Они умели ходить бесшумно. Это было нужно, когда подкрадываешься к врагу, когда снимаешь часовых и распределяешься потом по точкам, когда готовишь себе место, лежку, и готовишься к стрельбе - вот только поступит команда.
Но сейчас они были на своей территории. Номинально - на своей. То, что случилось... Хотя - что случилось-то? Никто не знал, что именно тут случилось. Вот потому они шли, как в бой. Только вот режим тишины и маскировки злостно нарушали – не война, поди. Но пальцы - на спусковых крючках. Патрон дослан. Никаких предохранителей. И только скорострельные автоматы!
В кино могут показать или еще в игре компьютерной, как красиво проходит вооруженный дробовиком. Делает пару выстрелом, перезаряжается - и снова валит всех, кто перед ним. В настоящем же бою все решает плотность огня. А плотность создается только автоматическим оружием. Непрерывная очередь на полмагазина. А потом – второй, кто рядом. Всегда парами, прикрывая друг друга.
Да, оружие наизготовку, забрала опущены, сами настороже, но все же - по своей территории. Не горы. Не "зеленка"
Вот и поселок.
Командир показывает жестами, что двое - по той стороне, двое - замыкающими, он ведет остальных по самому центру. "Елочкой" идут. Колючей елочкой. Кактусом. Когда каждый отвечает за свой сектор. Первый смотрит прямо перед собой. Второй - правее, третий - левее и так далее. На каждое движение, на каждый шум, на непонятность какую-то - стоп! Осмотреться. Отдышаться. Прислушаться.
Хорошо, хоть за тыл не надо беспокоиться. В тылу все свои. И по параллельному переулку идут наши. Смотреть надо на темные окна, на приоткрытые двери.
И чего они все приоткрыты? Вон, покачиваются на ветерке. И темно в домах. Во всех домах – темно и тихо.
И еще - лишние в строю. Хоть и военный паренек, но не наш. Не чувствуешь его. Он идет, разинув рот - а прикладом ему по затылку бронированному? Чтобы лязгнули зубы, чтобы закрылся рот...
- Что за дела?
- Командир, а что этот псих...
- Не псих, а прикомандированный психиатр. Еще раз так сделаешь - и пойдешь первым. Вопросы?
Вопросов не было. А этот - все равно Псих. Так уж его назвали сразу, так ему и зваться теперь, пока он с нами.
Впереди что-то мелькнуло. Стоп!
На колено. Глаза обшаривают сектор огня. Палец готов чуть-чуть прижать и залить все в направлении взгляда лавиной свинца и стали. Магазины специально снаряжены патронами через раз - мягкая пуля - стальной сердечник - мягкая пуля - стальной... Не так, так этак. Не остановить, так повалить.
Наши.
Пробежали уже по переулку, заскакивая в двери и прикрывая друг друга. Теперь стоят на перекрестке и машут, показывают что-то.
- Бегом!
Это сколько угодно. Вот как раз бегом - это сколько угодно. Бегать - не стрелять. Да лучше пять кроссов, чем один бой! И пусть смеются те, кто насмотрелся фильмов или наигрался в игры. На самом деле спецназовцы не любят стрелять. Они любят, когда все решается само собой.
- Командир! Пусто везде! Вот только в том доме датчик зафиксировал мелкую цель!
- Собака?
- Да нет тут собак... И кошек нет. Никого нет. Совсем никого.
- А цель?
- Может, ребенок?
Надежда в голосе. Пусть не будет стрельбы. Но пусть хоть кого-то можно будет спасти.
Командир посылает двоих в обход здания. Двое – прикрывают со двора. Остальные в установленном порядке - оружие у плеча, глаз в прицеле - врываются в дом. Рассыпаются по дому парами. Докладывают из всех углов:
- Чисто! Чисто!
- О. Психа сюда,- спокойно говорит командир.- Твоя работа начинается, парень. Вон она, под кроватью - твоя работа.
Он скидывает сферу и присаживается у стены. Машет остальным - вольно, мол, рассупоньтесь. Смотрит на часы, сводит брови, высчитывая.
- Полчаса перекур.
Но тут же вдруг подхватывается с места, шипит матерное, но тихое, чтобы не напугать ребенка, спрятавшегося под кровать. Стучит пальцем по наушнику, шепчет в микрофон, смотрит невидящим взглядом в пространство. Потом тычет пальцем в Алекса и Мелкого.
