Михаил Никитин
ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС. ИСТОРИЯ ОДНОЙ ССОРЫ
1.
Начало рабочего дня. Ромка влетел в офис почти за секунду до того, как начальник, Андрей Аркадьевич Арефман, прошествовал к себе в кабинет.
Каждое утро, Андрей Аркадьевич входил в офис вместе со всеми работниками через общий вход, демонстрируя подчинённым свою демократичность. В той части помещения, где располагался кабинет начальника, существовал и служебный вход, но Андрей Аркадьевич пользовался им неохотно, в случаях крайней нужды, когда степень его трезвости не была кристальной, либо гости Андрея Аркадьевича не желали представлять свои благообразные лики широкой общественности. Фирма ПЕЛИАС, принадлежащая Андрею Аркадьевичу, оказывала определённые услуги. Попутно она владела некоторым количеством недвижимости, занималась логистикой, что-то куда-то перевозила, – тем и жила. Жизнь и судьба Андрея Аркадьевича складывалась вполне предсказуемо: университет, кандидатская по экономике и чиновничья должность в одном из управлений торговли, – если б не реформы!..
Знание жизни, хорошие знакомства и врождённые аналитические способности Андрея Аркадьевича, сдобренные лёгким и ироничным отношением к действительности, дали ему возможность быстро обзавестись немалым богатством. Он был человеком рассудительным настолько, чтобы не читать нотаций подчинённым, но требовательным и прагматичным в той же степени, чтобы не держать дилетантов и платить за работу хорошую зарплату. Работники это ценили и старались не обострять ситуацию: на работу приходили вовремя, а начальника если не любили, то уважали.
Так вот, каждое утро сотрудники воочию видели своего работодателя и владельца всего того, над чем они работали. Это во многом дисциплинировало коллектив. И неважно, что через пять минут он выходил из запасного входа и уезжал на своём мерседесе с водителем «по делам», но на работу он приходил вовремя.
Андрей Аркадьевич довольно внушительно располнел для своих сорока лет, живот не давал его рукам расположиться ровно по бокам, из-за чего они торчали в стороны, и при ходьбе загребал ими, словно вёслами. Его полное лицо украшал мясистый нос, с водружёнными на него очками в роговой оправе.
Андрей Аркадьевич важно проплывал через главный зал, по извилистой дорожке, петляющей между плотно выстроенных столов; совершая ежеутренний рафтинг, он ревниво оглядывал пространство офиса большими глазами навыкате, бросая взгляд поверх очков «а ля Прудон» фирмы Weber.
От нелюбви к многословию, вопросов к себе не любил, и если таковые случались у подчинённых, Арефман останавливался, от смущения выпячивал пухлые красные губы, вслушивался в слова говорящего и поняв суть, кивал головой, говорил что-то утвердительное, типа «Решим, решим!» или «Разрешим, разберём!» и удалялся... Он действительно решал возникшую просьбу или откликался на проблему, но за такие факты доставалось руководителю отдела, в котором работал ретивый подчинённый, а от этого случаи подобного рода были чрезвычайно редки.
2.
Ромка присел за свой стол и боялся выдохнуть. Весь его вид говорил о том, что он занят работой и делает что-то очень важное. Арефман прошествовал, как всегда, важно и чинно и скрылся за дверью кабинета.
– Ну ты даёшь, чуть не опоздал!.. Ты что, дурак? Вылететь хочешь с работы? – прошептала из-за соседнего стола аналитик-экономист Марина, моложавая блондинка в стильном твидовом жакете, одетого поверх небесного цвета блузки, очень идущей к её голубым глазам.
– Фу-у-у! – шумно выдохнул Ромка и отъехал от стола на поворотном кресле, лишь только за начальником закрылась дверь. Сняв с себя куртку, от которой ещё пахло весенней городской улицей, сигаретным дымом и туалетной водой KENZO, он принялся вытаскивать из тумбы стола папки с документами и коробки с дисками программного обеспечения.
