«Слово не воробей, поймают – вылетишь!»
Так говорили друг другу дикторы Ленинградского телевидения
В конце шестидесятых – начале семидесятых годов прошлого века, когда еще не было видеомагнитофонов, когда телекамеры по размеру соперничали с пианино, а студийные лампы непредсказуемо взрывались в прямом эфире, пугая участников передачи, диктор олицетворял отечественное ТВ. В отличие от режиссеров, редакторов и осветителей он лично общался с телезрителями. За тем, с какой интонацией, каким выражением лица он читал тексты официальных сообщений, например, «В Политбюро ЦК КПСС» или «В обкоме КПСС", внимательно присматривали чиновники партийных органов и, не исключено, спецслужб. От наличия в голосе «исполнителя» металла, умело дозированной пафосности, правильно расставленных им в тексте акцентов в известной мере зависели спокойствие и благополучие руководителей Ленинградского телерадиокомитета.
Дирекция студии старалась во всём соответствовать требованиям инстанций, держала своих «глашатаев» в ежовых рукавицах. Времена вольнодумных и не подцензурных Доренко и Сванидзе казались фантастикой, а наш земляк Александр Невзоров, будущий автор и ведущий «600 секунд», ещё ходил в школу. Следовательно, чаще в массы несли «разумное, вечное» уполномоченные эфира – дикторы. Несмотря на тщательный кадровый отбор, они были весьма уязвимы для критики. Неправильно сделанное ударение или, не дай бог, перевранные должность, имя-отчество какого-нибудь сановника грозили нашему брату строгим выговором, лишением премии, а нередко и «волчьим билетом». Поговорка, вынесенная в заголовок этих записок, срабатывала с неумолимой точностью. Впрочем, нашу судьбу разделяли тогда и сотрудники партийных советских газет, информационных агентств. Позже, работая корреспондентом ТАСС, я убеждался в этом неоднократно.
«Не справился с ключом!..»
… Приближались семичасовые вечерние новости, которые составлялись обычно из одного-двух коротких киносюжетов, фоторепортажа и прогноза погоды. В эфир можно было выходить, ослабив узел галстука, а то и вовсе расстегнув ворот рубашки: все пять минут диктор находился за кадром.
Часа за три до передачи в специальном просмотровом зале я познакомился с текущим видеоматериалом. Необходимо было избегать больших пауз, длиннот или скороговорки. Устное сопровождение «картинки», как при всяком дубляже, должно было быть почти синхронным. Редактор, сидящий во время просмотра рядом со мной, внимательно следил за изображением, сокращал или добавлял текст.
В тот вечер предстояло озвучить поездку первого секретаря Ленинградского обкома партии Григория Романова на одну из птицефабрик Ленинградской области, где только что запустили новую линию по выращиванию бройлеров. Естественно, это событие стояло в выпуске новостей первым.
Минут за десять до начала я пришёл в макетную студию. «Макетками» на ленинградской ул. Чапыгина, 6 называли небольшие помещения, предназначенные для информационного вещания. Они были оборудованы без претензий. За спиной висел обычный гофрированный занавес, мы его называли шторкой. Телекамера, потёртый письменный стол, пара расшатанных стульев, микрофон… Телеоператоры, давно изучившие «внешние данные» Валентины Дроздовской, Нелли Широких, Сергея Тулупникова и других дикторов, ставили освещение быстро, по наработанной схеме. Со мной им приходилось возиться больше, я носил очки – для телевизионных дикторов явление по тем временам редкое. Поэтому свет нужно было устанавливать таким образом, чтобы стёкла очков не бликовали. Но в этот раз, повторяю, работа была за кадром.
И вот уже в студии гремят резкие звонки, сигнал для включения микрофона. Жму на «ключ» - и над двойной входной дверью загорается квадратное табло, предупреждая, что с этой секунды я в эфире. На мониторе промелькнула заставка новостей и сразу пошли кадры о посещении Романовым птицефабрики. «Сегодня кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Ленинградского обкома партии…» - начал я и осёкся: на телефонном аппарате внутренней связи мигала красная лампочка. Щёлкнув, погасло табло, а в телефонной трубке раздался недовольный голос Аполлона Ивановича, нашего программного режиссера:
- Почему микрофон не включили?
