Он.
Он приехал в Америку ещё не глубоким стариком и к своим сорока-пяти накопил в складках худого тела немного жирка, а в глазах - бесчисленное множество зеркальных отражений.
Он был в восторге от себя самого - бывший художник сменивший палитру на фотоаппарат, а затем всё вместе - на food stamps, да грязные закоулки Бруклина.
Вот чего ему не хватало - так это женской любви и ласки. Нет. Жена как раз у него таки да, была.
Этакая злющая мегера с маленькими, навсегда выпученными глазками. Любви, а тем более – ласки, это существо производить не могло, и Он часто задумывался о том, а на каком, собственно, перекрестке судьбы ему удалось столкнуться с этой... особой? С этой... дамой... пикой пробивающей...
Поэтому дни его были мрачны - вне зависимости от того "...льет ли теплый дождь, падает ли снег..."
Она.
Она приехала в Америку из любопытства.
Предварительно распределив родственничков по германиям, австриям и италиям, Она металась по стране с надеждой угомониться где-нибудь в уютном penthouse Манхеттена или Палм Бича - ей было всё равно: «...главное, это чтобы мужик был хороший, - пусть даже и в Лосанжелосе!»
Размечталась! Самый хороший мужик в её жизни уже случился и исчез. Испарился, растаял как эскимо! То был молодой и, конечно же, красивый испанец - ценитель Болеро, красивых женщин и цветов. О, как умел этот смуглый красавец осчастливить женщину!
В свои сорок-пять Она всё ещё привлекала внимание пешеходов и водителей общественного транспорта танцующей походкой, стройными (хоть и не очень длинными), ногами на высоченной шпильке затянутыми в тесные джинсы так, что Она могла бы получить звание Miss Dyckman Street, если не всей Доминиканской Республики вообще.
Проходя улицами Нью-Йорка, Она не реагировала на восхищённые взгляды и причмокивания зевак, гордо вскидывая огненно-рыжею гриву волос.
Детали её тела, не вместившиеся в джинсы наоборот, смело рвались наружу и всё вместе, сопровождаемое искрящимся взглядом светло-зелёных глаз, разрезало уличную толпу - вызывая стоны и хрипы поверженных гигантов.
Они.
Они встретились случайно - в овощной лавке на углу Третьего (или Четвертого?), Брайтона.
Она увидела себя в стеклах его очков и, слегка поправив гриву, улыбнулась отражению.
Он воспринял эту улыбку как обещание: позвоночник выпрямился, левый нижний под сгнившей коронкой перестал ныть, а все остальные члены налились силой и отвагой.
Оживлённо болтая ни о чём, Он помог отнести покупки к автобусной остановке, в тайне страдая (впервые за прожитые в Америке годы!), от отсутствия дорого и лакированного автомобиля.
Пригласить такую женщину в свою старую колымагу Он постеснялся.
Она признала в очкарике джентельмена и подарила ему номер своего телефона.
Ночь.
Вытянувшись напряжённой струной на своей половине кровати, Он сгорал от желания позвонить, пряча в кулаке бумажку с заветным номером.
Освободив тело от джинсовых и лифчиковых тисков, Она сладостно растеклась по белоснежным простыням, безмятежно уснув, навсегда позабыв встречу в овощной лавке.
День.
С восходом проснулся телефон и не смолкал в её кармане до тех пор, пока, сквозь сладостную дремоту, Она признала романтически-загадочный голос очкарика.
С этой минуты судьбы их стремительно понеслись навстречу друг другу - подобно локомотивам из арифметической задачи. Столкновение было неизбежно и оно таки да, произошло... в салоне... его автомобиля.
Они катались заснеженным Нью-Йорком, по-детски радуясь, суете, блеску разноцветных гирлянд, пышному убранству богатых магазинов.
Они глазели на дутое золото China Town, пили капучино в кварталах Little Italy, наслаждались хрустящей пиццей в Greenwich Village, пробовали замысловатые коктейли в маленьких барах Soho, а когда стемнело, они нашли укромное место и, не выходя из машины, предались любовной игре.
Он был смел и неловок поначалу, честно признавшись, что хоть и подрабатывал в «Car service», но в его жизни ещё не случался «Car Sex».
В её жизни тоже ничего подобного не случалось – редкими партнёрами оказывались мужики, способные снять гостиничный номер, или отправится в пароходный круиз.
Повеселившись немного, они всё же нашли позу, в которой достигли состояния беспредельного счастья.
