ПЯТНАДЦАТЫЙ
О нём я расскажу подробнее. Он был моим последним любовником. Хотя... «Никогда не говори «никогда»!
1970 год. Я в расцвете молодости. Еду поездом навестить родных. А у него каникулы и он собирается их провести дома. Поезд подолгу стоял на станциях — то ли отцепляли вагоны, то ли прицепляли. В вагонах духота. И при длительных стоянках пассажиры выходили вдох¬нуть прохлады.
Так мы и познакомились — возле вагона. От нечего де¬лать разговорились, он предложил перейти железнодорожные пути и погулять по перрону. Я согласилась. И мы так заболтались, что не заметили, как тронулся наш поезд. Пришлось бежать. Хорошо, что я была в брюках — он подталкивал меня в тамбур, и мне от страха было всё равно, за что он меня хватает.
Нередко экстремальная ситуация заставляет людей обратить друг на друга внимание. Так получилось и с нами. Запыхавшиеся, разго¬рячённые, взъерошенные мы оказались в своём вагоне. Сначала даже говорить не могли. Потом хохотали, когда я увидела, что на коленях моих светлых брюк узоры от грязи, а на его рубашке не хватает пуго¬виц.
Всю дорогу он ходил и ходил в моё купе. Мы пили чай, что-то ели. И говорили, говорили... Тогда он учился в одном из Московских институтов. На несколько лет был младше меня.
Позже признался, что влюбился в меня в поезде. А я любила своего Дим-Дима, и, кроме него, в мужчинах мужчин не видела.
Но подружиться с земляком мне хотелось. Как с родственной ду¬шой, и потому мы иногда встречались. Я тщательно скрывала это от супруга — его приступы ревности мне уже были знакомы.
Иногда с земляком мы просто гуляли. Несколько раз он пригла¬шал меня в Концертный зал имени Чайковского, благодаря ему, я узнала чарующее пение квартета «Мадригал», и потом сама, будучи уже свободной женщиной, слушала этот ансамбль не раз. Любили мы посидеть в «Шоколаднице» — в то время модном молодёжном кафе, что возле метро «Октябрьская». Там готовили блины на все вкусы и по¬давали их горячими; можно было выпить вина, кофе, горячий шоколад, съесть мороженое.
Как относился ко мне кандидат в любовники под номером Пятнадцатый? Как влюблённый мужчина: обнимал за талию в удобный момент, мог положить мне на плечи руку и мы так шли по улице. У него были мягкие руки, что у мужчин мне нравится. И ходил он тихо. Правда, больше всего походка мне нравилась у моего Тринадцатого — у него был лёгкий, неслышный шаг, как у тигра и других представителей породы кошачьих.
С Пятнадцатым не стыдно было показаться на людях — высокий (моя слабость — высокие мужчины), стройный, с хорошо развитой мускулатурой, голову нёс высоко, руками особенно не размахивал — признак сильной воли. Девушки на него посматривали.
Понимала, что играю с огнём. Мужчина со здоровыми инстинктами, в сексуально активном возрасте просто обязан был предпринимать попытки склонить женщину к близости. Тем более — мужчина влюблён¬ный.
Хорошо, что мы не встречались там, где было хоть какое-то ложе. Хотя, если желание взаимное, то можно пристроиться, где угодно, и делать то самое, даже стоя.
Как-то ему понадобилась одна книга, в нашей библиотеке она была. Он сказал: «Срочно!» и я пригласила его к нам. Дело было днём, Дмитрий находился в командировке.
Книгу я нашла, угостила гостя кофе. И намеревалась проводить его. А он прижал меня к шкафу, и я почувствовала, как напрягается его член.
— Я замужем. Ты забыл? — я пыталась вырваться из его цепких рук, и приводила, как мне казалось, веские аргументы.
— Ну и что! — он меня целовал ещё жарче.
— Как ты представляешь себе наши отношения?
— Я так тебя люблю! И так давно в тебя влюблён! Мне всё равно — замужем ты или нет.
— Но я замужем. Люблю мужа. Я думала, что у нас просто дружба. Разве я давала тебе повод к другим отношениям? Что-то обещала? Нет.
Хорошо, что у него хватило ума и деликатности. Он не стал, как это могут делать уязвлённые мужчины, иронизировать по поводу дружбы. Дескать, и в кафе бывали, и на концерты ходили. И всё это просто так!
