Игра
Удивительной динамикой может обладать статичная картинка, если все законы в ней соблюдены! Гений мастера, не важно, является ли шедевр результатом кропотливого труда художника, или же только отображением некоего высшего замысла, переданного и воплощенного через него, проведет вас по своей задумке мыслью, как слепца по лабиринту, всколыхнет чувства и взорвется ядерным грибом катарсиса! И вот, созерцатель уже чувствует себя посвященным, сродни самому творцу, ведь он расшифровал код, проник в тайный смысл, скрытый в изображенном! Но, не стоит обольщаться напрасно. Его обманули! Намеренно потрясли сознание (или подсознание) для неких неведомых ему целей, да так искусно, что он принял эту подмену за свое собственное великое открытие, за дар видеть то, что другим недоступно!
1
На первый невнимательный взгляд это странное помещение скорее походило на фото – лабораторию в стиле семидесятых годов прошлого столетия. На натянутых от стены к стене пластиковых струнах болтались длинные вихлявые хвосты уже проявленных пленок. Иногда они начинали тереться друг о друга и шептаться, и тогда казалось, что пошел дождь. На трех металлических этажерках – близнецах помещались ванночки, колбы для реактивов и два старомодных пузатых аппарата для печати фотографий. Пол сплошь был усыпан обрезками бумаги, по-осеннему приятно шуршащей под ногами, когда кому-нибудь вздумывалось пройтись, стены же - украшены снимками, которые в полумраке казались просто пятнами, черными и белыми. Несмотря на царящий хаос, отсутствие окон (они были густо закрашены белой масляной краской), звуки дождя, шелест несуществующих листьев и обилие предметов, невозможных в жилом помещении, комната казалась вполне уютной и обжитой. Такой ее делали круглый стол посредине, развешенные повсюду маленькие офисные бра на прищепках, четыре венских стула с высокими гнутыми спинками, огромные темного дерева напольные часы с боем и приспособленная под тахту списанная медицинская каталка на колесиках, застеленная клетчатым шотландским пледом с кистями.
За столом сидели двое. Элегантный блондин, с заплетенными в косу волосами, одетый в безупречный черный с перламутром костюм, и коротко стриженый по последней моде брюнет в белом кашемировом пуловере, из V-образного выреза которого гламурно выбивался ворот хлопковой рубашки в тон тертым песочным джинсам.
- Ну, и где его черти носят? – сказал Энджи, в сотый раз от безделья проводя ребром ладони по шелку идеально уложенных своих волос и недовольно покосился на дверь.
- Фи, как грубо! – улыбнулся Чет своей неподражаемой улыбочкой на одну сторону и подкинул вверх игральные кости, которые крутил, как заправский жонглер между пальцами уже битый час в ожидании Бобби.
Энджи перехватил их взглядом у самого потолка, где они, повиснув, медленно стали поворачиваться вокруг своей оси. Ра-а-аз, два-а-а, три-и-и…
- Во-первых, это красиво! – сказал Чет и прыснул, - Ну, кончай уже!
- Милостивый государь, вы никак опять мухлевать вздумали?
- Кто! Я? Да я чист, как ангел! Зуб даю!
- Это ты Бобби заливать будешь, шарлатан! Каждый раз – одно и то же!
Энжди отвел взгляд от костей, которые напрочь игнорируя закон всемирного тяготения, неспешно спланировали, остановились в десяти сантиметрах над столешницей, будто бы задумавшись на мгновение о своих дальнейших действиях и совершив между собой хитрый эквилибр, аккуратно приземлились в центре стола.
- Пожалуйста! Что и требовалось доказать! Шесть – шесть! Как бы щас дал!
- Да ладно тебе! Просто я люблю ходить первым! А во время игры – все по честному!
Энджи вздохнул и стал от скуки критически рассматривать свои пальцы.
- Черт! – в его руке появилась изящная полировка и он быстро туда – сюда «заходил» ею по ногтям, - Чего он там возится так долго?
- Кончай чертыхаться! Или у месье другие, более интересные планы на эту ночь? Смею заметить, вы на работе!
- В гробу я видал такую работу!
- Не дождешься! И вообще, дай парню потренироваться, когда ему еще набивать руку? Уж поверь моему опыту, его ждет большое будущее! Он нестандартно видит!
- Ты тоже, я смотрю, набиваешь руку! Все кости уже перепортил! Налей лучше чего-нибудь для сугреву, пока этот гений - натуралист не пришел, а то – тоска…
- Слушаю и повинуюсь! Это я завсегда – «за»!
Чет запустил под стол руку и, немного повозившись, извлек оттуда пустую стеклянную бутылку, 0. 75.
- Чего изволите?
- Гм, пожалуй, дерябну-ка я «Slanchev Bryag», на романтику что-то потянуло... – Энджи откинулся на спинку стула и мечтательно закатил глаза, - Помнится в 89-м, в одном провинциальном городишке где-то в России… не помню уж точно – где, угощал я одну очень недурственных форм кралю – дирижершу этим «шедевром» болгарского виноделия… Как же лихо она… дирижировала! Да-а, было времечко!
- Ну, а я тогда - водочки! Тоже есть, что вспомнить… - хмыкнул Чет и уставился на бутылку.
Та, быстро стала наполняться не смешивающимися между собой жидкостями: наполовину – прозрачной, наполовину - цвета крепко заваренного цейлонского чая.
- Готово! Ваш бренди, сер ценитель форм!
- Благодарствую!
Энджи жестом фокусника извлек из нагрудного кармана своего безупречного костюма две старинные серебряные рюмки. Дунул в каждую по очереди:
- Стерильно! Наливай!
- Ну, будем!
- Будем!
Они чокнулись и выпили залпом, поморщившись каждый своим незабываемым воспоминаниям.
Часы у стены задрожали, будто собираясь чихнуть, но, вместо этого икнули и сказали: - Ддон-н-н.
Безобразие! Час ночи! Они хотели уже было обсудить в нецензурных выражениях сей возмутительнейший факт непочтительного отношения ко времени, как дверь распахнулась и подсвеченный сзади люминесцентным светом из коридора, как артист мюзик-холла, в проеме появился Бобби. Глаза его горели от возбуждения, а на лбу выступили теплые капельки пота.
2
- Это потрясающе! – он стремительно прошел к столу, плюхнулся на венский стул и вытер рукой лоб, - Попить есть?
- Водка, бренди, в ассортименте… - сказал Чет, - А где вас, собственно носило столько времени, уважаемый?
- Мне чаю горячего черного с лимоном, - выпалил Бобби, - Кажется, я снял шедевр!
