Прошло уже несколько дней после той, памятной, доморощенной попытки психоанализа, а за сокровенным кейсом Фёдор всё не шёл, хотя ох! ох! как подмывало. Боялся ли он чего или самоутверждался таким образом выдерживая характер? Этого он не мог определить сейчас и сам. Но то, что его лишили душевного равновесия, не было никакого сомнения. И как ни крути, причиной тому была Лика. Такой нелепой ситуации у Фёдора ещё, пожалуй, не случалось. «Ну вот, не хватало мне ещё дожиться до любовного треугольника со старым товарищем», – грустно обобщил он печальные обстоятельства.
Но временной фактор великая вещь. Ещё через три дня Фёдор решил «закатать» губы и не выдавать желаемое за действительность, ибо треугольником и не пахло. С чего это он решил, что Лика ему благоволит? Просто есть люди которые со всеми ведут себя ласково и любезно, и не надо путать простое расположение с чем-то особым или большим. «Ну повезло Жене – встретил красивую, умную, добрую. Когда-нибудь повезёт и мне, – успокаивал себя Фёдор, – а пока, пока займись-ка делом, Казанова ты недоделанный». Этим неблагозвучным эпитетом он и поставил точку, на всей этой истории. Так тогда ему казалось…
Улучшив момент Фёдор всё-таки забрал у Жени свой кейс. Визит был стремительным и почти что официальным. И уже на следующий день обуреваемый жаждой деятельности Фёдор предпринял поездку на расположенную вблизи астрофизическую обсерваторию. Сублимированные влечения заставили его проявить недюжинную прыть и несвойственную себе предприимчивость. А ещё говорят, что неразделённое чувство – это плохо. Но несмотря на такой запал и порыв экспедиция не удалась. Не без труда найдя общий язык и взаимопонимание, ну, с очень «компетентным товарищем», Фёдор попал в «закрома» сего храма науки. Увы, несмотря на широкий ассортимент поиски желанного фотоматериала результатов не принесли. Вдобавок Фёдора напугали возможной принадлежностью предмета поиска к закрытой военной тематике, со всеми вытекающими последствиями. Чем это «пахнет», Фёдор, как работник военно-промышленного комплекса знал не понаслышке и счёл за благо спешно отбыть восвояси.
«Ну, что же, отрицательный результат тоже результат, – философски рассудил Фёдор, – по крайней мере теоретические шансы ещё есть. Поздно или рано я всё же раздобуду эту таинственную плёнку. Ибо слишком велика цена успеха, слишком желанна цель, и никакая сила не заставит меня бросить этот проект на полпути».
В те же дни произошло своеобразное прозрение и образ Лики потерял свою привлекательность и обаяние. Фёдор даже удивлялся, как это ей удалось так резко вскружить ему голову. «А Женя? каково ему? – думал Фёдор, – она будет вить с него верёвки. Нельзя женщинам показывать свою эмоциональную зависимость, нельзя. А он ведь весь, как на ладони. Этакий великовозрастный Ромео. Надо бы при случае ненавязчиво развить при нём эту доктрину, так сказать, в превентивных целях...» Но случай всё не представлялся и не представлялся, за это время Фёдор поостыл, а после двух мимолётных встреч, по обрывочным сведениям, утвердился во мнении, что Женин роман успешно продвигается, и всё у него вполне серьёзно и основательно, а потому решил не лезть со своими выкладками и наблюдениями. Влюблённый юноша запросто мог воспринять их как издевательство, или хуже того за интригу завистника, что было категорически для него неприемлемо.
