Перед ней на экране компа мерцало изображение стандартного листа бумаги. Выражаясь обычными понятиями, можно было сказать, что лежал белый лист бумаги. Девственно-белый. Через какое-то мгновение он начнет заполняться буквами, знаками препинания. Появятся слова. Они соберутся в предложения. Предложения образуют главы, проступит смысл, завяжется интрига, разовьется сюжет. Все это будет. Какая магия в этом простом слове из пяти букв. Будет. Будущее время. Вот сейчас еще ничего нет, а через какое-то время будет рассказ. Она стояла на пороге будущего времени. Можно сказать, сама творила его. Если обычно, человек никогда точно не знает, что его ожидает в будущем, даже завтрашний день часто покрыт легким туманом, так как при всем стремлении распланировать жизнь, засунуть ее в рамки органайзера, все равно остается процент непредвиденного, которое в корне может изменить все планы. А вот в данном случае Люка знала, что рассказ будет, и он начнется с того момента, как она ударит по клавише и напишет первую букву.
Это будет рассказ о ней самой, вернее о том, что произошло двадцать пять лет назад. Люка никогда не вспоминала об этом. Просто взяла и стерла из памяти те печальные дни, как будто их не было вообще. Но недавняя встреча в Нью-Йорке перевернула весь ее размеренный уклад.
Люка находилась в современном Вавилоне из-за американского издания своих рассказов на русском и английском языках. В один из дней она подписывала сборник в книжном магазине. Как всегда собрались ее почитательницы, с некоторыми из них она была знакома. Они вились вокруг писательницы, расспрашивали о планах, восторгались ее манерой так увлекательно писать об обыденных вещах, преподнося их с совершенно новой стороны. Одним словом, обычный способ общения автора со своими читателями, приносящий одной стороне чувство востребованности, а другой ощущение сопричастности творческому процессу. Ничего необычного, неожиданного, одни положительные эмоции.
Краем глаза Люка обратила внимание на женщину примерно одних с ней лет, которая стояла отдельно, не приближаясь к основной группе, но и не покидая помещения. Когда отведенное время подошло к концу, и Люка уже собиралась выйти из магазина, женщина подошла к ней и обратилась:
- Олико? Вас так, кажется, зовут. Я ведь не ошиблась? – полувопросительно - полуутвердительно произнесла она.
Люка побледнела, покачнулась и присела на стоявший рядом стул.
- Простите, ради бога, простите меня, я, наверное, ошиблась, - заволновалась женщина, испугавшаяся такой реакции со стороны Люки.
Служительница из магазина принесла Люке стакан воды, та выпила, медленно приходя в себя.
Олико. Так называл ее давным-давно один человек, даже имени которого она не хотела вспоминать, так мучительно для нее было его предательство, совершенное тысячу лет назад. Люка не ожидала от себя такой острой реакцией. Откуда через столько лет всплыл этот вариант ее имени? И кто была эта женщина.
- Вы ведь Ольга Никольская? – опять обратилась к ней женщина, заметив, что к Люке вернулся ее обычный цвет лица.
- Да, - подтвердила Люка и не удержалась, чтобы не спросить, – почему вы назвали меня Олико?
- Сама не знаю. Просто так вырвалось. Олико – это ласкательный вариант вашего имени у меня на родине.
- А откуда вы? – поинтересовалась Люка, хотя заранее знала ответ.
- Я из Грузии, - ответила женщина, не вдаваясь в обычные для нее в последнее время объяснения, что Грузия это не штат со столицей Атланта, а страна на Кавказе, так как была уверена, что ее собеседница прекрасно знает, где находится Грузия. И добавила, - из Тбилиси, вы ведь бывали там?
- Да, - коротко ответила писательница.
Они вышли из книжного магазина и медленно пошли вдоль улицы. Теперь это были не просто женщины, писательница и читательница, а два соотечественника, объединенные хоть и бывшей, но общей родиной. Как будто родина может быть бывшей. Родина у человека всегда одна и не меняется по волю случая или в результате географических или политических перекраиваний территорий. Если человек родился в Советском Союзе, то какая разница как сейчас называется эта одна шестая земного шара – Россия, Российская Федерация или Республика Грузия, его местом рождения все равно является Союз Советских Социалистических Республик.
Люка давно обратила внимание на то, как по-разному ведут при встрече с себе подобными выходцы из Советского Союза. Кто-то сторонится таких ситуаций, старается избежать малейшего намека на то, что он "сделан в СССР", как будто даже прикосновение к таким же совкам может испортить ему репутацию, помешать интегрировать в новое общество, перекрыть дорогу к успеху. Другие же, наоборот, намыкавшись с принятием правил ранее незнакомого ему сообщества, радуются возможности общения с теми, с кем связан общим прошлым. Общее прошлое – воспоминания, радости, а главное вместе перенесенные лишения роднят людей. Что такое нация? Это общность людей, объединенных территорией, языком и общей историей. Семьдесят лет проживания в одной стране с одним языком не сформировало новую нацию "хомо советикус", однако парадокс, когда страна распалась, и все разбежались под действием центробежных сил, под которыми подразумевались национально-шовинистические устремления некогда составлявших большую страну отдельных народов, а также геополитические интересы соседних и не совсем соседних государств, примеряющих на себя роль Бога по отношению к другим, менее претенциозным, вернее менее сильным странам, многие, кто еще недавно так рьяно ратовал за свободу и независимость и готов был бежать на баррикады, начал ностальгировать именно по этому, отринутому от себя прошлому. Прошлое – это конечно, прошлое, то, что уже прошло и не вернется, как бы мы этого не хотели или же, наоборот, хотели. Но в том то и дело, что это наше прошлое и никуда нам от него ни деться, оно все равно нас догонит воспоминаниями, встречами, нами самими, ибо вся наша жизнь это непрерывный переход из прошлого в будущее через мгновение, которое называется настоящим.
Женщины зашли в кафе и присели за свободный столик у окна. Упоминание города, находящегося в другом полушарии, в котором обе когда-то жили, незримой нитью связало их, на какое-то время сроднив двух совершенно посторонних людей. Даже молчание у них сейчас было общее. Спутница Люки первая нарушила молчание.
- Я читала вашу книгу. Мне она очень понравилась. Вы так описываете простые житейские ситуации, что невольно кажется, что хорошо знакома с вашими героями, так как постоянно слышишь о подобных историях. И потом, ваши рассказы вселяют уверенность в своих силах, в то, что всякие жизненные неурядицы сможешь преодолеть и не сломаться. Спасибо вам.
- Это вам спасибо, - улыбнулась Люка. – Я пишу только для вас, и такая лестная оценка вдохновляет меня писать еще.
- Пишите, обязательно пишите, - попросила почитательница. – В этом море книг о насилии, сексе, извращениях ваши книги, как глоток чистой воды. Иногда прочтешь книгу, а потом думаешь, а зачем автор ее написал. Чтобы самоутвердиться. Но это его проблема. А почему это нужно делать за наш счет? Я не критик, упаси боже. Я – простой читатель, может, даже с не очень развитым вкусом, не всегда понимаю всякие там прибамбасы для элитного, продвинутого читателя, но отличить хорошее от плохого могу. Все эти выверты, нарочитое утяжеление текста редкими словечками или, наоборот, специальное упрощение, как будто писали пособие для умственно недоразвитых людей, на среднего читателя, подобного мне, действует как красная тряпка на быка. Я очень люблю читать. С детства читаю все подряд и любому самому нашумевшему фильму предпочитаю книгу. Но в последнее время что-то непонятное творится с миром. Такое впечатление, что мир перевернулся, и все поставлено с ног на голову. То, чему нас учили наши учителя, считается неправильным. Основные человеческие ценности – добродетель, верность, сострадательность, честность заклеймены как пережитки тяжелого прошлого, а на людей, которые обладают этими качествами, взирают как на каких-то уродов из кунсткамеры. Конечно, я знаю, что мир не черно-белый, а разноцветный, в нем существуют и уживаются рядом множество оттенков. И потом он постоянно меняется. Нет ничего постоянного. Каждая страна имеет свои законы и порядки, но ведь никто не отменял общечеловеческие законы, которые записаны в библии – не убий, не укради, не прелюбодействуй, возлюби своего ближнего, как самого себя, не сотвори себе кумира. А что нам преподносят сегодня, что восхваляют со страниц книг и с экранов телевидения – стань богатым. Богатство – все, бедность – ничего. Никто и не спорит о преимуществах материального достатка. Но вот как оно достается героям современности, у меня вызывают отвращение. Трудолюбие, упорство, творческая выдумка – все это изначально отметается, как будто они вообще не должны существовать в жизни современного человека. Слова честь, честность, из-за которых люди раньше дрались на дуэли, выброшены на помойку, как отжившие понятия. Вместо них над миром развивается лозунг "Богатство любой ценой". Но ведь человечество за долгую историю своего существования давно поняло, что какая бы ни была благородная цель, она никогда не оправдает грязные средства, затраченные на ее осуществление. Не может успех быть достойной наградой человеку, если этот успех добыт ценой предательства. Не может богатство дать своему владельцу спокойную жизнь, если оно получено в результате воровства и убийства. А нам сутки напролет из каждого ящика, с каждого рекламного щита уверяют – "Можно, можно, можно". В конце концов, начинаешь сомневаться в себе и в том, чему тебя учили раньше. Выходит, можно воровать, можно убивать, можно насиловать. Главное, не попасться, и тогда ты герой! Но это тупик… Да, что я вам говорю, вы, наверное, лучше меня все это знаете.
- Ну, что вы, мне очень важно знать мнение читателя. Оно, как лакмус показывает мне, как действовать дальше, - заверила женщину Люка, но та уже смутилась, что столько лишнего наговорила писательнице, которая совсем не спрашивала ее мнение о современной литературе, и перевела разговор на другую тему:
- Скажите, а как поживает ваша дочь?
