Утро одиннадцатого было банальным и будничным. После вчерашней презентации Фёдор подавленный и бледный кое-как отбывал день на работе. То, что вчера казалось таким простым и естественным, сегодня решительно не представлялось возможным. А потому, вчерашнюю свою «угрозу» – прямиком, с утра, зайти к Жене, Фёдор исполнить не решился, отложив это дело на «после работы». Но смутная похмельная тревога заставила его под надуманным предлогом отпроситься, и он, тот час, двинул к Жене. По дороге в движении и на чистом воздухе настроение у него улучшилось. Купол неба поднялся, атмосферный столб не давил, шагал Фёдор легко и споро; подстать были и мысли простые и приятные. У уличного торговца за последние деньги сторговал коробку конфет: «Лика любит сладкое», – припомнил вчерашний торт Фёдор и радостно улыбнулся. Но чем ближе подходил он к Жениным апартаментам, тем учащённей билось сердце: «Застану – не застану». И опасения оправдались, видно сегодня события развивались по пессимистическому сценарию. Ни Жени, ни тем более Лики к великому своему сожалению Фёдор не застал. "А может они не хотят меня видеть и не открывают?" - Одного этого предположения хватило дабы испортить настроение на весь оставшийся день. И теперь, уже понуро и грустно плетясь восвояси, он подумал: «наверное, это и к лучшему?" – Да, конечно! к лучшему, – повторил он вслух.
Дома, дабы вернуть расположение духа, Фёдор учинил большую приборку. «С потом, – грустно размышлял он, – выходит адреналин, да и бытовые заботы помогают иногда наполнить хоть каким-то смыслом бездарно прожитый день. А пока, давай-давай! Солнце ещё высоко, солнце ещё не село».
К вечеру изрядно умаявшись, но завершив задуманное, Фёдор достал из «Неприкосновенного Запаса» и заварил хороший чай, на стол положил чистый лист бумаги и аккуратным подчерком написав,
love story
1).
положил ручку и глубоко задумался.
Свои отношения с противоположным полом, тут уместно именно это определение, Фёдор теперь вспоминал начиная со всем известных игр в «папы-мамы». Что двигало малолетними участниками: пробуждающийся инстинкт? Смутные озарения? Сказать трудно, но игры проходили с достаточной степенью правдоподобности, с полным обнажением и имитацией акта. Их было трое – два мальчика и девочка. Правила были просты: «Кавалеры» добивались расположения «дамы», она же выбирала фаворита. Фёдор «катал» даму на закорках и угощал похищенной на кухне жареной рыбой. Дружба продолжалась несколько дней. За это время «шведская» семейка претерпев эволюцию стала классической: Фёдор и дама, имя которой он уже, ну, никак не мог вспомнить. Оставшись без конкурента, Фёдор кружил голову даме планами постройки дома, за что ему и было позволено попи'сать на лоно. Это был апофеоз. Дружба так же внезапно кончилась, как и началась.
Следующий эпизод был полон светлых чувств и печали. Любовь к учительнице в первом классе. Да этот этап прошли, наверное, все ребята, если конечно она, учительница, не предпенсионный божий одуванчик.
Во втором классе новое поветрие, новая игра. Называлась она «пастьба». Ребята «пасли» девочек, чаще одноклассниц, реже ровесниц из параллельных классов, но только хорошо знакомых. После уроков девочки сбивались стайками для похода домой, тут же увязывались и «пастухи», когда один когда и два. Главное условие - девочек должно быть раза в два больше, иначе игра не получалась и все разбегались в разные стороны. И вот эта шумная стайка кочевала замысловатым путём во время чего «пастух» оказывал знаки внимания любимой «козочке»: дёргал за бант, за ранец, подгонял прутиком, а заодно успевал отбиваться от товарок встающих на защиту подружки. Стойких форм эта игра не принимала, так засвидетельствовал почтение и будя, иначе – моветон. «Общественное мнение» зорко следило за соблюдением приличий и за неадекватное поведение следовала суровая объява – «жених и невеста», и как следствие поражение в правах.
Позже, лет в десять, стали случатся детские эрекции. Фёдор смутно догадывался, что наступает какая-то новая ступень в развитии его организма, но ни особой радости ни особой тревоги это пока не вызывало.
Правда был случай, который Фёдор уже не мог вспомнить без улыбки. В школьном хоре, в те далекие времена, был он запевалой, как тогда говорили. И вот, на каком-то ответственном конкурсе, перед которым он по своей псевдоначитанности наглотался сырых яиц (для силы голоса) произошёл этот казус. Во время сольной партии то ли от напряжения, то ли от тесных штанишек униформы случилась эта ещё невинная штука. Фёдор занервничал и целомудренно скрестил ладошки перед «тем самым местом», разволновался, съёжился и не взял нужную ноту. Больше Фёдор на конкурсах не запевал, а вскоре и вообще покинул не простивший его коллектив. С артистической карьерой было покончено, хоть и прочили ему лавры Робертино Лоретти.
«Да, давно всё это было, настолько давно, что вроде как и неправда. Нет, нет – это необычайно важно, – сам с собой вступил в дискуссию Фёдор, – ведь это бесценные детали для психоанализа... Пора, пора разобраться со своим поведенческим репертуаром. Что заставляет меня так импульсивно влюбляться и не менее резко остывать? Синдром Дон Жуана? Какая-нибудь интимофобия? Но ведь это не так. Ведь были, были глубокие чувства эхом живущие и сейчас! Так почему такая противоречивость и непоследовательность? Когда и где был тот критический период в моей жизни наложивший такую печать на поступки и восприятие?..». И Фёдор опять погрузился во вспоминания, в прошлое.
В отрочестве, в той поре, когда считаешь себя таким взрослым, таким умным и таким непонятым, у него было два характерных и несколько похожих по идее случая, но имевших совершенно разные последствия. Первый был виртуальный – дело было во сне. Снилось ему, как зрелая женщина, прилюдно, в школе искушала и преследовала его. И Фёдор не в силах терпеть такой позор перед одноклассниками и учителями, на одной из перемен, сняв топор с пожарного щита устроил засаду. До смертоубийства дело не дошло, как водится в последний момент он проснулся. Но впечатления были такие острые, что целый день он не мог без содрогания смотреть на все, без исключения, особи женского пола. Но вот реальный случай, когда его ровесница, красивая, примерная в учёбе и поведении девочка в благодарность за то, что Фёдор покатал её на велосипеде, ничтоже сумняшеся, предложила ему посмотреть на её шрам от недавней операции аппендицита. Это было похоже на лобовую атаку, и Фёдор не выдержал, покраснев до корней волос, буркнул насколько можно было безразличным голосом: «Что я шрамов не видал…» Потом, потом он эту девочку старательно избегал, да и всех остальных тоже стал сторониться; ему стало казаться, что заслужить их внимание и благосклонность можно лишь необыкновенными подвигами, неземной красотой и умом. А сам же вздыхал и грезил любовными победами, но чем больше грезил, тем больше был скован и косноязычен в общении... Что было причиной этому: Врождённая стыдливость? Инфантильность? Неправильное воспитание? Среда? Эпоха в конце концов? Он с вновь пережитой досады задал себе столько вопросов, что отпала всякая охота разбираться в дебрях и хитросплетениях собственной психики. Азарт пропал, Фёдор поскучнел, и допивая очередную, уже холодную чашку чая, наконец, сформулировал резюме. И за цифрой один сделал запись. Она состояла из одного короткого слова: Идиот.