- Как не включил? Быть того не может! – возмутился я. - В первый раз, что ли?..
- Давайте несколько раз включу-выключу?.. – Я откинул маленький рычажок вверх, потом вниз.
- Да ни хрена! Нет звука – и всё! – Программный окончательно занервничал. – А ну-ка еще раз! – И тут же я услышал его радостный вопль:
- Есть! Повторяем сначала!
Секунд через пять плёнку пустили заново. На экране до боли знакомая картинка – Г.В. в окружении птичниц пожимает руку директору предприятия. На этот раз всё, вроде бы, нормально, матово светится табло «Микрофон включён!», в наушниках раздаётся музыка, «подкладка» под текст. Я набираю воздуха, чтобы произнести первую фразу, и тут – проклятье!.. ножки стула, на котором сидел, с хрустом подламываются. Лишь чудом я не грохнулся на пол, ухватившись за столешницу. Телеоператор, как тигр, метнувшийся в угол студии, подставил под меня другой стул. А тем временем «ролик» шёл в эфире безостановочно и грозил вот-вот закончиться. Шёл вновь без всякого комментария!
Мне стало страшно.
Не к месту вспомнилось, как на днях вся студия хохотала, цитируя наш «вахтовый» журнал, в котором Аполлон Иванович оставил историческую запись: «Звукорежиссёр Петров зажал диктора Дроздовскую в эфире, и она кончила без звука…» Этот перл мгновенно долетел до Москвы, до наших коллег на Шаболовке.
Эх, Аполлон Иванович, какие кары небесные ты сейчас обрушишь на мою бедную голову? И он, выйдя из ступора, по громкой связи сообщил вкратце, что думает обо мне и моей матушке. Истерично выкрикнул:
- Ещё… Ещё раз запускаю!
Ну, поехали. Теперь и микрофон включился, и стул подо мной стоял, как утёс, но от волнения и переживаний у меня… пропал голос. Не совсем исчез, а превратился в какое-то клокотание, переходящее в сипение. Так, наверное, умирающий человек прощается со своими близкими. Представляю, как веселились, глядя на это телезрители, а товарищ Романов, если он был в те минуты у «ящика», наверное, багровел от ярости. Ценой севших до основания голосовых связок я довёл выпуск новостей до конца.
А потом даже сквозь толстые двойные двери я услышал топот ног сотрудников нашей «скорой помощи», которых мы называли «телецентриками». Технические специалисты ворвались в «макетку» всей сменой. Им, обеспечивающим вещание, важно было «отмазаться» от ЧП, сохранив для себя премиальные и собственное здоровье.
- Вот видите, всё работает, микрофон включается! – яростно орал на меня старший смены.- Это всё ваши выдумки! Блеф! - Он с силой нажимал на злополучный ключ-рычажок – и тот по закону подлости срабатывал, как надо. Один раз сработал… два… десять. Аполлон Иванович, как мне показалось, не без злорадства подтвердил сверху: всё в порядке. Лица технарей просветлели окончательно. Теперь, несмотря на все мои доводы и свидетельство телеоператора, никто не станет доискиваться правды. Пусть лучше один человек пострадает, чем десяток! Логика железная!
… На следующее утро я первым делом отправился к доске приказов. «Спич» в мою честь был сочинён директором студии Борисом Марковым с завидной оперативностью. В глаза бросилась жирно отпечатанная формулировка: «Диктор (имярек) не справился с «ключом». Оказывается, ключ, этот паршивенький рычажок размером со спичку, был живым и могучим. Я боролся с ним и… не совладал. А теперь – пожалуйте «бриться!»
Вопреки закону меня тогда наказали трижды – выговором, лишением премии и «ссылкой» на учебный канал. Жаловаться в профсоюз было бесполезно. Тогда вообще можно было в два счёта вылететь с работы. Решил поговорить с директором студии по душам. Выслушав мои резоны, Марков посоветовал мне «не возникать».
- Благодари бога, что ТАМ, - он воздел палец в небо, подразумевая обком партии, - ты пришёлся ко двору. Перед Григорием Васильевичем у тебя есть заступники. Но лично я перевожу тебя от греха подальше на учебный канал. Сроком на три месяца… Ступай, некогда мне!
«Дочка, это ещё не мотовило!..»