- Что? – переспросила Люка.
- Ваша дочь, - повторила женщина.
- Но у меня нет никакой дочери, - побледнев во второй раз, произнесла Люка.
- Как же нет? Вы – Ольга Никольская и у вас в Тбилиси более двадцати лет назад родилась дочь. Такая красивая девочка и черными волосами и огромными серыми глазами. Точно такими же, как у вас. Она что, умерла, - предположила женщина и прикрыла рукой рот, как будто страшась своей внезапной догадки.
- У меня нет дочери, - медленно проговорила Люка. – Она не умерла, она родилась мертвой.
- Не может этого быть, - категорично сказала женщина. – Вы меня, конечно, не помните, но я вас узнала. Меня зовут Марика Саркисова. Я принимала вашу девочку. Я тогда только что окончила медицинское училище. Это было мое первое самостоятельное дежурство. Разве можно забыть первого человека, которому помог появиться на свет. Роды были тяжелые преждевременные, вы так измучились, что когда все закончилось, и я вам показала девочку, вы, по-моему, спали.
- Почему я вас не помню? Хотя в моей памяти мало что осталось из тех дней, я постаралась все забыть. Очень трудно было принять, что ребенок, которого столько ждал, любил, готовился к встрече, родился мертвым.
- Да нет, я же говорю вам, она была здоровенькая и очень красивая. Неужели вы не помните, как она громко кричала? – спросила Марика.
- Крик я помню, но мне сказали, что это кричал ребенок женщины, которая рожала рядом.
- Неправда, в тот вечер роды были только у одной женщины, но они закончились до того как вас привезли. Их принимала другая акушерка, я ей только помогала. А вот вашу доченьку принимала я. Следующую роженицу скорая привезла, когда вы уже были в палате, мое дежурство к тому времени подошло к концу, да и родственники пациентки заранее договорились с врачом, которая должна была принимать роды, а у той своя акушерка была. Так что ваша доченька была у меня первая и единственная в ту ночь. Я перед уходом заглянула к ней. Она спала как маленький ангелочек. Она живее всех живых была в тот момент. Нет, она никак не могла умереть, тем более родиться мертвой. Вы точно слышала ее голос, - уверенно сказала акушерка.
- Но как же так, - недоуменно произнесла Люка, - почему мне соврали, почему не дали мою дочку, и куда она делась? Знаете, мне всю жизнь слышится тот крик ребенка. Знала, что это не мой ребенок, гнала от себя воспоминания, а все равно слышала. Где мне узнать теперь правду? Что сталось с моей дочерью, девочка уже выросла, стала взрослой женщиной. Может, я уже и не нужна ей, но она все равно моя девочка. Кто заботился о ней все это время, кто учил ею, кто любил. А может, она звала меня, а меня не было рядом? Одни вопросы. У меня голова кругом идет от услышанного, - призналась она Марике.
- Я сама ничего понять не могу, - в свою очередь призналась та. – В тот день я такая радостная возвращалась домой. Человек родился! И этому человеку я помогла родиться! Это же было событие вселенского масштаба. Я пела и танцевала и совсем забыла, что одна ступенька на нашей старенькой лестнице, ведущей на второй этаж, подгнила. Папа обещал ее в субботу починить, а пока на нее надо было очень осторожно наступать. Я же забыла об этом и со всего маху запрыгнула на нее, старая половица, не выдержав моего прыжка, треснула, в результате я поломала ногу. Но когда я вернулась на работу, ни о каком новорожденном, который родился мертвым, ничего не слышала. У нас был очень высокий процент успешных родов и каждая неудача долго обсуждалась. Так что я тоже в недоумении.
- Но что-то же должно было произойти. Куда мог деться мой ребенок?
- Знаете, я за годы, что проработала там, сама ни разу не сталкивалась, но слышала, что в нашем городе, и особенно в нашем роддоме существует продажа детей, - задумчиво сказала Марика.
- Как это продажа? Как можно продавать живого человека? – удивилась Люка, которая никогда в жизни о таком и не подозревала.
- У нас в городе было много состоятельных семейных пар, которые не имели собственных детей, а без детей какая же семья, как вы понимаете. Вот в таком случае они часто усыновляли ребенка дальних родственников, у которых детей было несколько и которым трудно было всех растить, или брали в детском доме. Для этого часто ездили в Прибалтику, подальше от Грузии, чтобы меньше было вероятности встретиться с бывшими родственниками ребенка, ну а в некоторых случаях брали ребенка из роддома из тех, от которых отказались роженицы.
- Но я же не отказывалась от своего ребенка! – воскликнула писательница. – Я даже в дурном сне не могла себе представить подобное.
- Вот в том-то и дело. Мать должна была обязательно отказаться от новорожденного, подписать какие-то юридические бумаги. Знаете, я только слышала об этом, но никогда сама не сталкивалась. Если такое и случалось в нашем роддоме, то проходило мимо меня.
- Господи, но как мать может отказаться от того, кому сама только что дала жизнь, - все никак не могла понять Люка.
- Да очень просто. Молодая девчонка в большом городе без определенного дохода, а домой вернуться к родителям с ребенком, нажитым без мужа никак нельзя – могут не принять. Позор. Так что, очень часто на предложение оставить ребенка, да еще получить за это какие-то деньги, некоторые соглашались, сочтя его за выход из тупиковой ситуации.
- Я была точно в таком же положении, как вы описали, только я ждала своего первенца, любила его. Мои родители все знали и приняли мое решение. Я только должна была сдать сессию, а потом вернуться домой и рожать в Москве. Просто у меня случились преждевременные роды, и никого из знакомых не оказалось рядом. Остальное вы сами знаете. Я все еще до конца не могу осознать то, что вы мне рассказали. Одно знаю, я буду искать свою дочь. Она уже большая и должна узнать правду.
- Через столько лет это будет трудно сделать. Тем более, раз у вас таким образом украли ребенка, вряд ли даже по прошествии времени они признаются в этом, - с сомнением сказала Марика.
- Меня сейчас никто и ничто не остановит. У меня есть цель. В конце концов, у меня есть право увидеть отнятую дочь.
- Но ваша дочка может оказаться совсем не такой, какой вы себе ее представляете. А потом, она может вас не принять. Она может вас даже не понять – в Грузии выросло поколение, которое не говорит на русском.
- Ничего страшного. Ей самой решать есть ли моя вина в том, что она росла вдали от меня.
- Бог вам в помощь! Желаю вам обязательно найти свою дочку, и чтоб она оказалась похожей на вас, - пожелала Марика.
- Спасибо, - поблагодарила Люка. – Спасибо за встречу, за то, что рассказали мне, за то, что подарили мне надежду…
Через два часа, сидя с Карой, со своей ближайшей подругой еще со времен учебы в Тбилисской университете, в квартире ее дочери в Квинсе, наперебой обсуждали все то, что произошло с ними с момента их последней встречи. Главную новость Люка оставила на конец. И только пересказав все Каре, вторично прокрутив недавний разговор, она, наконец, осознала все услышанное и расплакалась.
- Как, они могли так поступить со мною, - всхлипывала она на плече у подруги.
Та успокаивающе гладила Люку по спине, сама переваривая только что услышанное.
- Хватит слезы лить, - решительно сказала Кара. – Надо действовать. Поедешь в Тбилиси. Остановишься у Риты. У нее места хоть отбавляй. Займешься поисками дочери. Рита тебе поможет. Она, знаешь, какая активная, еще больше, чем я. К сожалению, я пока выпадаю из игры. Вздумалось Светке рожать как раз сейчас. Вот разродится, я ей помогу, а потом присоединюсь к вам. Мы им покажем, - погрозила она кому-то кулаком. – Ты не бойся, все у нас получится. Вперед и с песней.
Люка легко коснулась клавиш и вывела на экране - "Доченька моя".
Все. Заглавие уже определено. Со временем оно может измениться. Так, скорее всего и будет, но начало положено. Дальше легче. Надо просто рассказать своей дочери, как все это произошло двадцать лет назад. Возможно, она когда-нибудь и прочитает эти строки. Во всяком случае, Люка очень на это надеялась.
"Я выросла, окруженная со всех сторон любовью своих близких. Я так много любви получила в детстве, что мне на всю жизнь хватило ее, чтобы возвращать ее людям. Мои родители, бабушки и дедушки, тетушки и дядюшки, многочисленные двоюродные и троюродные братья и сестры – все любили и баловали меня. Очень долго я была уверена, что вся вселенная крутится вокруг меня. Но в тоже время я никогда не переставала любить всех и вся. Любовь и взаимное уважение окружающих друг к другу – основные чувства, которые я помню из далекого детства. А еще необходимость постоянно трудиться. Не для того, чтобы заработать деньги на жизнь и пропитание. Семья жила в относительном достатке. Труд был потребностью моих родственников, без которой они просто не могли существовать. Такой же насущной, как солнце или воздух.
Тогда я думала, что так и должно быть, что все так живут. И сама привыкла к такому образу жизни. Мои родители даже отдыхать не могли нормально, с точки зрения других людей. Свой законный отпуск тратили на дополнительные исследования. Отец каждые летние каникулы организовывал экспедиции по поиску литературных материалов из своего любимого восемнадцатого века, а если повезет, то семнадцатого и более ранних веков. Он всегда, на своей вступительной лекции, говорил студентам, что девятнадцатый век – золотой век русской литературы изучен вдоль и поперек и каждый грамотный человек может взять в руки любое произведение того времени и ему все будет ясно и понятно. Но ведь русская литература не началась в девятнадцатом веке, ее истоки значительно раньше и чтобы был понятен такой взлет, надо обязательно знать начало, знать другие – известные, малоизвестные и совсем неизвестные имена, благодаря которым стало возможным появление Пушкина и Лермонтова, Толстого и Достоевского.
