СЕСИЛ СКОТТ ФОРЕСТЕР
(1899-1966)
ТАЙНА ОПОЧИВАЛЬНИ
Теперь – по прошествии ста лет – можно безбоязненно поведать об одной скандальной истории, случившейся в нашем роду. Нет ни малейшего сомнения в том, что тогда – в 1843-м – ни мисс Форестер (звали ее Эвлалия, но по праву старшинства она именовалась мисс Форестер), ни ее сестры – мисс Эмили Форестер и мисс Эвелина Форестер – нимало не представляли себе, каким станет мир век спустя. Диким кажется само предположение о том, что они хоть на миг допустили бы существование мира, где подобный рассказ может появиться в печати. В те времена кое о чем принято было умалчивать: на иные житейские подробности дозволялось только слегка намекнуть доверительным шепотом в минуту откровенности, когда в гостиной оставались одни женщины. В данном же случае исподтишка передаваемый слух распространился настолько широко, что достиг, в конце концов, ушей моего дедушки – племянника трех мисс Форестер. Именно он и передал эту историю мне.
В 1843-м году мисс Форестер, а равно и мисс Эмили Форестер и мисс Эвелина Форестер пребывали не замужем, хотя давно миновали пору цветения. Старомодный дом в георгианском стиле, подобно своим обитательницам, скромно сторонился шума и толчеи главной улицы торгового городка. Сестры вели уединенную жизнь: ходили в церковь, да изредка навещали больных – при условии, что визиту девствующих особ не воспрепятствуют соображения благопристойности. Брали на дом из библиотеки более или менее скучные романы, а иногда принимали у себя за чаем знакомых дам.
Раз в неделю, впрочем, сестры принимали у себя мужчину. Пожалуй, можно смело сказать, что вся неделя проходила в ожидании этого вечера. Доктор Ачесон также оставил юные годы далеко позади, будучи немногим старше моей двоюродной прабабушки Эвлалии. Он был вдовец: разумеется, ни одна из почтенных леди и в мыслях не решилась бы бессердечно добавить «к счастью», однако все три втайне разделяли именно это убеждение. Доктор Ачесон обожал вист – и играл в него мастерски. Но ни Эвлалия, ни Эмили, ни Эвелина ничуть ему в этом не уступали.
Из года в год достойные немолодые леди жили предвкушением еженедельной партии в вист, заранее рисуя в воображении ставший привычным ритуал. За бережно расставленным ломберным столиком в течение двух часов происходила безмолвная пикировка, далее доктор за немногословной беседой выпивал на прощание стаканчик старой мадеры – перед тем, как откланяться и пожелать сестрам доброй ночи.
Покойная миссис Ачесон отошла к своему Создателю в год 1830-й, так что партия в вист повторялась еженедельно на протяжении тринадцати лет. И вот тут-то и стряслась беда. До сего дня неведомо, случилась она с Эвлалией, с Эмили или же с Эвелиной. Несомненно только, что с одной из них. Все трое удалились вечером на покой (каждая к себе в комнату) и уже собирались улечься в постель. Сестры отнюдь не были иссохшими старыми девами: напротив, они обладали внушительной комплекцией, а их пышным формам могли бы позавидовать иные замужние дамы. И как раз солидный вес и послужил причиной катастрофы, постигшей одну из них – Эвлалию, Эмили или же Эвелину.
В тишине отходящего ко сну дома, вслед за звоном расколовшегося фарфора, послышался крик боли, и двое из сестер (кто именно, история умалчивает) поспешили в ночных сорочках в спальню к третьей (имя которой тоже не установлено), где обнаружили ее в самом плачевном состоянии, вызванном сильным кровотечением из порезов ниже спины. Осколки фарфора серьезно изранили бедняжку – и притом, к несчастью, как раз в той части тела, которая находилась для нее вне пределов видимости. Уступая настояниям сестер, она сумела побороть стыдливость настолько, что позволила им приступить к оказанию первой помощи. Но повреждения оказались нешуточными, и кровь Форестеров обильно струилась по телу страдалицы, недвижно простертой на постели ничком.
