«И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю…»
Откр. 15, 5-7.
Небо все помнит…
Жители маленького городка, который издалека можно принять за беспорядочное нагромождение металла, основательно изъеденного ржавчиной, и различного строительного мусора, от сломанных досок, до полноценных бетонных блоков, редко видели этого мужчину улыбающимся. Морщины избороздили его лицо, которое не смогло сохранить даже тени былой привлекательности, кожа болезненного зеленоватого оттенка, глаза сидели так глубоко, что все время казалось, будто они вот-вот спрячутся в черепной коробке, словно им невыносимо смотреть на окружающий мир. Он часто сидел на импровизированном крыльце своего сложенного из камней и дерева жилища и смотрел вдаль. Губы, тонкие, испещренные мелкими трещинками, непрестанно шевелились, точно мужчина говорил с кем-то, старался вразумить упрямого собеседника, не желавшего слушать. Мало кто из взрослых обращал внимание на, как им казалось, безумного старика. Зачастую он становился объектом безобидных шуток и насмешек со стороны детей, взрослые же относились к мужчине с терпимостью и, почти никому, не удавалось скрыть в разговоре с ним жалость, какую обычно испытывают здоровые к душевнобольным. Никому из них, вечно занятых работой, выращиванием скудной пищи, присмотром за детьми, болезненно-худыми, бледными, изможденными непосильным трудом и болезнями Пустоши, не могло прийти в голову, что этот старик меньше всего нуждался в их сочувствии. Никто из них не мог услышать в тихом шепоте, нотки упрека обращенные неизвестно к кому. Иногда старик тяжело вздыхал, сжимал руки в кулаки и громко, чеканя каждое слово, произносил:
- Тебя больше нет.
Проходящие мимо удивленно вскидывали брови, но старик не обращал внимания на невольных слушателей, его взгляд был прикован к линии горизонта, изломанной, разорванной в нескольких местах кроваво-красным маревом.
Солнце едва пробивалось через плотную завесу облаков, играя блеклыми лучами на валявшихся тут и там грудах битого стекла. В воздухе витал неприятный запах некачественного топлива, пота и оружейной смазки. К нему примешивались пряные нотки страха и нетерпеливого ожидания, вызванного возможностью очередного нападения, которое непременно произойдет, так было много раз до этого дня, похожего на предыдущие, как две капли воды. Стоит жаркому сумраку укрыть землю, они придут, неся с собой разрушение и боль, и возможно смогут забрать несколько жизней.
Часовые заняли посты по периметру. Старик не раз видел, как эти молодые мужчины и женщины, стоящие бок о бок, сжимая оружие дрожащими руками, делают себе инъекции циклина, что бы продержаться до рассвета. Эта дрянь - единственное, что было доступно местным, и то, что многие погибли от побочных эффектов, никого особо не волновало. Все лучше, чем смерть в лапах голодных, жадных до крови тварей.
Стемнело очень быстро. В кромешной темноте, едва разгоняемой бледным светом факелов, лишь линия горизонта отчетливо выделялась. Она дрожала и пульсировала, точно кровеносный сосуд, по которому текла густая, больная кровь. Вдалеке, к северу от города видны белые всполохи, можно различить странный гул. В Городе, единственном уцелевшем на многие сотни километров вокруг, шли бои. Горстка выживших людей вот уже восемь недель держала свои позиции, но с каждой новой атакой, белых всполохов становилось все меньше, и, скорее всего, скоро они исчезнут, тем самым сообщив живущим в поселении, что Духи победили и скоро возьмутся за них. Так было всегда. Множество маленьких, кочевых городков стерто с лица Земли, и их город мог стать следующим.
Мужчина прикрыл глаза, стараясь не смотреть в сторону металлических скелетов-небоскребов, обглоданных временем и ветром. Если бы он не смог побороть искушение, то его сознание наводнили бы кровавые видения прошлого, тяжелые, от которых невозможно избавиться.
- Завтра Духи будут здесь,- невысокий мужчина лет тридцати, подошел так тихо, что старик вздрогнул, и резко обернулся,- это всего лишь я, Альгерт!
- В следующий раз предупреждай,- голос старика был сухим и скрипучим,- я не хочу уметь от сердечного приступа.
Мужчина тихо рассмеялся, и буквально через несколько мгновений зашелся страшным лающим кашлем. Приложив ко рту кусок тряпки, он отвернулся, но Альгерт и так знал, что при каждом таком приступе на ткани расплываются пятна темной крови.
- Почему тогда мы не собрались и не ушли?
Вытерев тряпицей рот, мужчина посмотрел на Альгерта с нескрываемым удивлением.
- Те, кто в Городе, основательно потрепали Духов. Сюда дойдет едва ли треть. Старейшины полагают, что мы сможем с ними справиться.
Альгерт стиснул зубы от бессильной злобы. Какие же они дураки! Духов невозможно уничтожит, с ними невозможно договориться. Они могут выбрать себе в качестве тела любой механизм, которые в избытке валяются на улицах города.