Я много раз слышала от него эти слова. И дома, и в поездках, в которые он начал брать меня с девяти лет, стараясь привить мне любовь и бережное отношение к русскому слову. И он преуспел в этом. В двенадцать лет я уже прилично понимала старославянский и объясняла студентам некоторые слова. В пятнадцать лет я написала свою первую статью и ее опубликовали в студенческом журнале вместе с другими работами о той экспедиции. Папа был уверен, что я продолжу его дело, но меня все же увлек серебряный век, которым занималась мама. Только если она боготворила Цветаеву и ей посвятила большинство своих исследований, то моим кумиром и предметом диссертации стала Ахматова.
Но это все было позже. А пока я росла в мире благоговейного отношения к русскому слову, окруженная любовью близких".
Со стороны улицы раздался глухой удар, а потом послышались крики. Люка оторвалась от экрана и подошла к окну. Обычно пустынная улица, по которой и проезжало не больше полторы машины в час, была заполнена гомонившими людьми. Прямо под онами неестественно вывернуто стояла машина, а возле дерева лежала женщина, которая явно была без сознания. Вокруг бегала молодая девушка на высоченных шпильках и взывала о помощи. Несколько прохожих или жителей из близлежащих домов, яростно жестикулируя, давали разноречивые советы.
Видя, что все только суетятся, а помощи лежащей женщине никто не оказывает, Люка решила вмешаться. Бывают случаи, когда дорога каждая минута, а тут никакого действия, а только бесполезные крики.
Она вышла из подъезда и направилась к людям.
- В чем дело? Что произошло? – спросила она у стоявшего с краю мужчины.
- Да, вот эти девицы носятся как угорелые. Как сядут за джип, так думают, что остальные люди обязаны перед ними расступаться. Для них только одна педаль существует – газ, а тормоз – лишняя деталь, с которой они даже и не знакомы и не знают, как он действует, - быстро проговорил тот, радуясь возможности поговорить на наболевшую тему. – Задавила бедную девушку, та даже вскрикнуть не успела.
- Что вы такое говорите, - подошла к ним горе-водитель. - Я к маме спешила, а тут кошка прямо из ворот выскочила и прямо под колеса, а хотела ее объехать и не заметила девушку. Ох, я бедная-несчастная, что теперь будет!
- А где же кошка? – съехидничал мужчина, - что-то ее не видно.
- Как же, будет она сидеть и вас дожидаться. Убежала кошка, рыженькая такая была, - ответила девушка.
- Да, есть здесь одна любительница бегать через дорогу на красный свет, - подтвердила наличие виновницы дорожного происшествия женщина, облаченная в трикотажный сарафан с большим карманом на большом же животе.
- Вот видите, я говорю правду, - обрадовалась нарушительница, что ее версия нашла подтверждение. – Ой, а что мне делать теперь?
- Сперва надо помочь той девушке, - сказала Люка. – Здесь есть врач?
- Она живая, я проверяла, она дышит, - затараторила водитель.
- Тогда надо вызвать скорую и полицию. Они приедут и все сделают, - рассудительно сказала Люка.
- Не надо вызывать полицию, - взмолилась девушка. – Это не моя машина и у меня нет документов на нее. Если точнее, я ее взяла у своего приятеля без спросу. Врача я уже вызвала. Моя подруга – отличный врач, она сейчас приедет и поможет нам.
- Ну как же, обязательно надо в больницу, сделать обследования, может, у нее серьезные повреждения, - настаивала Люка, которая за время жизни в Англии отвыкла от такого явного отсутствия любви к больницам и полиции у своих бывших соотечественников.
В этот момент сбитая женщина зашевелилась, застонала и открыла глаза.
- Не надо больницу, не хочу в больницу, - были ее первые слова.
- Девушка, вы не понимаете своего состояния. Врачи должны его оценить и помочь вам, - начала успокаивать ее Люка.
- Нет-нет, я не хочу в больницу. У меня все в порядке. Я просто упала. Я сейчас немного полежу и пойду. Разве со мной что-то произошло? Я ничего не помню.
На Люку умоляюще глядели огромные серые глаза в обрамлении длинных черных ресниц.
- Не надо везти в больницу, если она не хочет, - сказала одна из женщин, стоящих рядом. – Вот девушка говорит, что приедет знакомый врач, пусть та и посмотрит и окажет помощь.
- Наша больница не самое лучшее место, сдерут десять шкур, а помощи от них никакой. В лучшем случае хуже не сделают, - подтвердила другая женщина.
- А что ей здесь на земле валяться? – спросила Люка. – Надо же что-то делать. Как тебя зовут? Ты можешь встать?
- Меня зовут Тея, я сейчас встану, - сказала девушка и попыталась приподняться, но ойкнула и схватилась за правую ногу. – Нога болит и еще голова тоже.
- Давайте перенесем ее в дом, - произнесла горе-водитель. – Моя подруга сейчас подъедет. Она как раз звонила. Давайте к вам в дом занесем, он ближе всего, так что нести будет недалеко. Вы не будете против? - обратилась она к Люке.
- Хорошо, - согласилась писательница. – Проходите, пожалуйста.
Люди помогли перенести Тею в дом. В это время подъехала врач. Она первым делом прогнала посторонних из комнаты, чтобы они не мешали ей своими советами.
- Натия, что ты опять натворила? – обратилась она к подруге. – Ну, просто беда с тобой, вечно ты вляпаешь во что-то.
Произнося эти слова, женщина одновременно умело обследовала пострадавшую, проверяя ее состояние.
- Да вот, не иначе, как бес попутал, - начала свою историю Натия. – Шалико с утра уехал куда-то с друзьями. Меня не взял, хоть я и просила, Сказал, что у них чисто мужская компания. Знаю я эти "чисто мужские компании". Явно поехала с девицами, в обществе которых приличной девушке появиться невозможно, а мне лапшу на уши навешал. Ну вот, я разозлилась и решила сама проветриться немного.
- А на чем ты проветривалась? – удивилась докторша. – Что-то я твою машину на улице не видела.
- Я и говорю, что села на его машину. Моя вчера у меня дома осталась, а мы на его вчера весь день ездили. Правда, он за руль своего ненаглядного джипа даже держаться не разрешает, но мне сегодня не у кого было спрашивать разрешения. И вообще я должна была получить компенсацию за моральный ущерб.
- И что, получила? – съязвила подруга.
- Да уж, получила. Ты хоть не язви, - состроила гримасу Натия и поинтересовалась, кивнув в сторону Теи – Как она там?
- Ничего страшного для основных органов. Но есть сотрясение, степень которого нужно уточнить и, кажется, правая нога сломана. Сейчас принесу рентгеновский аппарат и проверю. Хорошо, что я его захватила, он у меня в машине лежит.
Врач вышла. Натия сидела у пострадавшей, что-то вполголоса по-грузински пытаясь ей объяснить. Люка стояла, прислонившись к стене, немного ошарашенная от случившегося. Каких-то полчаса назад она работала в этой комнате в полной тишине и одиночестве. И вот в одно мгновение все изменилось. Комната полна чужих людей, а у нее самой сердце сжималось от волнения за молоденькую девушку. Ведь еще не известна степень ее увечий, а ведь любая, даже самая незначительная авария – это шок для пережившего ее человека. Писательнице было жалко невольно попавшую в переплет Тею. Ей хотелось прижать ее к груди, успокоить, обнадежить, что все будет хорошо, и в тоже время она боялась причинить той лишнюю боль и не хотело показаться навязчивой. Ей казалось, что Тея напоминает младшего сына Пашку.
"Совсем у меня крыша поехала в последнее время, - одернула она себя, - никакие у Теи ни Пашкины глаза. Просто совпадение, что у обоих они серые. А если бы глаза были карие, то я решила, что она похожа на моего отца. Так нельзя. А то я хожу по улицам Тбилиси и заглядываюсь на молоденьких девушек. Я уже встречала десяток девушек, которые походили на маму, сотни отдаленно напоминали папу в молодости, а все черненькие красавицы были копией Малхаза. Я даже умудрялась находить сходство с мужем, хотя он никакого отношения к этой истории не имеет".
- Ну вот, с ногой теперь все в порядке. Гипс я наложила, - произнесла врач, обработав ногу и помыв руки. - Теперь надо только покой. А вот насчет сотрясения я предлагаю поехать и сделать томографию. Я даже сама могу отвезти.
- Нет, - одновременно вскричали Тея и Натия.
- Ты, что с ума сошла, - спокойнее сказала Натия. – Я же тебе объяснила, что есил попадем в больницу, они обязаны передать сводку полиции, а мне это ни к чему. Представляешь, на чужой машине совершила аварию. И что мне за это будет!
- Да-а, задумчиво сказала врач, а потом добавила. - А что будет?
- Не издевайся. Мало не покажется. Во-первых, в связи с новым законом о судебном соглашении, обдерут как липку. Но главное, попаду в сферу пристального внимания правоохранительных органов. А мне это надо?
- Не надо, - согласилась подруга.
- Пожалуйста, не надо меня никуда везти, - умоляюще проговорила Тея. – Я боюсь садиться в машину.
- Ну, что тут страшного, - удивилась врач.
- У меня папа и мама погибли в аварии. Я после этого несколько лет не могла приближаться к машине. Только думала, что страх исчез окончательно. А сейчас опять нахлынуло. Меня от одной мысли, что надо сесть в машину, колотить начинает. Я немножечко полежу и пойду потихоньку к себе, - объяснила она свое состояние.
