10
Мама, когда отправляла мне посылку, ко дню рождения, вложила туда и письмо. В нём она подробно описала все новейшие херсонские события: как общегородские, так и случившиеся в масштабах нашего переулка....
Конечно, хорошо получить письмецо от мамы. Но как здорово было, если бы прислала весточку моя “Мэрилин Монро”.
Всё-таки не пошла мне почему-то впрок монастырская жизнь на “Революции”. По-прежнему не могу я вырвать из памяти эту “белокурую бестию”.
— Прости Оленька,... я не со зла, ... а от тоски... и от отчаяния.
Я бы уже давно плюнул на свою гордость и написал ей сам,... но я не знаю её адреса. Сколько раз сидели мы ночью, под серебристым тополем, в Олином дворе, обнимались и целовались за столиком, на котором днём пенсионеры забивали “козла”. А вот подняться наверх, — к дверям её квартиры, мне так ума и не хватило. Вот дурак!
...Переходя к междугородним новостям мать сообщала, что зять Гена, оставив, до получения квартиры, Людмилу с Максом в Заречном, отправился осваивать новую атомную «фабрику». Под Ленинградом, в Сосновом Бору, полным ходом шло строительство Ленинградской АЭС.
— Конечно, жить под боком у Северной Пальмиры куда престижней и приятнее, чем на границе Азии с Европой!
В конце письма матушка просила меня не забыть поздравить Гену с днём рождения. Но так как адреса своего у него пока не было, то посылать радиограмму нужно было на абонентский ящик, на почтамте; а\я,... а номер я уже не помню.
Утром, накануне дня Гениного рождения, я попросил начальника радиостанции отправить поздравительную радиограмму в Союз, в радиоцентр. К нему у экипажа было особое, уважительное отношение. Ещё бы! Ведь только через него можно было послать быстроходную весточку домой. И вообще, на пароходе, — помощников, механиков и всяких прочих штатских много; а вот начальник — один, хоть у него и в подчинении всего лишь радист да электрорадионавигатор.
Этот самый “а\я”, в адресе моего зятя, ему почему-то сразу не понравился, и он долго сомневался прежде чем послать радио, но я его, в конце концов, убедил.
Зато в обед, я получил такой скандал, на какой и в мыслях не думал нарваться. Наш судовой “маркони” , разгневанный, — что твой царь морской Нептун, влетел в кают-компанию, где я мирно хлебал уху с тресковой печенью, и начал так орать, что я чуть ложку не проглотил.
— Ну, Витя! Ну подвёл ты меня под монастырь, со своим “а\я”!...
И я, дурак старый, повёлся на удочку у пацана.
Нет, ну это же надо. А?!... Секреты Родины прямо в ухо Америке стучу!
— Степаныч, так ведь это же абонентский ящик, а не “почтовый”; что тут такого секретного? — попытался я чего-то там вякнуть в своё оправдание. Но этим подлил ещё больше масла в огонь.
— Молчи уже; не возникай!
Там видно, вокруг этой твоей атомной фабрики, понапихано этих самых “почтовых ящиков”, — как килек в томате...
Во блин! И чему Вас только Аркадий Гайдар учил?... Беречь надо Витя, военную тайну,... мальчиш-плохиш ты этакий!
Когда он немного успокоился, то поведал нам о том, как начал отстукивать моё злополучное радио, и как вдруг,... внезапно,... из радиоцентра на него так цыкнули: “Прекратить немедленно передачу!”, что у его радиостанции: “аж лампы чуть не поперегорали.”
Шла “холодная” война. И хоть была она “холодной”, но потери, с обеих сторон, бывали горячими.
Вот и сейчас, пока мы тут таскаем рыбу, где-то совсем рядом, у берегов Канады, горит под водой наша атомная лодка. И командир принял жестокое,... страшное, но единственно правильное решение — задраить и отсечь от остальных, горящий отсек, вместе с находящимися в нём ещё живыми людьми.
Американцы предлагают помощь, — но мы гордо отказываемся, и к аварийной подлодке спешит наш крейсер.
Когда он ещё подойдёт?
Всё это мы знаем со слов “вражеского голоса”, прорывающегося, сквозь искусственные помехи, к нам в каюты, через транзисторные приёмники.
..............
Вот и весна уже в разгаре! Это чувствуется даже здесь, — в океане. Ложатся часто на воду густые ватные туманы и суда на промысле перекликаются тревожными гудками
А когда небо чистое, то по нему теперь летают не одни только патрульные “орионы”. Потянулись с юга: с Флориды, с Карибских островов, из Мексики и даже, наверное, из Южной Америки косяки перелётных птиц.
Мы тоже скоро пойдём домой. Вытаскиваются по слипу, на кормовую палубу, последние подъёмы трала; добивается трюм последними паками мороженной рыбы....
Ну, вот и всё! “Фабриканты” устраивают большой аврал на своей рыбфабрике: моют, скребут, чистят.
Наконец, “Революция” пожелала, по радио, всем судам, остающимся на промысле, счастливой рыбалки, развернулась носом на восток, и пошла, огибая с юга Гренландию, в сторону Ледяной земли .
На переходе, где-то примерно посредине между Гренландией и Исландией, в кают-компании произошло событие, которое я поначалу спутал с чудом. Когда я, с аппетитом уплетая щи из кислой капусты, потянулся за очередным ломтиком к хлебнице, то увидел, напротив себя за столом, гладковыбритого коренастого мужчину, которого, до этого, на пароходе не было.