Сам же Фёдор в это время пребывал в какой-то вялотекущей депрессии. Идея фикс – эффективно обнародовать свои фотографии не менее эффективно провалилась. Местной газетой он был отвергнут, как чужеродный и подозрительный элемент. А Фёдор возлагал большую надежду на плюрализм рубрики «Творчество наших читателей». Фотографической общественности, не считая нескольких шабашников от фото, как таковой в их городке не было, и по достоинству оценить его достижение просто было некому. Некоторое количество фотографий Фёдор рискнул послать в центральные издания, но оттуда, как водиться, ни привета ни ответа... И Фёдор наконец осознал, что никто с распростёртыми объятиями его не примет. Ну, а осознать, как говорят, значит наполовину овладеть ситуацией. И Фёдор сделал вывод: «Не подмажешь – не поедешь». Отсюда напрашивался и стандартный ход, но он после недолгих раздумий проявил принципиальность, и захотел до конца пройти этот, своего рода, нелёгкий экзамен, дабы всё же убедиться, значат ли чего на самом деле его работы или нет? Пока он раздумывал с какой ещё стороны идти на штурм стены неприятия, как вдруг, на горизонте замаячил новый многообещающий вариант. Совершенно случайно у коллеги по работе, своего старого доброго знакомого, Фёдор обнаружил кипу великолепных, профессионально отснятых и отпечатанных фотографий. Фотографии хранились чуть ли не в мусоре и Фёдору нестыдно было их выпросить. Из дальнейшего разговора он выяснил, что это невостребованное наследство какой-то фотовыставки, оставшееся от близкого родственника его знакомого, который был не абы кем, а председателем популярного и авторитетного фотоклуба, известного своей активной деятельностью на всю страну. Такой шанс было бы грех упустить. Заручившись рекомендациями Фёдор стал активно готовиться к поездке в далекий и большой исторический северный город. Срочно собрал всю доступную информацию о знаменитом клубе и его активных членах, много читал литературы по истории фотографии, заново отпечатал в одном формате все свои заслуживающие внимания работы. И всё это он делал весело, с энтузиазмом человека наконец-то взявшего верное направление и предчувствующего скорый успех. Большое всё-таки дело работа с огоньком, с ней кажется неведомо чувство усталости и уныния. Наверно, именно такой труд и превратил обезьяну в человека… «Осенение» такой мыслью Фёдор почёл за хороший знак. В завершение недельного марафона он оформил очередной трудовой отпуск и перед отъездом устроил на работе маленький фуршет. Благо на военном заводе, где он трудился, проблем со спиртом не было. В разгар гульбища Фёдор сославшись на срочный телефонный вызов, не вдаваясь в подробности, решительно откланялся. И через полчаса с припасённой бутылкой спирта, оживлённый и довольный был у Жени. Хоть визит и был заранее оговорён, приятель, не в пример ему, был удручён и чем-то тяготился. Это Фёдор видел ясно, несмотря на все старания Жени выглядеть беззаботно. Не расшевелили его ни первые ни вторые пятьдесят грамм выпитого спирта. По-народному – «писюрики». Из осторожных расспросов Фёдор уяснил причину – какая-то экстравагантная выходка Лики, но распространяться на эту тему Женя ка-тегорически не захотел.
– А не бери в голову, – дежурно успокаивал его Фёдор, – барышни они такие, любят «ндрав» свой показать.
У самого же в душе шевельнулось какое-то подленькое чувство тайного удовлетворения. Фёдор не любил себя в такие минуты раздвоения личности, стыдился, и старался побыстрее поменять мысли, обстановку.
– Женя, у тебя депресуха, айда на люди, на воздух - это, говорят, помогает, – начал нести околесицу Фёдор.
– В кино что ли? – со всей богом отпущенной иронией спросил Женя.
– Ну зачем же так? – по-отечески возразил Фёдор, – можно, к примеру, в богоугодное заведение. А заодно обмоем и мой отъезд.
Фёдор имел в виду ближайшую пивную, известную в народе под чудным названием «Чешуя». По тем приснопамятным временам огульной борьбы с пьянством пиво там подавали преимущественно безалкогольное – пресловутый «Солодок», но иногда, если сильно повезёт, можно было нарваться и на настоящее и единственное в своём роде – «Ячменный ко-лос».
– Понимаешь, – видя постную физиономию Жени продолжал соблазнять его Фёдор, – в пивных хорошая аура, это тебе не кино. Там нет фальши, чувства обнажены и все делают то, к чему стремились целый день.