Чет молча наливал дымящийся чай из бутылки с водкой – бренди в тонкую фарфоровую чашечку, которую Энджи вытащил из своего бездонного нагрудного кармана. В ней уже плавал кружок ароматного лимона.
- Парни, ну чего вы! Я ж не гулял! – Бобби отхлебывал чай маленькими глотками, - Просто сегодня бригада мучачосов заступила, а с ними ж вечно все не слава богу… Уж не знаю я, чего они там жрут, но это полный атас! Мало того, что все документы из-за них переоформлять, так еще и «валет» мне подсунули! Еле вытолкал, пока они трубку мира не раскурили…, а то после этого они обычно на тропу войны выходят… Придурки! Не знаю, как их до сих пор еще не вышибли?
Энджи и Чет переглянулись и в один голос произнесли:
- Валет?
- Ну, да!
- Значит их двое?
- Ага! Белый и черный! Я, как глянул – обомлел! Такие кадры раз в жизни случаются!
- Сдается мне, что ночка перестает быть пресной! – сказал Энджи.
- Бобби, мальчик мой! Я всегда в тебя верил, в отличие от некоторых! – Чет хлопнул Бобби по плечу и подмигнул Энджи, - Но, время – деньги, не пора ли начать?
- Да, господа! Все расчерчено! Давно пора «косточки» размять! – Энджи демонстративно помахал у Чета перед носом новым нераспечатанным пакетиком с игральными костями.
Бобби допил чай и, выловив лимон со дна чашки пальцем, закинул его в рот и скривился:
- Парни, пол часа, please! Я ж не смогу играть, пока не посмотрю, что получилось!
- Черт подери! – не сдержался Энджи, - Начина-а-ается…
- Попрошу не выражаться! Сколько можно! - проскрипел Чет, - Давай, валяй быстрее, мой гений! Нам до утра еще две партии сыграть надо! Quickly! Quickly!
- Ага! Тушите свет! – Бобби сматывал в фотоаппарате пленку.
- И почему ты не купишь себе «цифру»? Это быстро, удобно и современно! – продолжал нудить Энджи в полной темноте.
- Не понимаете вы! На цифру любой дурак может снять. Это не искусство! Пленка! Только она передает все! Все оттенки жизни и смерти.
Проявлять пленку серьезное, но механическое занятие. Самое интересное начинается, когда она уже извлечена из специального светонепроницаемого резервуара. Несколько нетерпеливых минут на обсушку и вот оно – настоящее таинство превращения негатива в позитив.
- Чет, давай красный! – скомандовал Бобби.
Темная комната осветилась двумя красными глазками.
- Отлично, только не моргай.
- Да, знаю я, не в первый раз, - сказал Чет, - Энджи, дружище, плесни-ка мне еще водочки, раз такое дело.
- Да уж, не каждый день приходится быть свидетелем рождения шедевра! И я, с вашего позволения, господин осветительный прибор.
- Не смешно! Будем! – не моргая произнес Чет.
- Ваше здоровье! И… за искусство!
Бобби вытащил из пачки бумагу, вставил пленку в фотоувеличитель, проверил, удобно ли расположены ванночки с проявителем и закрепителем, окунул в каждую из них по пинцету.
- Ну, с богом! – сказал он сам себе, потер в нетерпении руки и начал творить.
3
«Он жил в теплых тропических водах, большой злой страшный рыба по прозвищу Торпеда, по имени Барракуда. По молодости был он отчаян и безрассуден, атаковал без предупреждения, отхватывая у врага куски плоти прямо на ходу, не сбавляя скорости. Целые стайки блестящих рыбок, восхищенные его кинжалами и смелостью неотступно следовали за ним – выбирай любую! Тогда ему казалось, что так будет всегда и ничто не остановит стремительного потока его жизни. Но, когда серебро чешуи его померкло, а зубы стерлись о кости и проклятия неприятеля, большой злой страшный седой рыба Барракуда остановился, огляделся вокруг и… никого не увидел рядом. Красивые рыбки, так любившие его острозаточенные зубы – остались далеко позади, в мутной воде давно минувших страстей. Он хотел крикнуть, позвать хоть одну из них, чтобы уткнувшись лбом в нежность мерцания понимающих глаз поведать, как смертельно он устал, как жаждет покоя и любви! Но его язык не мог отыскать во рту ни одного знакомого имени, а на сетчатке его утомленного сердца не отпечатался ни один образ. Тогда он проглотил не родившийся свой крик и камнем упал на самое дно, туда, куда не проникает солнечный свет, чтобы умереть от тоски и одиночества. Все кончено! Все зря! Ни глаз… ни имени… ни воспоминаний…
А совсем в другом, холодном северном море маленькая рыбка Корюшка с глазами – бездонными блюдцами украшала рыхлое ночное небо мечтами о своем счастье. И так они были чисты и прекрасны, что сияли ярче звезд. И однажды одна из них, самая крупная, не удержалась на небесном покрывале и сорвалась вниз, упав на дно чужого моря…»
- Сынок! Ой, тьфу ты… Sorry, сер! Мы того… закрываемся.
Алекс с трудом оторвался от экрана монитора и сфокусировался на фигуре в униформе. Униформа была «ихняя», а голос и лицо под кепкой с лейблом буржуйского общепита – наше.
- Вы говорите по-русски?
- Тщщ… - женщина в униформе присела на край пластикового стула и зашептала, - Нам тут не положено с клиентами разговаривать, но я сразу признала, что ты – свой.
- Я сейчас ухожу, вы не волнуйтесь, - он закрыл крышку лэптопа. Ах, как жаль, что не успел закончить… - А как вы поняли, что я «свой»? – тоже почему-то шепотом спросил он.
- А над тобой облако висит, как нимб. Над «этими» – никогда такого не видала, а над нашими – часто…
Алекс внимательно посмотрел ей в глаза. Шутит она… или… Как можно увидеть то, что невидимо? Облако…
Он называл ее своей Облачкой. И, где бы его не носило, она всегда была с ним… Над ним, как Путеводная Звезда!
- Ты знаешь, что… - сказала женщина, - Ты закажи кофейку! Еще десять минут есть, посидим – поболтаем. Не выгонят, не боись, у меня тут сын – главный менеджер.
- Нет, спасибо, я уж пойду, - сказал он и выдернул из розетки шнур питания.
- Денег нет?
- Ну…, на кофе уже нет.
- Ох, ты, горемычный… Погодь!
Женщина встала и подошла к стойке, а через минуту появилась у его столика с чашечкой ароматного эспрессо.
- Угощаю, сынок. Пей, - она села напротив и, подперев рукой щеку, стала смотреть, как он с наслаждением отхлебывает из чашки, - Как же занесло тебя сюда, а? За счастьем, поди, поманило?
