Хуля муля простилась со мной, не сказав ничего…
Погоди! Ветер треплет и треплет власы, до власов ему хочется очень дотронуться… сволочь! Набекрень три косы, не на кмень, не на камень, на бекрень нарвались три весёлых косы.
Разворот! Вот печалей согласье, разворот – вот конец требухи и несчастья, разворот и сегодня ты будешь здесь спать, или тихо отделишься от. Или тихо отделишься от. Или тихо спасёшь свою душу… назначен отлёт на сентябрь. Нам не взять и не дать, да и мы ни чего не хотим. Телевизор, магнитофон, транспорт воздуха и на воде тот же транспорт. Нескончаемым видится берега свод, воды синие бьются, искрятся и воют ветра между серых камней и бекреневых мощных камней. Безбородых камней и камней бородатых до глаз. Многоглазые камни стоят на бекреневых камнях и щекочут им мозг завитком бороды. Главным фоновым цветом дует ветер и воет без-цветно. Без отчаянья, и без промедленья, без отчаянья и без озаренья – озарено всё давно и без просыпа озарено, как во сне слово - потеря. Потерпи милый мой, это скоро пройдёт и не хочется, чтоб проходило, хотя, лучше было тогда, когда хуля моя, незабвенная хуля моя здесь клыки точила, точила...
Разворотом огромных, с севера до юга, сияющих в солнце, сияющих просто, сияющих из себя самих, сияющих не потому что, а так! Они в зеркале – чёрные с белым крылатые аисты резко тропинку в воздухе знойном, над густо - предельно очерченным - чётко про - странственным и воцарённым лесным покроем, кучей деревьев, трав и кустов – гренадёров, спящих гренадёров, слепых дозорных…, а здесь уже аист проплыл…
Случая руконогой вставлена башня из рыбьих хребтов в тихую плесень туманных хвостов-слов разговора, взгляда налипших на кожу чешуек, рукопожатия без человечных людей.
Нет, не даёт ему эта поганая обезьяна вырваться из тенет козырных её точки стояния.
Освобождения.
Безотлагательно.
Безотносительно.
Крайне не вежливо.
Кроме капустных листов.
Бездарь ты, Сашенька.
ПАровый паровоз.
Пёрыстый слон.
Освобождения тон.
Балалаечный строй.
Буд то бы, буд то бы, буд то бы.
И в одеяле просторных коров пастбище, оводы, солнце, река, загибаясь, отводит жару. Ночью она отражает зарю, тёмные толстые тени деревьев, не освещённые – нет луны – так, из-за края земли светит заря и невидимый мир становится возле реки толстыми тёмными тенями. Становится крепко, как Пётр.
И сразу становится ясно!
И воздухи полны войны.
Ох, убереги! Просит доярка, идут пастухи - на неё нападают они! Они нападают шеренгой и топчут посевы. Козлы! Всему безразличный аист это увидел и возликовал. И с неба упал.
В той воронке погибли все пастухи. Доярка к воронке молочные реки свела и налила белое озеро. Пей, солнце! И Солнце, белой марлей накрыло кувшин. Сквозь марлю пролила всё молоко, отделив одно от другого. Облака.«В эмалевом небе» облака!
Эх, хуля муля моя, хуля муля.