Вот так новость! Откуда он тут взялся, посреди Северной Атлантики? Я так на него уставился, что он не выдержал, отвлёкся от своей тарелки и сказал:
— Ну что ты смотришь на меня так Витя, как будто я тебе канадский доллар должен?
И только тогда, по голосу, я узнал в бритом мужике нашего, бывшего бородатого, “майора” — тралмейстера.
Команданто Фидель Кастро пообещал сбрить бороду только в случае полной и окончательной победы мировой революции.
По какому поводу сбрил свою наш “майор”, — я так и не спросил... может постеснялся... не помню.
Заход нам подсунуло береговое начальство — что кота в мешке, — в Рейкьявик. Там оказывается никто, из нашего экипажа, никогда и не был....
Портовые власти поставили нас в так называемой угольной гавани. Это примерно то же самое, как если бы “Революция” ошвартовалась в Мурманске, на “Петухах”. Короче стали мы где-то у чёрта на куличках. До столицы Исландии можно было добраться муниципальным транспортом, то бишь городским автобусом. Туда от порта вела хорошая асфальтированная трасса.
Но нам понятно, это барство было ни к чему; вот ещё чего, — валюту тратить на автобус. И мы решили, что пешая прогулка будет более полезной для здоровья,... да и для кармана тоже.
Второй помощник капитана — наш казначей, отвечающий за выдачу валюты и зарплаты на судне, отсчитал каждому положенное количество исландских денежек — бумажных купюр и мелочи.
И вот я, Санька-песняр и Иван, на фоне гор и ледников, топаем по каменистой обочине хорошо заасфальтированного шоссе в город Рейкьявик. В руке у меня, засунутой в карман, поднимая настроение, похрустывают шесть тысяч честно заработанных исландских крон. В другом кармане — распечатанная пачка “стюардессы”.
Перед выходом в “люди”, “помпа” собрав экипаж в столовой команды, учил нас хорошим манерам:
— В Исландии, торговля табаком и алкоголем — монополия государства. Поэтому водку брать с собой, на берег, — категорически запрещается! А сигарет — только одну пачку, и ту, обязательно распечатанную. А иначе могут возникнуть проблемы. Всем всё ясно?
Вот шутник. У кого это водка могла сохраниться, — в течении полугода?
Но Боже! Как же болят ноги, особенно икры, от непривычно долгой ходьбы по твёрдой, не качающейся земле.
Ну если честно,(не знаю как сейчас) то похожа была эта столица на наш крупный райцентр; только очень уж ухоженный, специально предназначенный для показа всяким там высокопоставленным гостям из-за границы. Центральная — торговая и административная его часть состояла из двух — трёхэтажных зданий более старой постройки. Ближе к окраинам красовались новенькие, аккуратные одно и двухэтажные коттеджи, с обязательной зелёной лужайкой перед домом. В общем, всё это выглядело очень чистенько и культурно, на фоне серенького неба.
Однако пора было начинать отовариваться, и мы, с видом Рокфеллеров, зашли в приглянувшийся нам магазин.
Увидев Саньку, молоденькая продавщица едва не сомлела. Что же касается меня и Ивана, то нас понятно, как будто здесь и не было. Одарив нашего “песняра” лучезарной улыбкой девушка буквально пропела:
— Englishman?
— Russian, — расцвёл, в свою очередь, Санька, произнося единственное, пожалуй, знакомое ему слово на английском языке.
Девушка поскучнела. Конечно, парень был красавец, но Бог знает из какой дыры, — где-то там, на Востоке; где тайга, медведи и социализм.
Ну, если честно, то и Ледяной остров нам тоже показался географической дырою, и к тому же ужасно дорогой. Хотя валютный курс исландской кроны, по отношению к рублю, был примерно таким же, как и испанской песеты, но Канары и Исландия были, как говорят одесситы, две большие разницы.
Упаси меня Бог, — обидеть честных тружеников — исландцев. Я и так удивляюсь, — как они, ничего не имея, кроме снега, камней и селёдки, умудряются так зажиточно жить; прямо аж зависть берёт. Вот только цены в Рейкьявике, по сравнению с Лас-Пальмасом, были для меня фантастическими. Но полученная валюта жгла карманы, не хватало сил, (да если честно то и ума), чтобы отказать себе в удовольствии её потратить.
Я купил себе вельветовые штаны фирмы “Wrangler” и шерстяную кофту вызывающей расцветки, являющую собой гибрид венгерки с гусарским доломаном. А остатки своих финансов я опять, как и два года назад, в Галифаксе, употребил на дурной поступок. Нет, томных полиграфических красоток, полураздетых и вовсе без ничего, я в этот раз не покупал. Если честно, то тогда я больше мечтал об оригиналах, а не о копиях, хоть и на хорошей глянцевой бумаге. Зато я, впрочем, как и все мои товарищи, зашел в исландскую “монопольку”, похоже единственную на весь городок Рейкьявик и купил себе бутылку виски. Вот дурень!
Вернувшись, опять пешком, на “Революцию” мы, с глубокой горечью узнали о том, что через шипшандлера — поставщика продуктов, можно приобрести пару таких бутылок,... и по цене в десять раз дешевле.
Правда, пойло это будет сложено в служебной каюте называемой канцелярией, дверь которой должна быть опечатанной, до выхода судна за территориальные воды этой страны, с такими суровыми алкогольными законами.
------------------
"маркони" - радист
Ледяная земля - Iceland - Исландия.
Продолжение следует.