Обратно едем по лужам - пока были на вызове, прошел дождь. И, судя по всему, не слабый.
- Вроде все дома, – удовлетворенно замечает Андрюха, подруливая к станции. – Точно, все. Мы крайние.
- Вот и славно, тьфу-тьфу-тьфу, – отзывается фельдшер Люся и смотрит на часы. – Два нуль-нуль. Моем ноги, ложимся спать. Минуток на пятьсот.
Мы с водителем, не сговариваясь, неодобрительно косимся на сидящую между нами Люсю. Любой «всадник» знает – упаси Боже на сутках загадывать наперед. А слово «спать» вообще вслух произносить нельзя. Всенепременно сглазишь и будешь кататься до утра.
Сообразив, Люся виновато машет руками и жалобно оправдывается:
- Я сказала «тьфу-тьфу-тьфу».
Андрюха вопросительно смотрит на меня.
- Сказала, – подтверждаю я, открывая дверь. – С «тьфу-тьфу-тьфу» несчитово. Пошли, Люсинда. Бери папку.
Захватив из салона чемодан и кардиограф, шагаю за Люсей на станцию. Где на самом пороге нас встречает диспетчер Таня. Настолько встревоженная и несчастная, что сразу становится понятно – случилось что-то из ряда вон выходящее.
- Тань... ? – выдыхаем хором.
- Ой, ребята. Как хорошо, что вы приехали. – Кажется, Танюшка готова расплакаться. – Пойдемте на кухню.
И мы, побросав всё у входа, проходим на нашу кухоньку-курилку.
Таня, зажав двумя руками трубку радиотелефона, опускается на лавочку возле стола и жалобно на меня смотрит:
- Володь, надо «психов» на себя вызывать. Новый доктор – того…
Новый доктор, Алексей, работает у нас совсем недавно. Четвертую или пятую смену дежурит. Молодой, чуть за тридцать, парень. Этакий доктор Ватсон: белобрысый, подтянутый, спортивный... офицерская выправка, аккуратная щеточка усов. Очень сдержанный, спокойный и немногословный.
- Я сразу подумала, что он какой-то не такой, – неожиданно заявляет Люсинда. – Он в магазине всё по бумажке покупает.
- Чего-о? – поворачиваюсь я к своему фельдшеру. – Что покупает? По какой бумажке?
- У него бумажка специальная есть, – частит Люся. – Там все указано – штрих-коды, циферки, что где произведено, и всё такое. И этот… список добавок пищевых. Е-250, там… Е-500.
- Ну, мало ли, - пожимаю плечами.
- А спать он как ложится? – прищуривает глаз Люся.
Это да. Спит Леша не совсем обычно для «скорика»: в оба уха вставляет беруши и надевает плотную матерчатую маску на глаза (ехидные языки утверждают, что где-то там, сзади, у него на время сна еще специальная пробочка вставляется… так, на всякий случай… а то, мол, «не аккуратненько»).
- Погодите, погодите, девчонки, – говорю. – «Бумажки… спать ложится…» - это всё лирика. Ты о чем сказать хотела, Танюша? Чего доктор отчебучил?
- Ой, - судорожно всхлипывает Таня. – Все уж спать легли, тут он влетает ко мне в диспетчерскую и давай кричать, что у него кошки в голове бегают…
- Как-кие кошки? – икает Люся.
- Мокрые. Мокрые кошки, говорит, в голове у него бегают. И надо их прогнать. Да сердито так… Короче, Володь, ты старший врач смены, звони «психам», пусть приезжают. Я его боюсь.
И Танюха протягивает мне телефонную трубку:
- Психиатры у нас на четвертой кнопке забиты.
- Успеем «психам» позвонить, – отмахиваюсь. – Где доктор?
- Спит, вроде, – опасливо прислушивается наш диспетчер. – В холле, на диване. Пошумел, пошумел, столы-кресла ногами попинал и опять лег.
- Спит, – крякаю досадливо. Это как-то… Псих, не псих, а будить спящего «всадника» не по делу – то грех большой есть. Хуже чревоугодия, прелюбодеяния, сребролюбия, гнева, печали, уныния, тщеславия и гордыни, вместе взятых. Это вам любой «скорик» скажет.
- Знаете что, красавицы, - я беру папку. – Идите-ка вы спать, а я здесь посижу. Бумажки заполню, заодно и за доктором присмотрю. Ну, а когда встанет, тогда и разбираться будем… Давай, Таньча, мне телефон и иди отдыхать. И не бойся ничего, всё нормально будет.
Девчонки нерешительно переглядываются.
Но на ловца, как известно, и зверь бежит. Из темного холла появляется Алексей и, позевывая и жмурясь, присаживается на лавку рядом с Таней. Танюха беззвучно ойкает, стремительно взрослеет лет на десять и, деревянно переставляя ноги, пересаживается на диванчик справа от меня. С другой стороны ко мне тесно-тесно прижимается забывшая дышать Люся.
- Тоже не спится? – дружелюбно интересуется док и, оживляясь, хлопает себя по коленке: - Прикиньте, мало умом не двинулся! Сплю, а тут кошак мне на голову прыгает. Да мокрый еще, зараза!...
- Эмм… - внимательно вглядываюсь-вглядываюсь-вглядываюсь в глаза коллеги. – Какой кошак, Леша? Откуда на станции кошак?... Давай-ка, по порядку рассказывай.
- А чего рассказывать? – доктор смотрит на меня слегка удивленно. – Лег, говорю, спать, а тут прибегает какой-то мокрый грязный котяра, лезет на диван и начинает по мне прыгать…
Леха внезапно замолкает, пригибается... и тычет пальцем в мой правый башмак:
- Да вот он, скотина.
Док встает, открывает холодильник, достает початый пластиковый стаканчик ацидофилина и ставит его передо мной на пол.
- На, сволочь рыжая. Потрескай.
- Э-э… - ответить я не успеваю. Да оно и к лучшему. Из-под диванчика, на котором мы с Танюшкой и Люсей сидим, вылезает здоровенный рыжий котище и, включив трАктора, начинает деловито наворачивать угощение.
Какое-то время сидим, молчим. Смотрим на котяру. Как он ест.
- Это, наверное, его Лариса Викторовна пустила погреться. После дождя, – наконец задумчиво говорит Таня.
Мы с Люсей согласно киваем. Наша коллега Лариса Викторовна, страстная кошатница, для всех окрестных котофеек – родная мама. Подкармливает, лечит, если надо, и - да, периодически приглашает на станцию в гости (к большому неудовольствию тех, кто кошек по каким-то причинам недолюбливает).
Люся еще раз кивает и вдруг заходится… нет, не смехом - визгом. Всплескивая руками и раскачиваясь как китайский болванчик, она навзрыд плачет:
- И-и-и, мамочки рОдные-е-е… А он – в нагла-а-а-азниках и в беру-у-у-ушах … А этот – мокрый… по дива-а-а-ану… И-и-и-и… на го-олову-у-у-у-у... А Танюха… и-и-и… Володь, звони-и-и психиа-а-атрам! Нас всех вы-ы-ылечат… и-и-и-и..
Тут, конечно, и мы с Танюшкой подвизгивать начинаем.
А эти усатые - Лешка и недоуменно высунувшийся из стаканчика рыжий - смотрят на нас одинаково серьезно и слегка испуганно.
Как на психов каких-нибудь, честное слово.