ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ
Она сидит на стуле у постели тяжело больного, более похожего на мертвеца, неподвижно лежащего человека и внимательно, изучающее разглядывает его лицо. Лицо такое знакомое и вместе с тем не знакомое. Вроде всё того же очертания рот, теперь обрамлённый совсем тонкими губами; подбородок с той же ямочкой посередине, но теперь какой-то заостренный; тот же нос с едва заметной горбинкой, теперь кажущийся, будто кем-то раздавленным; та же знакомая родинка у левого уха, которое теперь кажется непомерно большим и тонким; тот же чистый лоб, теперь в результате облысения хозяина увеличившийся до самой макушки. «Умные волосы покинули дурную голову, – с ехидцей думает она, давняя обида на мгновение возникает в её сознании. – А какими пышными и красивыми были когда-то!» Лицо жёлтое, покрытое неряшливой щетиной, ничего не выражающее, безразличное ко всему на свете. Жалкое, лицо всеми забытого и заброшенного, очень больного, как бы усохшего старого человека! Больной до самого подбородка укрыт лёгким одеялом, позволяющим отчётливо различить контуры угловатого, исхудалого, совсем маленького, почти детского тела.
Глаза больного закрыты, дыхания не слышно и не заметно. «Да жив ли он? – думает женщина, наклоняется над больным и улавливает признаки редкого и поверхностного дыхания. Слава Богу, жив и сижу я здесь не напрасно! Вдруг он очнётся и ему потребуется немедленная помощь!» Она успокаивается.
Вдруг, совершенно неожиданно, видимо, под влиянием увиденной и осознанной картины умирания когда-то очень близкого и любимого ею человека, волна щемящей, неописуемой жалости, сострадания охватывает её душу, и слёзы в мгновение наполняют глаза. Сквозь них, как через увеличительное стекло, она видит на месте этого умирающего старика совсем другого: молодого, красивого, жизнерадостного, горячо любимого человека. Вместе с его тогдашним обликом в ней ярко вспыхивают воспоминания. Картины далёкого теперь прошлого, как в немом кино, беспорядочно проносятся перед её внутренним взором. Усилием воли она останавливает это хаотическое мелькание, приказывает себе собрать их в последовательную хронологическую цепь. «Пока есть возможность, давай перелистаем книгу прожитой жизни, мысленно повторим пройденный жизненный путь! Ведь далеко не всё и не всегда было так уж плохо. Были и хорошие времена, приносившие столько радости упоения - ощущение полного счастья! И ведь в значительной мере ощущение счастья было связано именно с этим человеком! Почему бы не попытаться хотя бы на мгновение вызвать в себе это ни с чем не сравнимое чувство!?» - говорит она себе, прикрывает глаза, удобно откидывается на спинку стула и вся предается воспоминаниям. «Начнём, пожалуй, со встречи с ним – Виталием!»
Была ранняя осень 1966 года. Она после окончания техникума жила в небольшом провинциальном городе, работала на конфетной фабрике и училась в вечернем институте. Девушкой она была целеустремлённой, серьёзной, любознательной. Училась прилежно. Педагоги отмечали у неё аналитические способности и предрекали научное будущее. Страсти, присущие возрасту, не слишком обременяли её. У неё ещё не было ни одного серьёзного увлечения, хотя и однокурсники, и сослуживцы не оставляли без внимания строгую, очень даже симпатичную, стройную, сероглазую, с задорными ямочками на щеках, совсем не соответствующими её поведению, всегда скромно, но аккуратно одетую Наташу. За частенько исходивший от неё запах шоколадного производства и внешнее сходство с героиней полотна известного швейцарского художника Ж. – Э. Лиотара студенты прозвали её «Шоколадницей». Прозвище её не только не обижало, но даже немного льстило. Как будто именно её увековечил на своей картине художник. Занятая учёбой и работой, она находила время и для книги. Книжные герои, бывшие её идеалом, пока в реальной жизни не встречались. Жила она у строгих родственников, исповедовавших моральные нормы начала XX века и ревностно, хотя этого и не требовалось, следящими за её нравственностью. Тётушка не поощряла посещение молодыми девушками танцевальных вечеров, тем паче, студенческих пирушек. Возможно, так и жила бы ещё долго Наташа романтической тургеневской девушкой, если бы не он – Виталий – «Витенька, Витачка, Жизнь моя», как называла она его тогда. Кто-то сказал ей, что «Вита» по латыни – жизнь. Он и стал для неё жизнью! Без него она тогда просто не мыслила своего существования!