- Скорей, за смыслом, - сказал Алекс и улыбнулся ей, как улыбнулся бы своей матери.
- И что? Нашел? Смысл-то?
- Нашел.
- И где ж он? Тут?
- Нет. Там, откуда приехал.
- Так и я своему оболтусу говорю то же самое! Дома-то оно завсегда лучше! И слышать не хочет! Меня вот, сманил…
- Если смысл – дома, то – лучше…
- А мой смысл, выходит, тут, на чужбине… - она вздохнула, - Думала ли я, что окажусь в этих туманах? Но, когда сынка рядом – сердцу материнскому спокойней, хоть и тянет, тянет на родину…
- Выходит – так. Каждому - свое…
Алекс поднялся, перекинул через плечо сумку:
- Спасибо за кофе…
- Теть Шура я.
- Спасибо, теть Шур.
- А тебя как звать?
- И меня так, – он протянул ей руку, - Саша.
- Приходи завтра, Сашок. Кофейком угощу.
- Завтра меня уже здесь не будет. Улетаю я.
Теть Шура посмотрела поверх его головы, улыбнулась.
- Ждут тебя там! Очень ждут!
- Да. Самая прекрасная на земле женщина ждет меня!
- Ну, и с добром! И правильно, сынок! Лети к своему облаку!
Алекс вышел на улицу. Как же хочется курить! Он отказывал себе в этом удовольствии уже несколько дней. Смеркалось. В густой дымке, разлившейся по небу, как вязкое черничное варенье, нельзя было разглядеть ни одной звезды. А ему и не надо было чужих, далеких, холодных звезд, ему довольно было одной - его! Светлой! Путеводной!
- Хей! Кыш! - цыкнул он на лисицу, которая зачем-то пыталась прокусить покрышку припаркованного у обочины старенького авто (в последнее время они совсем страх потеряли, их наглые рыжие морды можно было увидеть торчащими почти из каждого мусорного контейнера). Лисица огрызнулась и нехотя ушла в придорожные кусты. Алекс свистнул ей вслед, улыбнулся и дотронулся до груди в области сердца, там - билет на утренний рейс. Потом пересчитал пальцами мелочь в брючном кармане (нет, он не обманул землячку тетю Шуру, на кофе, на метро, на жизнь – не было ни копейки, только четыре фунта на пачку сигарет, чтобы перетерпеть ночь) и… шагнул в туман.
Одна только ночь, - думал он, - Последняя. Сиротская. А впереди – целая вечность! С нею, с моей Облачкой.
4
- Но… этого не может быть!
- Что там еще? – спросил Энджи и опрокинул в рот содержимое серебряной рюмки.
- Он смотрит!
- Кто смотрит? Куда? – в голосе Чета, вынужденного так долго сидеть с вытаращенными глазами, проскользнули нотки недовольства, - Бобби, малыш, кончай уже!
- Он! – Бобби держал проявленную им фотографию за уголки кончиками пальцев, а глаза его при этом все выше и выше лезли на лоб, - Он смотрит! Вот! Взгляните сами!
Снимок, действительно был хорош с профессиональной точки зрения - композиция, перспектива, контрастность, прочие дела… Но, это было не главным его достоинством. Эмоциональная составляющая! Она была выше всяческих похвал! Сымитировать ТАКОЕ в кадре специально было бы просто нереально!
- Однако… - процедил сквозь зубы Чет.
- Да-а уж… - согласился с ним Энджи.
Это был портрет мужчины. Крупный план. И… что удивительно (Бобби таки был прав), в контрасте монохромного изображения было всё! Все оттенки жизни и смерти! Лицо «белого» находилось между громадными мертвыми ступнями «черного» (в этом не было никаких сомнений, а бирка на большом пальце являлась тому дополнительным подтверждением), лежащего на нем сверху валетом. Больше в кадр ничего не вошло, но и этого было довольно. Это впечатляло уже само по себе - белое лицо между черных ног, живое в неживой рамке. Глаза мужчины были открыты и устремлены чуть вверх - на небольшой брак (скорее всего - засветку) по верхней кромке фотографии, напоминающую своими очертаниями и структурой белое перистое облако. И было совершенно очевидно, что взор «белого» направлен не куда-то еще, а именно на него. Но, как это могло быть?! Ведь «облако» - всего лишь дефект на пленке или бумаге? Или… мы стали невольными свидетелями тайны соприкосновения материального с эфемерным в момент перехода из жизни в смерть… или… из смерти в жизнь?
- Спору нет, - изрек, наконец, Чет, - Это гениально! Если бы не одно «но»!
- Божественно, - подтвердил Энджи, - Но…
Это «но»! Оно и разрывало мозг Бобби невозможностью происходящего. Ведь человек, во все глаза глядящий на засветку - облако с матовой поверхности позитива – был жив! А тот, кого он снимал на пленку, и кто лежал в «холодильнике» с ножевым ранением в сердце – был мертв! И это был один и тот же человек!
- В документах сказано, что смерть наступила мгновенно… - Бобби подошел к столу и рухнул на венский стул, - Не понимаю… Я же сам его принимал! Я своими глазами видел! Он – труп!
- Не стоит всегда доверять собственным глазам, - сказал Чет и взглянул на Энджи, - Что скажете, коллега?
- Думаю, случай не однозначный, требует перемотки.
- Но, по факту – он мертв. Есть документы. Считаю перемотку – нецелесообразной тратой времени! Предлагаю уничтожить улики и начать игру!
- Уничтожить? Шедевр? В своем ли вы уме, батенька! Не вы ли так рьяно ратовали за открытие в нашем друге, не побоюсь этого слова – гения?
- Это так! Но, ситуация вышла из под контроля…, а времени у нас в обрез!
- В инструкции предусмотрены все ситуации, нестандартные в том числе. Вам ли этого не знать, любезный?
- Да, но… это ж такой геморрой! Останавливай, отматывай, затем обратно…
- Что поделать, но это часть работы! Мы обязаны получить достоверную информацию, чтобы объективно ею распорядиться.
- О, my god! Если не заладилось с самого начала, то уж ничего хорошего не жди… - Чет взял бутылку и отхлебнул прямо из горла, - Все! После дежурства – пишу рапорт, заявление, что там еще полагается… и ухожу в отпуск! Надоело!
- Дружище, - Энджи похлопал Чета по плечу, - Мне самому осточертело все!
- Ты опять? Ну, сколько можно…
- Ладно, ладно тебе, не обижайся! Нервы, сам знаешь, не в… красную армию, - он взял у Чета из рук бутылку и сделал несколько жадных глотков, - Ну, что, приступим?