- Придется послать за доктором, - произнесла одна из сестер, поглощенных делом милосердия. Мысль об этом внушала содрогание.
- Нет-нет, это невозможно! – запротестовала вторая сестра, помогавшая первой.
- Это необходимо! – повторила первая.
- Боже, какой кошмар! – вскричала вторая.
При этих словах пострадавшая, изогнув шею, вмешалась в разговор:
- Доктора? Ни за что! – заявила она. – Я же умру от стыда.
- Мы навеки покроем себя позором! – поддакнула вторая сестра. – Ведь нам, по-видимому, придется объяснить ему в точности, как это произошло.
- Но иначе она истечет кровью! – возразила ей первая.
- Нет, лучше умереть! – воскликнула потерпевшая, и тут, словно новая страшная мысль поразила ее, изогнула шею еще больше. – Ведь я тогда не смогу с ним встречаться. А как же наша еженедельная партия в вист?
Рассматривать происшествие с этой точки зрения двум другим сестрам до сих пор не приходило в голову, но от одного этого вопроса лица их сделались белее полотна. Впрочем, твердости им было не занимать. Как неизвестно нам имя пострадавшей, так неизвестно и то, кто из троих нашел выход из положения – и теперь уже никогда не станет известно. Мы знаем только, что именно мисс Эвлалия, как ей и подобало по старшинству, приказала служанке Деборе немедля отправиться за доктором Ачесоном. Впрочем, это отнюдь не означает, что мисс Эвлалия не могла быть жертвой несчастного случая: даже изнемогая от ран, мисс Эвлалия сумела бы найти в себе достаточно сил для того, чтобы вызвать Дебору и отдать ей соответствующее распоряжение.
Как и было ей велено, Дебора вернулась вместе с доктором Ачесоном и провела его в спальню мисс Эвелины, хотя тот факт, что спальня принадлежала мисс Эвелины, разумеется, нимало не означал, что находилась там именно мисс Эвелина. Данными для установления истины доктор Ачесон не располагал: он увидел перед собой только очертания распростертого тела, накрытого простыней. Посередине простыни было вырезано круглое отверстие примерно в фут диаметром, через которое виднелось место ранения.
В объяснениях доктор Ачесон не нуждался. Он извлек из черного чемоданчика иглу с нитками и приступил к делу: зашил самые глубокие порезы и обработал йодом менее опасные, после чего распрямился и разогнул затекшую спину.
- Мне понадобится снять швы, - заметил он, обратившись к неподвижной безмолвной фигуре, вытерпевшей операцию стоически, без единого стона. – Я загляну через неделю, в среду.
Вплоть до самой среды все три мисс Форестер не покидали своих комнат.
На улицах города не видели ни одной из них – и, когда в среду доктор Ачесон постучал в дверь, Дебора проводила его в спальню мисс Эвелины. Там он вновь увидел недвижную фигуру, накрытую простыней с вырезом посередине. Доктор Ачесон тут же принялся за работу и мигом снял швы.
- Зажило великолепно! – заключил он. – Не думаю, что в дальнейшем возникнет необходимость прибегнуть к моей помощи.
Фигура под простыней не издала ни звука. Да, впрочем, доктор Ачесон и не ждал ответа. Он дал напоследок несколько рекомендаций и отправился восвояси. Полученная вскоре записка, начертанная рукой мисс Форестер, доставила ему искреннее удовольствие:
«Дорогой доктор Ачесон,
Мы все будем рады видеть Вас, если Вы, как обычно, заглянете на этой неделе к нам сыграть партию в вист».
Явившись к сестрам, доктор Ачесон обнаружил, что слова «как обычно» не относились к обстановке гостиной. Здесь ему бросились в глаза некоторые (правда, несущественные) перемены. На каждом из жестких, с высокими спинками, стульев,
на которых всегда восседали три мисс Форестер, покоилась мягкая и удобная подушка. Осталось неизвестным, которая из трех сестер в самом деле испытывала
в ней надобность.
1943
Перевод Сергея Сухарева