Она открыла глаза и посмотрела в его лицо, в целом мало напоминавшее теперь тогдашнее. Он лежал всё в той же позе, не проявляя никаких признаков жизни. Часы на стене почему-то перестали тикать, в комнате воцарил полумрак сумерек, с улицы не доносилось ни звука. Время как бы остановилось вместе с её «киносеансом». «Можно продолжать!» - сказала она себе и снова включила внутренний «кинопроектор».
Однажды, сразу после работы, нарушив заведённый в доме, где её приютили, порядок, она зашла в общежитие института, чтобы взять конспект пропущенной ею по какой-то причине лекции у знакомой очницы с параллельного курса. Девушки прихорашивались, собираясь в красный уголок общежития на танцы. Пригласили и её. Поначалу она отнекивалась, объясняя своей занятостью, но когда её назвали монашкой, что в те времена почиталось за оскорбление, обиделась и согласилась. Красный уголок, где проходили танцевальные вечера, представлял собой довольно большую комнату в том же здании на первом этаже. В дальнем левом углу на столе размещалась радиола, вдоль стен – ряд стульев. Какой-то комсомольский активист из студентов старшего курса менял пластинки на диске радиолы и следил за порядком в зале – управлял вечером. По его воле пары то кружились в вальсе, то двигались в медленном танце (танго), то не слишком уверенно исполняли соответствующие па в каком-либо бальном танце. Фокстрот (быстрый танец), тем паче, какие-нибудь буги-вуги не приветствовались начальством, да и пластинок с записью подобной музыки в наличии у управляющего вечером не было. «Наверное, это и хорошо! - подумала она, отвлекаясь от основного сюжета. - Сегодня разрешено всё, и в какое безнравственное состояние это привело наше общество! В те времена этого не могло и присниться даже в страшном сне!»
Помнится, она сидела, отдыхая, на стуле, когда почувствовала на себе чей-то пристальный, внимательно её изучающий взгляд. Обернулась. Её откровенно рассматривал незнакомый молодой мужчина: невысокого роста, крепко скроенный шатен с пышной шевелюрой и приятными чертами лица, не красавец, однако чем-то сразу вызывающий симпатию. В нём интуитивно ощущалась сила и воля, умение и желание подчинять себе людей, уверенность в себе. Заиграла музыка, он встал и решительными шагами направился в её сторону. Она вся сжалась в каком-то ещё не понятном, инстинктивном предчувствии. Подойдя, он наклонил гордую голову и произнёс несколько слов приглашения на танец в явно не здешней интонации. Их городок располагался на границе России и Украины, что и отражалось в местном наречии. Незнакомец, скорее всего, был приезжим с севера России, вероятно из Москвы. В то время ещё не произошло нынешнего перемешивания жителей страны, и по говору легко можно было отличить москвича от ленинградца, вологжанина, псковича или сибиряка. Наташа, не раздумывая, как бы сразу повинуясь его воле, встала, положила правую руку на его крепкое плечо, и они поплыли в вальсе. Он как умелый, многоопытный штурман легко и уверенно лавировал между танцующими парами. Потом он вызвался проводить её домой, без всяких усилий избавившись от конкурентов-студентов. Сквозившая от него уверенность в себе внушала уважение. Они познакомились. Он оказался действительно коренным москвичом, окончившим несколько лет назад в Ленинграде строительный институт, по распределению попавшим в их тихий городок и застрявшим здесь. Как выяснилось позднее, он руководствовался принципом: «лучше быть первым на селе, чем последним в городе!»
