса может умереть?
--Что?
--Она беременная, мы ей сделали страшную передозировку, напоили, ****ь, да нас же посадят.
--Как посадят?
--Очень просто.
Люба побелела. Лена сухо спросила:
--Ты адрес скорой не забыла дать?
--Н-нет. 16я и К, Норт-Ист.
--Какой Норт-Ист? Это Норт-Вест.
--Ой, сорри, я вечно путаю!
Лена бросилась к телефону. Пока она говорила, из ванной вышла Соня. Подошла к матери, начала ее успокаивать. Когда Лена закончила говорить со скорой помощью, Соня к ней обратилась:
--Лен, я все слышала. Нельзя этого позволить. Я придумала, что нам делать. Мы должны сказать, что Алиса сама отравилась. Суицид.
--Соня, ты в своем уме?
--Пускай она отпирается, сколько ей влезет. Суицидники часто отпираются, чтобы их не закрыли в психушке. Надо ей в сумку сложить мамин вайкодин.
--Соня, но на упаковке же должно стоять мамино имя.
--Нет, маминого имени там нет. Она его покупала нелегально, у каких-то левых аптекарей, не знаю, где она их откопала. Это ее маленькая слабость. Один раз попробовала – от головных болей прописали – подсела. Я за ней все время следила, чтобы она не смешивала свое шампанское с вайкодином. Я знала, что это не очень хорошо, но мне в голову не приходило, что Алисе будет так плохо.
--Соня, это чудовищно. Я не могу. Я не могу.
--Ты хочешь сесть? Мы все сядем – даже если она просто своего зародыша потеряет, нас засудят до банкротства.
--Но отпечатки пальцев на упаковке, на стакане...
--Мама ей принесла мохито, Алиса его выпила. На стакане и мамины, и ее отпечатки. Трогать не будем. С упаковкой еще легче. Сейчас ее возьмешь в руки ты и дашь ненадолго Алисе.
--Почему это я?
--Лена, на тебя плохо стресс действует. Я же слышала, как тебя скорая спрашивала, если Алиса на каких-то лекарствах, а ты ответила, что ты ничего не видела, а они попросили тебя посмотреть в ее сумке! Хорошо, что ты тогда еще ничего не знала – очень естественно с ними разговаривала. На, держи! – Соня протянула Лене пузырек. Лена передернулась, но взяла. Вышла на балкон.
*
Спустя сорок минут приехала карета скорой помощи. Алису, уже потерявшую сознание, забрали. С нею поехала Лена. Соня с Любой остались вдвоем. Люба сказала:
--Странно, что эта Лиля так и не спустилась.
--А она, оказывается, всегда принимает на ночь снотворное. У нее сильная бессонница, без лекарства не может спать ночами. Мне Лена сказала, потому что я тоже удивилась – мы здесь так шумели.
--Сонечка, а Лена... она... все сделала?
--Да, мама. Ты в безопасности. Все будет хорошо. Все равно никому нет дела до этой толстой коровы. Да и, скорее всего, она выживет. Может, я вообще перестраховалась.
В дверь постучали. Соня с Любой переглянулись, Соня пошла открывать. Это был Ленин бойфренд.
--Здрасьте, -- удивленно сказал бойфренд.
--Здрасьте, -- ответила Соня, -- А мы Ленины подруги.
--А, ясно, а где Лена?
--О, она в госпитале... Только вы не пугайтесь! С ней все в порядке, это с ее подругой, Алисой.
Бойфренд вошел, поздоровался с Любой, Соня налила ему скотча, вкратце рассказала фиктивную версию случившегося. Бойфренд не заметил, как опустошил стакан. Встал, налил себе еще скотча. Это была единственная его реакция на услышанное. Бойфренд вообще был человек неразговорчивый.
*
Лена с госпиталя вернулась к утру. Одна. Люба заснула еще часа два назад прямо в кресле. Соня и бойфренд смотрели телевизор: всю ночь шло шоу о переделывании подвалов в апартменты. Ни Соня, ни бойфренд не понимали ни слова из того, что проповедовал жизнерадостный ведущий. Однако смотреть на подвалы было все же лучше, чем разговаривать друг с другом. Неизвестность томила. Часа в три утра бойфренд решился позвонить Лене в больницу, - она ничего не пожелала сообщить кроме того, что скоро будет дома.
Лена открыла дверь своим ключом, вошла, села в кресло. Обратилась к бойфренду:
--Дай воды, пожалуйста.