– Я, – картинно ткнув себя пальцем в грудь, продекламировал Ромка, – вылечу отсюда в последнюю очередь! Вас, манагеров… – он был явно возбуждён создавшейся ситуацией, наиграно нарочно искажал английские названия должности. – Манагеров и аналитиков повыгоняют первых, «если что», а я – останусь! – повторил он, – компьютеры-то кому-то надо будет обслуживать!..
Он уже окончательно приготовился работать: засияли заставками мониторы на столе, меню на экране пестрело строчками вопросов, но наглый тон его декламаций с утра был явно не к месту.
– Марин, как жизнь-то? – спросил он участливо, после некоторой паузы.
Марина была явно обескуражена недружественным Ромкиным тоном и хотела обиженно отвернуться, как зазвонил её телефон. Она приложила палец к губам, давая Ромке знать, что не может говорить, и сосредоточилась на телефонном разговоре, а Ромка углубился в решение своих задач. День начался...
3.
Марина, мать двух талантливых мальчиков и жена учёного, работала за широким двухтумбовым столом, почти впритык стоящим к стене и одним боком упирающимся в низкую перегородку. С этого места Марине хорошо был виден весь офис, в определённом смысле это мешало работе – отвлекало её внимание, но и помогало тоже: важно быть в курсе всех происходящих событий.
Перспектива потери работы для Марины была ужасна даже самой мыслью. На работу она приходила всегда за полчаса до начала, а уходила так же, на полчаса позже.
Если Арефман просил её задержаться или выполнить сверхурочную работу, то Марина безропотно всё выполняла, несмотря на необходимость уделять внимание семье.
Муж у Марины «с головой ушёл» в теоретическую физику и к жизни относился с теми же теоретическими воззрениями, как и к наличию спина у электрона, полагая, что всё в жизни относительно, и деньги – тоже. «Теория относительности» в институтских кругах распространялась так широко, что в бухгалтерии института, где муж Марины работал, время остановилось, а с некоторой «точки» время потекло вспять: дни зарплаты и аванса слились воедино и исчезли – согласно релятивистской теории – на несколько земных лет! Словно в извилистых академических коридорах или подвале здания учёными была бесплатно создана «чёрная дыра» раньше, чем это сделал адронный коллайдер за миллиарды евро недалеко от Женевы.
Стоило ей заговорить с мужем о деньгах, платежах за квартиру и покупках, он тут же пускался в витиеватые рассуждения о сложностях функционирования отечественной науки; в результате этих умозаключений деньги превращались в несущественную пыль. Марина слушала космогонические теории и с удивлением наблюдала за тем, как теоретик смачно обкусывает сочное яблоко, припасённое для вечернего пюре малышам.
Она любила его, этого большого нескладного ребёнка, начисто лишённого практического склада характера, но удивительно нежного мужчину и очень умного, перспективного учёного.
4.
Ромка, одинокий, темноволосый молодой человек, нескладный физически – как все, кто приник в младенчестве к компьютеру и просидел за ним до двадцати лет – уже давно ничего тяжелее стаканчика с кофе он за день не поднимал и не потел от работы. Костист, высок, с узкими кистями длинных рук, не в меру эмоционален и обидчив, как ребёнок; доверчив и добр, и не сумел впитать достаточной порции пошлости и цинизма за годы студенчества; эти качества сделали его застенчивым и скромным, когда речь шла о женщинах. Девушки его сторонились, семьи Ромка не завёл, и поэтому спешить домой ему было совершенно незачем.
Все его жизненные интересы сводились к сидению за компом. По счастливому жизненному обстоятельству его увлечения совпали с работой: на службе у него этого «удовольствия» было с избытком – компьютерная сеть несколько десятков рабочих мест и программы в придачу. Кофе-машина исправно выплёвывала тёмную, кривую, коричневую струйку кофе, лишь стоило подставить стаканчик и нажать большую зелёную клавишу. Этот напиток он тоже трепетно любил; эти две его жизненные страсти, – компьютер и кофе – были удовлетворены в полной мере, да ещё и приносили ему хорошую зарплату.