Виталий был старше Наташи на десять лет. Получивший образование и воспитание в столицах, он выгодно отличался от её прежних провинциальных знакомых и в первый же вечер покорил её своей разносторонней эрудицией. Он свободно, с глубоким пониманием, рассуждал о литературе, музыке, живописи, скульптуре и архитектуре. Поражал её знанием античности и поэзии. Мог на память долго читать Есенина, Блока и Байрона. Виталий увлечённо рассказывал о московских и ленинградских достопримечательностях. Ей было интересно с ним, как ни с одним человеком ранее. Грамотный и культурный интеллигент он без труда покорил любознательную, скромную, сентиментальную провинциалку. Ощущая разумом и сердцем его превосходство, она без сожаления и даже с радостью подчинилась его воле. В тот раз она впервые пришла домой далеко за полночь. На следующий день состоялся соответствующий неприятный разговор с тётей и дядей. Она чистосердечно пыталась всё объяснить родичам, но понимания не нашла. Они были против её встреч с этим человеком, и их неприязнь только усилилась после того, как она привела его в дом. Консервативным родственникам Виталий не нравился своей столичной раскованностью, вольностью поведения и большой разницей в возрасте. Они считали его не парой для скромной молодой девушки. Ведь он был много старше, опытнее и вполне мог оказаться ловеласом. Старики опасались за племянницу. «Что ж, они были дальновиднее меня! - подумала Наталья Васильевна. – Очарованная Виталием, тогда я даже не думала ни о чём, тем паче о будущем. Это теперь я знаю, что страсть лишает человека разума, способности к логическим рассуждениям, к прогнозированию!»
С того памятного танцевального вечера в общежитии института они начали встречаться регулярно. Ему тоже импонировала наивная, сентиментальная, симпатичная девушка, с широко раскрытыми красивыми глазами и нескрываемым восторгом слушавшая его. Кому не приятно ощущать себя героем! Он изо дня в день стал встречать её после вечерних занятий в институте. Они долго гуляли по украшенным осенью тихим пригородным улочкам, утопающим в садах, разговаривали, смотрели друг на друга влюблёнными глазами, целовались, сидя где-нибудь на скамейке под почти полностью опавшим каштаном. Она поднимала прохладный гладкий плод, и, убрав руки за спину, просила угадать: в какой он руке. В награду за верный ответ он получал нежный, полный чувства поцелуй. Они наслаждались друг другом. Тогда ей казалось, что их любовь будет вечной.
Виталий ввёл Наташу в круг своих друзей, таких же, как и сам, молодых холостых инженеров. Весёлые, разбитные, наслаждающиеся жизнью они не могли не оказать влияния на наивную молодую девушку. Он был душой, признанным лидером компании, её предводителем, неизменным организатором и тамадой тех весёлых вечеринок, проходивших чаще всего в его однокомнатной квартире. Оказывается, он неплохо играл на аккордеоне и пел популярные тогда эстрадные песни под собственный аккомпанемент. Его достоинства в её глазах были бесчисленны, недостатков влюблённые, как известно, не замечают! Тогда она не видела и не хотела видеть его эгоистичности, себялюбия и неизменного, постоянного самолюбования – черт характера, на которых позднее споткнулись их взаимоотношения и их любовь.
Эта мысль горькой обидой подкатила к горлу, и Наталья Васильевна вновь открыла глаза. Сумерки ещё больше сгустились, и теперь лицо больного едва различалось на фоне белой подушки. Он был всё также неподвижен и казался мёртвым.
«Интересно, спит он или хочет казаться спящим? Может быть, как и я, вспоминает прошлую жизнь? Паралич почти полностью лишил его подвижности и речи, но лишил ли его слуха и разума? Полностью или только частично? Как это узнаешь, если он никак не реагирует уже более часа даже на её присутствие!? Иногда он открывает глаза и смотрит в потолок, как ей кажется, бессмысленным взором. Но так ли это? Ей рассказывал один знакомый, перенесший инсульт и в какой-то степени восстановивший подвижность и речь, о своих ощущениях. Он утверждал, что даже во время кризиса он слышал и понимал разговор находящихся рядом врачей скорой помощи о его неминуемой скорой смерти, но не мог никак отреагировать! Может быть, примерно тоже происходит с Виталием!? Только время позволит ответить на эти вопросы!»
