Было жарко. Ещё только пятое мая, а было жарко, как летом. Маринка опоздала на школьный автобус, поэтому возвращалась домой пешком. Но её это ничуть не расстроило, не смотря на то, что ей предстояло пройти около четырёх километров. Всё вокруг зелёное, птички щебечут, ты идёшь беззаботно, никуда не спеша – что может быть лучше?!
Дома встретила бабушка. Вернее не встретила. Она как обычно ругалась с дедом и, заметив Маринку, входящую во двор, сказала: «И где тебя носит?! Дома дел полно, а ты прохлаждаешься…»
Маринка молча юркнула в дом, оставив любимую бабулю наедине со своими эмоциями. Она давно привыкла не обращать на всё это внимание. Даже наоборот, ей очень не хватало бурчания своей бабушки Валентины Александровны, если вдруг приходилось с ней расстаться. Валентина Александровна была наидобрейшей души человек. Но вот эмоции свои держать при себе не умела, из-за чего постоянно ругалась со всеми домочадцами. Но те на неё обиды не держали, а если и держали, то недолго.
Маринка сняла душное платье и поскорее переоделась в просторный сарафан – не стоит заставлять бабушку ждать, итак она задержалась на добрых два часа. Волосы растрепались. Маринка подошла к зеркалу, чтобы причесать их, и взглянула на себя. Худенькая и маленькая. Для своих двенадцати лет она выглядела на десять.
Не смотря на невыразительность черт, лицо её было живым. Тонкие губы, узкий нос, белая кожа, ни чем не примечательные волосы. Но вот глаза!.. Глаза горели. Они были живыми, и казалось, что в них можно увидеть весь мир, всё то, что волновало Маринку. А её волновало всё! Она, будучи натурой ранимой и замкнутой, словно разговаривала с Вами этими глазами, и Вам было всё понятно без слов.
Без слов. Говорила она мало. Так, бывало бросит фразу и ждёт, как на неё прореагируют. Причём ни к кому особенно не обращаясь, словно боясь выразить собственное Я. Если на её реплику никто не реагировал или обрывал на полуслове, или пытался спорить, она тут же извинялась и исчезала. Если же фраза приходилась по вкусу, начиналось обсуждение. Но обсуждение без её участия. По каждому вопросу у неё было собственное мнение, но она не пыталась его высказать, донести до кого-нибудь, довольная уже тем, что её просто услышали.
Маринка захватила свои короткие жиденькие волосы резинкой в хвост и побежала во двор, где её встретила занятая своими делами бабушка:
- Борщ на плите. Если не остыл ещё…
Маринка поплелась в летнюю кухню. Жили они не богато, но было у них просторно и чисто. Так просторно, как обычно бывает в сельских дворах, особенно где-нибудь на окраине. Дом из четырёх комнат с широким коридором и просторной верандой. Во дворе летняя кухня, в которой запросто помещаются шкафчики с посудой, газовая плита, диван. А посреди стол. Круглый. Такой большой, что вся семья вечерами собирается за ним.
Маринка с аппетитом съела тарелку холодного борща с ломтём хлеба, и, обмыв тарелку в тазике с водой, выбежала во двор.
Валентина Александровна, женщина довольно крепкого телосложения, стирала бельё в тазу прямо посреди двора. Заметив Маринку скомандовала: «Картошку надо на ужин чистить. Вон, в ведре.» Надо заметить, что это было вполне характерно для Валентины Александровны. Все её обращения к кому-либо носили форму приказа. Эта неугомонная женщина всегда находила, чем заняться, и категорически не терпела какую-либо бездеятельность. Поэтому вокруг неё всё вертелось и кружилось, а без неё вроде и жизнь останавливалась.
Маринка, усевшись на маленький стульчик, принялась чистить картошку, поглядывая на бабушку.
- А мы ветеранов поздравлять будем, - заметила Маринка, ожидая реакции на свои слова. Но реакции не последовало.
- На Девятое мая!- продолжила она с чувством и даже с гордостью.
- Ты поэтому так задержалась?