- Но вам сейчас нельзя ходить ни в коем случае, - возразила доктор.
- Что делать, мы и так сильно побеспокоили уважаемую … - девушка вопросительно посмотрела на Люку, не зная как ее назвать.
- Меня зовут Люка, - назвалась та и продолжила, - никакого беспокойства оставайтесь пока здесь раз нужно. Вообще это не мой дом, хозяйка сейчас в отъезде, но, я думаю, она не будет против, если Тея пока поживет здесь.
Люка специально назвалась так коротко, опустив официальное обращение по имени-отчеству, зная тбилисскую привычку до конца жизни именоваться домашними ласкательными именами. Так, сгорбленная годами старушка, с трудом передвигающаяся с помощью палки, откликается только на имя Нинуца, а сорокапятилетнюю матрону, ведущую шоу на телевидении, вся студия да и остальная часть Тбилиси называют запросто Додошка.
- Госпожа Люка, а разве это будет удобно, - попробовала возразить девушка.
- Удобно и мне будет не так одиноко, - ответила писательница, опустив то, что как раз одиночество ей сейчас было нужнее всего, но она решила, что больная девушка, которая к тому же не может передвигаться, не сможет помешать ей в путешествии по волнам памяти.
- Вот и отлично, - обрадовалась, что все так разрешилось, Натия. – А лекарства и питание я обеспечу. Если надо, я и сиделку найму. Вы только скажите, я все сделаю. Я так радо, что все так разрешилось, и все живы и почти здоровы.
- Вопрос с сиделкой пока отложим. Может, справимся своими силами. Тем более ко мне через день приходит убирать женщина. Если надо, она поможет. В крайнем случае, ей доплатите немного.
- Прямо не знаю, как вас благодарить. Вы меня просто спасли, - Натия бросилась целовать Люку, которая сдержанно отстранилась от экзальтированной девушки. Та ничуть не смутившись, что ее остановили, продолжила дальше. - Вот, говорят, мир не без добрых людей. Я раньше никогда не понимала это поговорку, а теперь я точно знаю, что это значит.
- Еще есть поговорка "вири мадлиа", - заметила подруга (грузинская поговорка соответствует русской "долг платежом красен" – прим. авт.).
- А это причем? – сверкнула на нее глазами Натия. – И вообще говори по-русски. Здесь не все понимают твои пословицы.
Врач написала назначение и уехала, пообещав навещать пострадавшую. Натия тоже оставила их, завезя лекарства и две полные сумки разной снеди. Тея от пережитого и лекарств задремала. Люка сидела в кресле рядом и думала, как судьба в последнее время вмешивается в ее жизнь, переворачивая все с ног на голову. Сперва воскресила из мертвых давно похороненную дочь, а теперь вот также в одно мгновение привела к ней девушку, которая по возрасту соответствует ее дочери. Может это испытание на ее совместимость с будущей дочерью. Проверка – сможет ли она найти общий язык с взрослой девушкой, которая к тому же выросла совсем в другой обстановке.
Да и дочерью не все понятно. Поиски зашли в тупик. Детектив, нанятый ее мужем, потерял ее следы через два месяца после гибели ее приемных родителей. Она как будто растворилась в воздухе. Появилась в ее жизни благодаря той встрече в Нью-Йорке с акушеркой Марикой, чтобы опять исчезнуть в Тбилиси. И опять Тбилиси. Что она такого плохого сделала этому городу, что в нем во второй раз разбивается ее сердце. Одна надежда на Махо, он обещал обязательно найти их дочь. Вот и с Махо она случайно встретилась на приеме в английском посольстве. Что-то очень много в последнее время случайностей. На ни одних надежда. Как будто кто-то ведет ее за руку от одной случайности к другой.
Ее представили как известную писательницу, но назвали ее английскую фамилию, которую она сама употребляла только в официальных случаях. Так что по имени и фамилии он ее никак не мог узнать. Но он подошел и назвал ее Олико. Уверял ее, что она ничуточки не изменилась, все также красива славянской красотой, извинялся за то, что пошел на поводу у матери, не смог отстоять свою любовь и бросил ее в самый ответственный момент, что когда он вернулся в Тбилиси, ее уже там не было, и он не знал, где ее искать, да и надо ли это делать. Он узнал о гибели дочери и понял, что Олико не захочет с ним больше знаться. Вот так из-за его малодушия распалось его счастье, да и вся жизнь не сложилась. Оказывается, он три раза женился. Первые два раза по выбору матери, и только в третий раз он женился сам, но опять из-за матери, но теперь чтобы досадить той. Своих детей нет, растит двух детей от последней жены. Любви особой нет, но есть дом, и есть спокойствие и уверенность, что рядом с ним живет надежный друг, что с возрастом ценишь больше, чем в молодости.
Он не жаловался, но что-то в его виде было такое, что Люка сама того не желая, рассказала о дочери и о том, что поиски не увенчались успехом. Махо был также поражен, как она до этого в Нью-Йорке, потом мгновенно изменился на глазах. Только что перед Люкой стоял человек, который после бурно прожитой жизни больше всего ценил спокойствие и порядок, а теперь это был стремительный мужчина, готовый со всем миром сражаться за свое дело. Распрямились плечи, исчез животик, глаза заблестели и Люка увидела того самого двадцатилетнего Махо, в которого когда-то без памяти влюбилась. Он уверил Люку, что перевернет всю Грузию, но найдет их доченьку.
"В школе я училась хорошо. Все предметы мне давались одинаково легко. Мне абсолютно все равно было решить два листа алгебраических примеров, проанализировать образ Каратаева, выучить особенности корневой системы деревьев или запомнить дату большого лондонского пожара. На приготовление домашних заданий я тратила минимум времени, да и то в промежутках между занятиями художественной гимнастикой, музыкой и уроками рисования. А еще была масса общественных поручений, типа сбора макулатуры и металлолома и помощью отстающим. Никто из родных в моем присутствии меня не хвалил за мои успехи. Это считалось само собой разумеющимся. Так что я пребывала в полной уверенности, что учеба удовольствие, что в изучении грамматических правил и решении математических задач ничего сложного нет, и она всем моим сверстникам даются точно также легко, а если что-то и отстает по какому-то предмету, то это только вследствие того, что не понял объяснение и если ему толково разъяснить, то все будет в порядке. К окончанию школы с выбором профессии у нас в доме никаких сомнений не было. Я так давно была вовлечена в папины исследования, то вопрос, где дальше буду обучаться, даже не поднимался. Будущее было ясно и предсказуемо. Но как всегда вмешался его величество Случай. Сегодня, по прошествии стольких лет и из опыта этих лет я могу сказать, что вся моя жизнь состояла из таких вот случайностей, которые в корне меняли мою жизнь, разворачивая ее на сто восемьдесят градусов.
Разгоряченная танцами, я выскочила в школьный и двор и присела на скамейку, чтобы немного передохнуть. Так было хорошо на душе, хотелось петь от счастья и постоянно признаваться в любви к одноклассникам. За плечами были десять лет совместной учебы, ежедневное сиденье в одном классе по пять-шесть уроков. Я знала всех двадцать шесть юношей и девушек, с которыми провела вместе долгие десять лет, почти всю свою жизнь. Впереди ждала полная приключений взрослая жизнь, но я любила их всех, и было немного грустно расставаться, с кем-то до завтра, а с кем-то на многие годы.
В этот момент из двери выскочила стайка девушек. Они стояли на освещенном месте, так что я из своего укромного уголка видела их всех как на ладони. Это были четыре одноклассницы, вышедшие перекурить. Впервые они, как взрослые выпускницы, могли сделать это в открытую, не прячась от учительского ока в туалете. Они принялись живо обсуждать, кто куда собирается поступать. Назвав свои институты, они перешли на остальных одноклассников. Предположения и комментарии были одновременно и интересны, и неожиданны, и в тоже время узнаваемы. Но вот было названо мое имя, и тут я неожиданно для себя услышала:
- Эту зубрилу папочка, конечно, устроит под свое крылышко. Ей не придется, как нам, простым смертным, волноваться за итоги экзаменов.
Слова эти произвели на меня эффект разорвавшейся бомбы. Произнеси их любой другой из соучеников, я бы просто посмеялась и забыла, но говорившая была Ленка, сидевшая со мной за одной партой последние четыре года, которой я помогала делать уроки, вернее давала списывать домашнее задание, а на контрольных сперва решала ее задачки, а потом принималась за свой вариант. Зубрила. Это слово, как пощечина отразилось на моих щеках. Я даже почувствовала, как они мгновенно запылали от несправедливого обвинения. Разве я зубрила? Разве я виновата, что у меня хорошая память и с одного раза запоминаю наизусть огромные тексты. Ведь она сама свидетель, как я, пробежав глазами материал урока, тут же объясняла ей самые важные положения из него.
Девочки, докурив, вернулись на вечер, а я дала выход, душившим меня слезам. Кто-то из ребят бегал по двору и звал меня, но я забилась, так чтобы меня не было видно, переждала, а потом отправилась домой. Желание веселиться начисто пропало.
Дома я сказала, что у меня разболелась голова и отправилась спать. Я слышала, как приходили за мной одноклассники, звали вернуться, но мама, заглянув ко мне и увидев, что свет потушен, а я сплю, отправила их одних. Ночью я приняла решение уехать в другой город и самостоятельно поступать на математический факультет. С филологией было покончено. Я не хотела, чтобы всю свою жизнь прожила в тени отца. Пусть я мало чего достигну в жизни, но это достижения будут только мои. На следующий день был выбран город учебы, "методом научного тыка" им стал Тбилиси. Там ни у папы, ни у мамы не было никого знакомых. Родители спокойно встретили мое решение. Оба с детства прививали мне самостоятельность, признавали мое право на выбор и с пониманием отнеслись к нему.