Она не стала включать свет. Просто приблизилась к его лицу и вновь различила едва заметное дыхание. «Помощь моя пока не требуется, а потому продолжим!» - сказала себе Наталья Васильевна и «включила свой кинопроектор».
Ага, вот она - свадьба. Вопреки возражениям близких людей она всё же состоялась. Виталий и тогда уже был человеком деловым. Кроме основной работы он, по его же выражению, ещё и халтурил – подрабатывал на строительстве частных домов и дач. Деньги у него водились, и свадьба, с точки зрения невесты, была шикарной, необычной по тем временам. При солидном стечении друзей и родных торжество было организовано в лучшем ресторане города, с оркестром, цветами и богатыми подарками. Жених купил ей свадебное белое платье и кружевную фату. Сам красовался в новеньком чёрном костюме. Галстук-бабочка контрастно и непривычно выделялся на белоснежной рубашке. Наташа, как Золушка в известной сказке, попавшая на королевский бал, чувствовала себя скованно и неуютно, особой радости от действа не испытывала. В памяти о том вечере у неё мало что осталось.
Как это обычно и происходило в те давние времена, ещё не знавшие сексуальной революции, она быстро забеременела. Виталий отнёсся к этому событию довольно равнодушно, не проявив ни особой радости, ни печали. Она не хотела бросать учёбу, не хотела отставать от мужа интеллектуально. Напротив, прикладывала все силы, чтобы догнать его в своём развитии. Очередную экзаменационную сессию сдавала перед самыми родами, поразив своей целеустремлённостью даже бывалых преподавателей. Появившийся на свет сын стал для неё вторым солнцем, осветившим всю её дальнейшую жизнь. Тогда он был именно вторым после бесценного, неповторимого, единственного во всём свете Витачки! Любовь к нему превосходила даже естественную, великую любовь женщины к своему продолжению на Земле, к своей плоти и крови! Рождение внука не оставило равнодушными родителей мужа и они приехали посмотреть на первенца сына. Особенно был обрадован внуком свёкор, давно мечтавший о продолжении своей фамилии. Он вскоре уехал, а свекровь ещё на некоторое время оставалась и помогала молодой неопытной матери, обременённой грудным младенцем, учёбой и ведением домашнего хозяйства. Наташа, с раннего детства привыкшая к преодолению жизненных трудностей не роптала, хотя Виталий занятый собой помогал мало. Свекровь, вскоре не выдержав нагрузки, уехала домой, сославшись на брошенных там, безнадзорных мужа и младшую дочь. Она настоятельно рекомендовала Наташе оставить хотя бы временно институт, а, убедившись в её твёрдости, стала уговаривать сына переехать в Москву. Он поначалу сопротивлялся, но, почувствовав на себе после отъезда матери все трудности самостоятельной семейной жизни, начал усиленно искать возможность обмена своей квартиры на московскую. После непродолжительных поисков был найден вариант обмена квартиры на комнату в московской коммуналке. С переездом во многом помогли приятели Виталия. Наташа до сих пор благодарна им за бескорыстную помощь. «В нынешние времена такое и вообразить трудно,- подумала она с горечью. Ведь теперь, как говорят: даже кукушка даром не кукует!» Переезд состоялся. Закончила она уже столичный вуз и стала экономистом.