- Да. Ты знаешь, у нас по пятницам обычно шесть уроков, а сегодня было три. Потому что мы ходили к одной одинокой женщине. Нам учительница дала адреса одиноких людей, ветеранов Великой Отечественной войны. Мы разделились на группы по четыре человека и пошли после уроков к ним в гости. Ну, помочь там, убраться или продуктов купить. Нам с девчонками достался адрес бабы Маши. Не помню фамилию. Она нас чаем угощала. Мы и завтра к ней пойдём.
- Завтра в огороде полоть надо. С утра пораньше встанем, пока жары нет, и в огород. Тут своих дел полно. Пусть твои девчонки сами идут, раз им делать нечего. А тебе тащиться в такую даль…
- Но Лена сказала, что не пойдёт, Оля Крылко вообще с нами не пошла, у неё сестра болеет. А Оля Селиванова не пойдёт одна без меня. А мы обещали. Баба Маша ждать будет. Мы ей прибраться в доме обещали…
- Всё, я сказала! Иван, иди, стучится кто-то.
В калитку стучали. Пришёл кто-то. Собаки лаяли и рвались с цепи. А у Маринки к горлу подкатил ком, острый такой, что аж слёзы подступили к глазам. Но она сдерживалась изо всех сил, только опустила голову и более усердно стала чистить картошку. Что происходило вокруг она не замечала. Она думала о той старой и одинокой женщине, которую она сегодня узнала.
Её дом был старый, такой же старый, как и она сама, а может и старее. Видно было, что в доме стараются поддерживать порядок, но всё в нём было пропитано старостью. От всех вещей исходил какой-то тошнотворный запах сырости и, казалось, смерти. Как будто кто-то либо умер, либо вот-вот умрёт.
Баба Маша была морщинистой старушкой в больших очках с толстыми-претолстыми линзами. Она была почти слепа, но всё-таки видела.
- Здравствуйте, мы учимся в пятом классе.
- Мы пришли Вам помочь, - наперебой докладывали девчонки.
- А я баба Маша, - промямлила старушка беззубым ртом и заулыбалась, - проходите в дом.
Девочки вошли в дом и поморщили носы – едкий запах ударил в нос.
- Я вам сейчас чаю приготовлю.
- Да нет, мы Вам просто убраться хотели помочь.
- Не надо, не надо. Давайте лучше чай пить. Садитесь. Я сейчас, - и она вышла, оставив их одних.
- Ну и вони-и-ища, - сказала Лена.
- Почему здесь так воняет? – спросила Оля Селиванова.
- Да тише вы, - шикнула Маринка. – Она же услышать может.
В комнату вошла баба Маша. В руках у неё было три стакана и горсть конфет. Она поставила стаканы на стол.
- Да вы садитесь. Рассказывайте, как вас зовут.
Они пробыли у неё от силы полчаса. Стаканы были грязные, конфеты старые, а чай несладкий. Лена твёрдо заявила, что больше к ней не пойдёт, а Маринка и Оля сошлись на том, что раз пообещали прийти убраться на следующий день, то слово надо держать. Тем более впереди Девятое мая, надо порадовать старушку.
- И всё-таки, почему у неё всё так воняет? – спросила Оля.
- Наверно потому что старая, - предположила Лена.
- Интересно, а когда мы будем старые, от нас тоже так пахнуть будет?.. – задумчиво сказала Маринка, и ей вдруг стало очень грустно. Но потом, уже попрощавшись с подружками, она подумала, что как хорошо, что они с Олей идут к ней завтра. И настроение у неё поднялось.
В ту ночь Маринка долго не могла уснуть. Её раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она была рада, что ей не придётся идти целый час по жаре, пить невкусный чай и убираться в доме, в котором всё воняет. Но от этих мыслей ей становилось стыдно. Так стыдно! Она молча плакала и смотрела невидящими, широко открытыми глазами в потолок. А перед глазами у неё была баба Маша, такая же старая, как её дом, а может и старее. Единственное, что освещало этот дом, была улыбка. Беззубая улыбка бабы Маши. Лучше бы и не было этой улыбки, улыбки радости, что ты ещё кому-то нужен. Что будет с ней, когда она так и не дождётся завтра своих гостей? И на ком лежит за это вина?