Бойфренд встал, подошел к холодильнику, достал воды, налил. Дал Лене, она жадно выпила. От Лены странно пахло, бойфренд от неожиданности сморщился. Лена смутилась:
--Сорри, от меня воняет, просто я так и не успела переодеться – когда Алису рвало, попало и на меня.
Соня не выдержала:
--Что с Алисой, Лен?
--Умерла. Часа полтора назад.
--О господи! И... и из-за чего? – Соня сказала глазами подруге, что бойфренд ничего не знает.
--Суицид. Она отравилась вайкодином. Его нельзя принимать с алкоголем, но она, может, даже выжила бы, если бы одновременно не сидела на антидепрессантах.
--Антидепрессантах?
--Аха, оказывается, Алиса лечилась от депрессии. Из-за герпеса своего и старого бойфренда – я тебе потом, Сонька, в подробностях расскажу. Уже будучи беременной, продолжала принимать препараты. Вероятно, планировала сделать аборт или вызвать выкидыш. А может, просто не думала, что делает. Может, собиралась второго с энцефалитом родить. Я не знаю. В любом случае, при мне она всегда выглядела очень жизнерадостной. В ее сумке было несколько упаковок. Тут не может быть никаких сомнений.
--Родственникам уже сообщили? – бойфренд наконец подал голос.
--У Алисы нет родственников. Есть муж, но никто не знает, где он. Неизвестно, был ли муж вообще. Может, Алиса придумала его. Родителей у нее нет давно – они как-то трагически умерли, Алиса об этом никогда не говорила.
--Кто ее вырастил?
--Тетка какая-то. Не думаю, чтобы Алиса с ней после того, как закончила школу, общалась.
--То есть у нее никого нет? А кто будет ее хоронить?
--Я сказала, что оплачу кремацию. Уже бумажку подписала. Ты сходишь со мной на похороны? – обратилась Лена к бойфренду.
--Да, конечно. Жалко девчонку, хоть она и немножко странной выглядела. Леночка, давай я тебя уложу в постель, тебе надо отдохнуть, -- участливо предложил бойфренд.
--Нет, спасибо, мне сначала надо принять душ. Ты ложись.
--Я хочу подождать тебя.
--Пожалуйста, ложись. Я буду недолго.
--Ты уверена?
--Да, я скоро приду. Не переживай, дорогой. Не целуй меня, я пахну, -- отстранилась Лена от пытавшегося поцеловать ее на ночь бойфренда.
Когда бойфренд ушел спать, Соня решилась спросить:
--У них совсем не возникло сомнений?
--Нет, случай очень простой. Она много лет страдает нервными расстройствами. В первый раз ее уложили в больницу еще в колледже. Она тогда себе руки, помню, порезала.
--А моя мама все спит.
--Что ты собираешься с ней делать?
--Собираюсь лечить ее от алкоголизма. Она давно уже пьет, только раньше умудрялась скрывать. Уход отца ее добил.
--Почему он ушел, кстати?
--Устал ревновать, думаю. Я его понимаю. Мама всю жизнь мучается комплексом вины. Там какая-то история у нее была с одним мальчиком. Она мне как-то все рассказала, когда выпила. Они дружили с детства, он был ужасно некрасивый, но ее сильно любил. Они вместе выросли. Лет в пятнадцать мама спуталась с моим биологическим отцом, стандартным смазливым душбэгом*, и бросила того мальчика, не объяснившись. Его еще, кажется, побили, чтобы он больше к маме даже не подходил. В больнице долго лежал. А потом мама забеременела, и ее родители ускорили отъезд из Израиля сюда – чтобы не видно было позора. Родилась я, через два года она познакомилась с папой. Остальное ты знаешь.
--И что, до сих пор она чувствует себя виноватой?
--Да. Этот мальчик, Беничка, как мама его называет, умер два года назад. Какие-то проблемы с мозгом из-за травмы в детстве. Маме наша родственница из Петах-Тиквы рассказала. С тех пор маму просто переклинило. Она трезвой вообще на меня смотреть не может – словно я виновата в том, что родилась.
--Бред, твоя мама тебя обожает.
--Я не об этом. Конечно, она меня любит, только ей очень тяжело выносить мое присутствие. Я ходячее напоминание. Она мне говорила, что Беничка ей все время снится с тех пор, как умер: подходит к ней близко, качает головой, дотрагивается до ее руки и уходит. Я считаю, что у нее навязчивая идея, а она уверена, что он действительно к ней приходит.
--Она рассказала об этом отцу?