– А некоторые и целую жизнь… – Грустно добавил Женя. Он мог иногда быть ехидным. Но подумав, согласился:
– Пошли, уговорил чёрт языкатый.
– И это правильно, – довольно констатировал Фёдор.
Но в тот раз их тайным надеждам не суждено было сбыться. Шалман встретил их безалкогольным репертуаром. Несмотря на сей прискорбный факт, вокруг мельтешили подвыпившие и даже пьяненькие клиенты.
– Я же тебе говорил, тут сама атмосфера пьянит, – пошутил Фёдор.
Заказав два бокала «солодка» и два «фирменных» бутерброда больше известных в народе под метким названием «загрызки», Фёдор с Женей, испросив разрешение, пристроились в уголок к одиноко сидящему мужчине с красивым лицом ковбоя Мальборо.
– O tempora, o mores! – Картинно посетовал Фёдор доставая початую бутылку спирта предусмотрительно прихваченную с собой и вопросительно посмотрел на Ковбоя. Тот отрицательно мотнул головой, Фёдор же с инфернальной улыбкой плеснул спирта в Женин и свой бокал:
«Чтобы метко муху бить,
Надо «Кола-локу» пить».
– Ага! Был «Солодок», стал солидол, – в свою очередь ехидно прокомментировал деяние Женя.
– «Веселись, юноша, в юности твоей... – С пафосом начал Фёдор, – И удаляй печаль от сердца твоего...»
– «Только знай, что за всё это Бог приведёт тебя на суд». – Продолжил с невозмутимым видом Ковбой. У Фёдора, что называется, глаза полезли на лоб. Чтобы вот так, с ходу, продолжить слово в слово священное писание в стране повального атеизма!.. Это было что-то.
– Простите, а вы случайно не служитель культа? – Наконец, нашёлся Фёдор.
– Культы бывают разные, – уклончиво заметил Ковбой.
– А вам в эрудиции не откажешь, – пытаясь завязать разговор, льстил ему Фёдор.
– Вам тоже. – Сухо ответил тот и извинившись, пожелав приятного отдыха, величественно удалился.
– Э… мужик, а поговорить? – вслед, деланно возмутился Фёдор…
– Не приставай к посторонним людям, поскромнее, поскромнее надо быть – нравоучительно заметил Женя.
– Прелюбопытный тип, и слишком колоритный для нашего небольшого города, – начал было оправдываться Фёдор, – ну да фиг с ним, лишний рот для нас трагедия, – обобщил ситуацию он. Женя же, вполне освоившись, и отхлебнув добрый глоток «солидола» заявил:
– Чихать он хотел на твой гидролизный спирт… Любитель абсента.
– Да уж скорее Лимонадный Джо, или нет, ты обратил внимание на его фейс, прям, как с пачки сигарет сошёл, только шляпы не хватает. Ковбой Мальборо и всё тут!
– А ты обратил внимание, какую он ложечку в руках вертел, в свою очередь спросил Женя.
– Ну и что за ложечка?
– А ложечка-то не простая, а с дырочками, мааленький такой дуршлаг.
– Ну и нафиг он ему, твой дуршлагчик, дурашливо ухмыльнулся Фёдор.
– А через этот дырявый атрибут, с положенным в него кусочком рафинада, наливается в воду абсент. Вот так!
– Вот как?! а ты откуда это знаешь?
Женя было замялся, а потом ответил:
– Поэтов надо читать… которые декаденты.
– Ой ли?.. Давай колись, любитель декадентской поэзии, где почерпнул познания?
– Где, где… в тюрьме вестимо! Где же ещё…
– Упс! «торчат» же люди. Век воли не видать!
– Не завидуй! Это не для простых смертных, а для избранных!
– Ну мы тоже не лыком шиты. Давай-ка, лучше нашего, родного!