Ромка совмещал обязанности системного администратора и программиста, а больше, – «служил эникейщиком!» - как он сам о себе шутливо говорил. Бегал и нажимал за бестолковыми тётками-работницами клавиши по всему офису, налаживая их диалог с капризным «виндоузом».
Жил он практически на работе – с того момента, как туда завезли офисную технику и компьютеры – всё начинал с нуля и никогда не задумывался о том, что в мире есть много похожих контор, фирм и фирмочек, где он смог бы применить свои таланты за гораздо большие деньги...
И дело не в том, что Арефман взял его на работу сразу с институтской скамьи, практически без проверки, ведь по мнению обывателей, он должен быть Арефману благодарным «по гроб жизни». Здесь всё было сделано его руками, а «от добра добра не ищут» – так Ромка про себя решил!
5.
У Ромки с Мариной сложились приятельские отношения. Все в офисе знали об этом. Они были друзьями, если такое вообще возможно между мужчиной и женщиной – быть друзьями; и это выглядело довольно-таки странно. Хотя их связывало и нечто большее: Марина «подарила» Ромке его же квартиру, усмотрев в договоре невыполненный застройщиком пункт обязательств и продиктовала заявление в прокуратуру, после чего Ромка получил квартиру в обмен на отказ от заявления. И сделала всё это Марина бескорыстно, практически шутя...
Перегородка между их рабочими столами была низкой, не мешала разговаривать и служила преградой лишь условно – если вдруг возникала такая потребность. Это соседство и возможность поговорить на разные темы, сблизило Ромку и Марину, и они стали друзьями.
– Все выходные готовила разные вкусности и кормила своих мужичков. А ещё, знаешь, купили приставку «Нинтендо» и рубились в разные игры! Интересно! Я сама играла, как ребёнок!.. – рассказывала Марина через некоторое время свои новости Ромке, наклонившись к перегородке между столами.
Ей нравился этот бесшабашный и душевный парень. Она часто спорила с ним на разные темы, смеялась над анекдотами, которые он рассказывал, и удивлялась тому, что её не оскорбляют Ромкины пошлые словечки, что часто у него проскакивали в его суждениях, – звучало все безобидно и к месту. Ромка чувствовал постоянную заботу и внимание взрослой женщины; ценил Марину, как самую умную из своих сослуживцев.
Как бывает во всех коллективах, слухи удивительно быстро опережают любые события, и ПЕЛИАС не был исключением: народ две недели шептался о том, что их начальник ведёт переговоры о продаже фирмы.
Первой это почувствовала и поняла Марина – как аналитик – а может, из-за своей врождённой дотошности: просматривая отчёты по недвижимости, она заметила, что стоимость активов их предприятия завышена относительно реальной. Она рассказала об этом Ромке и отметила, что бухгалтер часто шмыгает к Арефману и подолгу задерживается на работе, корпит вместе с «ним» над отчётами.
– Такого раньше никогда не было! Отчёты подписывались не глядя! – прошептала Марина.
– Да, задолбали уже! То добавь им в отчёт ещё колонок, то убери! Я уже печатные формы пять раз переделывал! Не пойму, что их всё не устраивает? – недовольно прокомментировал замечание Ромка, не поняв сходу, к чему клонит Марина.
– Слушай!.. А не собрались ли они нас продать «на корню»? – уже напрямую выпалила Марина, задумчиво покусывая кончик карандаша и качаясь в кресле.
– Ни хрена себе – заявочки! – присвистнул Ромка. – А что?.. Вполне! Я всё время вижу каких-то хмырей у Аркадьича в кабинете! Думаю, чего они там парятся?
Догадки Марины мигом обросли другой информацией: кто-то что-то слышал, кто-то видел. Постепенно новость разошлась по фирме...
Так рождаются слухи. Все понимали, что нет ничего постоянного в жизни, но любые перемены нормального человека пугают; напугали всех и эти сплетни. Но вот ведь – парадокс! Угроза потерять работу сделала эту работу как-то по-особому привлекательной!
6.