- Бобби, дружище, сомкни веки на минуточку, а то голова закружится, - сказал Чет, - Мы тут немного со временем покуролесим.
5
Самолет скользил по взлетной полосе, взрезая своим огромным металлическим телом дрожащий воздух, плавящийся от жары. Сердце разгонялось, набирая обороты, а время, наоборот, замедлило свой ход в обратном отсчете. Как же долго тянутся минуты… 5… 4… 3… Когда уже откроется этот люк, и по трапу спустится он – ее утомленный скитаниями кочевник, чтобы, наконец, пустить корни на родной земле… 2… 1… а-а-ах…
Люди, лица, чемоданы… Они проплывали мимо, как картинки калейдоскопа, которые никогда не повторяются, потому их невозможно запомнить – яркие, разноцветные, холодные стеклышки чьих-то жизней. Такие красивые, и такие чужие… Чужие… Стеклышки смешивались с радостными объятиями встречающих, образовывая новые узоры, и растворялись навсегда в возбужденном гуле здания аэропорта…
Ей хотелось закричать и замахать руками: - Э-эй! Я здесь! Здесь! Но… Она смотрела на опустевшую взлетную полосу, на людей в форменной одежде, готовящих ко сну клюющих носами усталых железных птиц… Она смотрела во все глаза, но они видели все хуже и хуже из-за образовавшейся вдруг на них целлофановой пленки… И сердце… оно так яростно билось еще пару минут назад, выскакивало из груди и вот, кажется, остановилось…
Он не прилетел. Он никогда не прилетит. Это была не догадка, не предчувствие, а знание. Она вспомнила! Вспомнила свой сон, приснившийся ей ночью… Страшный сон, кошмар, от которого стала мокрой подушка. И вот она уже проваливалась в него, сама того не желая, в сон, который был реальней самой реальности… Сон, в котором она потеряла его навсегда. Сон, в котором она стала убийцей.
6
Он потянул за язычок тонкой ленты, смял в руке целлофан, откинул назад тугую картонную крышку, вытянул золотую фольгу, скатал в шарик, похрустел ею чуть дольше обычного. Сунул в карман. Все это доставляло ему несказанное удовольствие. Медленно, растягивая, наслаждаясь каждым движением пальцев и предвосхищая опьянение от первой затяжки, Алекс раздевал, как женщину, такую желанную и вот, наконец, доступную, купленную только что на последние деньги пачку «Marlboro». Процесс – манил, но ритуал – был не менее важен. Еще чуть-чуть помучить себя, потомить… Он поднес пачку к носу, не слишком близко, но так, чтобы аромат табака коснулся ноздрей. Вдохнул. Задержал дыхание и зажмурился. Ах, как же хорошо! И только теперь он спокойно отпустил свою волю, которая позволила ему не курить так долго, на все четыре стороны. Алекс привычным движением выбил сигарету из пачки (это был его коронный номер, надо было так ловко ударить по дну и в то же время, незаметным для глаза движением тряхнуть пачку, чтобы сигарета в центре первого ряда выпрыгнула вверх ровно на длину фильтра), оставалось лишь чуть-чуть потянуть ее двумя пальцами и… Вот оно, истинное наслаждение! Он даже сглотнул, как голодный, смотрящий на ломящуюся от изобилия витрину мясной лавки. Разница была лишь в том, что он знал - голод его будет удовлетворен. Зажигалка нырнула в руку из кармана сама собой.
- Вот сейчас я выкурю тебя, моя ночная подружка, - подумал он, - И допишу свою историю. Нашу с тобой историю, моя Облачка! Я так давно не писал историй со счастливым концом, но… не в этот раз!
Он поднес зажигалку к сигарете, которую уже нежно обнимали его губы, приготовившись пальцем прокатить по зубчатому валику, как…
…
Чет откинулся на спинку стула. В его руке появилась тонкая черная сигарета с двойным золотым кантом, отделяющим ее грациозный ствол, набитый отборнейшим табаком от фильтра. Ладонь второй руки он сжал так, как если бы в ней была зажигалка. Клынц-ц, он откинул большим пальцем от себя несуществующую крышку и им же крутанул невидимое колесико к себе. Пшхаа, зашипел настоящий огонь. Чет затянулся. Еще и еще раз, раскуривая сигарету. Цнылк-к, захлопнулась крышка. Аромат хорошего табака быстро наполнял комнату, а голубые струйки дыма, закручиваясь в кольца и спирали, медленно и грациозно поднимались к потолку, образовывая там легкие паруса облаков. Присутствующие в помещение Энджи и Бобби, молча смотрели на него. Энжди держал в длинных наманикюренных пальцах серебряную рюмку и время от времени подносил ее ко рту, а Бобби так и сидел с широко раскрытыми глазами, опрокинутыми внутрь себя, прижимая к груди давно просохшую фотографию, будто бы кто-то собирался ее у него отнять.
- Чегой-то покурить захотелось, - сказал Чет, - А что? Имею полное право на перекур! Этот стервец так вкусно это делает…, вернее - хочет сделать…, в смысле покурить, что нет никакой мочи удержаться. Сори, пардон, звиняйте, граждане ожидающие! Пару дохлых и продолжаю просмотр.
- Ничего – ничего, мы не торопимся, - сказал Энжди и прихлебнул из своей рюмки, мы ж сейчас во вчерашнем дне находимся, так сказать, а он уже прошел, так что… времени не жалко. Да? А вообще, курить – здоровью вредить!
- Ой, - скривился Чет, - Я вас умоляю… Пить, между прочим – тоже! – он хихикнул и сложив губы трубочкой выпустил изо рта колечко в форме сердца, а вслед ему - тонкую струйку – стрелу, которая пронзила тающее сердечко насквозь, - Все – все – все! Братцы, сыграйте, что ли в морской бой пока, если совсем уж нечем заняться… - он наткнулся на красивую бровь Энджи, недобро ползущую на лоб и затушил сигарету в ладони, - Молчу – молчу… Нравится – сидите так. Скучные вы, ребята. Я б сыграл…
…
- Эй, чел! Закурить не найдется? – чиркнул по ушам хриплый голос, будто вспорол тонко сотканную ткань атмосферы перочинным ножом… как по холсту шедевра лезвием… шкрааа…
Алекс, с так и не зажженной сигаретой во рту и зажигалкой в руке, готовой высечь огонь, поднял глаза. Черный. Бомж. С дредами естественного происхождения. Белки глаз в темноте… их блеск… не здоровый блеск. Его вдруг передернуло, как от озноба.
