Бывало, расскажет попутчик историю… Смотришь на него и думаешь – брешет или просто больной на всю голову? А может, и было… Хрен его знает, короче говоря…
Вот вспомнил ещё такого плана историю. Индустриальный, большой город на юге Украины. По городу расклеили плакаты с приглашением прийти на службу некой новой церкви и познать ИСТИНУ. На чисто-белом фоне плакатов – фото улыбающихся, вероятно, «просветлённых», людей. Текст большими буквами примерно таков, на каждом из трёх видов плакатов: «Был или была – КАКОЙ, а стал или стала – ЦАЦОЙ!» На одном плакате – молодой парень, на другом – девушка, на третьем – муж, жена и их дитё, вроде как семья.
Что бросилось в глаза главному герою этой истории, назовём его – Саша, так это лица людей на этих плакатах. При улыбке на лице – глаза нехорошие, недобрые. И личины не тянут на просветлённых… так – просто улыбающиеся, бывшие типичные злодеи. Парень похож на весёлого, успешного воришку-карманника, девушка – на радостную, удачливую проститутку, женщина-мать – на улыбчивую закоренелую аферистку-многостаночницу, её, типа муж – на счастливого бандита-медвежатника, а их дитё… Дитё не улыбается, в отличии от всей компашки. Его злое личико повёрнуто в сторону, глаза не смотрят в объектив камеры, а куда-то мимо и вдаль. Пацанёнка достали, замучили, но он ещё держится, крепиться, чтоб не расплакаться. С девчушкой, возможно, было задумано работать изначально. Вероятно, даже были попытки фотографироваться, но кончилось всё слезами и неуправляемой истерикой.
Саша, хоть и с такими мыслями, но решил всё-таки сходить на это собрание. Контраст вида и содержания привлёк любознательного, ищущего путей усовершенствования молодого мужчину. Приехал в заявленный Дворец Культуры с лёгким опозданием. Не без труда попал в зал. Пришлось ему и просить, и убеждать, и призывать к совести и милосердию – ломиться сквозь препятствие. Пара крепких молодых мужиков бандитской наружности не хотели его впускать, мол, УЖЕ ВСЁ НАЧАЛОСЬ. И только вмешательство старшОго решило проблему.
Первым, что увидел Саша, был тёмный, чёрный, непроглядный зрительный зал и яркая, светлая, праздничная сцена. Он прошёл осторожно к заднему ряду и присел на свободное место. Людей очень много! Глаза привыкли, и всё хорошо было видно, и слышно. Пастор умело говорил. Саша про себя отметил, что ловко втирает чувак. Всё слажено, красиво и круто. Где надо – ставят музыку, хор молодых, хорошо одетых людей, профессионально поёт. Всё как обычно на собраниях у новых многочисленных церквей.
Саша не вникал особо в речи лектора, был как бы и там, и вне, что позволяло ему отмечать детали и изменения, кои происходили с людьми. Во-о-о… Пошли зомбировать… Стали включать у зрителей стадное чувство. Мол, ВСЕ встали, ВСЕ повторим слова, ВСЕ поднимем руки и покачаем их из стороны в сторону, и т.д. и т.п. Потом – первый раз прошёлся по рукам ящик для пожертвований, потом второй, третий. Саша ящик брал и передавал дальше, не кидал денег, ибо было ощущение, что его «кидают». И один раз, мельком, случайно глянув в сторону охраны, стоящей у дверей, он заметил, что двое охранников смотрят именно на него! Потом еще несколько раз он незаметно поглядывал на наблюдавших ЗА НИМ, и убедился, что пасут ИМЕННО ЕГО.