– Я вот анегдот вспомнил, – обратился Ромка к Марине, напирая сознательно на «гэ». Марина о чём-то в этот момент думала, но анекдоты любила, поэтому повернулась в его сторону и замерла в ожидании:
– Давай, если приличный!
Ромка, навалившись на край её стола, проникновенно начал:
– Заболел старый еврей чахоткой, доктор приписал ему длительные пешие прогулки и три раза в день свежее молоко. А у этого еврея, денег нет ни шиша – уже анегдот, правда? – хохотнул Ромка. – Так вот, собирается община, решают: для прогулок мы средства найдем, а с молоком нашему больному придётся подождать!
Марина заливисто хохочет:
– Ты это к чему?
– Да к тому, что скоро зарплата, так вот Андрей наш Аркадич, нам «средствА» на прогулки выделит, - пендаля большого, а с бабками нам надо будет «па–да–ждать»! Марина и Ромка ржут понравившейся шутке...
Народ в офисе заинтересовано крутит головами: что за веселье в рабочее время? Марина, смутившись своей несдержанности, утыкается в бумаги, а Ромка встаёт, идёт к автомату и наливает два кофе.
– Я кофе не пью! – говорит Марина, но видно, что забота Ромки ей приятна.
– Ладно, как хочешь... – Ромка ставит пластиковый стаканчик на свободное место стола. Аромат кофе, неестественно сильный, распространяется в душной атмосфере офиса. От аппетитного запаха у Марины сводит челюсти, приходится сглатывать слюну. Через минуту запах слабеет, становится похож на горелую резину. «Не зря я отказалась!» – думает Марина. Ромка этого не чувствует и мелкими глотками проглатывает горячий кофе, стараясь прогреть горло.
Весь день звонит телефон, и Ромка бегает по многочисленным участкам офиса, поддерживая работу компьютерной сети. Такое случается, но обычно – по понедельникам, а сегодня была уже пятница, и это было чем-то особенным! Все остальные дни он мог, спокойно надев наушники и загрузив какой-нибудь музыкальный сайт, слушать музыку и прихлёбывать этот сверхароматный кофе.
В конце дня на экране Ромкиного монитора висит фрагмент текста «глючной» программки и он упорно пытается её доработать. «Аська» захлёбывается от сообщений, но ему не до неё. Если у Ромки был кураж – когда он «нащупывал» рабочий вариант кода – трогать его было нельзя! Марина это понимала и «шикала» на каждого, кто порывался к нему обратиться, хотя сама в такие моменты скучала без общения, ожидая момента, когда он закончит или отвлечётся от раздумий.
Но в этот раз куража не было, а рабочий день уже заканчивался. Ромка устало откинулся на спинку своего кресла и без интереса взирал на монитор. Ему уже не хотелось доделывать программную «прибамбасину» – усталость взяла своё: сил и желания заняться работой не было, ведь уже конец дня, конец недели! Можно и расслабиться! А за выходные он непременно придумает решение.
7.
Весеннее солнце клонилось к закату и на несколько минут заглянуло в офис, «протиснувшись» между фиолетовых стен соседних зданий. Проникнув сквозь полированное стекло пластикового окна, оно ласково лизнуло часть стены и дверь кабинета директора.
Марина вышла из проёма освещённой двери щурясь от яркого света и прижимая к груди стопку папок с «файликами». Дверь от сквозняка за ней захлопнулась, и табличка с гравировкой «Арефман А.А.» по инерции дрогнула, качнувшись на ослабшем крепеже, и пустила солнечный зайчик полированной поверхностью в пространство помещения. Загадочно подмигнув солнечным бликом, табличка торжественно замерла на своем месте.
Рассеяно сложив папки разноцветными корешками на краю стола, Марина взглянула на Ромку, сидящего со стаканчиком недопитого кофе, и подала ему пирожок, завёрнутый в салфетку, заботливо припасённый с обеда:
– Всё! Теперь я точно знаю: нас продают! Он... – кивнула на дверь директора Марина, – сваливает к родителям в Израиль!