Женя с готовностью согласился. Фёдор отмерил солидную порцию спирта сначала Жене, себе извинившись и сославшись на уже выпитое – поменьше. Взяли стаканы. Фёдор же молвил слово:
– Наш ответ всем декадентам и дегенератам: Чистым чимергезом – огонь!
– Огонь! – бодро поддержал его Женя, но сделал паузу уступая «пальму первенства» Фёдору. Коротко выдохнув, тот осторожно приложился к стакану. Плохо пьётся чистый спирт. Почти что невесомая жидкость струится по уголкам губ на подбородок, перехватывает дыхание, вышибает слезу. Типичное пижонство, которому, впрочем, всегда есть в жизни место. «Кола-лока», после спирта, вообще воспринималась, как желтоватая жидкость без вкуса и запаха. Позлословили на этот счет, но по полкружки отпили, дабы пищевод оклемался и не скукожился окончательно. Лошадиная доза пойла благотворно повлиял на Женю, глаза его заблестели, он оживился и повеселел. Фёдор же от крепких напитков «деревенел» и впадал в состояние близкое к наркозу. Сей синдром был последст-вием одной супервыпивки и это, наверное, был жест отчаяния организма, пытавшего остановить неразумного хозяина. Но тщетно. В силу сложившихся общественно-личных отношений тех времён и собственного полублатного мировоззрения Фёдор воспринимал разные возлияния, чуть ли ни как активную гражданскую позицию, ни больше и ни меньше! А потому, вскоре, научился обманывать своё тело. Побольше крашенной жидкости на запивку примиряли организм с алкоголем, но это было чревато сильным опьянением. Сегодня же, накануне отъезда, напиваться Фёдор не имел никакого права. И потому, когда Женя предложил «сделать» ещё по «писюрику», Фёдор плеснул себе только на самое донышко.
– Ну-ну, не стесняйся, – воспротивился обычно ненавязчивый Женя, – у меня хорошее пожелание.
Фёдор со страдальческим выражением молча долил.
– Ну, давай, за твою заветную дверцу, за твой золотой ключик… – торжественно-высокопарно, заговорил Женя, но запнулся, призадумался, и после мхатовской паузы, по-доброму улыбнувшись, потеплевшим знакомым голосом завершил тост, – за тебя, Буратино!
– Ты это на что намекаешь? Что я совсем-совсем деревянный «Буратина», делано обиделся Фёдор. Нет, нет – я только по пояс, и то сверху, хотя лучше было бы снизу, – он притворно вздохнул, – но, тогда ходить будет неудобно…
– А по нашей теперешней жизни, вообще лучше быть стопроцентным Буратино! Да ещё из чугуна.
– Вот тут я с тобой полностью согласен, а насчёт ключика, не сглазь, постучи по дереву, у меня его еще нет.
– Есть, есть, – отвечал Женя, – тебе осталось потрудиться самую малость – открыть свою заветную дверцу… – и Женя сел на своего конька. Это была его теория, рассматривать личные достижения каждого, как удачно подобранный ключ к секретной дверце. И жизнь по этой версии - трудный поиск этих пресловутых комплементарных пар. Да так он и выражался. Они уже как-то дискутировали на этот счёт и Фёдор, несмотря на всю цветастость выражений, не принимал такую упрощенную трактовку, но в этот раз спорить не хотелось, ключик так ключик, лишь бы подошёл. На Женю же видно нашёл полемический задор и он не унимался.
– Вот станешь ты к примеру знаменитым и удачливым «Буратином», появится у тебя деревянный животик, сделаешь пластическую операцию на носу, скажи, проще тебе станет жить? Как ты думаешь?
– Я думаю, что да. Достижение цели всегда благотворно влияло на человека. Это особенный, ни с чем не сравнимый кайф… теперь-то я это точно знаю…
– А я думаю, что нет, – это гонка… но развить свою мысль Женя не успел. В зале зашумели, раздался звон разбитой посуды, люди повскакивали, стулья попадали. Дебош устроила молодежная шумная компания, но конфликт быстро локализовали и драки не случилось. «Капелла» забияк к всеобщему облегчению быстро удалилась.