Нет, в адюльтере я не нуждалась. Думаю, что и Дим-Дим был мне ещё тогда верен. Хотя кто их разберёт, этих мужчин! Мне кажется, что члены у них (у кого стоят) находятся постоянно в боевой готовности и ждут удобного случая.
Мужчине проще — он может забеременеть лишь угрызениями совести. А у женщины возможна самая натуральная беременность — что её и сдерживает не раздвигать ноги, даже когда очень хочется.
Я была сексуально сытой женщиной. Поэтому ухаживания Пятнадца¬того – ещё не любовника - мне были приятны, но не волновали. И я давала несколько раз себе слово не встречаться с ним, ведь говорят, что всё тайное, в конце концов, становится явным. О, если бы Дим-Дим узнал о наших невинных встречах!
Но шли годы. Были разные перемены. Мы взрослели. Он закончил институт. И попал в тупик.
Молодой, здоровый мужчина. Одарённый — ас в электронной технике, английский знал со школы, играл на многих инструментах, писал рассказы, сочинил несколько либретто для художественных фильмов Но... Нигде ни в чём он не находил понимания. Рассказы не печа¬тали, либретто на киностудиях не принимали.
Он маялся и отчаивался. К тому же, жилья в Москве своего у него не было, снимал квартиры. Рано умерла его мать, вскоре ушёл за ней и отец. Женат Пятнадцатый не был, детей не имел.
Возможно, после смерти родителей он почувствовал полное одино¬чество. Мог делать, что хотел. Уехать, например, подальше.
Предполагаю, что такая мысль у него зрела не один год. И он искал хоть какую-то зацепку. В Америку давным-давно переселилась часть его родового клана, но в советское время связь была нарушена. Ведь в анкете долгое время стоял вопрос «Есть ли родственники за грани¬цей?». Люди боялись в этом признаваться.
В общем, нашел он зацепку, и уехал в США.
Меня в свои планы он не посвящал. Понимаю, боялся. Помню такой случай. У Дмитрия был приятель — достаточно успешный сценарист. Мы жили по соседству, а потому частенько ходили семьями друг к другу в гости. Сценарист и его жена считали, что достойны лучшей жизни, что его не ценят, как специалиста. Они решили уехать в Израиль (тогда это был супер подвиг). Мы об этом не знали. В гости они нас перестали приглашать и к нам не приходили. Дим-Дим ничего не мог понять.
Как-то мы все встретились на рынке. Успели только поздороваться, и их как ветром сдуло. Потом где-то приятель успел шепнуть Дмитрию: «Не обижайся. Мы уезжаем, давно сидим на чемоданах, всё продали. Но разрешение никак не дают. Боимся про¬вокации. За малейшую ерунду могут не пустить». Та семья всё же уехала.
Так и мой друг уехал, таясь. Мы не виделись несколько месяцев, он не звонил, а мне некуда было ему звонить. Я знала, где он ра¬ботал, и в день его рождения решила позвонить в институт. Мне ответили: «Его нет». Позвонила ещё через какое-то время, тот же ответ: «Его нет». У меня ведь уже был случай, когда ответ «нет» означал смерть. Испугалась. Снова позвонила и со слезами в голосе объяснила ситуацию. И тогда мне сказали прямо и тихо: «Он уехал в Америку. Насовсем».
Прошло десять лет. Много воды утекло. Началась «перест¬ройка». Перестраивались и отношения с другими странами. У уехав¬ших появилась возможность навестить родственников или позондировать коммерческую почвy.
Как-то тёплым днём зазвонил мой рабочий телефон. Поднимаю трубку и слышу знакомый голос.
— Узнаешь ли ты меня, родная?
— Слава Богу, что ты жив и здоров.
— Здоров?
— Знаю, где ты жил все эти годы. Если преодолел такое расстоя¬ние, значит, здоров.
— Да, у меня все о'кей! Хочу тебя немедленно увидеть.
— Приезжай. Запиши адрес.
— Ты живёшь в другой квартире?
— Да, уже давно.
— А как твой муж? Он не будет против, если я приеду?
— Теперь не будет.
— Что ты хочешь сказать?
— Потом, потом...
Вечером того же дня Пятнадцатый (до этого – не любовник) приехал.