Старик снова бросил затравленный взгляд вдаль, словно надеялся на чудо, но ничего не смог там увидеть. Темнота и неизвестность. Вот и все, на что натолкнулись его глаза.
Ты умел говорить с ними, подумал он, вспоминая, ты мог их понимать. Ну почему ты ушел! Почему не захотел помочь тем жалким осколкам человечества, которые еще можно было спасти? Теперь лишь вопрос времени, прежде чем они уничтожат нас, и станут полноправно владеть нашим миром.
Сколько еще осталось таких кочевых городков?
Что если мы последние? Что если наши больные дети, чахлые и слабые, точно истерзанная палящим солнцем трава, последнее поколение, которому недолго осталось встречать кровавый рассвет?
Альгерт нечасто мучил себя такими вопросами. Его срок почти пришел, и возможно вскоре он сможет увидеть своего невидимого собеседника, и им предстоит долгий, обстоятельный разговор.
- Иногда старейшины поражают меня, Кроу.
- Ты считаешь, мы не сможем отбить нападение?
Альгерт мотнул головой.
- Даже если и сможем, то это ничего не изменит. Они вернуться снова, и будут делать это до тех пор, пока не перебьют здесь всех.
Таких как Кроу, было много, вечные оптимисты, которые верят в скорое окончание этой неравной борьбы. Хотя мало кто из них задумывается о том, что даже если свершиться чудо, и Духи оставят людей в покое, то после них останется лишь уничтоженная, не пригодная для жизни земля. Подняться с колен, после изматывающей войны будет просто невозможно, человечества больше никогда не достигнет былых высот.
- Ты вечно ворчишь, Альгерт! Лучше пойди, помоги Люми, она хотела, что бы ты осмотрел детей.
Что в голосе Кроу было такое, отчего старик непроизвольно вздрогнул.
Обреченность?
Очень может быть.
Старик тяжело вздохнул, и не глядя на мужчину, поплелся к дальним, сложенным из мусора жилищам, где в основном обитали женщины и дети. Мальчишки и девчонки, тощие и бледные носились вокруг с присущей всем детям жизнерадостностью и криками. Им не было еще и шести лет. Дети постарше присматривали за младшими братьями и сестрами, успевая при этом выполнять мелкие поручения родителей. В воздухе витали запахи еды, скудной, но все же, это было лучше, чем ничего. "Дом" Люми, жены Кроу, был самым дальним и самым большим. Кроме своих четверых детей, она бралась присматривать еще за несколькими из других семей, пока родители были заняты сооружением укреплений и постов наблюдения. Молодая женщина, с удивительно красивым и здоровым лицом приветливо улыбнулась Альгерту, она искренне любила старика, всегда хорошо относилась к нему, а дети с удовольствием слушали его истории, о том времени, когда Духи еще не пригнули людей к земле.
- Здравствуй, Альгерт,- милая улыбка осветила лицо Люми, которая, впрочем, тут же погасла. Дань вежливости. Она была исполнена и теперь на лицо женщины вернулась тень страха, ее губы задрожали.
- Что-то с детьми?
- Наш самый младший, Байфо,- Люми указала вглубь дома, где на импровизированной кровати лежал, разметавшись, маленький мальчик, похожий на мать, как две капли воды. Ее голос дрожал от волнения,- боюсь это "Бич".
Альгерт подошел ближе, с трудом опустился на колени возле ребенка и провел рукой по мокрому от испарины лбу. На бледной коже, на груди и животе проступили красные полосы, которые подтвердили опасения матери. На мгновение мальчик открыл глаза, когда-то светившиеся жизнью, а теперь пустые. Белки были красными из-за разорвавшихся сосудов. Сфокусировав взгляд на Альгерте, мальчик протяжно застонал, словно молил об избавлении. Люми, стоявшая рядом, всхлипнула и вцепилась в руку старика. Это, несомненно, был "Бич". Извечное проклятье, терзавшее жителей отравленной Пустоши. Мать возможно уже поняла, что ее младший ребенок не проживет и нескольких дней. Лекарства от этой болезни не существовало.
Тебя тоже терзала эта болезнь, Альгерт провел рукой по горящему лицу ребенка и покачал головой, но ты мог ее контролировать, тебе помогали...
Старик поднялся, не глядя на женщину. Он знал, что она все поняла.
Люми отошла в сторону и беззвучно заплакала. Ее призрачная надежда рассыпалась точно карточный домик. О врачебных способностях Альгерта ходили легенды, но богом он не был. Хотя и сам Всевышний, скорее всего, не справился бы с болезнью, созданной Духами.
- Сколько ему осталось?
- Сутки. Может чуть больше. Последнее время эта болезнь ведет себя непонятно. То останавливается, то сжигает человека в считанные часы, так что я не могу строить прогнозы.
- Может со временем, мы сможем бороться с ней?
В глазах Люми светилось такое отчаянье, что Альгерт не смог высказать вслух свои мысли. Он полагал, что люди просто не проживут достаточно долго, что бы найти лекарство или выработать устойчивость к заразе.
- Не могу утверждать.
