Птичье гнездо на тополе было таким же старым, как и старушка в белом платочке у окна. В их деревне весной всегда грачи прилетали, летом вороны хозяйничали, зимой снегири радовали. Привыкла бабка к птицам, иногда подолгу их не замечала, если уж только совсем нахальный воробей на подоконник не прилетит за крошками.
Этим летом в гнезде что-то случилось: птица-мать решила улететь, да передумала; одна лапа в гнезде, другая почти на земле, а крылья в воздух пытаются поднять. Барахтается птица, крыльями шумит, лапами перебирает, не знает, как ей быть.
Иногда по мобильнику с подругой беседует та птица:
— Не знаю, что мне делать, как мне быть. Хочу новую жизнь начать, в другие страны полететь, иной корм попробовать. Я такая нерешительная, зависла тут, все думаю и думаю…
— Что же тут думать, решайся! Или в небо лети или на землю падай, все лучше, чем так барахтаться в своих проблемах.
Милый друг прилетал, ласково клювом перьев касался и песню нежную пел:
— Полетим со мной? Я одинок, нам будет хорошо.
Отвечала птица:
— Не сейчас, я думаю, как жить мне дальше.
Птица-муж шум устраивал, норовил из гнезда выкинуть за непослушание и нерадение — о детях забыла, в гнезде не убрано.
Старуха и та из себя вышла, стала, чем попало в гнездо кидаться, чтобы птицу вывести из этого состояния. Ничего не помогло — ни дождь, ни солнце, не ветер. Стоячая птица продолжала крыльями размахивать, из гнезда робкие попытки выбраться не прекращала.
В конце лета осмелела несчастная, попыталась вторую лапку вытащить и улететь, а не получилось у нее задуманное: вросла в гнездо. Хоть мыслями и далеко была, а тело все в гнезде находилось, так там и осталось.
Старухе это было невдомек, решила она, что птица так Богу молилась за весь животный мир, стоя на одной лапе, и тоже стала плакать и молиться за весь род людской.