Десять лет — большой срок. Особенно для женщины, если говорить о том, как влияет время на её внешность, жизненное кредо. За де¬сять лет я ни разу не подумала о Пятнадцатом, как о потенциаль¬ном любовнике, никогда не сожалела, что не «спала» с ним. Если бы он стал моим любовником до отъезда, то теперь бы я переживала: какой я ему покажусь, не слишком ли я постарела?
Вспоминала о нём, как о друге все эти десять лет в день его рождения (кстати, день его рождения совпадает с днём рождения первого Президента России Бориса Николаевича Ельцина, к которому я всегда относилась с симпатией. Земля ему пухом!), желала ему найти в той стране то, что он не нашёл здесь. Мне очень хотелось, чтобы его творческие замыслы осуществились.
Открыла дверь и увидела возмужавшего мужчину. Внешне он мало изменил¬ся — природа в этом плане более милостива к мужчинам, чем к женщинам. Но волосы посеребрились, не потолстел, а как бы пропорциональ¬но у него везде прибавилось тела; также высоко поднятая голова, та же уверенность в себе, привычные жесты.
Какой он увидел меня через столько лет, не знаю. Я, наоборот, похудела, все пережитые мною события — развод, переезды, смерть Дим-Дима и другие ситуации — сжигали то, что я ела, без остатка, ничего не накапливалось. У меня была другая прическа, и приходилось красить волосы, чтобы спрятать седину. Не буду говорить о лице, к сожалению, вокруг глаз появились морщинки, убрать которые могла бы пластическая операция, на которую у меня не было денег — и до сих пор это — роскошь для многих дам; потерял округлость подборо¬док, складки разместились на шее.
Бальзаковский возраст давно скрылся за горизонтом. Я это хорошо понимала. Никогда не моло¬дилась, но старалась делать всё, от меня зависящее, чтобы не выглядеть хотя бы старше своих лет.
Я стала жёстче, категоричнее, разборчивее в знакомствах (даже с женщинами). Но для друзей осталась прежней деликатной Анной. Носила в основном брюки (иногда рабочая ситуация требовала юбки или платья), благо, живот запал, а крутых бедер у меня никогда не было.
Не буду рассказывать о его жизни там (с его слов) — это не имеет отношения к развитию нашего романа. На вопрос о муже сказала: «Он умер. Не хочу говорить на эту тему». В будущем мы её и не касались.
Он принёс шампанское, конфеты. Я приготовила ужин. Мы не подни¬мались из-за стола несколько часов — не могли наговориться. Спохватились глубокой ночью. В Москве были перемены, о которых он мог не знать, — с наступлением темноты лучше сидеть дома.
— Я вызову тебе такси. Так безопаснее.
— Ты сказала, что сын уехал по делам. Могу я остаться у тебя? Согласен на раскладушку в кухне.
— Хорошо. Постелю тебе в комнате сына. Но завтра мне надо рано выйти из дома.
— Не беспокойся за меня. Рано — так рано. Я - не соня.
Мы проговорили ещё час. Потом разошлись по своим комнатам. Я подождала, пока он принял душ, затем сама вымылась.
Сердце моё было абсолютно спокойно, нигде ничего не вздрогнуло от этой встречи. Я вела себя, как заботливая хозяйка.
И всё же свою дверь закрыла на крючок. Он остался от прежних хозяев, и до этого случая я им не пользовалась. Взгляды и некоторое слова Пятнадцатого заставили меня подумать — что-то ещё будет впереди.
Только нанесла крем на лицо и руки, как услышала, что он пытается открыть дверь. Потом постучал.
— Анна, открой, пожалуйста.
— Что случилось? Подожди, я оденусь.
— Зачем ты будешь одеваться? Я зайду на минуту.
Я натянула джинсы, надела кофточку и с большим сожалением — лифчик, бедные грудочки за весь длинный день устали от него. Открыла дверь. Он, оказывается, тоже был одет.
— Почему ты не спишь? Не устал?
— О чём ты говоришь? Как я могу спать, если ты в соседней ком¬нате? Я не забыл тебя. Мечтал о нашей встрече.
Мы разговаривали у порога. Потом Пятнадцатый прошёл в мою ком¬нату, крепко меня обнял — стиснул как-то судорожно.
— Давай полежим рядом. Я так этого хочу. Сколько раз я видел тебя во сне — мы были вместе, любили друг друга.