Она стояла возведя глаза в потолок, часто моргала, готовясь заплакать...
Откусив пирожок, Ромка почувствовал, как он, оказывается, голоден. И какая эта Марина, всё-таки, замечательная женщина! От такой заботы и внимания, Ромка расчувствовался и решил отвлечь её от грустных мыслей чем-то приятным.
– Я вот думаю, ты такая умная, деньги умеешь считать, кормишь всех «вкусностями»… такая заботливая… – прямо, как «еврейская мама»! И Аркадьич... – Ромка оглядывается, жуя и тыча надкусанным пирожком в сторону директорской двери, – к тебе не ровно дышит! Вишь, тайны тебе семейные открывает...
– Ты что, серьёзно? Ну, не ожидала от тебя такого, честно… – вспыхивает вдруг Марина, прижимая пальцами слезинку в уголке глаз, – меня жидовкой назвал! Я вообще, евреев – ненавижу!
– Чего ты так завелась... я же тебе про хорошие качества говорю! Еврейки – хорошие хозяйки, любят своих детей, как никто... – поперхнулся Ромка, сглотнув от обиды непрожеванный кусок пирожка.
– А я причём? – грубо ответила Марина.
– Ну, как это, ты же тоже... ну, это, – хорошая хозяйка, – запинаясь, начал оправдываться Ромка. «Хотел сделать комплимент, а нарвался на грубость...» – в совершенном отчаянии подумал он.
Такая реакция Марины его явно обескуражила. Ведь он считал её человеком мудрым, добрым, а следовательно, – терпимым ко всяким общественным порокам. Вся эта ситуация показалась ему жутко несправедливой, сознание бунтовало:
– Это лишь моё мнение... его так же можно оспорить, но патологическая, ни на чём не основанная ненависть к кому-либо – это либо глупость, либо заблуждение!..
Марина обиженно отвернулась.
– Можешь сказанное отнести к шутке... хотя непонятно, на что у тебя «аллергия»? – определенно обидчиво оправдывался Ромка и тоже отвернулся, уткнувшись в монитор и делая вид, что сосредоточился на работе.
– Нет уж, никаких шуток! На что у меня аллергия? Я тебе скажу! – в голосе Марины слышался напор. – Я нормально отношусь к евреям! Cреди них есть, конечно, разные, как и в любой другой национальности, но я никак не могу спокойно отнестись к тому, что меня принимают за еврейку!.. И кто? Ты – мой друг!.. После почти трёхлетней совместной работы и нашего общения! Шок у меня от этого!.. – уже явно зло и громко добавила Марина.
Ромке вовсе не хотелось ссориться с Мариной, но такие высказывания, обидели его в чём-то особенно важном, принципиальном, чего он не мог пока сформулировать... Он отставил стаканчик с кофе, крутнулся на стуле и, уставившись на Марину, почти заорал:
– А у меня шок от твоей дремучести! Я думал, ты зло шутишь! Так знай: быть евреем – не клеймо порока! Не позор! Если уж ты националистка, тогда объясни: чем ОНИ перед тобой провинились?..
Марина побелела от волнения:
– Рома! Ты, наверное, считаешь, что это нужно мне принять за комплимент? Я – НЕ – МО – ГУ!.. – по слогам в ярости выпалила Марина, – Быть евреем – НЕ клеймо и не позор... Но я НЕ хочу, чтобы меня считали еврейкой безосновательно! Повторяю: без–ос–но–ва–тель–но!! – прошипела Марина по слогам.
От такого напора, от возникшей обиды, непонимания, Ромку совсем переклинило: «Ну как объяснить ей простую истину, что нет плохих национальностей, а есть просто плохие люди?»
Он оставил Маринин вопрос без ответа, открыл свой рюкзачок и начал собирать домой книги, диски. «Здесь уже не поработать, – надо идти домой» – стараясь не думать о конфликте с Мариной, размышлял он. «Надо еще забежать заплатить за интернет» – сознание цеплялось за спасительные мысли.