- На выход. Проверить!
Замирает у двери, вслушиваясь. Остальные скапливаются возле него. Что за дела? Какие-то проблемы?
Вдруг он как-то резко ослабевает, сползает по стене, шало смотря вокруг.
- Черт...
И все понимают, что связи с бойцами нет. И неизвестно, что там и как на улице. И нет больше никакой уверенности в тыле. То есть, уверенность есть, только иная.
Командир поднимает голову. Он зол и встревожен, как никогда.
- Ждем темноты. Отдыхаем. Проверяем оружие. В темноте прорываемся.
Отдыхаем, значит, отдыхаем. Это дело такое. Пока можно - надо вздремнуть. Опять же глаза будут лучше в темноте смотреть. А бой в темноте - это зрение, чувства и опыт. Опыта им не занимать. Пацаны, похоже, пропали. Это плохо. Такие потери...
Командир сидит у двери и вслушивается в эфир. Остальные повалились вдоль стен. Двое, кому первыми на караул - на кровать. Всем спать. Всем, кроме тех, кто при деле.
...
Психом сразу назвали... Так всегда, кстати. Хоть с армейскими, хоть с внутренними, хоть с разведкой сверхсекретной - все говорят "Псих". С самого первого знакомства. Ну, и нормально, в принципе. Сразу знаешь, что зовут именно тебя. И опять же – уважение какое-никакое. «Психа» уже знают.
- Привет, к тебе можно?
...
- Погоди, я сниму каску.
...
- Вот, и автомат мне здесь не нужен будет. Ты же - свой. Правда? А ты оружие любишь? Могу дать подержать пистолет. Но только без патронов, ладно? А то нажмешь случайно, устроишь шум...
- Шуметь нельзя! Бабайка рассердится!- шепчет из самого темного угла мальчишка лет пяти и прижимает палец к губам.
Вот же родители бывают! С детства ломают детскую психику разными "бабайками" и прочими ужасами. Ну, хоть не милиционером теперь пугают... Хотя, тоже неправильно - нельзя детей воспитывать через страх.
- Бабайка большой?- спрашивает Псих, подползая вплотную к мальчишке.
Тот кивает, прислушиваясь с опаской. Явно прислушиваясь, напоказ, как в кино.
- Но он же один - бабайка?
Малец задумывается. Потом опять кивает. Старательно так. Но молча. Боится?
- Вот. Он один. Страшный, сильный, но всего один. А нас много. Вон, сколько солдат пришли тебя спасать.
- Папа позвал?- осторожно спрашивает мальчик.
Чумазый такой. Да и откуда тут быть чистоте - под кроватью? Небось, плакал. Скулил потихоньку, вытирая руками слезы и сопли. Вон, все лицо теперь, как у настоящего спецназовца. Боевой раскрас такой – в грязную полоску. Ждал и плакал…
- Ага. Папа позвал, а мы сразу и пришли. Только далеко идти. Поэтому долго.
- А бабайка?- он осторожно выглядывает из-под кровати и осматривает прилегших вдоль стен здоровенных обвешанных оружием бойцов.
- А мы твоего бабайку прогоним. Вот сейчас все отдохнут, встанут, и мы прогоним бабайку.
- Бабайка большой,- с сомнением говорит малыш.
Нет, все же до чего они смешные, эти дошколята. Вот только тут психолог нужен был детский. А послали его, Психа. Думали о психологической помощи населению. Только населения тут нет никакого. И не спросишь малька, где его мама и папа.
- Бабайка большой,- соглашается Псих, растянувшись на спине и смотря в кроватную сетку.- А нас много. И у нас автоматы. Знаешь, как здорово бьет пуля в девять миллиметров?
- Больно?
- Еще как больно! А если все сразу начнут пулями в бабайку? Он же сам тогда испугается и убежит.
И самое главное - это же никакой не обман. Не страшны спецназу никакие бабайки. Им и террористы не страшны. Все лягут, если нужно, а последнего жителя поселка вытащат. Поэтому можно спокойно лежать и шептаться с пареньком. Он, вроде, отмяк немного. Прижимается к плечу, шепчет в ухо.
- Бабайка большой. А ты совсем не боишься бабайку?
- Я тоже уже большой,- отвечает Псих.- Мне двадцать пять, представляешь? Тебе пять, да? Я в пять раз больше тебя! Поэтому я не боюсь бабайку. А вот они еще больше! Они совсем никого не боятся! Никого-никого!