— Это из области фантастики. Прости, что так говорю. Прошло много времени. Мы стали другими. Я стала другой. Мужчины твоего возраста интересуются молоденькими.
— Анна, ты умная женщина. Зачем говоришь ерунду. Причём тут возраст? Я люблю тебя. Давно. И безнадёжно. Безнадёжно? Хочу быть с тобой. Ты свободна. Что тебя сдерживает? Скажи. Или что-то во мне не так?
— У тебя всё так. Дело во мне. Не настаивай...
Он уложил меня на кровать. Мы лежали, не касаясь друг друга, и разговаривали.
Но долго ли может лежать спокойно здоровый мужчина, особенно влюблённый, рядом с женщиной? В мыслях он, вероятно, уже много раз меня раздевал. И всё такое прочее.
И теперь он меня целовал, расстегнул кофточку и ласкал грудь, пытался стянуть брюки. Мы начали бороться. Я сопротивлялась всерьёз. Он был сильным мужчиной, и не так-то просто было от него освободить¬ся.
В результате, к рассвету мы представляли жалкое зрелище. Я — растрёпанная, одежда измятая, под глазами круги, губы распухшие. Только зазвонивший будильник умерил его пыл. Наверное, капиталистический режим жизни приучил его к дисциплине — на работу нельзя опаздывать.
Мы привели себя в порядок, выпили кофе. На дороге он остановил машину, вышел раньше, дал водителю деньги и сказал, чтобы отвёз меня, куда скажу.
Я знала, что меня остановило в ту ночь. Если бы я его любила, меня бы ничего не остановило. Но когда не влюблен, голова трез¬вая, не туманится любовными парами.
Да, я свободна. Но мой пыл начал угасать из-за некоего разоча¬рования от любовников. Редких встреч — наскоком — мне уже не хо¬телось. Я не заклеила своё влагалище скотчем, но и открывать его всякий раз, когда этого захочет какой-нибудь мужчина, мне не хотелось. Имел для меня значение и возраст Пятнадцатого. Давно уже вбила себе в голову — мужчина должен быть хоть чуть старше, а мой друг был младше меня на несколько лет. Внешне я не выглядела старше его.
Сама с собой шутила: «Я ещё молодая. Особенно — со спины. Говорят: «Девушка, скажите, пожалуйста...» Поворачиваюсь. «Ах, простите!». Ещё хорошо, что дамочкой не называют».
И мой, возраст, как мне казалось, не позволял мне заводить интрижки, а был готов для серьёзных отношений, с хоть каким-то будущим. К его приезду я с любовниками «завязала». Сказала себе: «Хватит, дорогая, всё хорошо вовремя. Посмотри на себя — и грудь, и кожа - это уже не то, что в молодости. А у мужчин на тело женщин взгляд острее, они увидят ещё больше. Зачем тебе разочарование в глазах любовника?
Когда супруги живут долго и вместе ста¬рятся, на увядание они не обращают внимание. Воспринимают его, как естественный процесс. Как исчезновение талии под слоями жира, как порчу зубов, как выпадение волос… И у них уже есть «багаж», который их соединяет, если уходит секс».
Придётся тебе, милая моя, смириться с тем, что никто из любовников не стал твоим мужем. Не стал никто твоим мужем из тех мужчин, с которыми ты встречалась по производственным делам. Наверное, надо было тебе иметь любовников больше. Тогда кто-то из них выбрал бы тебя в жёны. А ты хотела пойти в жёны? Что-то особого рвения не было.
И этот, что вернулся через десять лет, готов «любить» тебя на завтрак, обед, полдник и ужин – как десерт к своей налаженной жизни. Готова ли ты быть десертом ещё одному мужику?»
Но никакие увещевания не помогли.
У меня началась сексуальная истерия — по-другому своё состояние назвать не могу. Весь следу¬ющий день после нашего расставания я вспоминала прошедшую ночь, его руки, губы — и внутри меня случился полный переполох: сердце стучало, где-то под ложечкой замирало, влагалище испытывало том¬ление, внизу живота болело (точь-в-точь, как у Кукушки в фильме «Кукушка»), губы дрожали, глаза блестели, как при лихорадке.
Моё тело ныло: «Хочу его! Хочу быть с ним! Именно с ним! Приезжай, я отдамся тебе в ту же минуту. А потом — хоть потоп».
