Ангела кормили детьми.
«Сколько волка ни корми…надоело», – фаянсовые плечи брезгливо вздрогнули, словно непослушная чашка в жирных пальцах-сардельках, репнувших от времени, и отодвинулись на безопасное расстояние от кофейной жижи в подоле заматеревшей цыганки. Цыганка погладила явно проступавшее пузо – плодоносить они так и не перестали – цокнула языком и подбросила медник желтоватым когтем. Ангел поймал орла в лапу, поскрёбся гранёным рёбрышком сквозь свалявшуюся грудную шерсть на звук – разодрал шкуру, вытащил позолоченный будильник из нутрей и протянул его цыганке. Цыганка блаженно улыбнулась и свернула шею петуху, пробегавшему мимо. «Ку-ра-ул!» – успела куркнуть птичка и обмякла.
«И совсем не жалко». Девушка стряхнула песок с ладоней и поправила хитон. «Детей кормили ангелом… Так лучше?» Солнечный заяц неохотно спустился с плеч на руки. «Ручной», – прокурлыкал голубь с веточкой мирта в клюве. «Покой проворонишь», – съязвили плечи расписной гладью синих капель. «Палома, о, моя Палома! Это так по-ихнему: подарить мир, сжив со свету. Впрочем, она его любила». Девушка сбросила плетёные сандалии и осторожно ступила на песок – мизинцем, безымянным…. «Зато придумали названия пальцам на руках… дикари». – Зарылась в горячий песок по щиколотки и радостно фыркнула, как отряхивающийся ньюфаундленд. «А душа-то в пятки уходит. А они скребут её, скребут – слово ещё выбрали странное такое, а, «педикюр»! Как будто отгрубеет. Наивные. Аки дети», – с нежностью посмотрела на очередного, оседлавшего крылатого, младенца. И грустно вздохнула.
– Ну что ты маешься, горемычная? – цыганка тяжело ухнула и подкатила шерстяной шар прямо к скамейке. – На вот. Набрось.
– Петлю? Не хочу я, – девушка сцепила руки в замок, обхватив лодыжки.
– Боисся, – сверкнула гребешком в паклевых патлах старая. – А тот последний был ничего.
– Со стёклышком? – плечи поморщились, пытаясь вспомнить незнакомый термин, и разгладились, – фотографом. Мне показалось, он увидел. В моих глазах...
– Просто он был из Фив.
– Да. Ты права. Не хотелось губить, – губы звякнули. – Человеческое, слишком человеческое – Ваше? Да, да, да.
– Одного ответа было бы достаточно.
– Он бы и не заметил. Достаточно было начать беседу. Странные они существа. – Стоит сказать родную правду, как её начнут штурмовать своей. Приведённая под руки в Фивы, перед сфинксом младая богиня принимает постриг в человека. Пошло, глупо и столь же нелепо… – плечи вывернулись острым ушком – не удержать.
– Между сфинксами, – хохотнула щербатая.
– Да какая разница. О том, что их было двое, знаем только ты да я.
– Да и не только.
– Я тебя умоляю. Кому в голову взбредёт слушать эхо, – плечи совсем пригорюнились.
– Сломаисся. Всё равно сломаисся, – прошепелявила цыганка. – Или сломаешь любимую игрушку. Крак!
– Дура. Ангела сначала покормлю. Ути-ути, – проворковали, вытянулись венкой наизнанку – ангел приковылял, пробежался по запястью губами.
– Пошли домой. Смеркается.
– Завтра вернёмся.
– Пока не обкатают карусель.
– Не обкатают.
«Билеты проданы. Билетов больше нет». Касса клацнула окошком и повернулась к парковой клумбе задом.
Девушка подобрала запястья, сандалии и крошки хлеба и толкнула шар.
Запахло Фивами и мокрой шерстью нечеловечно сплетающихся сфинксов.