Тбилиси мне понравился. В нем не было московской суматошности, но и не было петербуржской аристократичности, не было минской широты и не было киевской величавости, но зато он был очень простой и по-домашнему приветливый. Начну с того, что таксист, везший меня из аэропорта в город, узнав, что у меня здесь совсем нет знакомых, тут же устроил меня к родственнице, жившей недалеко от университета, в который я благополучно поступила. Хозяйка относилась ко мне как к родной. Ее дети выросли и разъехались, а у нее часто жили родственники из района, приехавшие на учебу, так что она все прекрасно знала о студенческой жизни, разделяла с нами наши радости и горести.
Студенческая жизнь, да еще полная самостоятельность в чужом городе захлестнула меня новыми впечатлениями. Появилось много друзей. Главное, фамилия Никольская в Тбилисском университете на математическом факультете никому ничего не говорила. Я была для них абсолютно ровней. У сокурсников даже возникало чувство гордости за свой факультет благодаря тому, что рядом с ними училась настоящая москвичка. Мое появление рядом с ними они приписывали бешенным московским конкурсам и моему благоразумному решению поступать в провинции. Правда, никто из них Тбилиси провинцией не считал. Тбилисцы, ни много ни мало, любя называли свой город "маленький Париж", намекая на его исключительность и близость к этой знаменитой европейской столице.
Больше всего я сдружилась с Кариной Арутюновой и Ладушей Поляковой. К сожалению, Ладуша на третьем курсе вышла замуж за лейтенанта, выпускника артиллерийского училища и уехала с ним в Туркестан. По молодости мы все немножко легкомысленно относимся к своим друзьям, веря, что нас впереди ждут много новых встреч. Вот и мы с Ладушей потерялись на земных просторах и сколько я не пыталась позже найти ее следы, так мне это и не удалось. Кто виноват? Может, я вовремя не ответила на ее послание из-за закруживших меня событий, может, она при очередном переезде потеряла мой адрес. Разве сейчас разберешь.
А вот с Карой мы дружим и на сегодняшний день, хоть нас и разделяет Атлантический океан, у меня ближе нее подруги нет…"
Люка внезапно проснулась. Обычно она крепко спала всю ночь, не реагируя на внешние звуки. Она не могла понять, что ее могло разбудить сейчас, на какой внешний раздражитель сработал внутренний датчик, вырвав ее из глубокого сна. Она прислушалась к внешним звукам. Все было тихо. Даже дом успокоился.
Дом был старый. Двухэтажный особняк на тихой Тифлисской улочке построил дед Кариной матери для своей молодой жены Рипсиме. Прожили они счастливо в этом доме недолго, после советизации в двадцать первом году деда убили недалеко от собственного дома, а Рипсиме с сыном несколько раз уплотняли, так что им в конце концов оставили одну, правда самую большую комнату на втором этаже. В этой комнате выросли Карина мать, тетя Эльза и ее брат Армен. Эльза этот дом не любила и, выйдя замуж, с радостью переехала к мужу на Авлабар. Люка в бытность учебы часто бывала у них в доме на Авлабаре, а вот здесь до этого была только пару раз Карой, навещавшей дядю. После смерти дяди комната перешла к Кариной матери, единственной его наследнице. Квартира долго стояла запертой, пока в нее после замужества не переехала Рита, Эльзина внучка и Карина племянница. Муж Риты родом был из Еревана, но женщина уговорила его поселиться в Тбилиси. Сама же она проявила бурную деятельность и по крупицам, точнее по комнатам, собрала коммунальный дом. Чего ей это стоило – у кого-то купила, кого-то пересилила в другой район, а за одной старушкой, которая отписала ей свои две комнаты на втором этаже, смотрела три года, как за родной бабушкой. Сейчас она являлась единственной владелицей прадедовского особняка, вернее официально дом числился за ее бабкой, но Эльза дом своим не признавала и все время твердила внучке, чтобы та переоформила дом на себя. А у Риты до этого все никак не доходили руки, сперва она хотела собрать все комнаты, а потом заболела ее свекровь, и она в последнее время моталась между Тбилиси и Ереваном. Она и Люку только встретила, ввела ее в курс дел, потому что по Кариной просьбе занималась поисками ее дочери, но через неделю свекрови опять стало хуже, и она умчалась в Ереван.
Старый дом поначалу встретил Люку настороженно. В первую ночь он устроил ей проверку – под чьими-то шагами скрипели ступеньки деревянной лестницы, ведущей от входной подъездной двери на второй этаж, хлопали закрытые двери, доносилось чье-то бормотание, женские всхлипы, что-то падало, что-то шуршало, а в соседней комнате, в которой, как Люка точно знала, никого не было, кто-то шаркающей походкой всю ночь ходил из угла в угол. Утром она спросила у Риты о странных звуках. Женщина рассмеялась:
- И вам тоже досталось, тетя Люка. Это дом проверяет вас на вшивость.
- Как проверяет? – удивилась Люка.
- Меня тоже проверял, причем очень долго. Проверки закончились только тогда, когда весь особняк стал моим. Я совсем случайно обнаружила, что по ночам больше нет никаких дополнительных звуков, только то, что положено – храп моего мужа. А его дом не проверял, или он всегда крепко спит. Скорее второе. Вы не волнуйтесь, со временем все звуки исчезнут.
И правда, через две недели все хождения и скрипы закончились. Вот и сейчас все было тихо. Но что-то же ее разбудило. Может, Тея позвала ее. Люка прислушалась, но с первого этажа ничего не доносилось. Хорошая девушка Тея, приветливая, добрая. За эти несколько дней Люка успела привязаться к девушке и узнать ее историю.
Оказывается, у Теи оба родители погибли в автомобильной аварии. Она в восемнадцать лет осталась совсем одна, причем родная тетка выгнала ее из родительского дома. Сама закончила юридический факультет, подрабатывая в какой-то фирме секретаршей, чтобы оплатить учебу и проживание.
Люка вылезла из кровати и спустилась на первый этаж, чтобы посмотреть, не нужно ли что девушке. Из комнаты, которая служила писательнице кабинетом, пробивался свет. Женщина тихонько приоткрыла дверь и увидела девушку, которая сидя в кресле за компьютером, вытянув больную ногу и оперев ее на подложенную палку.
- Ты почему не спишь? – вполголоса спросила Люка.
- Ой, я разбудила вас, госпожа Люка, - вскинулась девушка, пытаясь привстать. Женщина легонько нажала ей на плечи, удерживая в сидячем положении.
- Во-первых, ты меня не разбудила, я сама проснулась, а во-вторых, я сколько раз просила меня называть, как у вас принято, просто Люка, без всякой госпожи.
- У меня не получается. Вы так много сделали для меня, совершенно постороннего человека. Пришли на помощь, заботитесь. Знаете, обо мне никто так не заботился с тех пор, как погибла моя мама. Что говорить, если родная тетка, которая знала меня с младенчества, как котенка выкинула на улицу. Мое уважение к вам безгранично, я никак не могу вас назвать вот так просто по имени. Я-то хочу выполнить вашу просьбу, но как будто какой-то барьер существует в моем мозгу, который я не могу преодолеть. Словом "госпожа" у нас чаще всего подчеркивают свое уважение к женщине, к которой обращаются. Пусть хоть этим словом я покажу степень своего уважения к вам.
- Наверное, ты по-своему права, но мне бы хотелось более теплых отношений. С моей точки зрения, вернее из опыта обращение "госпожа" как бы дистанцирует говорящих. Но не буду спорить, я всю жизнь прожила в других странах. Называй, как тебе удобно. Как у нас, русских говорится, "хоть горшком назови, только в пучку не ставь".
- Вот горшком я вас точно называть не буду, - сказала Тея и обе женщины покатились со смеху.
- Так почему ты не спишь? – повторила свой вопрос Люка.
- Не спалось, видно я много спала в последние дни и весь свой лимит спанья исчерпала. Решила пообщаться по интернету. Вы же мне разрешили пользоваться компом, - ответила девушка.
- Ну и что, пообщалась, полуночница? – поинтересовалась писательница.
- Пообщалась, а потом случайно наткнулась на вашу фотографию. Оказывается, вы писательница.
- Да, - односложно ответила женщина.
- Как здорово! А почему вы не говорили, что вы писательница. Никогда в жизни не была знакома с живым писателем. А вы мне подарите свою книгу с вашим автографом? – вопросы сыпались один за другим.
- Тихо-тихо, не все сразу. Последнюю книгу я тебе дам почитать, и если тебе понравится, то я тебе обязательно пришлю позже. Все экземпляры, что я привезла, уже раздала. Мы у Риты позаимствуем для тебя. А писатели совсем обыкновенные люди со своими радостями и бедами, такими же, как у остальных людей. Я и писателем стала случайно.
- Расскажите. Пожалуйста, расскажите, как вы стали писательницей, - попросила Тея.
- Очень трудно было в первые годы моей жизни в Англии. Дом, семья, мальчики были маленькие, забот было много, фактически я все время была занята, свободного времени не было, но все время чего-то не хватало. Потом я поняла, что не хватает русского духа, но это было позже, а пока я, как собака делала стойку всякий раз, когда в толпе слышала русскую речь. Хотя Мики, мой муж со мной почти всегда говорил по-русски, он сам любит этот язык и хорошо владеет им. Мальчики тоже сперва заговорили по-русски, а уже потом по-английски. Так что я большую часть дня дома говорила на родном языке. Но мне не хватало русского, как фона, который мы слышим вокруг и не обращаем на него внимания. В окружающем пейзаже я искала что-то родное, что мне напоминало бы Россию, искала похожие дома, лица. Короче, я как-то села и написала рассказ о девочке, которую удочерила американская семья и она попала в совсем другую среду. Ее все любили, заботились, после ужасов детского дома у нее наконец-то было все, но при всем этом благополучии, при этой почти сказочной жизни ей чего-то не хватало. Как-то она в парке набрела на место, где почувствовала себя счастливой. Дышать стало легче, а главное, пропала тоска, исчезло беспокойство. Она никак не могла понять, в чем же дело, в чем магия этого места, и только ночью, засыпая, вспомнила, что это место напомнило ей сад возле детского дома, где она с приятелями, такими же детдомовцами, сидя под деревьями, мечтала, что мама найдет ею.