Желание меня раздирало. С трудом завершила свои рабочие дела. В общем-то, сексуальная одержимость мне не свойственна. Не могу похвастаться бурным темпераментом. Или мне это лишь кажется. Несколько раз в жизни такое со мной случалось — я сама хотела мужчину, конкретного, конечно, а не абы кого.
Вечером того же дня он позвонил и начал извиняться.
Я сказала лишь несколько слов:
— Приезжай. Я тебя жду.
Не знаю, передаётся ли на расстоянии сексуальное желание. Воз¬можно, да. Он приехал очень быстро. Я успела тщательно вымыться. Попыталась привести свои чувства в порядок. Когда открыла ему дверь, внешне была спокойной. Но это была игра. Думаю, что он это понял. Когда он меня, всё также нежно, но силь¬но, обнял, я не сопротивлялась и обняла его также крепко. Раз¬решая своими объятиями всё остальное.
Мужчина должен ждать, когда женщина — взглядом, ресницами, улыб¬кой, жестом — разрешит ему приблизиться. Иначе не будет гармонии между ними. С его стороны будет насилие, а с её —уступка.
Квартиру неплохо освещали уличные фонари. Полумрак очень эро¬тичен. Я пригласила его в свою комнату, принесла недопитую нами бутылку шампанского и фужеры. Он налил, мы чокнулись, выпили, поцеловались, едва коснувшись губами. И легли. В одежде.
Думаю, что самые прожжённые и опытные любовники волнуются перед половым актом с новой партнёршей. А любовницы — с новым парт¬нёром. Меня бил озноб, чувствовала, что он не в лучшем состоянии. Желание любви с этим мужчиной перебороло стеснительность и волнение. Желание плоти слепит и глушит. Да и сердце моё не молчало.
Мы торопливо разделись, помогая друг другу. Мне самой хотелось тут же расставить шире ноги, взять его пенис рукой и направить в своё, уже влажное, истосковавшееся, влагалище. Оно уже ждала этого сладостного момента.
Но сдержалась. Боялась нарушить ритуал. Не хотела у него отни¬мать это право и искушение — раздвинуть ноги подруги.
Наоборот, я скрестила их и крепко сжала. Через сопротивление, кокетство получается ещё слаще, желание нарастает. Иногда стоит притормозить, сдержаться, отодвинуть немного блаженный миг. Кто это понимает — тот бывает награждён вдвойне.
Когда, наконец-то, его член оказался в моей вагине, мы замерли. Пятнадцатый (ставший теперь действительно Пятнадцатым), возможно, замер оттого, о чём он давно мечтал и получил — меня, женщину, в которую был влюблен. А я замерла от радости — меня желают так страстно! Что ещё может быть прелестнее и важнее у женщины в её отношениях с мужчиной!
Когда ты уже поставила на себе крест, а тебя хотят, как же не ликовать?
Оговорюсь: крест я на себе, как потенциальной жене или любовнице, не ставила. Просто я хотела других отношений, не исключающих и сексуальные.
Как объяснить то сексуальное возбуждение, которое называют желанием? Нe хватает слов ни у великого русского, ни у не менее красноречивого английского, ни у, полных нежных сравнений, восточных языков. Вернее, слов-то хватает, передать ощущения они бессильны.
Всю ночь мы не спали. Я не знала, что он умел до отъезда в другую страну, как мужчина в постели с женщиной, и чему научился там. Американцев среди моих любовников не было. Боялась, что он предложит мне какую-нибудь сексуальную позу, которая мне не подойдёт (по нравственным причинам).
Я его хотела, как мужчину. И была искрен¬ней. Но я была свободной женщиной и могла отказаться оттого, что мне не понравится. К счастью, мне не пришлось себя ломать. Все наши позы, которые приводили нас к оргазму (к сожалению, ни разу — вместе), были стары, как мир; их можно было назвать и рус¬скими, и американскими, и, может, африканскими. Главное ведь не поза во время полового акта, а результат. Позы зачастую придумыва¬ют любовники (или супруги) со стажем, чтобы получить новые ощущения или из любопытства: «А как будет, если мы так...?»