- Странные какие глаза…, видать на наркоте парень крепко сидит, - подумал он и протянул «черному» пачку, предварительно стукнув по дну, чтобы сигарета выскочила на высоту фильтра (этот фокус так безупречно получался только с тремя первыми сигаретами, пока пачка была туго набита), - Конечно. Прошу.
Тот взял сигарету, сунул за ухо.
- А еще парочку? Ночь-то длинная…
- Да, - сказал Алекс и снова протянул пачку, - Ночь длинная.
На этот раз «черный» взял пачку в руки, вытянул сигарету, заложил за свободное ухо, потом другую, оторвал фильтр, вставил в угол рта. Все это он делал медленно… слишком медленно… нарочито. Алекс начинал сердиться. В конце концов, он когда-нибудь сможет спокойно покурить? Тем временем, «черный» достал из грязных штанов зажигалку, прикурил и сунул пачку вместе с зажигалкой к себе в карман. Алекс даже онемел на мгновение от такой невиданной наглости, но быстро совладав с собой, произнес самым спокойным голосом, на который был способен.
- Пачку верни.
«Черный», не вынимая сигареты изо рта, сплюнул через дыру, в которой когда-то, по видимому, находились передние зубы, сделал глубокую смачную затяжку и выпустил дым Алексу в лицо. Секунду он, казалось, ждал его реакции, а затем оскалился и захохотал.
- Вот это ты зря, парень… - процедил Алекс, - Еще раз повторяю по-хорошему – отдай.
- Только после того, как ты отдашь мне свою сумку и то, что у тебя в карманах, сахарок, - проговорил тот, захлебываясь от смеха.
- God damn you! – сказал Алекс и, не раздумывая, ударил «черного» промеж глаз. Сильно. Резко.
Тот не ожидал. Рухнул на землю. Капли алой крови брызнули фонтаном из разбитого носа и вмиг погасли в ночи, как искры фейерверка. Он прижал руки к лицу и заскулил, как собака. Алекс только сейчас заметил в руке сломанную свою сигарету, которую так и не выкурил… Проклятье! Он наклонился и залез в грязный карман стенающего. Вынул свою пачку. Желание двинуть ему еще раз было велико, но он сдержался. Зато ничто не сдерживало его от короткого, ёмкого ругательства на родном языке.
Настроение было испорчено напрочь. Он шел по темной аллее. Он шел в аэропорт. Часа полтора быстрым шагом, а там скоро и утро.
- Сумку ему отдай, - Алекс все никак не мог успокоиться, - И то, что в карманах… сучёнок…
Он дотронулся до груди. Там в кармане - билет. У самого сердца.
- Облачка мо… ШКРААА… - как по холсту шедевра лезвием, - Мо… я-я-я…
Что-то произошло… Алекс не мог понять – что именно. Почему мир перевернулся, поплыл перед глазами. Он посмотрел на свою руку, прижатую к груди… пальцы… в крови… СЕРДЦЕ… сердце… билет на утренний рейс… больно… рыба… Барракуда… кровь… Торпеда… моя… Облачка… курить… Корюшка… Путеводная Зве…з…дааа…
Алекс падал, проваливался во что-то черное, липкое… пока не понял… понял… понял… Он поднял глаза и увидел ее над собой…
- Облачка моя… Я люблю т…е…б…я! Прости м…е…н…я! Милая! Проща-а-а-й…
Он летел по черному коридору к маленькому светящемуся пятну. Он падал вверх. Он падал в свет. Падал с широко раскрытыми глазами.
7
«В холодном северном море маленькая рыбка Корюшка с глазами – бездонными блюдцами украшала рыхлое ночное небо мечтами о своем счастье. И так они были чисты и прекрасны, что сияли ярче звезд. И однажды одна из них, самая крупная, не удержалась на небесном покрывале и сорвалась вниз, упав на дно чужого моря…
…
Барракуда лежал на дне. Он не ел и не пил, он ни о чем не думал. Он ждал, когда к нему придет смерть. Ни глаз… ни имени… ни воспоминаний… Все зря. Вся жизнь – зря. Но вдруг, море задрожало, завибрировало страхом, нарушив покой его ожидания, и яростно вскинулось вверх, будто хотело убежать, избежать этого страшного… Но, бежать ему было некуда. Барракуду сорвало с места, как невесомую песчинку, швырнуло куда-то в сторону, поволокло по острым камням, а потом слепило воедино с гигантским водяным массивом, обрушившимся на него с высоты, закрутив вместе с илом и песком, поднявшимся со дна в бешеной неконтролируемой пляске. Он не понимал причину происходящего, но ему было все равно… Только обрывки мыслей проносились в голове, как констатация, как подтверждение того, что он еще здесь… Огонь? Вода сильней огня… Свет! Вода слабей света… – Я, кажется, слепну, - решил он, ведь даже сквозь закрытые веки ему обожгло глаза. – Все правильно… зачем мне теперь глаза… зачем мне теперь все… Скорей бы уж конец! - думал он, отдаваясь на растерзание обезумевшей стихии. Долго его крутило и било о рифы, но в нем не было больше ни боли, ни страха, не желания бороться за свою жизнь. Только пустота. – Я ничего не слышу, я оглох. От жуткого нарастающего визга заложило уши, так, что казалось, мозг закипает, превращается в жижу. Звук становился все громче, все невыносимей, будто бы подбитый неприятелем бомбардировщик пикировал, чтобы встретить смерть, соединившись навсегда с вечным своим пристанищем – землей в чудовищном взрыве. Но, он не слышал его, он только чувствовал… Чувствовал звук приближающейся смерти. Удар сотряс дно. Как это земля удержалась на месте, не слетела со своей оси? Удар сотряс все его нутро. - Как это сердце удержалось на месте, не слетело со своей оси? - подумал Барракуда и приготовился сделать последний вздох. Но… он продолжал дышать. Вместо смерти наступила тишина. Нереально пронзительная. Чистая тишина. Без помех. Но это была тишина жизни, а не смерти. Будто и не было всего этого безумия секунду назад. - Почему я жив? – пронеслось гневом в плавящемся мозгу, - Жив! Не умер! Неужели все вернулось?! Все так, как прежде…. Бессмысленно! Глупо! Зря! Все так… - и тут Барракуда осекся… Все так, кроме одного – сияния. Сияния, которое сделало веки – бесполезным придатком на глазах! Сияния, озарившего вечную ночь глубины, в которую доселе еще не проникал солнечный свет! Барракуда осторожно приоткрыл обожженные веки и… обомлел. Он увидел перед собой нечто совершенно поразительное. На дне, в образовавшемся кратере, как в колыбели лежало… Сокровище! Гигантский алмаз! Свет, исходивший от него, был не испепеляющим, а теплым, мягким и очень-очень красивым. Никогда в жизни он не видел ничего более прекрасного! Сокровище сверкало и переливалось гранями. Радужные лучи, преломляясь в собственном отраженном свете бежали по безупречному телу этого великолепного самородка и раскрашивали глубину всеми оттенками солнечного спектра. - Откуда эта удивительная, невообразимая, неземная красота взялась? – думал он, совершенно ошарашенный, глядя на то, что с таким шумом и гамом ворвалось в сумрачный подводный мир, нарушив его вечный покой, - Разве что, с неба свалилась… Звезда?