Все пришедшие уже вошли в транс. «Овцы, блин!» – подумал Саша. Им уже ВСЕМ весело, лица безумные, безумные улыбки. Что пастор скажет, то овцы и делают. На их фоне уже нельзя было оставаться ТАКИМ, КАКИМ ПРИШЁЛ. Саша тоже делал то, что и все, но это не ввело в заблуждение зоркую стражу и они всё так же смотрели на него. Подходил ещё один охранник или кто-то по чину выше, ибо он, выслушав наблюдателей, дал им какие-то указания, кивнул головой, пошёл к сцене, шепнул что-то на ухо девушке, которая спустя пару минут взошла на сцену, стала бочком, рядышком с пастором и передала, что… в стаде есть ПАРШИВАЯ ОВЦА.
Саша ВСЁ ЭТО просёк сходу и понял, что пора ему сваливать отсюда. В зале начало твориться уже нечто неописуемое, страшное, отвратное, неприемлемое в адекватном состоянии. Пастор призвал всех обняться по-братски, по-сестрински, по-семейному. Задержать эти объятия, сделать их искренними, горячими. Затем гладить спину партнёра, глядеть ему в глаза, шептать слова любви, говорить слова любви, кричать слова любви и расцеловать по-братски, по-сестрински… Искренне, горячо, как целуют родных, близких, любимых людей (любовников что ли?)!
Зал зашевелился, люди стали приближаться друг к другу, прижиматься, обниматься, целоваться, шептать, говорить, кричать слова любви. Шевелящиеся во полутьме люди напомнили Саше кубло змей, занимающихся любовью. Все вокруг обезумели! Где-то сбоку Саша услыхал первый женский радостный стон – «О-о-ой»… Это предвестник оргазма. С другой стороны послышалось пыхтение и сладострастное рычание перевозбуждённого мужика. «Они что, трахаться начинают?» – сам себя спросил Саша и заметил, что на некоторое время потерял над собой контроль и только смотрел, не предпринимая задуманной попытки бегства.
Центр большого индустриального города! 800 000 населения! 21 век! Дворец Культуры! Идёт ОРГИЯ! Вакханалия! И один человек в гуще событий, у которого не удалось отключить здравый смысл! Он хочет уйти, убежать, но…
Саше казалось, что ЭТО происходит НЕ С НИМ! Справа к нему приблизилась на опасное расстояние некая пожилая дама, оставшаяся без партнёра. На её лице было написано страстное желание обнять, сдавить в объятиях, тискать, целовать, шептать слова любви, страстно ласкать, пустить в ход губы, язык и … Саша дёрнул к выходу, надеясь, что ему как-то удастся вырваться отсюда на СВЕТ БОЖИЙ. Безумная, обуреваемая, истомлённая жаждой похоти пожилая дама, успела всё же схватить на спине за рубаху, но Саша резким ударом локтя отбился, стал продвигаться к выходу быстрее, слегка толкая в стороны слипшиеся пары, кои не обращали на его внимания, продолжали заниматься любовью, кто-то из них опускался меж кресел, принимая невероятные, ломанные позы и приходилось через них перелазить, высоко задирая ноги.
У дверей стоял только один охранник, остальные уже кого-то …любили в темноте… Но охранник сей стоил двоих – был огромного роста, плечистый, мордастый, здоровый как буйвол. Саша ещё не придумал, что будет говорить, что делать… «Можно выйти в туалет» тут не прокатит. А за спиной – настырная, перевозбуждённая, перезрелая, обезумевшая баба уже с истеричным плачем шла ПО СВОЁ.
План прорезался мгновенно! Саша приближался к громиле. Тот смотрел на него разумными, внимательными и злыми глазами. Ему дали строгий приказ – не упустить ПАРШИВУЮ ОВЦУ, присмотреть за ней и он втрое мощнее, в сто раз сильнее ПАРШИВОЙ ОВЦЫ, выполнит возложенную задачу. Саша всё это понимал, волновался, и тем не менее, у него хватило мастерства вовремя надеть на лицо убедительную маску с безумной улыбкой придурка. Он наехал своим овечьим лицом на рыло свирепого бычары, и глядя в страшные, полные призрения и дикой злобы глаза, томным, пидаркоподобным голоском пропел: «Я хочу тебя, не её!» Охранник глянул на одержимую похотью бабищу, по лицу его пробежала волна понимания, глаза потеплели, в уголках рта проклюнулась улыбочка, и в этот момент, хорошо размахнувшись, Саша заехал ему в пах.