Шло время, ребёнок рос и неплохо развивался, чему способствовали детский сад и дед, души не чающий во внуке. Они с мужем работали, за сына были совершенно спокойны – отводил и приводил из детского сада его дедушка, к этому времени вышедший на пенсию и посвятивший остатки жизни внуку Олеженьке. Между ней и свёкром возникло даже какое-то соперничество в завоевании привязанности мальчика. Свекровь появлялась редко, хотя жили они теперь на соседних улицах. Любовная страсть к этому времени у Наташи поутихла, и на первое место выдвинулось маленькое солнышко – очень похожий на неё, такой же русый и сероглазый, ласковый и любознательный малыш. Не малую роль в этом сыграло и то, что она постепенно стала замечать не только достоинства, но и недостатки мужа. Он значительно охладел к ней, домашними делами почти не занимался, переложив все трудности на её плечи и не выражая даже элементарной благодарности за её заботу о его быте. А ведь ей так хотелось, чтобы муж хотя бы встречал ласковыми словами её, нагруженную сумками с продуктами, на пороге квартиры! Да и ребёнком Виталий занимался только от случая к случаю. Всё чаще он уезжал в какие-то подозрительные непродолжительные командировки, поздно возвращался домой с подозрительно затягивающихся собраний и совещаний. Не редко придя с работы, она заставала его задумчиво играющим на аккордеоне печальные мелодии. Как-то её осенило: не жалеет ли Виталий об утраченной свободе и не старается ли как-то хотя бы отчасти компенсировать утрату?
Шли годы, постепенно о былой страстной любви забывалось. Они становились просто сожителями, к тому же мало интересующимися друг другом. Муж работал, отдавая ей часть своего заработка на ведение хозяйства и собирая деньги на покупку своей мечты-автомобиля. Свободное время посвящал себе любимому. Она же в свободное от работы время готовила, стирала, убирала теперь уже их двухкомнатную квартиру, следила за школьными занятиями сына, воспитывала в нём, как это обычно и бывает в жизни, некое подобие себя: может быть, даже чрезмерно скромного, любознательного, сентиментального, не слишком общительного, даже замкнутого человека. Олежека, как и её, более привлекали гуманитарные, чем точные науки. Он с большим удовольствием читал вначале русские народные сказки, позднее произведения русских и европейских классиков, любил русскую поэзию и мало интересовался техникой. Отец же хотел видеть сына инженером. После нескольких непродолжительных и неудачных попыток заинтересовать сына своей строительной специальностью занятие это оставил и в дальнейшем стал всё более отдаляться. Полностью отдал дело воспитания сына жене, позднее, однако, возложив на неё ответственность за то, что сын получил воспитание более подходящее девушке, чем мужчине. Под влиянием деда и матери Олег после окончания школы поступил в университет и к неудовольствию отца стал не инженером, а социологом. Виталий же считал, что гуманитарное образование более подходит женщине и недостойно для мужчины. Между тем время неумолимо шло – сын вырос, они стали немолодыми! Канули в Лету не только былая любовь, но настоящие, тёплые семейные отношения.
Наталья Васильевна вспомнила тот день, когда одна «доброжелательная» знакомая сообщила её, что уже неоднократно видела Виталия с одной и той же молодой привлекательной женщиной. Другая «доброжелательница» указала ей на квартиру, которую, оказывается, он в тайне от жены купил. К этому времени в стране многое изменилось, появились нувориши. Виталий, как природный лидер, оказался в их среде, организовав частное предприятие. Конечно, она по началу плакала, оставаясь один на один со своим горем. Но гордость, хорошо развитое чувство собственного достоинства не позволяли ей выглядеть в глазах других людей жалкой, униженной и обманутой. Она не хотела опускаться до мелочных объяснений и всё более уходила в себя. Теперь они только жили под одной крышей, более ничего общего у них не оставалось: ни он, ни она не интересовались жизнью пока ещё формально другого супруга. Родители их умерли, сын жил самостоятельно, независимо от них. Как-то непроизвольно, без предварительной подготовки сторон, произошёл разговор, поставивший все точки над «и». Он сказал, что она его более не удовлетворяет ни как женщина, ни как домохозяйка, ни как мать его сына, из которого она сделала совсем не то, на что он надеялся. Она не захотела вступать в дискуссию. Совершенно спокойно, как будто решался совсем не касающийся их лично вопрос; без скандала, слёз, взаимных упрёков и оправданий они развелись. Он, казалось навсегда, был вычеркнут из жизни её и Олега.