– Пора и нам сваливать, как бы менты не нагрянули, – высказал предположение Фёдор.
– Не боись, со мной не тронут, – самоуверенно ответил Женя, – в кои-то веки выбрались и сразу разбегаться, нет, так не пойдет!
Фёдор знал эту черту Жени, если что делать, то делать основательно и конкретно, поэтому и не стал перечить, хоть на душе было неспокойно и смутно.
– Ты им что, свою «ксиву» покажешь? – с надеждой спросил он.
– Ещё чего не хватало! Смотри, я при галстуке и при шляпе, – Женя любовно погладил лежащий на соседнем стуле головной убор в стиле «a’la охотник за ведьмами», – да и у тебя вид отнюдь не затрапезный. Сейчас я ещё прикуплю пару порций «синей птицы» (так шутя называли цыпленка табака местного приготовления) и тогда загребут весь этот балаган, а нас не тронут.
– Вот оказывается, для чего умные люди галстуки и шляпы носят, – притворно удивился Фёдор.
– Век живи – век учись. Не скучай, – ответил Женя и направился в буфет. Фёдор же коротая время отвернулся и уставился в уличное витринное окно. «Одеревенение» он своё все-таки поборол, пришло «второе дыхание», алкоголь приятно кружил голову, а это было уже чревато.
«Надо меньше пить, надо меньше пить, буду больше закусывать», – гипнотизировал себя Фёдор с глуповато-ироническим выражением лица. За окном в это время возникли две фигуры, из той драчливой компании. Фёдор сначала и не обратил на них внимание, так, обычные пьяные дела, не допили и теперь колобродят в поисках приключений. Одного из них, более высокого и нескладного вида юношу, он часто встречал утром по дороге на работу. И вот новая встреча в новом месте. «Рановато начал-то он у заведения круги нарезать», – только успел осуждающе подумать Фёдор, как тот, второй, пониже, но крепко сбитый, коротко без замаха тыльной стороной ладони неожиданно ударил по лицу своего попутчика. У того вскинулась рука, вроде как для ответного удара, но он не посмел этого сделать. И тут же получил второй раз, наотмашь, теперь уже по другой щеке, на этот раз открытой ладонью. Звук от хлёсткого “леща” услышал и Фёдор. Это была не драка, это была экзекуция, циничное, показательное унижение слабого более сильным. Фёдор сызмальства не мог спокойно наблюдать сцен насилия, а ударить человека, тем более по лицу, долгое время для него было немыслимым святотатством, глубочайшим кощунством. Но жизнь обкатала, и он уже вполне мог постоять за себя. В это время за окном произошли перемены. «Крепыш» по-дружески положив руку на плечо «Малышу» что-то участливо ему говорил. И если бы не распухший и покрасневший нос последнего, сцена вполне могла бы сойти за доверительную беседу наставника и питомца. Но идиллия продолжалась недолго. «Наставник» еле уловимым профессиональным ударом в печень отправил «Малыша» в нокаут. Видеть безуспешно хватающего разбитым ртом воздух, то складывающего пополам, то пытающего выпрямиться «Малыша», – было выше всяких сил.
– Да он его замордует, гад! – с этими словами Фёдор решительно пошёл к выходу. Его охватило злое веселье, – несправедливость будет наказана!
«Крепыш» узрел Фёдора лишь тот направился в его сторону. Он повернулся вполоборота не упуская из вида ни «Малыша» ни приближающего незнакомца. Фёдор с первого взгляда узнал в “Крепыше” тот тип людей, которые при внешней простоте и бесхитростности отличались безжалостностью и бульдожьей хваткой, и если вступали в прямую конфронтацию, то ни себя, ни противника ни жалели.
– Привет, мужики. Пару слов «Малышу», - молвил Фёдор. Пока «Крепыш» считал варианты, Фёдор тут же проскользнул к «Малышу» развернул его к калитке в недалёком заборе; по-отечески подтолкнул и подчеркнуто грубовато, как в американском кино сказал:
– Быстренько домой, да вытри сопли.