Глыба мышц обмякла, осела. Саша сиганул к двери, сгоряча смыканул на себя дверь – не поддалась, зараза! Неужто на ключ закрыли? Ещё пару раз от отчаяния дёрнул ручки двери… Услышал пару щелчков… Понял – открывают снаружи… Он отошёл чуть в сторону, в темноту. Дверь отворилась, и светом высветило такую картину: обезумевшая баба оседлала шею пришибленного быка-охранника, накрыв голову его подолом юбки, и он, ещё не отошедший от неожиданного, болючего удара по мошонке, плохо соображая, что на него такое накинулось, неловко пытается высвободиться. Тот, кто открыл дверь, застыл от недоумения, вытаращив глаза. В этот момент из темноты в сторону его солнечного сплетения вылетел Сашин кулак и так жахнул в незащищённое, расслабленное, уязвимое место, что владелец живота согнулся пополам. Саша толкнул его на бабищу и громилу, и все втроём они покатились по наклонному проходу, глубже в темноту шипящего, стонущего, рычащего, охающего, ахающего зрительного зала.
Саша пронёсся по вестибюлю Дворца Культуры. За ним кто-то погнался. Возможно, два «брата», которые перед шоу-вакханалией распостраняли мини-полиграфию. Не важно! Как торпеда, не оглядываясь, не виляя в стороны, он мчался вперёд, пока не увидел впереди четверых молодых милиционеров, которые, показавшись из-за угла многоквартирного дома, шли к нему навстречу. Тут уж Саша притормозил, оглянулся. В ста метрах от него уходили в ту сторону, откуда он убежал, два высоких, крепких парня. Погоня отстала. Проходя мимо наряда милиции, Саша улыбнулся, предвидя, что его могут спросить, ведь, возможно, все заметили погоню. Не дожидаясь вопроса, он сам сказал – «Курить попросили, козлы… Говорю – не курю, а они начали злиться… Выпившие… Руки в ноги и тиканул… Та ла-а-адно… Не надо разбираться! Жизнь теперь такая. Люди обиженные, злые. А-а! Бывает…»
Вечер был летний жаркий, душный. Милиционерам не захотелось с первых минут смены начать париться по мелочи (их районное отделение – в пяти минут ходу от злосчастного Дворца Культуры). Нормально получилось. Разошлись без наводящих вопросов, как корабли в море.
Пройдя быстрым ходом пару кварталов, Саша позвонил с уличного телефонного аппарата в милицию и рассказал вкратце о случившемся. Внимательно выслушав, дежурный спросил: «Назовитесь, кто вы?» Саша ответил: «Дед Пихто!» Дежурный переспросил: «Кто? Не понял!» Саша добавил: «Паршивая овца!» и положил трубку на рычаг.
Проходя мимо плакатов, из-за которых он влип в историю, Саша дорисовывал шариковой ручкой, вновь испечённым, просветлённым светом истины персонажам, рожки и свиные пяточки. Так длилось несколько дней. Он даже специально ради этого выезжал в город и с оглядкой продолжал своё правое дело. Временами люди ему делали замечание, но он продолжал, беззлобно, нехотя огрызаясь. Случайные оппоненты, уходя, возможно, слышали за спиной не раз одно его слово – «Овцы», но оно не грубое, и не каждый из них принимал его на свой счёт. Тем более, не обидно это слышать от какого-то ненормального, который портит красивые плакаты, несущие людям свет истины, добро и любовь. … !!! СВЕТ ПСЕВДОИСТИНЫ, ПСЕВДОДОБРО И ПСЕВДОЛЮБОВЬ !!! …