Женщина кивнула, и соорудила некое подобие занавески, отделив постель мальчика от оставшейся части дома. "Бич" не был заразен, и механизм по которому он выбирал своих жертв оставался величайшей загадкой, так что, это была предосторожность, выработанная многими годами борьбы за выживание.
- Я слышу гул. Это в Городе?
Вытерев рукавом слезы, Люми сняла с огня кипящую воду и, бросив кружку сухую смесь, со странным сладковатым запахом, которая вполне сносно заменяла здесь чай, протянула варево Альгерту.
Он знал, что она расскажет Кроу о болезни сына, хотя тот уже наверняка знал, и послал сюда старика лишь для того чтобы удостовериться в своих подозрениях.
Или для того, чтобы окончательно развеять сомнения и надежды Люми.
Отхлебнув немного из кружки, Альгерт зажмурился от удовольствия, отчего морщины на его лице стали еще глубже. Сладкий аромат помог на короткое мгновение забыться и абстрагироваться от того, что происходила за пределами этого гостеприимного дома. Но, не смотря на расслабленное состояние, Альгерт не забывал, что оборона Города вот-вот падет и Духи, привлеченные запахами человеческого жилья, ринуться сюда. И будут здесь не завтра, как скал Кроу, а уже сегодня ночью.
Старик содрогнулся, вспоминая свою первую встречу с этими существами. Один только их внешний вид мог повергнуть в неописуемый ужас, даже человека стойкого и закаленного.
- Как думаешь, за что нам все это?
Вопрос прозвучал неожиданно, и лицо Люми стало вдруг таким серьезным, что Альгерт испугался.
- Людей всегда было за что наказывать,- неуверенно проговорил он, отворачиваясь,- мы не признавали никаких законов, у нас не было морали, мы шли до самого конца, какими бы чудовищными не были наши эксперименты. Мы посягнули на самое святое, решили убедиться в существовании человеческой души, и как оказалось, не были готовы к последствиям.
- То, что на нас нападает - не души.
Старик усмехнулся.
- А что тогда? Откуда людям было знать, что заглянув в глубь человеческого естества, они не найдут там ничего кроме темноты, голодной, злобной твари, которая без сомнения жила в каждом из нас. Механизм был запущен, и оставалось только ждать. И вот к чему это привело,- Альгерт посмотрел в сторону выхода. На улице все стихло. Все замерли в ожидании.
- Люди просто хотели знать,- неуверенно проговорила Люми.
- И теперь они знают,- зло бросил старик,- и верят в лучшее. В спасение, в мессию, который избавит нас от кошмаров.
- Легенды могут не лгать!
- Возможно. Но они придуманы людьми, на заре этого темного века, и теперь мало кто в них верит.
Спасения не будет, подумал Альгерт, ваш миссия, избавитель, отказался от вас. Он ушел, и давно мертв. Погиб от болезни, или...
За тканевой перегородкой послышался надсадный кашель, и сдавленные крики, которые с каждой секундой становились все пронзительнее. Люми бросилась к сыну, шепча то ли молитву, то ли слова успокоения, которые вряд ли могли облегчить боль.
Мальчишка умирал, в мучениях, нестерпимой агонии, от которой не могли избавить никакие лекарства. Его глаза, пронзительно голубые, с мольбой смотрели на мать, которая только и могла, что плакать и сжимать его руку молясь о скорейшем избавлении.
Альгерт почувствовал, как к горлу подступает тошнота. В этом доме все пропахло смертью.
Но вот судороги прекратились, тело мальчика обмякло, и глаза закрылись. С лица исчезла отвратительная гримаса боли, и осталось лишь умиротворение, которого он ждал так долго. Несколько бесконечных минут.
Альгерт не мог найти достойных слов утешения, что бы хоть на мгновение стереть с лица Люми выражение злобы и отчаянья. Ее полные слез глаза смотрели отрешенно, она осознавала, что так будет, и это понимание делало любые слова бессмысленными и пустыми. Женщина не нуждалась в утешении. Сейчас ее волновала судьба, которая постигнет юное, безжизненное тело ее сына. Возможно, им воспользуются как приманкой, чтобы согнать Духов в одно место и таким образом облегчить их уничтожение.
Ничем другим привлечь этих тварей было невозможно.
Подняв его с постели, она начала медленно покачивать хрупкое тельце, словно собиралась уложить его спать. Словно ее ребенок был все еще жив.
Не в силах смотреть, Альгерт поднялся, и, не проронив ни слова, покинул дом. Мысли, точно рак, разъедали его мозг. Хотелось бежать, туда, где он снова сможет вернуть себе душевное равновесие, где каждый день не будет наполнен криками, страхом и сладковатым смрадом разложения.
- Ведь ты указал мне путь,- прошептал он,- ты даже рассказал, что нужно сделать, как можно спасти то немногое, что еще осталось. Но они не поверили мне. Никто не поверил, а я слишком слаб, что бы идти один...
Со стороны наблюдательных постов, послышались крики и ругань.
Посмотрев в сторону Города, Альгерт не увидел знакомых белых вспышек, из чего можно сделать вывод, что Духи скоро будут здесь. Не колеблясь ни секунды, старик побежал в сторону постов часовых.