- Как интересно, - задумчиво проговорила Тея.
- Мики тоже сказал, что интересно, сам перевел на английский и опубликовал рассказ. А потом я написала еще рассказ. И поехало. Лиха беда начало. Ты можешь почитать рассказы в интернете, у меня там есть сайт.
- Значит, так вы справились с тоской?
- Так и не только так. Универсального способа не существует, у каждого свой способ. А почему ты спрашиваешь, ты же живешь на родине, так что ностальгия тебе не должна быть знакома. Хотя, чего в жизни не случается, никогда ни от чего зарекаться нельзя.
- А у той девочки из рассказа мать была живая? Она что, отказалась от нее? – спросила девушка.
- Нет, матери не было, но дети никогда не хотят смириться с этим, всегда надеются на чудо.
- Да-а, и не только дети, но с годами эта надежда становится все меньше и меньше.
"Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…"
Вот и меня любовь настигла внезапно, как проливной ливень в жаркий солнечный день возник ниоткуда, намочив до последней нитки, до каждой клеточки и умчался в никуда, или скорее, как в холодный сумрачный зимний день выглянувшее солнышко осветило все вокруг, согрело и наполнило душу ликующей радостью.
Еще вчера этот человек был абсолютно безразличен мне, и вдруг, как удар молнии, как ураган, который закружил Элли вместе с домиком и Тотошкой унес в сказочную страну. Меня тоже унесло в сказочную страну под названием Любовь.
Махо учился курсом старше на грузинском отделении. Красивый стройный парень с пронзительно черными глазами, которые, казалось, прожигали тебя насквозь, когда он смотрел в твою сторону, с коротко стриженными темными волосами, вокруг которого вечно вилась стайка однокурсниц, на которых он не обращал никакого внимания, или делал вид, что не обращал внимания. Примелькавшись друг другу за годы учебы, мы иногда здоровались, столкнувшись в коридоре. А так, встретившись где-нибудь в другом месте, я могла бы его и не узнать.
В тот, так и хочется сказать роковой, но, как любит говорить мой папа, не надо излишне драматизировать события, вечер мы вдвоем оказались в одной аудитории. Мы оба досрочно сдавали одному и тому же преподавателю какую-то очередную математическую премудрость. По прошествии стольких лет я уже точно и не могу припомнить, что это был за предмет, помню только, что это было последнее препятствие перед новогодними праздниками, которые я собиралась провести в Москве с родителями. Педагог назначила нам на вечер, дав задание, куда-то вышла. Я уже заканчивала с подготовкой, как поймала на себе умоляющий взгляд черных глаз. Юноша протянул мне листок с задачей и спросил, не встречала ли подобное. Я пожала плечами, сказала: "Нет", - и продолжила решать свой пример, но перед глазами уже засело его задание. Через несколько минут я, не будучи полностью уверенной в своей правоте, предложила ему попробовать один способ. Он понял меня с полуслова и тут же стал писать новое решение. Когда вернулась педагог, он уже успешно справился с этой задачей.
После экзамена Махо, так звали парня, пошел меня провожать. В тот вечер мы провожались очень долго, все говорили и никак не могли наговориться. На следующий день я улетела в Москву. Мы встретились после сессии, и начались совместные хождения по театрам, концертам, друзьям и знакомым. Тбилисская студенческая культурная жизнь была ничуть хуже московской. Может, театров и гастролеров было поменьше, зато билеты доставались значительно легче. Мы радовались каждой совместно проведенной минуте, а каждое прощание становилось трагедией. Весеннюю сессию я сдала как в тумане – что я учила, как отвечала, сама не знаю. В голове у меня был только Махо. Мой Махо, самый лучший человек на свете, без которого, я твердо была уверена в этом, я и дня не проживу. Такой любви, как у нас в мире не существовала. Кто такие Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда! Они были пигмеи на фоне наших чувств.
На летние каникулы мы расставались, как ни странно, спокойно, решив это вынужденное расставание с пользой потратить как проверку своих чувств. У меня была запланированная поездка с папой, как я шутила "комаров кормить", а в августе я должна была навестить бабушку и дедушку, которые жили под Ригой и которых после окончания школы не видела. Махо тоже собирался к материнским родственникам в Имеретию, а затем на море.
В сентябре встретились так, как будто не расставались. Даже говорить начали с того предложения, на котором остановились при прощании. Болтали без умолку, а потом Махо вдруг притих и так просто, безо всякого предисловия спросил:
- Ты выйдешь за меня замуж?
И я так же серьезно и просто ответила: "Да".
Разве можно простыми словами, которые употребляешь каждый день в обыденной жизни, описать состояние влюбленной женщины, тем более той, которую любят взаимно и которая собирается со своим избранником соединить свои жизни. Я не жила в эти дни, я летала, как птица парила в бескрайнем небе любви. Сверху мне открывалась бесконечно счастливое будущее.
Махо очень хотел познакомить меня с родителями, но знакомство все откладывалось. Я не придавала этому никакого значения, так как по наивности считала, что предстоящее событие касается только нас обоих. Мои родители еще летом во время каникул по моему состоянию поняли, что я влюбилась, никаких резких движений по этому поводу не делали, только папа сказал, что полностью доверяет мне и заранее согласен с любым моим выбором.
Махо же нервничал, потом как-то сказал, что его мама против нашей женитьбы, но он придумает, как ее уломать. Я вообще не поняла, как можно быть против меня, не зная меня лично, и отмахнулась от этого предупреждения, как от чего-то несущественного. И была не права, как показали дальнейшие события.
Любовь – прекрасное чувство, но у него есть одна особенность, влюбленный человек в своем состоянии весь мир видит в искаженном виде. Как изображение на выпуклой сфере – предмет его любви огромен и занимает почти все пространство, а все остальное несоизмеримо мало и несущественно.
Так и я в то время. Главное для меня был Махо, а все остальное – родители, институт, друзья, будущая профессия, взаимоотношения с другими людьми, все это отступило даже не на второй план, а провалилось куда-то в тартарары.
В конце сентября Махо повез меня в Имеретию к бабушке и дедушке. От небольшой станции до деревни добирались на автобусе, а потом еще шли вверх по дорожке, змеившейся между похожими друг на друга домами с ведущими на второй этаж широкими деревянными лестницами. Внизу располагались подсобные помещения и обязательная большая кухня, жилые комнаты находились на втором этаже, как правило, хозяева жили и спали внизу возле теплое печи, а верхняя часть дома сохранялась в абсолютной чистоте и порядке для гостей. Меня поместили на втором этаже в большой светлой спальне с дорогой импортной мебелью, которую и не в каждом московском доме встретишь.
Встретили нас радушно, видно было, что Махо любят и потакают всем его капризам. Бабушка по-русски говорила плохо, зато пробелы восполняла своей любовью и заботой, она кормила нас на убой, так что из-за стола мы просто выползали на четвереньках. Дедушка русский язык знал хорошо, он был участником войны, и эта тема у него была главной. Я ему рассказала про своего дедушку, который тоже сражался на фронте, попал в окружение, плен, прошел концлагерь, бежал, воевал во Франции, откуда привез мою бабушку Жозефу, или как мы ее все звали Зизи. За эти три дня мы с ним успели подружиться.
На третий день приехали родители Махо и забрали нас в Тбилиси. Милые, хорошо воспитанные люди приветливо отнеслись ко мне, не спорили с нашим решением, только его мать предложила, чтобы мы подождали, пока я окончу институт, а на следующую осень справим свадьбу. Тем более что за этот срок все успеют подготовиться, чтобы достойно отметить такое событие. Мне было совершенно безразлично, как справлять свадьбу, по возможности я хотела совсем обойтись от пышного торжества, отметив его только в узком кругу, но мне принялись доказывать, что свадьба бывает только раз и требует серьезного к себе отношения.
Свадьбу отложили. Мы с Махо по-прежнему встречались, но к себе домой он меня больше не приглашал. И еще в его поведении что-то неуловимо изменилось, я не могло точно определить что, но было ощущение, что юноша отдаляется от меня.
Вскоре, как гром среди ясного неба, Махо призвали в армию. Я его проводила, мы обещали писать каждый день друг другу. А еще две недели я узнала, что жду ребенка. Радости моей не было предела. Одно омрачало – не знала, как сообщить об этом будущему отцу, чтобы он тоже разделил мое счастье. Писем от него не было, в военкомате мне его адрес не дали. Тогда я пошла к его родителям, в надежде что-либо узнать о нем.
До сих пор с содроганием вспоминаю встречу с его матерью. Куда подевалась милая приветливая женщина. Меня встретили с таким высокомерием и холодом, что ей впору было играть роль Снежной королевы. Она с надменным выражением лица выслушала меня и выдала текст, из которого следовало, что я не пара для ее мальчика, что ему не нужна русская жена, что в ее дом войдет только грузинская невестка, а я со своим нагулянном неизвестно где и с кем ребенком могу возвращаться к себе в Россию. Я стояла, оглушенная чудовищностью сказанного, не в состоянии произнести ни слова. Под конец меня предупредили, чтобы я не смела даже приближаться к ее сыну или писать ему письма.
