Дедовы истории - да, любил. Особенно короткие. Но были и подлинее. Не знаю, подлинны ли.
- Дедушка, мы - козаки?
- Так, внучёк, козаки мы. Род вэдэм з давних давэн. От визьму колы-нэбудь альбом та й запышу туду усэ. Всих. Починая з козака Олэксия.
- Алексея?
- Так, Олэксия. Жыв на Сичи ще до Катьки.
- А как Катька нас разогнала – кем мы стали?
- Так як и булы – козаки сталы.
- Крепостные козаки?
- Козак крьэпостным николы нэ будэ. Бо вин волю любыть бильш ниж жыття.
***
Туда, да, туда! Где спокойный Днепр да и взбрыкнет вдруг. А как и не – когда, почти на самом-самом, когда уже и излиться пора почти, вдруг - сдавят горло пальцы каменные? Вот так и он здесь такой – гордый, злой, непокорный. И весь край - такой. Степь. То там, то тут – пожар. Жарит солнце, оттого и пожары. Туда!
Туда, где горячечный ветер степной играет с юбкой, шепчет у ног твоих непристойности, вольные вольности, вольный сам.
Прочь второпрестольную. Кровь в жилах холодна; жидкая. Застоялася. За мгновение болота – и - застоялася. Пусть зазноба лютует, пусть. Жизни нет. Все равно. Лучше так пусть - пустить – пасется пусть. Да и я паснусь, - пас! Жидка кровь, жидка. Дегенеро. В степь!
Едет барыня молодая, пресветлая, всем сущим-ссущим пресыщенная, - из столицы, в новое имение свое - шшш - на край земли. Жить едет.
***
<Наметки - синопсис - скелет - и прочая хрень/***ня>
***
Барыня осела. Село. Усадьба. Люди крепостные, прибывают. Мертвые души. Мало все.
Постепенно налаживается быт. Дом наполняется столичной мебелью, безделушками.
Однажды, проезжая по своим землям, заметила всадника. Кто такой?
Кто такой, спросила надменно. Он летел, осадил, задумался. Козак, говорит. Барыня: почему на моих землях? Улыбается, потом - заржал, стегнул коня, и - умчал. Барыня в недоумении. Вернулась в имение. Но.
Причаровал он ее, что ли? Сам того не желая. Обычный козак - таких полно вокруг. Вдруг. Думы о нем. Кто, что, с кем?
Бросилась распрашивать. Кто? Грыцько. Фу! А кто такой Грыцько? Да никто. Живет себе да и живет, ***ню жует.
Хотя - нет - была своя несвоя там. Темная история. Поговаривают, что у Грыцька живет Венерка. Верка? Нет, Венерка. То ли баба, то ли девка - с отрубленными руками, немая. Молода, прекрасна. Нема.
Что за ***ня? Какая такая Венерка?
Да он ее как-то в поле нашел. Едет: девка голая на земле. Он - что за ***ня? Охуел, соскочил с коня. Тормошит. Той - ****ец, похоже. То ли замерзла, то ли от жажды, то ли - от голода - умирает. Он суетится. Девку подхватил, домой повез.
Выходил.
Живет она у него. *** знает что за диво. Девка без рук. Венерка, с красивым девичьим телом, вечно раздетая.
Барыня: что за поебень и неподобство? Почему обнаженная? Да козаки, знаете ли. Люди вольные. Все им похуй. Пока. Да он и пытался ее одеть. Но она - смеющимся взглядом - показывает - сними нахуй. Вот он и снимал. Себе на радость. А она - она - ну что? Ходит голая по хате. ***ли такого? Ну выйдет когда по нужде во двор, как и была - так и он с нею. Как за ребенком.
Каждый вечер купает. Нагреет воды, да и моет ее. Его личное дело. Кому какой ***?
Представила барыня, что это она - безрукая, нежная, обнаженная - стоит посреди хаты. Грыць отмыл (?) ее, и сейчас подбривает - острой бритвою - ****у. Нежно, сладко ей. А вдруг как саблей - кривой, острой? Да, он ее саблей бреет! Барыня и сама немного раскорячилась, присев слегка. Запаморочилось ей (закружилась голова) - ноги не держат, того и гляди - рухнет - самое нежное своё порезав, к ****ям, в кровь. Сомлела вся - стон сладкий - на волю; сама себя испугалась и съежилась.
Почернела лицом, спросила резко: нахуй ему безрукая в хозяйстве? Чай, не барин. Мужику - а ведь он мужик, мужлан - баба нужна, а не диковинная игрушка заморская. Грыцю! Грыць!
Игрушка - оно как бы и так, вроде. А, может, она ему сил придает, а? Жизнь в него вдыхает (?) - жизненную силу-то - когда похуй все?
Да вам и так все похуй - что тем, крепостным, что этим,- что все одно холопами будут. Дикари. Кнут вам нужен, кнут крепкий. Куда вам до истинного; ей вспомнился идол, виденный в степи: каменная баба, голая, страшная, с обвисшими грудями и животом отвислым. Быдло!
…Ло! Так и проснулась, дернувшись. Лежит жаркая, голая, разметала простыни – смяла все. Все течет с нее, изменяя ее и ей. Стыдно. Глянула в окно – день новый загорается. Радостно. Хотела – как была – выбежать, да потом спохватилась: а как холопы увидят? Непорядок. Оделась, налячкалась, в сад вышла. А там – ****ец как хорошо - вишня, черешня, яблоня, абрикосы – еще в цвету, но цвет тот уже ронять начали наземь – на черную землю – белым, розовым, бело-розовым дымом, жемчугом: рай! Воздух пьяно-медовый, - ноги подкашивает. Сладко, сладко. Упасть на эту землю прекрасную, и – просто лежать, жать ее телом своим; мелом, румянцем, снегом своим – тая. Дышать, зреть, прозревая, грезя в грязи ее, нет – в пыли.
Здесь бы садов таких поболе насадить, - думается, наконец, ей, - для фруктовой продукции, да вот только Днепр далеко. И хорошие дороги – коммуникации – прямые, ровные – рассечь эту степь. По краям дорог – деревья. Тополь, или, может, кипарис стройный? Нет, - тополь: неприхотлив, удобен. Милый, милий тополь, - произнесла, слегка слова коверкая.
Ох уж эти сказки да байки, рассказки дедовы. Легенды, мифы, чужие и свои, все - ****еж сплошной. Невнятное бормотание, ко сну, к засыпанию, к лучшим мирам отход. Призрак ты, дед. До сих пор что-то бормочешь мне, оттуда - издалека уже. Всегда засыпал раньше меня. И теперь - заснул, засыпан, пан пропавший. Хочется разбудить, спросить: ну, что же там дальше, ну! Не попрощались мы с тобой. Не попрощался я с душой твоей, телом твоим - чернобелыми, черноземными, земными и неземными - вот в чем дело, да?