--Аха, во всех подробностях. И про Беничку, и про моего настоящего отца, и про то, как она никогда не могла Беничку забыть. А он очень ревнив и ушел, чтобы ее не убить в один прекрасный день.
--Ты уверена, что хочешь поместить ее сразу в клинику? Может, пока достаточно к психологу?
--Я не хотела в клинику, долго не хотела, но сейчас вижу, что психолога будет недостаточно. Я каждый день боюсь, что ее состояние заметит кто-то на работе. Будет скандал. И мама вообще развалится. Ее работа для нее всё.
--Ну, еще бы, быть VP1* в тридцать шесть лет.
--Ладно, Лен, ты прости за все случившееся. Я не должна была давать маме приходить к тебе. Последствия... слов нет.
--Да нет, нестрашно. В конце концов, Люба моя подруга.
--А Алиса?
--Я ее терпеть всю жизнь не могла.
--Я помыла пол на балконе.
--О! Спасибо! Я с ужасом об этом думала.
--Так что ты будешь делать?
--Ты о чем?
--О ребенке твоем, конечно!
--А, у меня еще в понедельник выкидыш был. Я даже не думала, что это так легко.
--Что?
--Аха.
--То есть, ты уже сделала аборт? Еще до встречи с нами?
--Да.
--Зачем тогда...
--Ну, это был такой шанс развести вас на откровенность! Я давно подозревала, что у Любы и тебя какие-то проблемы, но из вас было ничего не вытянуть.
--Класс, Лена. Облапошила. Ч-черт, мне даже в голову это не пришло! Но зачем тебе это нужно было?
--Просто так. Интересно.
--Фак*. Лена, фаааааак! – восхищенно протянула Соня.
--Ты не хочешь поспать в гостевой, пока Любаня не проспится?
--Нет, я хочу ее забрать до того, как проснутся твои, чтобы она не успела ничего разболтать.
--Разумно.
*
Лена помогла Соне разбудить Любу и довести ее до машины. Проводив подруг, Лена пошла принимать душ. Смывая с себя запахи рвоты и городского госпиталя, Лена довольно вспоминала ошеломленное лицо Сони. Как она всех обхитрила и все выведала! Об Алисе Лена вспоминала с едва ощутимым чувством сожаления. По большому счету, Лена была даже довольна случившимся. Алиса успела так ей надоесть за последние десять лет! Еще рожать кого-то собиралась. Очередного несчастного урода с кучей генетических дефектов.
Обтираясь полотенцем, Лена оглядела себя в зеркале. Счастливо погладила плоский живот. Удовлетворенно вздохнула. Не будет, не будет у нее всех этих проблем – она избежала своей испорченной зрелости, когда можно столько всего сделать, а приходится кого-то воспитывать, избежала несчастного детства своего нерожденного ребенка – люди весь с рождения несчастны, потому что слабы, убоги и слишком зависимы от любви родителей. Избежала загубленных планов, избежала испорченных путешествий, избежала всех драм между родителями и детьми. Избежала огромного количества страхов: за фигуру, за здоровье – свое и ребенка, за уход из карьеры, за приобретение чувства вины, за все эти многочисленные фобии, которыми сопровождается рождение детей. Боже! Она всего этого избежала! Лена была так счастлива, что, несмотря на усталость, она лихорадочно грезила о своем спокойном, ясном будущем. Она хотела поехать за город, организовать себе путешествие, решила, что настало время, наконец, съездить в Ниццу. Надо будет сегодня же заказать билеты, подумала Лена, ложась в постель к вкусно посапывающему бойфренду. Надев маску для глаз и обняв подушку, уже падая в спокойный мерный сон, Лена продолжала с удовольствием полу-мечтать, полу-размышлять о своем счастье.
Примечания
Мэттер* (от англ. matter)—проблема, дело
Сэйл*(от англ. sale)--распродажа
Ph.D.* (от англ. Doctor of Philosophy)—кандидат наук
Хай-скул* (от англ. high school)—школа с 9го по 12й класс включительно
Остров* (от англ. (kitchen) island)—кухонный остров, обычно покрывается гранитом или мрамором
Паффики* (от англ. puffs)—маленькие пирожные, наполненные заварным кремом
Покет-сайз* (от англ. pocket size)—карманного размера
Старт-ап* (от англ. start-up)—бизнес в начальной стадии развития
Душбэг* (от англ. douchebag) –недостойный, бесчестный мужчина (молодой человек)
VP* (от англ. Vice President)—вице-президент
Фак* (от англ. fuck)—в данном контексте, эквивалент восклицания «****ь»