Шок от этих слов поверг меня в ступор. В моей голове не укладывалось, что меня отвергли не за какие-то мои личные качества, а за принадлежность к нации, которую я считала самой лучшей на свете. Почему? Почему в двадцатом веке национальный вопрос должен доминировать в выборе спутника жизни? Разве мое сердце, прежде чем влюбиться спрашивало анкету. Да я даже не знала национальности всех моих друзей, никогда не задумывалась над тем, кто из них ходит в синагогу, а кто в мечеть, кому мама в детстве пела колыбельную по-армянски, а кому по-польски.
Слово "люблю" понятно и прекрасно на любом языке, потому что его произносят совсем по-другому, не так как остальные слова, потому что оно освещено взглядом любящих глаз и его слушают любящие уши. При чем тут нация?! Разве девушка из какого-нибудь племени мумба-юмба любит не так же сильно, как английская королева? Голова кругом шла от всех этих "почему".
В моей семье никогда не обсуждалась национальная принадлежность знакомых и друзей. В классе где-то в четвертом я спросила у отца:
- Папа, кто я по национальности?
- А почему тебя это заинтересовало? – удивился отец.
- У нас учительница сегодня заполняла журнал, а я не смогла ответить. Она объяснила, что национальность должна быть такой же, как у родителей.
- А ты что?
- А у нас все разной национальности, - ответила я и начала перечислять, - Ты – русский, но бабушка Зизи француженка, у мамы отец латыш, а бабушка Марта немка, а еще тетя Гася полька. Так кто я?
- Все правильно, дочка. Так писатель Гоголь был украинцем, но он считал себя русским и писал на русском языке, поэт Лермонтов был потомком шотландцев, но то же считал себя русским поэтом. Ты сама должна определить для себя, какая культура для тебя ближе, какой язык ты считаешь родным, кто ты по национальности. Подумай хорошо и ответь. Это будет твой выбор.
Впервые я задумалась над таким "взрослым" вопросом и на следующее утро сказала папе:
- Я – русская.
И я всегда гордилась тем, что я русская, а теперь вдруг это стало основным препятствием в моей любви.
Карины родители, которые принимали самое деятельное участие в моей жизни, нашли для меня адрес части, в которую попал Махо. Я написала несколько писем, сообщила, что жду ребенка. Ответа не было. Тогда я решилась и поехала к нему в часть, но встреча не произошла, потому что его рота находилась на каком-то "марше", пришлось возвращаться в Тбилиси, но я оставила у комиссара, пожилого казаха письмо, в котором просила Махо обязательно написать мне.
Через месяц, в течение которого я написала еще несколько писем, пришел ответ. Махо, которые так красиво говорил мне о своей любви, который ночи напролет мог читать стихи грузинских поэтом, а потом тут же переводить мне их на русский язык, в это нар сухо и категорично потребовал, чтобы я больше не писала ему, чтобы впредь забыла его адрес, что он не такой дурак, чтобы растить "ребенка, нагулянного неизвестно где и неизвестно с кем". Особенно эта фраза слово в слово, повторившая выражение его матери добила меня.
Классическая ситуация. Женщина, брошенная мужчиной, когда он узнал, что она ждет ребенка. Даже термин существует – мать-одиночка. Ну и что? Я рожу ребенка и выращу его сама. В голове рисовались картины одна душещипательней другой – постаревший Махо находит нас с сыном, почему то я была уверена, что у меня родится сын, плачет, как ему было плохо без нас, мы, немного поломавшись, прощаем его и все втроем, обнявшись, плачем. Все это хорошо, но прежде надо было родить ребенка и вырастить его.
Зимой на каникулах в Москве я старалась от родителей скрыть свое положение, делала вид, что мне очень весело и хорошо, по-видимому, переиграла с весельем да еще по утрам не всегда себя чувствовала нормально. Мама прямо спросила меня:
- Что с тобой, дочка? Не можешь же ты каждый вечер кушать несвежие продукты. Где ты их находишь?
На прямой вопрос и так же прямо ответила, рассказав матери все и твердо добавила:
- И не уговаривай, я рожу этого ребенка. Я его уже люблю, кто бы он ни был – мальчик или девочка, он мой.
- А я и не уговариваю. Я рада, что ты научилась сама принимать решения. Тебе будет трудно, но помни, ты – не одна. У тебя всегда есть мы.
Мама отвела меня к знакомому врачу, беременность развивалась нормально. Меня поставили на учет. Мама предлагала перевестись в университет, но тут я воспротивилась. Мне казалось, что так я вернусь на полдороге и дам повод сплетен, что я как "мамина дочка" при малейших трудностях вернулась под родительское крылышко. Договорились, что я досрочно защищу диплом, а рожать приеду в Москву. На том и расстались. Лучше бы я послушалась родителей. Что значит уязвленная гордость на фоне того, что потом случилось.
Хотя все было хорошо. Я писала диплом, заканчивала занятия, мой хозяйка хлопотала вокруг меня так, как будто я должна родить ей внука. У Карины дома пылинки с меня сдували. Особенно развлекала меня пятилетняя Рита, крутилась вокруг и ее голос, как колокольчик, звучал в моих ушах. Она была пока единственным ребенком среди многочисленных взрослых и неподдельно радовалась скорому появлению маленького. Она считала, что у нее появится маленькая сестричка, и никто не мог ее переубедить, что ребенок появится в Москве, и она его долго не увидит.
Я уже и не думала о Махо, выбросив из головы неприятные мысли и настроившись на положительные эмоции, необходимые будущему ребенку. Каждый вечер я разговаривала с ним, рассказывала, что сделала, говорила, что люблю его и буду всегда любить. Мне казалось, что он слышит меня и поддерживает беседу. Так что я была не одинока. Со мной всегда был мой маленький.
Все шло по плану. Но…
Сколько раз позже я убеждалась, что при любом идеальном плане, всегда есть место неожиданности. Закон Мэрфи, гласящий о том, что если непредвиденное событие может случиться, то оно обязательно случится. Бутерброд всегда падает маслом вниз.
Все шло по плану и вдруг в один момент все расстроилось.
Все экзамены и зачеты сданы. Диплом написан. По моей просьбе назначен день досрочной сдачи. До родов чуть меньше месяца.
У хозяйки в районе умерла родственница, и она поехала на похороны, наготовив мне еды на целую неделю. На следующий вечер я допоздна задержалась у руководителя диплома. Они с женою предлагали мне поймать такси, но я отказалась, сказав, что доберусь на метро. Небо хмурилось, вопреки метеопрогнозам, обещавшим ясную погоду, пошел дождь. Я ускорила шаг, чтобы не намокнуть, поскользнулась на намокшем тополином пухе и со всей силы упала на спину. От пронзившей внезапно боли потеряла сознание и очнулась, когда меня укладывали в вызванную прохожими скорую.
Все, что происходило потом, помню как в тумане. Мои крики, провал, опять крик, опять провал, раздирающая боль, и еще крик. Крик ребенка. И опять провал.
На следующее утро мне сказали, что я родила мертвую девочку.
Я не хотела никого видеть. Лежала, уткнувшись в стену. Особенно плохо было, когда к другим роженицам приносили детей на кормежку. На третий день меня нашли родители Карины. А еще через день прилетела мама".
Люка вошла в дом. На душе было тяжело. Поиски не приносили никаких результатов. Тамрико Нижарадзе через два месяца после гибели родителей растворилась в воздухе. Она не выезжала из Грузии, но и в Грузии ее не было. Не было ее среди умерших, но и среди живых она тоже не значилась. Тупик. Первым делом женщина направилась к комнате Теи, чтобы поинтересоваться, как та себя чувствует. Дверь была приоткрыта и оттуда доносились громкие голоса. Разговор велся на грузинском языке. За время учебы Люка, способная к языкам, научилась понимать его, и теперь за время своего второго пребывания в Тбилиси многое восстановилось. Она не разговаривала, но многое понимала.
Натия требовала, чтобы Тея что-то нашла, а девушка отвечала, что не может найти.
- Ты не не можещь, а не хочешь, - настаивала Натия.
- Да, ты права, больше не хочу, чем не могу, - согласилась Тея. – Она такая хорошая, я не могу подложить ей подлянку.
- А своей тетке могла? – напомнила Натия. – Забыла, как я помогла, когда тебя вышвырнули, как котенка. Только я тебе помогла тогда. Теперь ты помоги мне.
- Я же тебе столько раз помогала. А в этот раз не могу. Душа не лежит. Да я искала, только не нашла. Ничего нет.
- Это же твой план. Сама придумала, а теперь в кусты. Такой случай, упустить никак нельзя, - настаивала Натия.
Люка ничего не поняла из услышанного, да и не обратила на разговор внимании. Постучавшись, она вошла в комнату.
- Добрый день, девочки. Как ты себя чувствуешь, Теичка, - поздоровалась она.
- Спасибо, хорошо, скоро смогу избавить вас от своего присутствия, - ответила девушка.
- Ты мне совсем не мешаешь, наоборот мне приятно, что ты здесь, - успокоила ее Люка.
- Мне надо бежать, до свидания, а ты, Тея, помни, что я тебе сказала, - быстро проговорила Натия и вышла, бросив на прощанье разгневанный взгляд на Тею.
- Она на тебя из-за чего-то рассердилась? Натия не хочет оплачивать твое лечение, так не надо, я сама заплачу, сколько надо, - предложила писательница. – А ты оставайся. Скоро Рита приедет, я тебя с ней познакомлю. Она чуть постарше тебя будет. Вы обязательно подружитесь.