Осенью темнота наступает быстро. Под кроватью вообще – густая темень. Тут бы и уснуть, как все, да нельзя. Работа такая - успокаивать и лечить. Словами лечить. Врать, то есть. Потому и врач. Хотя, какое же тут вранье? Оружие у них у всех есть. Возраст взрослый - никакие бабайки, значит, не страшны. А мальчишка успокоился, задремал на его плече.
И тут командир встал и скомандовал вполголоса. Начался лязг металла, топот подкованных ботинок, щелканье затворов, разговоры во весь голос.
- Бабайка! Бабайка!- прижался проснувшийся мальчишка дрожащим комочком.- Бабайка придет! Тс-с-с! Нельзя шуметь!
- Ты же мужик! Хватит уже бояться бабайку. Смотри, они сейчас все как пойдут - и его прогонят. А мы пойдем следом за ними.
- К папе?
- К папе, конечно!
- А бабайка пустит?- сомнение в голосе, но сам выглядывает, смотрит.
- Мы его прогоним далеко! Очень далеко! Пошли потихоньку, вылезай!
Командир отдает приказания. Психу кивает - идешь последним. Самым последним. Твоя задача - паренек. Остальные – пробиваемся клином, разворачиваемся, прикрывая фланги, за Психом сворачиваемся и бегом, бегом... Не нравится ему тут что-то. Очень сильно не нравится. И никому не нравится. То, что пропали оставшиеся снаружи - это плохо. Ни выстрела, ни вскрика, ни сигнала. Значит, сегодня работаем с профессионалами.
- Попрыгали!
- Бабайка! Бабайка идет!
Псих прижал мальчишку к себе, пожал плечами на высверк командирских глаз. А что он мог поделать? Запуган парень. Тут и взрослому не по себе...
Двое встали у дверей. Командир начал отсчет, загибая пальцы. Вот все пальцы сжались в кулак - вперед! Дверь вылетела с треском, за ней вывалилась первая двойка, сразу - вторая, третья. И командир, махнув рукой Психу, шагнул за порог, скользнул невидимкой в тьму коридора, согнувшись.
А Псих задержался. Пацан вывернулся как-то, упал с рук и снова укатился под кровать. Это во-первых. А во-вторых - где стрельба? Где сплошной непрерывный огонь, подавляющий противника? Где выстрелы с той стороны? Где шум? Прорыв это – или как?
Из-под кровати тонкая рука ухватила за штанину, дергая к себе.
- Ну?
- Там бабайка!- да он же плачет навзрыд...
Натурально плачет.
- Туда нельзя! Так нельзя! Бабайка! Бабайка!
- Ну, что ты, маленький. Не бойся ты. Нет там никого...
Только вот скрипят половицы в коридоре под тяжелыми шагами. Страшно скрипят, чуть не проламываясь.
Псих нырнул под кровать, обхватил дрожащего мальчишку, выкинул вперед ствол пистолета, ловя на мушку темноту - готов! Покажись только, гад!
Но только шаги по коридору. Медленные и очень тяжелые. От тяжести шагов вздрагивает весь дом. Звенит посуда в шкафу. Туда – сюда звучат шаги. К выходу - обратно. А где же наш спецназ?
- Бабайка!- шепчет, трясясь, пацан в самое ухо и зажимает Психу рот маленькой грязной ладошкой.
...
- Вот, сами можете убедиться. Он просто неуправляем.
По одиночной палате мечется фигура, бьется о стены, обитые мягким, катается по полу, рвет волосы, которых и так осталось мало на голове. Волосы белые.
- Это действительно он? Почему седой?
- Такое бывает. Стресс у него какой-то.
Вот начинает расшатывать кровать. Попал в резонанс. Кровать все сильнее качается. Еще немного - вырвутся скрепы из полы, повалит кровать набок, припрет дверь...
- Сидоров, так твою,- рявкает в микрофон санитар.- Нельзя шуметь! Бабайка придет!
...
- Вот, видите? Он теперь так тихо будет лежать под кроватью, не шевелясь, пока мы не придем уколы ставить.
- В детство впал, что ли? Что еще за бабайка?
- Откуда нам знать? Но только это слово его останавливает. Наверное, что-то из кошмаров.
- Ну, ладно. Это с ним надолго, похоже. А что с мальчиком?
- С каким мальчиком? К нам вышел только он - лейтенант Сидоров, психолог из вашего управления.