Он подплыл ближе и заглянул в сердце алмаза, как в окошко иллюминатора, так глубоко, как только смог. И то, что он увидел там, поразило его не меньше самой Звезды. Он увидел Ее! Ее глаза – бездонные блюдца! Ее мечты, которыми Она украшала небо! О, как прекрасны были Ее мечты! Они сияли ярче звезд! Как прекрасно было Ее Имя!
– Корюшка… - тихо прошептали его губы, - Я принесу тебе Звезду с неба! Я принесу тебе твою Мечту, чего бы мне это не стоило!
Барракуда всем своим существом чувствовал, как жизнь его наполняется смыслом. Он чувствовал себя сильным и смелым, способным свернуть горы и преодолеть любые преграды на пути. Он снова был Торпедой. Но, не торпедой – убийцей, как прежде, а Торпедой, несущей Свет. И все флаги в нем развевались именем, которое отныне и навсегда будет его ориентиром.
Корюшка!»
8
- Кажется, я становлюсь сентиментальным на старости лет, - сказал Энджи.
- Твоя «старость лет» длится уже вечность, - улыбнулся Чет, - Ты всегда таким был, хоть и прикидываешься сухарем сушеным…
- Ты знаешь, я люблю истории с открытым концом, где финальное событие не является финальным фактом, а всего лишь исходным событием для того, что еще не свершилось…
- Тебе ли не знать, что нет ничего не свершенного… В самом рождении запрограммирована смерть.
- Не в нашем с тобой случае, дорогой… И правило это, или же исключение из правила – вопрос еще тот… извечный, так сказать …
- Есть еще одно правило, даже хуже – закон! Закон «накладки», с коим мы и имеем сейчас дело, - Чет взглянул на Бобби, который, ссутулившись над столом, рассматривал в солидного размера лупу снимок, из-за которого и возник весь сыр-бор, - Ну, хватит демагогии, мы не закончили. Как ты, мой мальчик? Все наслаждаешься своим шедевром?
Бобби оторвался от снимка. Черты его лица заострились, под глазами сиренью пропечаталась усталость.
- К черту шедевр! Я не понимаю!
- Вот вам, пожалуйста! К черту! – Чет с укором посмотрел на Энджи, - Все ваше дурное влияние!
- А я что? – улыбнулся Энджи.
- Э-эх! Вы, мусьё, должны пробуждать в душах лучшее, прекрасные порывы, так сказать, а на деле… Тебя давно пора дисквалифицировать и в штрафбат!
- А я и пробуждаю, в отличие от вас, господин волк в овечьей шкуре, - Энджи демонстративно отвернулся от Чета и ласково обратился к Бобби, - Что тебе не понятно, мой юный друг?
- Ничего не понятно. То есть, все не понятно! Это облако… Я понимаю, что сделал то, что я не делал… Я вижу то, чего я не видел… Я прикоснулся к тому, чего мне нельзя знать… И теперь я хочу знать!
- Тише-тише, парень, не кипятись! Облако… Это то, о чем я и говорил. Облако…, то есть - Облачка – и есть открытый финал…
Бобби с еще большим недоумением, чем прежде, уставился на Энджи.
- Хочешь посмотреть? – Энджи заговорщицки подмигнул Бобби.
- А можно?
- Даже если и нельзя, но очень хочется…
- Хочу!
…
Шкрааа!!!
«Черный» обернулся. Прощупал глазами - щупальцами темноту. Никого. Все чисто. Обтер о штаны нож. Заткнул за пряжку ремня.
- Ну, еще раз привет, сахарок. Не узнаешь? – он осклабился, шмыгнул носом, из которого все еще сочилось, присел на корточки рядом с распростертым на земле телом, - Я же сказал – сумку и то, что в карманах. А ты - драться…
Он быстро прошелся пальцами по одежде Алекса, выуживая из карманов их нехитрое содержимое. Сплюнул с досады.
- Да-а, не густо…
Отбросил в сторону его, прижатую к груди руку, бурую от запекшейся крови. Тяжелую. Безжизненную. Залез во внутренний карман куртки.
- А тут у нас что? Ага, паспорт… - он попытался раскрыть слипшиеся страницы, - Вот, дерьмо! Что ж в тебе кровищи-то столько, сладенький? Все изгадил… и билетик тоже… Ай-ай-ай! Куда ж это мы так хотели улететь? Russia! - он быстро сунул документы к себе в карман, - Надо убираться отсюда поскорей… Вот только сумочку возьму… Ты же отдашь мне ее теперь, правда? – «черный» склонился над лицом Алекса, - Что, зенки вытаращил? Смотришь… А только ни черта не видишь!
И вдруг… Он отпрянул от неожиданности.
- Разрази меня гром!
«Черный» еще раз оглянулся по сторонам и осторожно приблизился к открытым глазам Алекса. Близко, почти вплотную. Вгляделся.
- Что за хрень такая, - пробормотал он и машинально нащупал рукой нож за поясом, - Мертвецы так не смотрят… Эй, русский! Ты… живой или... нет? Куда ты…
Он медленно поднял глаза вверх, туда, куда направлен был взгляд лежащего на земле человека, только что убитого им.
- Твою мать!
Прямо над ним висел светящийся сгусток, похожий на облако, так низко, что казалось, до него можно дотронуться рукой. И облако это… смотрело на него! Да, да, именно смотрело! Он чувствовал это своей шкурой.
Волосы зашевелились у него на голове, спина стала мокрой и холодной. Он попятился назад, но облако не отпускало его, держа на коротком поводке своего взгляда, с которого никак нельзя было соскочить. Оно буравило его, поджаривало живьем, как поросенка, нанизанного на вертел страха, проникая в самую вязкую трясину болота его души своими стрелами.
- Сгинь, сгинь! – «черный» выхватил из-за пояса нож и беспорядочно замахал им, нанося слепые удары в пустоту. Он ползал по земле, разбрызгивая в темноту ночи свой смрад, сожравший в нем человека так давно, что он и не помнил, каким он был, когда душа его еще не была такой черной.