- Все в порядке. Натия хорошая женщина, вы на нее не обижайтесь. Я хотела попросить у вас прощение, - перевела разговор девушка. – Я сегодня без спросу прочитала в компьютере ваш последний рассказ. Он еще не закончен. А чем он кончается. Что стало с той девушкой? Он так написан, как будто речь идет о вас.
- Да, это я писала о себе, - подтвердила Люка.
- Так Рита – это та маленькая девочка, которая вас развлекала, - догадалась Тея. – А что потом произошло?
- Потом мы с мамой вернулись в Москву. У меня была настоящая депрессия. А у моих родных было одно лекарство от нее – работа. Папа взял меня на кафедру, загружал работой выше крыши, а еще заставлял по индивидуальному плану учить и сдавать предметы. На хандру и самоедство просто не было времени. А еще мне помог один его аспирант, Мики. Он буквально спас меня. Ему надо было совершенствовать свой русский язык и помогать в освоении огромного количества специализированной литературы. Своими вечными "почему" и "как это будет правильно" он доводил меня до истерик, но зато я забывала о своей боли. К тому времени, когда он защитился, я получила второй диплом и стала его женой. Свою диссертацию я уже писала в Лондоне. У нас два мальчика – Сема и Пашка или Саймон и Пауль.
- Здорово. Вы мне говорили, что ищите здесь какую-то девушку. Кто она? Она есть в рассказе?
- Я ищу свою дочь, - ответила женщина.
- Но ведь у вас нет дочери. Она родилась мертвой. Так, во всяком случае, получается из рассказа, - удивилась девушка.
- Да так получается, но не совсем так.
- А как? – Тея даже рот приоткрыла от удивления.
- Совсем недавно я узнала, что у меня родилась здоровая девочка, а меня обманули, а девочку отдали другим людям.
- Как такое может произойти? Разве можно у матери забирать ребенка без ее ведома.
- Вот так получилось. Как говорится, стечение обстоятельств. Только почему эти обстоятельства на мне сошлись. За что меня разлучили с девочкой. Сейчас я уже знаю все эти обстоятельства. Но мне не легче от этого. Девочка, вернее девушка пропала, - с горечью сказала Люка.
- Расскажите, пожалуйста, - попросила Тея.
- Ну, слушай. У одной супружеской пары долго не было собственных детей. Что они не перепробовали, где только не лечились, ничего не получалось. Когда уже отчаялись родить собственного ребенка, решили усыновить. Дальняя родственница мужа работала в роддоме. Она предложила им такую схему – иногда девушка, случайно оказавшаяся в интересном положении и по разным обстоятельствам не желающая оставить у себя ребенка, но в то же время боящаяся сделать аборт из-за возможного последующего бесплодия, соглашается за определенную плату отдать ребенка на усыновление, при чем так, что ребенка сразу оформляют на новых родителей, как будто роды были у другой женщины. Пара сразу же ухватилась за эту идею. Нашли беременную девушку, которую бросил возлюбленный, а домой в район она не могла возвращаться с ребенком без мужа, договорились с ней. Женщина от радости, что у нее скоро будет долгожданный ребенок даже расцвела. Она всем сказала, что в положении, подкладывала подушку, ходила вразвалочку, вообще, вела себя, как настоящая беременная. Но в последний момент к девушке вернулся отец ее ребенка, они поженились и она отказалась от своего обещания. Что было делать? Супруги были в отчаянии. Муж чуть ли не на коленях стоял перед родственницей, чтобы та нашла выход из положения, так как его жена из-за всей этой ситуации была на грани нервного срыва. И тут врачу попался такой случай – скорая привезла с улицы в бессознательном состоянии молодую здоровую девушку, у которой нет ни мужа, ни родственников, ни близких знакомых рядом, ни даже медицинской карты. Все это, оказывается, они узнали у меня, а я даже ничего не помнила. Так вот, врач решается на этот поступок, успокаивая свою совесть, что она спасает родственницу, отдает ребенка в прекрасные руки, а я молодая, здоровая и еще рожу в будущем детей и еще, может, буду ей благодарна, что так просто избавила "от позора". Девочку отдали. Условия у нее, правда, были хорошие. Ее любили, холили и лелеяли. Она росла любимой и единственной дочерью. В книгах часто пишут, что после усыновления через несколько лет у родителей появляется собственный ребенок. В этом случае никаких детей больше не было, как и не должно было быть. Все было хорошо. Девочка кончила школу, поступила в институт. Но тут родители погибли в аварии. А девочка исчезла. Растворилась. Вот такая история. И никто не может мне найти ее. Тамрико Нижарадзе исчезла.
- Тамрико Нижарадзе исчезла, - медленно повторила Тея. – Зато появилась Тея Диасамидзе.
- Что? Что ты сказала? – переспросила Люка, не поверив своим ушам.
- Появилась Тея Диасамидзе, - повторила Тея. – Когда погибли родители, я очень горевала, а моя тетя, папина сестра, которая так меня любила, всегда одаривала меня подарками и говорила, что любим меня, как родную дочь, как котенка выкинула меня на улицу. Она мне сказала, что я здесь чужая, что родная мать продала меня тем, кого я считала своими родителями, что в этом доме мне ничего не принадлежит, и что я могу катиться на все четыре стороны. Пока я горевала, она успела все переоформить на свое имя. Так я оказалась на улице. Я устроилась в офис уборщицей, или как сей час говорят, офис-менеджером. Там я познакомилась с Натией. Она там же работала юристом. Натия очень много для меня сделала. Она помогла получить документы на имя Теи. Из-за нею, вернее, чтобы походить на нее я поступила на юридический факультет, окончила его.
- Господи, остановись, что ты говоришь, - вскричала Люка. – Получается, что ты – моя дочь.
- Получается, - подтвердила Тея.
- Мы перепробовали все варианты, искали среди выехавших из страны, среди погибших, среди умерших, среди вышедших замуж и сменивших фамилию, а о варианте смены документов даже не подумали, А ларчик-то просто открывался, - по щекам Люки текли слезы. – Я все себе могла представить, что я тебя найду, приду к тебе и скажу, что я – твоя мама. Даже, что я тебя не найду и уеду с новым камнем в душе, но что случай сведет нас, и что ты мне скажешь, что ты – моя дочь, этого даже моя богатое писательское воображение не могло мне подсказать. Доченька моя, сможешь ли ты меня когда-нибудь простить?
- За что простить? Я же знаю всю правду. Это у тебя должны просить прощения, что так жестоко обошлись, - удивилась Тея.
- Это все неважно. Главное, что мы нашлись, что я могу обнять тебя, что могу прижать к себе и гладить тебя. Какое счастье, что я в тот день оказалась в Нью-Йорке и встретила Марику, какое счастье, что я приехала сюда, что авария произошла под этими окнами и мы, в конце концов, узнали друг друга. Мы сейчас сядем, и ты мне расскажешь о своей жизни. Ой, да что я говорю. Мы и так сидим. У меня от радости сознание совсем помутилось. Я хочу знать все-все о твоей жизни. Мне же надо позвонить в Лондон, в Москву, Карине в Нью-Йорк. Они же все переживают за нас. Как они обрадуются.
Люка говорила и говорила, мысли ее прыгали как блохи. Она никак не могла сосредоточиться на чем-то одном. Потом замолчала и тихо гладила девушку по руке. Тея тоже молчала, ее в душе мучило еще одно признание. Она хотела рассказать вновь обретенной матери, женщине, которую она уже до этого за время короткого знакомства успела узнать и полюбить, правду о том, как она оказалась в этом доме, чтобы между ними уже не было недомолвок, но не знала, как начать. И вдруг Люка сама начала.
- Если ты была знакома с Натией, то весь этот наезд был спектакль. Почему?
- Вот вы и дошли до главного, а то я не знала, как начать, - вздохнула девушка. Как гора с плеч. Натия помогла мне отомстить тете. Мы отняли у нее квартиру.
- Как это? – удивилась Люка.
- Ее же способом. Проникли в дом, выкрали документы и переоформили на другое лицо. Дом потом продали. Нам это понравилось. Мы еще пару раз провернули подобное.
- Но ведь это же криминал. Тебе, как юристу, тем более должно быть известно.
- Да, криминал, согласилась девушка. – Но и адреналин. Такое ощущение. Но двух раз мне было достаточно, чтобы понять – я больше не хочу. Не мое это дело. Натия уговорила в последний раз с этим домом. Вот поэтому я оказалась здесь.
- Рита так любит этот дом. Она так долго собирала то, что у ее семьи было отнято когда-то, так радовалась, что живет в доме, на котором написано ее имя. Она ведь по паспорту тоже Рипсиме, как та первая, для которой этот дом был построен, - сокрушалась Люка. – Неужели ты поможешь отнять у нее эту радость.
- Нет. Я отказалась в этом участвовать. Вот об этом я и хотела вам рассказать. Как вы после этого будете ко мне относиться?
- С любовью. Я тебя люблю всю твою жизнь и еще девять месяцев. И еще с гордостью, что ты приняла правильное решение.
- И я горжусь вами, Люка. Что же будет дальше? Что мне делать в связи с новыми обстоятельствами? Как моя настоящая фамилия? Кто мои родственника? У меня столько вопросов.
- Первым делом ты конечно, если захочешь, поедешь и познакомишься со своими родственниками. А у тебя их много и в разных странах – в России, Латвии, Польше, Франции, Англии. Все они надеялись, что ты найдешься, и будут рады с тобой познакомиться. А фамилию ты сама выберешь. Ты можешь взять мою, или Мики, он уже говорил, что у братьев должна быть сестра, так что он мысленно тебя уже удочерил, или фамилию своего настоящего отца. Выбор за тобой. Мы его заранее принимаем и уважаем, - Люка замолчала, а потом улыбнулась и добавила, - а все-таки бутерброд иногда падает маслом вверх.