Пятилетняя Юля металась в бреду на смятой постели. Керосинка тускло мигала освещая ободранные обои и обшарпанную мебель. За окном совсем близко протарахтел трактор.
-Ну хоть сейчас мог бы не ездить тут! – провыл Юрий Михайлович – чертов придурок!
Петра Борисовича, деревенского тракториста недолюбливали все, а Юрий Михайлович Карельский особенно. То он его в сельпо толкнет, то в ограду ему врежется, то матом покроет, то начнет в очереди или в конторе намекать что он и не умеет ничего, да и вообще живет в общаге при конторе на казенных харчах. А Карельскому жилось ох как непросто – в общаге ему, городскому жителю было крайне тяжело, продуктов не хватало, да и больная дочь требовала постоянной заботы. Деревенские его не понимали, а начальство смотрело косо на его нервозность…
И вот Юля опять заболела… Температура стремительно поднялась, а потом девочка начала бредить – выкрикивала что-то несуразное, ворочала головой и бормотала что то про то, что хочет послушать флейту… Врач уехал в соседнюю деревню, аптеки не было, телефон не работал да и с электричеством были перебои – пару дней назад в бурю повалило столб лини электропередачи… Юрий Михалович бегал по комнате, хватался то за градусник, то за кружку, откладывал их , садился, ронял голову на руки и снова вскакивал…
Дочка бредила все сильнее: «фле-е-ейту-у-у!... папа… папа…. Ой… папа… послушать только послушать…..» Глаза ее стали закатываться. Температуру мерить отец боялся… Он распахнул настежь окно и загремел посудой в тумбочке пытаясь найти тазик. Он уже схватил его и метнулся к двери чтобы набрать воды и обтирать дочь… как вдруг в окно полился полонез Огинского играемый на флейте…. Звуки втекали в комнату плавной и свободной рекой, успокаивая взвинченные нервы отца… Он замер посмотрел в окно а затем бросил взгляд на Юлю – она повернулась на бок, положила руки под голову и заснула. Отец не дыша опустил тихонько тазик и подошел к постели дочери. Она спала чистым, крепким и глубоким сном.
Юрий Михайлович схватил лампу бросился со всех ног на улицу, чуть не упал, поскользнувшись на сыром крыльце и побежал вдоль стен общежития. На скамейке недалеко от окна сидел склонившийся человек ливший звуки полонеза в ночь. Отец подбежал к нему, поставил лампу, обнял его и с чувством чуть не плача заговорил, задыхаясь:
–Спасибо вам, спасибо вам большое!... Спасибо!... До гроба жизни!... Спасибо!...
Затем он осветил его керосинкой. Петр Борисович сощурился от света и добродушно улыбнулся…