Но, не успел тот сделать и шага, как сзади раздался бесстрастный голос:
– Стоять!
Фёдор резко, всем корпусом развернулся. Таких злых глаз, как у «Крепыша» ему ещё, пожалуй, не приходилось видеть.
– Если ты сейчас не испаришься, – вещал по слогам «Крепыш», – то я за себя не отвечаю.
– Всё, драки не избежать, – ясно представил себе ситуацию Фёдор. Ему давали шанс, но это была западня; воспользоваться им, означало показать свою слабость и тогда «Крепыш» был бы неукротим. Пренебречь, значило проигнорировать «жест доброй воли», что опять же давало тому моральное превосходство. Теперь Фёдор лихорадочно считал варианты, но «Крепыш» уже овладев инициативой и подойдя безбоязненно вплотную к Фёдору дал ему лёгкую пощечину. На столь театральный жест Фёдор не менее театрально звезданул «Крепыша» кулаком в челюсть. У того лязгнули зубы, и он отскочив метра на два прошепелявил:
– Ну что, начали, сука?
Первый удар Фёдор пропустил. После двух, трёх ложных движений сбивших его с толку «Крепыш» с разгону ударил его прямой ногой в пах. Фёдор успел только интуитивно сложиться и отскочить назад, чтобы смягчить удар. Второй удар - прямой правый в голову настиг его когда он уже почти что выпрямился. Но тут и «Крепыш» допустил ошибку, он не-правильно выбрал дистанцию. И Фёдор, уже падая назад, извернулся и вложил всю энергию падающего тела в могучую подсечку. Ноги «Крепыша» взлетели выше головы и он пластом, не успев сгруппироваться, со всего маху грохнулся на бетон. Теперь всё решали доли секунд. Через мгновение Фёдор сидел на оглушенном падением «Крепыше» и со словами: «Проси прощения, гад!» – отмеривал звучные оплеухи. Но насладиться законной местью ему не дали. «Сняли» его ударом ноги сбоку. Целили в голову, но Фёдор звериным чутьем почувствовав опасность успел поставить блок, это смягчило удар, но кувыркнулся он эффектно, заехав при этом ногой в то самое злополучное витринное окно. Грохот падающего стекла показался оглушительным. Фёдор лежал в позе эмбриона закрыв голову руками и ожидал неминуемой погибели. Видно на грохот выскочил и Женя, во всяком случае он первым оказался у Фёдора.
– Ж-живой? – услышал он страшно родной голос. Женя прикоснулся к его руке, – вставай, п-пора с-сваливать.
Но сваливать уже было некуда. Затравленно осмотревшись, Фёдор понял – все пути к отступлению блокированы. Пять или шесть человек, с олимпийским спокойствием преграждали путь. Вот тут, впервые за всю катавасию, у Фёдора ёкнуло сердечко. Похоже, что дело оборачивалось уже непростой уличной дракой. По-видимому Фёдор преступил невидимую границу, где за каждый проступок полагается жестокое наказание и примерное унижение.
Развязка наступила как в древнегреческой трагедии: Deus ex Machina. Появился «Ковбой». Два, три слова вполголоса сказанные им, этим «шкафам», буквально преобразили их в обычных граждан, вышедших полюбопытствовать в чём тут собственно дело, и не нашедших ничего заслуживающего внимания лениво удалившихся восвояси. Теперь над Ков-боем сиял ореол Большого Босса. Он и поступил, как босс, капризно махнув рукой призывая Фёдора и Женю к своей персоне. Тут уж было не до приличий и не до чести мундира, в данной ситуации артачиться не было смысла. Друзья подошли. Ковбой внимательно, как вроде первый раз видя разглядывал подошедших и после внушительной паузы, голосом не терпящим возражений, заявил:
– Инцидент исчерпан. Ноги в руки и чтоб духу вашего здесь не было!
Большому Боссу следовало беспрекословно подчиняться, что Фёдор и Женя сочли за благо сделать.