А облако смотрело! Оно держало его на прицеле своих невидимых глаз, причиняя мучительную, выворачивающую на изнанку все его прогнившее насквозь естество, боль. «Черный» выронил из пальцев бесполезный нож и схватился за грудь.
- Мне больно… больно… я не хочу… сгинь… тебя нет, ты не существуешь!
И тогда облако, словно бы приняв окончательное и единственно верное решение, пришло в движение. В мгновение светящийся сгусток собрался в одну точку, плотную, как ядро и яркую, как звезда, как всевидящий зрачок мироздания, вобравший в себя весь небесный свет.
«Черный» упал на колени, превратившись в маленький жалкий комок грязи. И чем меньше, чем ничтожней становился червь человека, взявшего на себя право - ВЕРШИТЬ судьбу, тем нестерпимей ему становилось от света Звезды, плавящего покореженные остатки изъеденной ржавчиной души.
Звезда вспыхнула и вытянувшись в струну – сверкающей молнией вознеслась в небеса. И тогда «черный» понял… понял… понял, что это конец! Над его головой был занесен Огненный Меч. Карающий Меч Правосудия.
Губы его, искривленные судорогой страха, готовы были взмолиться о пощаде, но он не помнил имени… самого главного имени… имени того, кого люди обычно называют…
Тем временем Огненный Меч с неумолимостью Рока двинулся к цели - маленькой черной точке, корчащейся в грязи.
Он замер на середине вздоха, когда пылающее острие Меча вонзилось в его сердце. Вся его жизнь вдруг встала у него перед глазами, от начала до конца. Он смотрел на нее, жалкую, ничтожную, бессмысленную и не мог отыскать ни одного светлого пятна… хотя… нет! Вот! Этот мальчик с веселыми глазами и тугими кучеряшками волос, неужели… это… он? Мальчик улыбался. - Скажи мне! Скажи мне… имя! Но, мальчик не слышал его. Картинка задрожала и, подернувшись мутной пеленой - исчезла… навсегда. Он поднял глаза к небу, в последний раз и… вместо неба увидел лицо женщины. Это была очень красивая женщина с глазами, бездонными, как небесные блюдца. Она смотрела на человека, у которого он отнял жизнь. Она прощалась с ним навсегда. Она прощалась со своей Мечтой. Она прощалась со своей Любовью.
И тогда, впервые в жизни слезы стыда брызнули у него из глаз.
Прекрасное лицо становилось все прозрачней, пока не превратилась в белое невесомое облачко, тихо тающее в ночи. И когда его совсем не стало видно, темнота зашевелилась, сгустилась вокруг него и, облепив черными пальцами рукоять огненного клинка, торчащую у него из груди – безжалостно вырвала его из жалкой плоти, вместе с последним вздохом, с последней искрой света, погрузив его душу в кромешную тьму. Во мрак.
«Черный» упал навзничь и испустил дух, который споткнулся о слова, застрявшие у него в горле. Слова, которые он так и не вспомнил. Слова, которые он потерял когда-то давно, еще в детстве.
«Прости меня, Господи».
9
- Это не справедливо! – Бобби вытирал мокрые глаза ладонями, совсем как ребенок.
- Мальчик мой, жизнь – такая штука, ждать от нее справедливости – глупо, - сказал Энджди, - Неужели ты еще не понял этого? Но, справедливость все же существует, просто людям это бывает сложно понять…
- Ничего-ничего, поживет - привыкнет, - Чет посмотрел на остановившиеся стрелки часов с боем, - Господа, мне кажется, все предельно ясно, пора вернуться в исходную точку и таки сделать дело.
- Я не согласен! – выпалил Бобби, - Я отказываюсь!
Энджи с Четом переглянулись.
- Что значит – отказываешься? Ты забыл, что у нас – уговор? Ты помогаешь нам – мы не мешаем тебе, - Чет еще раз взглянул на Энджи, ожидая одобрения с его стороны. Энджи одобрительно кивнул.
- А плевать я хотел на уговоры, если речь идет о вопиющей несправедливости!
- Не хочешь ли ты сказать, что желаешь нарушить ход того, что свершилось? Это, увы, не дано человеку! Или ты не внимательно смотрел?
- Я внимательно смотрел.
- Ну, и? Ты, надеюсь, понял, что грозит такому «вершителю», взявшему на себя право делать не свое дело? Меч Правосудия покарает его, рано или поздно, и не важно, чьими руками. Все предрешено.
- Я видел. Я знаю.
- Ну, так в чем же дело? – вступил в диалог Энджи.
- Постойте, коллега! - перебил его Чет, хлопнув себя по лбу, - Бобби! Я тебя люблю и даже, можно сказать – обожаю, потому не стану лукавить… Есть один старинный способ изменить судьбу! Позволь мне предложить тебе его, мой дорогой друг.
- Стой! – Энджи вскочил с места и, приблизившись к Чету вплотную, прошипел ему в лицо, - Ты смеешь ему предлагать «ДОГОВОР»? При мне? Дьявол!
- Я пока еще ничего не предложил, - глаза Чета вспыхнули красным, - Но, если ситуация позволяет – почему бы и нет? У меня «патент», или ты забыл? Выбор в этом случае всегда делает человек, а не я, и уж тем более - не ты! Но, я могу предложить ему этот выбор в обмен на…
- Замолчи! Ты ничего не будешь ему предлагать, а он ничего не будут подписывать! Никаких договоров! Никакой крови, слышишь? – волосы Энджи вдруг стали из светло-русых – кипельно белыми, - Судьбу свершенную переиграть нельзя! Ибо судьба вершится на небесах!
- В особых случаях - можно! И ты это прекрасно знаешь! Вопрос - цена!
Бобби давно знал этих двоих, но такими он видел их впервые.
- Эй, парни! Вы чего? Я не хотел изменять того, что уже свершилось! Я прекрасно понимаю, что изменив одно – изменится все, нарушится весь ход истории. Я не хочу ничего нарушать.
- Не хочешь? – Энджи резко повернулся к Бобби, и тот увидел, что и его глаза горят, - А о чем же тогда твоя пылкая речь, о какой вопиющей несправедливости?
- Я имел в виду – ее. Облачку.
- А она тут при чем? У нас и без нее дел выше крыши!
- Как, при чем?
- Она жива – здорова, ее дальнейшая судьба – не наша прерогатива. А у нас «валет» завис!
- Вы считаете, что жива – здорова? Но, ведь она останется живой – здоровой после такого совсем не долго! Вместо открытого финала вы предрекаете ей – закрытый! И это – без вариантов!
- Да какое тебе до нее дело, мальчик, - Чет подошел к столу и приложился к бутылке, он был явно недоволен.