У Пятнадцатого была одна особенность, как у сексуального парт¬нёра — он «кончал» несколько раз в течение полового акта, но я этого не чувствовала; он не вскрикивал, как другие мужчины в тот блаженный миг, не учащал движения членом (сексологи называют их фрикциями). «Мой лев», — думала я, когда он мне об этом сказал.
У нас было несколько чудесных ночей. Он чувствовал себя уверенно, как все джентльмены, у которых нет проблем с их главным органом; a я чувствовала себя уверенно, как желанная женщина.
Да ещё и со спиралью, которая то ли не пропускала сперматозоиды в матку, то ли так закручивала им хвостики, что они теряли ориентацию – то есть, я не боялась беременности. Пятнадцатому я об этом заранее сказала. Вот он и старался, как лев. Я уже упоминала о том, что лев во время полового акта с львицей имеет оргазм, чуть ли не пятьдесят раз. Интересно, каким образом зоологи это подсчитали?
А потом он уехал. Я нисколько не жалела, что стала его любовни¬цей. Но у меня дурные привычки: раздумывать и сомневаться, огля¬дываться назад, критиковать себя. Правда, такое со мной случается, если мужчина мне очень нравится, и я бы хотела ему нравиться. Завидую дамам, которые не страдают самоедством.
- Если он когда-нибудь вернётся, мы будем просто друзьями, — дала я себе клятву. Но не сдержала её. Трудно устоять перед нежностью.
Он вернулся через год. За время, прожитое в Америке, мой друг сумел найти свою нишу в американском киноделе. В следующий раз приехал с киногруппой, сценарием, деньгами от спонсоров. И на¬чал снимать, как режиссёр, фильм в Москве.
Как я гордилась моим Пятнадцатым! Уехал в чужой мир, без вся¬кой поддержки сумел найти там своё место, начинал с нуля, посте¬пенно реализовывал свои творческие планы, не спился, не стал злоб¬ным скептиком... Когда он мне рассказывал о своей жизни в США, чувствовала — не жалеет, прижился, понимает и принимает стиль жизни американцев, ему там нравится. Лукавил ли он? Думаю, что нет. Человеку свободному, не обременённому семьёй, легче прижиться не только в Америке, но и на Марсе. Был бы он здоров телом и душой.
Мы, конечно, виделись. Он привёз подарочки. По их виду я поняла, что ему приходится экономить. Не все же в Америке миллионеры.
Но того жгучего желания, той сексуальной истерии, что были в наши первые ночи, я больше не испытала, могу признаться: к сожалению. Хоть наше тело и едино, нельзя приказать своей половой системе пылать, когда она этого не хочет.
Но в сексуальном плане (да и в дружеском) Пятнадцатый был моим мужчиной. И был он отличным любовником: нежным и страстным.
А потом Пятнадцатый совершил ошибку. Я запретила себе думать о том, есть ли женщины у моего любовника в Америке. Безусловно, были. Он не монах, не женат, со здоровыми половыми инстинктами, почему же ему надо было воздерживаться? Я не задавала ему таких вопросов. Если бы он ответил: «Нет, дорогая, там у меня никого не было», я бы ему не поверила. Сказал бы правду — меня бы покоро¬било. Хотя я и так понимала, что его член побывал не в одном влагалище, признавать мне это было неприятно. Но лишь с тех пор, как мы стали любовниками. Спать ещё с кем-то — что есть одной ложкой с кем-то суп или пудинг.
Однажды я его спросила, как он проводит вечера дома (он официально стал американцем).
Пятнадцатый ответил:
— Чaсто ходим с подругой в кафе...
И замолчал. Спохватился. Он умный человек и отлично знал, что нередко ложь лучше, чем правда.
Самое печальное, что ходил он с подругой в кафе и куда-то ещё и после наших с ним ночей.
Господи! И зачем он проговорился!
И я решила: никакой постели. Если потребуется, то зашью своё влагалище самыми толстыми нитками, и не позволю ему даже «пикнуть».
Искала повод поссориться. И он нашёлся. Друг привёз мне пода¬рок. В коробочке оказалось eщё нечто, что не дарят женщинам. К этому я придралась. И отчитала его по телефону.
Так и прекратились наши отношения. Прошло несколько лет, я ничего о нём не знаю.
Мне стыдно за свой поступок. Да, я хотела прервать нашу любовную связь. Можно было объясниться с ним по-другому, не ссорясь.