Sex.
Проникая в её влажно-разгоряченное таинство, утопая во взгляде чарующих глаз, задыхаясь в пышной меди волос, жадно вкушая розовый сосок полуобнажённой груди, обнимая (и без того стиснутое бельём) тело женщины, Он видел в ней эротическую богиню, этакую нимфу – стройную и сильную, словно ожившую скульптуру «Девушка с веслом» из его детства, оставшегося далеко-далеко на аллеях парка Культуры и Отдыха им. Т. Г. Шевченко.
Ей было несказанно хорошо с ним. Ласковый и нежный, иногда неожиданный, но всегда возносящий к самым (обычно редко кем досягаемым!) вершинам наслаждения, этот очкарик виделся ей атлетом, сошедшим с афинских барельефов.
Месяц.
Месяц спустя Они так же восторженно летели навстречу друг другу. Они колесили по городу, шатались по музеям и лавкам (в тайне ожидая сумерек), что бы перебравшись на заднее сидение предаться древней как мир, но такой новой для них игре.
На очкариковы food stamps нельзя было снять даже угол, не то, что круиз на Багамы.
Поэтому Она решила сделать ему сюрприз - праздник любви («...дорогая, ты знаешь? Я устроила ему ... ну просто Firework of Love!») , заказав номер в дешевой гостинице. Прикупив шампанского и прочих брайтонских деликатесов, а так же запасшись кое-чем ещё, Она решила держать Firework of Love в секрете до самого последнего момента.
Сюрприз.
В тот день Она сказалась занятой, чем огорчила его безмерно, «...но если Он позвонит после семи, то быть может, у неё найдётся часок времени для прогулки...»
«После семи» Он не узнал ее в роскошной, обволакивающей с головы до пят, шубе. Ввалившись, Она мгновенно наполнила машину смехом, возбуждающим ароматом духов, блеском алого маникюра.
Шуба таки да, была великолепна, превратив на мгновение «Девушку с Веслом» в роскошную даму из ювелирной лавки, что на седьмом-с-половиной-Брайтоне.
Да-да, Он так и подумал: «Буд-то сошла с полотен Питера Брейгеля... только вот старшего или младшего?», однако так обалдел, что и не заметил как, миновав Verrazano Bridge, они оказались в штате New Jersey, у придорожной гостиницы.
- Стоп! Я приготовила тебе СЮРПРИЗ! - воскликнула Она и тут же вышла.
Оказавшись под ярким светом уличного фонаря, шуба фантастически заискрилась, соперничая с плавно кружащимися снежинками.
- Добро пожаловать на Праздник Любви! - воскликнула Она, распахнув шубу настежь и предоставив его (и без того, ополоумевшему!) взору обнаженное тело.
Разгоряченное ездой (а быть может предстоящими ласками?), тело её беспощадно плавило снежинки на опущенных выпуклостях, пугало черными ложбинками складочек и ямочек в тонком убранстве целлюлитной паутинки.
Возбуждение, охватившее его с первых минут встречи... вдруг куда-то исчезло, оставив вместо себя чувство глубокого соболезнования и безграничной тоски...
Вместо упругой «Девушки с веслом» Он вдруг увидел... пампушку, словно сошедшую с полотен великого Рубенса, но не апетитно-розовую, а фиолетово - синюю на фоне тёмного лоскута и грязноватого снега.
Навернувшиеся слезы превратили всё происходящее в сюрреалистическую картину Дали и уже никакие смелые ласки и деликатесы этой ночи не смогли пробудить в нём того чувства, когда позвоночник его выпрямлялся, левый нижний под сгнившей коронкой переставал ныть, а все остальные члены наливались силой и отвагой.
Год.
С той ночи они не виделись...
Однажды, бродя по залам Metropolitan Museum of Art, Он увидел огромное живописное полотно, с которого на него смотрела...
Это была картина Густава Курбе «Девушка с попугаем». В этой женственной, пусть полноватой - в складочках и ямочках фигуре, в этих лучезарных глазах и в буйстве пружинистых волос… Он узнал… Её...
В пышном торжестве своего тела Она с иронической улыбкой взирала на него, на прочих серых личностей, а Он, тупо уставившимся попугаем, повторял имена великих художников, вспоминая ту ночь и постигая ту коварную шутку, которою сыграл с ним, с его некогда фотографическим воображением, голубой свет уличного фонаря.
...такой голубой, словно с картин великого Модильяни, да?
***