– Как ты до этого додумался? Вот в чём для меня вопрос? – не унималась Марина.
– Всё... пока! – сказал Ромка Марине вместо прощания, продвигаясь к выходу по проходу между столами.
8.
За стенами офиса – весенний воздух, отдающий морозцем, шум автомобилей и суета прохожих. Там, где с тротуаров убран снег, уже сухо, только тоненькие струйки воды сочатся от прижавшихся к фундаментам зданий, потемневших кусков слежавшегося снега. Чтобы не пачкать обувь, Ромка старательно, как в детской игре в классики, старался ступать по сухим пятнам, минуя мокрые дорожки на тротуаре. Уже сияла на магазинах неоновая реклама, возле остановок маршрутных такси толпились люди. Уличная суета отвлекала от грустных мыслей, и волнение от ссоры постепенно стихало.
Совесть пробудила раскаяние и массу укоризненных вопросов к самому себе: «Ну что я сказал ей такого? Хотел ведь привести лучший пример из жизни! На тебе! – нарвался!» Отчаяние, а вместе с ним и протест: «Но и так тоже нельзя! Откуда в ней столько ненависти? А я-то считал её добродушной простушкой, домохозяйкой в переднике!»
Он забегает в офис сотовой кампании. После долго стоит в очереди в кассу продуктового супермаркета. Усталость вызывает безразличие ко всему. Ноги гудят, руки оттягивает корзинка с продуктами. «А что, домохозяйки не бывают злобными?» – спрашивает он себя, медленно продвигаясь к кассе.
– Пакет нужен, молодой человек? – прогундосила молоденькая кассирша, с чёрными крашеными волосами, прерывая Ромкины раздумья. – С Вас четыреста пятьдесят шесть рублей, десять копеек!
Он отдает деньги и роется в карманах, разыскивая мелочь. «Никогда у них нет мелочи! Надо мне возиться тут с этой мелочью» – думает он, перенося свою злость на крашеную кассиршу, и высыпает в тарелку горстку монет. Указательный палец кассирши с облупившимся маникюром малинового цвета, словно клюв хищной птицы, шустро цокая, склёвывает из блюдца нужные монетки. «Наконец-то!» – с раздражением думает он про себя, засовывая в карман куртки выданную сдачу и оставшуюся мелочь.
Квартира встречает Ромку застоялым теплом. Шторы оставлены задернутыми с утра, в коридорчике темно. Домашний уют сразу сметает пелену беспокойства. Но мысли о сегодняшнем внезапном ожесточении Марины редкими, но болезненными уколами, досаждают ему. Ему неловко от того, что он позволил себе навязать ей своё мнение, а с другой стороны – какой он неумелый и нерасчётливый! Зачем было лезть в пузырь? Не проще было бы всё свести к шутке и сохранить прежнее к себе отношение? Обязательно надо было её убедить, ощутить покорность и отклик своим представлениям! Но, опять же: кто она для него? Знакомая на работе? Замужняя женщина! – и причём тут его мнение? Почему у неё не может быть своего?
И всё-же Марина лучше всех других, знакомых ему женщин понимает и ценит его. Что хорошего в примитивных и корыстных малолетних дурах – подругах знакомых ему пацанов? Его всегда тошнило от их разговоров о шмотках и приколах. Эта женщина заменила ему и мать, и жену, и друга. Он размышлял и злился на себя от произошедшей размолвки и не знал, как замять ссору. «Что имеем, – не храним...» – вспомнилось начало поговорки...
9.
Душ, лёгкий ужин отвлекают Ромку от грустных мыслей; уже к полуночи он включает компьютер. Тарелка с гренками и большая кружка с неизменным кофе, подсвеченные светом от монитора, в тёмной комнате выглядят зловеще. Пока он роется в архиве своих фотографий, тихо звучит музыка. Он отчётливо понимает, что не для этого он включил компьютер, что фотографии не вызывают в нём никакого интереса, а музыка только раздражает...