В те времена все передачи, за редким исключением, шли в эфир «живьём». Порой они возникали в сетке вещания неожиданно, по указанию сверху. В таком случае времени для того, чтобы хорошо подготовиться к ним, почти не оставалось. Так случилось и с внеплановой передачей «Земля и люди» - для тружеников села. Какими соображениями руководствовался сельскохозяйственный отдел обкома партии, чтобы пороть горячку, не знаю. Но факт оставался фактом.
Программу «Земля и люди» вела популярный диктор Ленинградского телевидения Валентина Дроздовская. Её собеседником в тот вечер был знатный комбайнёр Иван Петрович Скулов. Они договорились, что один из вопросов, подготовленных редактором, Валя задаст своему собеседнику, когда на экране монитора появится… мотовило. Дроздовская согласно кивнула, хотя плёнку, сопровождавшую их беседу, не отрепетировала – время не позволило.
«Уже во время передачи, - вспоминала Дроздовская, - я спросила себя, а что такое мотовило, как оно хоть выглядит? Решила, что, если «крупняком» покажут какой-нибудь агрегат, это и будет мотовило.
Беседа шла своим чередом, когда на экране появилась часть плуга. Вот оно, подумала диктор, и, «перескочив» через вопрос, обратилась к Скулову:
- Иван Петрович, а что вы думаете о судьбе урожая в нынешнем году?
Скулов укоризненно покачал головой:
- Дочка, это ещё не мотовило!
Валя и бровью не повела – вот она, школа! Вернулась к предыдущему вопросу. Спустя три минуты на экране появилось нечто крупное и вращающееся. Ну, наконец-то, мотовило! Дроздовская вновь обратилась к гостю с ключевым вопросом.
А он в ответ почти жалобно:
- Ну погодь! Не мотовило ещё!..
Зато, когда на экране появилось устройство, якобы известное всему миру, Валентина на это никак не отреагировала. И получила:
- Да вот же эта хреновина! Задавай, дочка, свой вопрос!
Вопрос воистину назрел.
Полочка на полочку
Однажды раз и навсегда отстранили от чтения спортивных новостей Нелли Широких, известного мастера нашего дикторского цеха, специалиста высшей категории. Произошло следующее. Нелли читала очередной выпуск спортивной хроники, подготовленной редактором Робертом Ягубяном. Тексты, которые он передавал нам непосредственно во время передачи (их вносил помреж), часто были исправленными, с многочисленными добавлениями, сделанными от руки неразборчивым почерком. Попробуй прочитай такие опусы без запинки! Но мы как-то умудрялись это делать. Почти всегда после таких хроник я вставал из-за стола с прилипшей к пояснице рубашкой, будто сам в футбол или в хоккей играл. Ругаться с Ягубяном было бесполезно, он обычно отделывался шуткой, дескать, ничего, старик, поделать не могу, спорт – штука оперативная.
Так вот, Нелли Владимировна, стараясь разобраться в такой, с позволения сказать, сводке-оперативке, озвучила её следующим образом: «Сегодняшний матч ленинградский «Зенит» сыграл… полочка на полочку». Это надо было понимать так, что у соперников к исходу встречи было по половине очка.
Эту «полочку» Широких ещё долго припоминали, правда, подшучивали над её оговоркой беззлобно, дескать, что возьмёшь с такого знатока. Однако после этого случая дикторам женского пола в чтении спортивных новостей было отказано.
* * *
Много весёлых и грустных историй можно еще припомнить. Диктор ЦТ Игорь Кириллов, народный артист СССР, которого знает каждый, кому нынче за пятьдесят, как-то разоткровенничался со мной.
- Прочитал в новогоднем выпуске программы «Время» сообщение, что советские учёные-химики сделали хороший подарок к празднику. Они открыли новый элемент «сицилий», пополнивший таблицу Менделеева. На следующий день пришло десятка два телеграмм из разных концов страны. Большинство зрителей поздравляли меня с Новым годом, желали всяческих благ, а один язвительный товарищ, из Ярославля, по-моему, отписал так: «Желаю вам, уважаемый Игорь Леонидович, «открыть» в наступившем году еще один нужный Родине элемент – сардиний.
Вот такой силиций у меня получился.
Иллюстрация из Интернета.