Хотела бы извиниться, попросить прощения у моего Пятнадцатого. Не знаю, будет ли у меня такая возможность. Конечно, есть зна¬комые, у которых я могла бы узнать, как он и где он. Но звонить не решаюсь. Созрею — позвоню.
* * *
Земная слава как дым,
Не этого я просила.
Любовникам всем моим
Я счастие приносила.
Один и сейчас живой,
В свою подругу влюблённый,
И бронзовым стал другой
На площади оснежённой.
Нe знаю, писала ли двадцатипятилетняя Анна Ахматова о своих лю¬бовниках, или это лишь поэтический образ. Мне по душе это стихотво¬рение. Надеюсь, что и я приносила своим любовникам «счастие». Если не счастье в полном смысле этого слова, то скрашивала их жизнь в то время, когда мы были вместе.
У меня не такой уж большой любовный опыт. Должна с сожалением констатировать, что такого любовника, как Дмитрий, я среди зна¬комых мужчин не встретила. А потому благодарю судьбу за щедрый подарок — Дим-Дима, как любовника.
Мне есть, что вспоминать. И желаю всем женщинам встретить та¬кого же мужчину-любовника. Если он будет мужем — очень хорошо. Если лишь сексуальным партнёром — тоже неплохо.
Напоследок вернусь ещё раз к роману «Любовник леди Чаттерлей». Не леди Чаттерлей, а другой персонаж романа — сестра милосер¬дия, ухаживающая за мужем-инвалидом леди Чаттерлей, говорит: «Лучше никогда не любить. Но всё же, когда я смотрю на женщин, которые никогда не были по-настоящему согреты мужчиной, — они кажутся мне такими несчастными и жалкими, — как бы хорошо они не одевались и не жили!».
Ей вторит не литературный персонаж, а реальный человек — Илья Ильич Мечников. В своей книге «Этюды оптимизма» великий учеёный делает такое заключение: «Ближайшее наблюдение феминистского движения, продолжающегося уже около полустолетия, показывает, что в огромном большинстве случаев оно вовсе не стремится к образо¬ванию особей, подобных бесплодным работницам насекомых. Даже в тех случаях, когда может быть речь об отвращении девушек от физического супружества, у них замечается достаточное проявление материнского инстинкта. Большая часть учёных женщин обнаруживает несомненную склонность к супружеству и к семейной жизни вообще. Даже женщины, наиболее отличившиеся, как учёные, не составляют исключения из этого правила. Знаменитая г-жа Кюри — мать двух детей. Столько прославившаяся в математике Софья Васильевна Ковалевская особенно ин¬тересна с точки зрения вопроса, которому посвящены эти строки. Я лично был с нею довольно близко знаком в течение более 20 лет, начиная от времени ее фиктивного брака и до последних недель ее жизни. В молодости, когда она так увлекалась математикой и театром и когда она сама была очень увлекательна, любовная сторона жизни была ей совершенно чужда. Но она рано утратила физическую красоту и стала преждевременно стариться. Как раз около этого времени проявилась у нее сильная потребность любви. Она делала всё, что могла, чтобы остановить наступавшую старость. Сообщения Броун—Секара о восстановлении сил посредством вытяжки из мужских половых органов крайне заинтересовали её, и она серьёзно спраши¬вала, можно ли рассчитывать на это средство. Жертва дисгармонии человеческой природы, она чувствовала себя очень несчастной, и в день присуждения ей премии Парижской Академией наук она писала одному из друзей: «Сo всех сторон я получаю поздравительные пись¬ма, но в силу непонятной иронии судьбы я ещё никогда не чувствовала себя столь несчастной». Причину этого недовольства она выразила в словах, обращённых к её лучшему другу: «Отчего, отчего никто не может меня полюбить? — повторяла она. — Я бы могла дать больше, чем большинство женщин, а между тем самые ничтожные женщины любимы, тогда как меня никто не любит». С.В. Ковалевская, как известно, была матерью».
«Любовь, как бы варварски мы ни извращали и ни искажали значе¬ние этого слова, — страсть похвальная и разумная...», — этим обобщением английского писателя Генри Фильдинга я и закончу рассказ об Анне без Дмитрия.
Её жизнь продолжается.
И это уже другой сценарий.
========= ======================
Спасибо всем читателям моего романа. Желаю Вам здоровья, благополучия и удачи. Автор.