Электронная почта для него сейчас гораздо важнее! Цветная рамка логина Марины в электронной почте вновь напоминает ему о ссоре. «Она в Сети! И не написала мне, значит, – обида заела, – точно! Но и я – гад! Взял и всё испортил!» – чувство вины за нанесённую человеку обиду вновь возвращается. «И что мне дались эти евреи? Они бы были довольны, что мы из-за них готовы разругаться друг с другом?!» Он открыл почту и написал:
22:42:32 roma Я был не прав – ты никак не похожа на еврейку, извини!
Возле квадрата, рядом с логином Марины, забегал карандашик. «Пишет! – радость сменилась беспокойством. – А вдруг пошлёт, и всё?»
22:45:11 marina Это я виновата, что стала развивать тему... не нужно было этого делать, мне очень жаль... прости и ты меня!
22:46:51 roma Ладно, проехали! :–)
Ромка самодовольно потянулся в кресле, подумал: «Ну вот и хорошо! Хорошо, что она меня не послала!»
Сидя за компьютером и обдумывая перипетии прошедшего дня, Ромка слушал песню Александра Серова «Я люблю тебя до слёз», запуская её несколько раз – она соответствовала настроению.
Марина продолжила:
22:54:32 marina Ну что, удалось тебе дома поработать?
22:56:55 roma Нет настроения.
22:57:44 marina Рома, я надеюсь, что не из-за произошедшего? Я просила
меня извинить...
22:58:32 roma Из-за произошедшего, но мы уже договорились, у меня нет
на тебя никаких обид...
22:59:45 marina Мне тоже очень плохо... Я очень хотела с тобой поговорить, но ты решил, что промолчать будет лучше... Нет обид, а что осталось? Ты меня понимаешь, хотя бы частично?
23:07:49 roma Нет, не понимаю. Вот это и огорчительно...
Ромка отреагировал вяло, предчувствуя продолжение тяжёлого разговора, начатого в офисе. Он сидел и смотрел, как на экране бегал Маринин карандашик и на экране возникали всё новые и новые сообщения.
23:08:07 marina Раскаяние пришло, но слишком поздно...
23:09:02 marina Я надеюсь, что мне послужит это уроком...
23:51:54 roma Жалко, что ты говоришь о каком-то раскаянии... что надо
себя сдерживать, то есть быть неискренной.
23:53:25 marina Ты всё правильно говоришь, я была откровенной с тобой и не прятала свою реакцию, в результате я получила то, что получила.
00:04:21 roma Я тебе много раз раньше говорил, что для меня нет смысла составлять какое-то ложное о себе впечатление. Зачем это тебе – не знаю... Какую ты обиду получаешь? Ты не перевариваешь евреев и не можешь объяснить почему? Что они тебе сделали? В этом твоя честность? А я не перевариваю такого оголтелого шовинизма на грани истерики! А теперь ты хочешь продолжения отношений? А если такие отношения наносят вред твоим убеждениям? И в чём я тебя должен был остановить, если ты элементарного не воспринимаешь – что нельзя сортировать людей по национальному признаку, что это отвратительно?
00:12:20 marina Нет, Рома! Ты меня не понял. Я нормально отношусь к евреям, но отнеслась НЕНОРМАЛЬНО к тому, что меня считают похожей на еврейку. Почему? Объясню. Дело в том, что приписывая мне эту национальность, ты АВТОМАТИЧЕСКИ переносишь на меня все черты, характерные для их позиционирования себя в обществе или в отношениях между людьми. ВОТ именно против этого я возникла! Приведу пример: евреи никогда не будут дружить с каким-либо человеком, если он им невыгоден... только корысть лежит в основе взаимоотношений. Они будут тебя восхвалять, восхищаться тобой, если ты выше чином, или обладаешь какими-то возможностями, которые им пригодятся. Тогда ты будешь для них лучшим другом!
00:18:05 roma Ты умеешь дружить бескорыстно, и вдруг, (представь!) ВДРУГ, у тебя всё же найдут еврейские корни, ну хоть как-то где-то... Чтобы ты тогда сказала? И что, ты думаешь, что нет евреев, дружба которых бескорыстна?