Прошло десять лет. Наталья Васильевна жила интересами сына и своей работой, старея, и все, более устраняясь от общественной жизни. О бывшем муже, чтобы не бередить душевную рану, почти никогда не вспоминала. И вот сегодня прозвучал этот совершенно неожиданный звонок. Она сняла трубку и услышала приятный женский голос: «Мы с Вами незнакомы, поэтому для начала представлюсь! – услышала Наталья Васильевна. - Меня зовут Юлия. Я гражданская жена и сотрудница известного Вам Виталия Николаевича. Мы прожили с ним около десяти лет, в целом, надо сказать, неплохо. Хотя я и младше его на двадцать лет! Для его нынешнего возраста кажется невероятным, тем не менее, это так. До некоторых пор он удовлетворял меня по всем пунктам. Я понимаю, что Вам – его первой жене – это не слишком приятно слушать. И всё же не бросайте трубку, выслушайте! Дело в том, что три недели назад его разбил паралич! Тяжёлый инсульт! Он почти совсем утратил подвижность и лишился речи. Более ухаживать за ним я не могу. Совместных детей у нас нет. Насколько мне известно, никого более близких людей кроме Вас и Вашего сына у него не осталось. Я же ещё молодая – надо позаботиться о своей дальнейшей жизни! Если Вы не примете в нём участия, я отдам его в дом инвалидов-хроников. Врачи единодушно утверждают, что вероятность его восстановления близка к нулю. А сколько продлится такое состояние на грани между жизнью и смертью, предсказать никто не берётся! Сейчас он находится один в своей квартире по адресу… Ключи у соседей. Подумайте и примите решение. Если Вас не затруднит, то, не позднее, чем завтра, позвоните мне по телефону.… У меня всё! Прощайте!» В трубке послышались гудки.
И вот она сидит здесь у его постели, где, возможно, он испытывал наслаждение с незнакомой ей Юлией. Но эта мысль почему-то не оскорбляет, не задевает её за живое, не вызывает ни обиды, ни, тем более, желания отмщения.
В комнате стало совершенно темно, и сегодняшнее лицо Виталия утонуло во мраке. Но она на его месте внутренним взором отчётливо видела лицо того обожаемого, несравненного, обожествляемого ею когда-то Витачки. И вдруг почувствовала, как почти забытые, прежние глубокие и нежные чувства наполняют её сердце, и оно вспыхивает вновь жарким пламенем любви. Оказывается, её огромная любовь к этому человеку за прошедшие годы не исчезла совсем, не умерла, а просто затаилась где-то в потаённом уголке души! И сейчас под впечатлением увиденного его младенчески беспомощного и жалкого состояния, вдруг вырвалась из многолетнего заточения и быстро заполняет её душу и тело! Вот уже этому непомерному чувству становится тесно и оно всё, расширяясь и расширяясь, вырывается наружу и готово охватить собой весь мир!
Слёзы любви, жалости, сострадания и соучастия потоками хлынули из её глаз. Это были слёзы облегчения, окончательного очищения её души от обиды, нанесённой ей когда-то. Теперь она твёрдо знала, что не оставит его в беде, не позволит кончить жизнь брошенным, в доме инвалидов.
Она вновь почувствовала ни с чем не сравнимое, охватившее её полностью, счастье любви. Жизнь её вновь обрела высокий смысл в заботе о дорогом, нуждающемся в ней человеке. Её большое сердце простило ему все его грехи: и его скорое охлаждение, и недостаток простого внимания к ней и сыну, и его эгоизм, и его себялюбие, и даже его предательство! Всё-всё, что совсем недавно, казалось ей непростительным! Она вновь любила! Ведь любовь и сострадание в человеческой душе всегда находятся по соседству!
А в это время в его проснувшемся сознании стучалась и просила выхода только одна мысль: насколько же непостижимо великодушным, благородным, всепрощающим может быть женское сердце!