00:18:37 roma К нации это не имеет никакого отношения!!!
00:24:51 marina Зачем эти гипотетические предположения? Я говорю, что Я Я Я Я Я к евреям отношусь НОРМАЛЬНО, а вот они , КАК ПРАВИЛО, не могут относиться к человеку по доброте душевной... Ты понимаешь разницу?
00:25:25 roma Да откуда ты знаешь «КАК ОНИ»? И со мной ты дружишь, потому, что я – русский?
00:25:59 marina Из жизненного опыта... И ты думай вообще, ЧТО ты говоришь!
00:39:53 roma Это ты думай, когда говоришь, что ты бескорыстна, а ОНИ никогда! Тут любая комбинация была бы возможна, и ты это понимаешь! Твоей помощи я никогда не забуду и БЕСКОРЫСТИЯ тоже! Спасибо тебе! И я знаю, что будь ты по национальности ДАЖЕ! еврейкой, ты поступила бы так же!
10.
Последние фразы в сообщениях он набирал, не видя, что Марина вышла из Сети. Увидел это только тогда, когда поднял руки от клавиатуры и посмотрел на монитор. Отчаяние охватило его. Он так ничего и не доказал! Второй раз за день – одно и то же!
Ромка ещё посидел, глядя в монитор, в надежде, что она вернётся. Время было за полночь, и он успокоил себя тем, что Марина легла спать, что там, всё-таки, муж и дети, а может, с интернетом проблемы, – мало ли что могло оборвать связь?!
День закончился, голова гудела. Желания бродить бесцельно по Сети у него угасло. Он выключил компьютер и налил себе из чайника кипячёной воды. От чрезмерного количества выпитого за день кофе, а может, – от обиды, в горле стоял горький комок; во рту пересохло.
Медленными глотками Ромка пил тёплую воду, стоя возле окна. Весна плакала первым холодным дождём. Капли на стекле ползли и сливались, искажая вид за окном. Казалось, что половинки окна – это его глаза, и слёзы лились по глазам, мешая разглядеть вид за окном: тёмные крыши домов и блеск мокрых фонарей.
Ромка затаил дыхание, весенняя ночь начала звенеть в ушах колокольчиками…. «Надо спать» – подумал он про себя, хотя даже думать уже не было сил…
Ночью Ромке приснился кошмар: он стоял в кабинете директора, а Арефман ходил вдоль своего массивного стола, за которым почему-то сидела Марина, и говорил: «Что, Роман Аркадьевич, как Вы докатились до жизни такой? Дружите с этой хохлушкой, а?»
Арефман старался заглянуть ему в глаза. Директор смешно, по-петушиному наклонял голову так, что нос его напоминал длинный сизый клюв, и почти касаясь им Ромкиного носа, ехидно воскликнул: «А Вы – еврей, Роман Аркадьевич! И не надо мне говорить, что Вы «Николаевич» по паспорту, мы эти уловки знаем! Я вот тоже по паспорту – русский! Мать у Вас зовут Ларисой, а деда Гогой звали; что...? – Неспроста ведь, а...? Неспроста это, говорю, а?» Арефман морщил лоб и сводил чёрные широкие брови к переносице: «Она нас позорит, а Вы с ней дружите? Не-хо-ро-шо-о-о!! Мы, евреи, должны быть заодно, мы должны помогать друг другу! Вот Вас я оставлю в фирме, а её, – протянув руку в сторону Марины и выставив мясистый указательный палец, сказал Арефман, – Её... – мы уволим!»
Ромка смотрел на Марину, силясь понять, что произошло, сознание отказывалось такое понимать! Он не хотел, чтобы из-за него, еврея, Марину увольняли, это было бы несправедливо! Ромка старался что-то сказать в оправдание, а Марина сидела и глядела на него своими большими голубыми глазами, улыбалась совсем мирно и слегка покачивала головой, словно хотела сказать: «Видишь, как оно всё на самом-то деле повернулось? А ты мне не верил!..»