- Мне – есть дело! Потому что я – человек! У меня есть душа, сердце и совесть! В отличие от вас!
- Не надо так, Бобби, - сказал Энджи и тоже опрокинул в рот рюмку, снова оказавшуюся в руке, - А вообще – я рад! У тебя доброе сердце. Не часто встретишь в нынешние времена неравнодушие… к чужой судьбе.
- И как ты смотришь на ситуацию? Чего ты хочешь? Ты ведь чего-то хочешь? – спросил Чет.
- Я хочу играть! Но, не так, как обычно. То есть, моя позиция не будет пассивной. Я хочу играть по-настоящему! Но, игра должна быть честной. Это мое обязательное условие.
- Ишь, ты… условие, - хмыкнул Чет.
- Итак, - Энджи взглянул поочередно на Бобби и Чета и, убедившись, что все внимательно слушают, продолжил, - В этой игре будут представлены Рай, Ад и Жизнь, как таковая, в смысле – здесь и сейчас, органическая. Я правильно тебя понимаю?
- Правильно, - кивнул Бобби.
- Мы остаемся при своих интересах и разыгрываем «валет». А ты, человек, на что хочешь играть ты?
- Я хочу играть на открытый финал.
- То есть, ты хочешь дать ей еще один шанс быть по-настоящему счастливой?
- Да! Я хочу, чтобы алмаз ее сердца не превратился в гранит. Я хочу, чтобы она осталась Облачкой, в органическом и неорганическом смысле.
- А если ты проиграешь? – поинтересовался Чет.
- А если я проиграю – значит c'est la vie. Судьба.
- Молодца! Будут из тебя люди! – Энджи похлопал его по плечу.
- Да уж, нечего и возразить, быстро сориентировался! Талантливый человек – талантлив во всем, еще раз убеждаюсь в этом… - Чет тоже подошел к Бобби и улыбнулся ему своей неподражаемой улыбочкой.
- Ребята… Она должна получить свою Звезду! Она заслужила! Ведь без Мечты Облачка умрет. К тому же, при таком раскладе и у вас есть свой бонус! Все играют на свой интерес, а места на «пьедестале» определяет простой подсчет очков, таким образом, достаточно одной игры. Абсолютный выигрыш в данном случае нужен только мне.
- Идет! – сказал Энджи.
- По рукам! – ответил Чет.
- Спасибо, ребята! Играем! Но… - Бобби посмотрел Чету прямо в глаза, - Играем честно!
Энджи не удержался и захохотал.
- Ну, знаете! - вспыхнул Чет, - Это уже не в какие рамки! Я чист, как…
- Ангел! – в один голос сказали Энджи и Бобби.
- Ха-ха-ха! Еще раз – не смешно! – Чет направился к столу, - Прошу садиться, синьоры.
- Да! - Энджи приобнял Бобби за плечи, - Только сначала нам надо вернуться. Закрывай глаза, дружище и… понеслась!
…
Часы у стены задрожали и хотели сказать: - Ддон-н-н, но вместо этого икнули и смачно чихнули два раза.
10
- Ну, что, Иван Петрович, миленький? Ради бога, скажите, что? – маленькая сухонькая старушка то и дело промакивала носовым платком мокрые от слез глаза, - Пойдемте на кухню, я вас чаем напою…
- Спасибо, Дарья Сергеевна, но у меня еще шесть вызовов, как-нибудь в другой раз, - немолодой врач снял с вешалки легкую куртку и накинул ее на плечи поверх белого халата, - Не волнуйтесь вы так, с ней все в порядке. В вашем возрасте нельзя так много плакать, давление подскочит – что тогда?
- Ну, как же, в порядке? – Дарья Сергеевна всплеснула руками, - Она уже три дня ничего не ест! И не говорит! Лежит, как неживая.
- Никаких патологий я не наблюдаю, возможно, ее поведение – результат стресса, сильного эмоционального потрясения. Всегда есть причина и следствие, понимаете?
- Она Сашку своего встречать поехала… А потом вернулась одна, вечером уже, поздно, и как была – так и рухнула. И ни слова… Я уж и не знаю, что там случилось, приехал – не приехал… Любит она его очень! Ждала…
- Ну, вот, видите. Всему есть объяснение. Что-то все-таки случилось… Любовь – штука странная, малоизученная, ее раны способно залечить только время…
- Так что ж теперь делать-то?
- Для начала, хорошо было бы, чтобы она поела. Бульон не жирный и питье, конечно. Попробуйте уговорить.
- Так если она не хочет ничего, что ж мне ей из шприца вливать, как курёнку? Воду, правда, выпила… чашка пустая.
- Ну, вот видите. Пьет. Питье и сон – лучшее лекарство в данном случае, - он взял ее за руку, - Дарья Сергеевна, я завтра приду, если изменений не будет – придется госпитализировать и под капельницу, истощения мы не допустим. Телефон вы мой знаете – звоните в любое время. Но, я вам повторяю, пока – ничего криминального в ее состоянии нет. Физически она здорова.
- Госпитализировать… - слезы побежали из ее глаз еще быстрее, - Ох, Валечка - Валечка, дурёха, что ж ты делаешь…
- Дарья Сергеевна, я вам так скажу, резерв человеческого организма очень велик, хоть и не безграничен. Я знаю Валю с самого детства, она сильная девочка. Она справится, вот увидите. Молодость способна на многое! Знаете почему?
- Почему, Иван Петрович?
- Потому что в молодости человек еще верит в чудеса. Вот эта удивительная вера, помноженная на жажду жизни – и есть самое большое чудо.
…
Бобби обвел комнату взглядом. Без черно-белых карточек на стенах, шуршащего мусора под ногами и прочих предметов и меблировки, ставших такими привычными, она стала похожей на ни чем не примечательное подсобное помещение некоего медицинского учреждения. Окна, закрашенные белой масляной краской, списанная каталка на колесиках, металлические этажерки – близнецы у стены, шкаф с толстыми томами документации делали ее скучной и безликой. О ее былой уютности напоминал только лишь круглый стол посередине и четыре венских стула с гнутыми спинками.
- Ну, вот и все, кажется, - сказал он и присел на краешек стула, - На дорожку…
За столом сидели двое. Элегантный блондин, с заплетенными в косу волосами и стриженный по последней моде брюнет.
- Я рад за тебя, мальчик! Это была хорошая игра! Ты выиграл ее по праву! – сказал Энджи.
- Главное, она была честной! – улыбнулся Бобби.
- Абсолютно! «Белый» - в белом, «черный» - в черном. Все довольны!
- Ты уверен, что все делаешь правильно? Это окончательное решение? – спросил Чет, - Ведь ты можешь остаться…
- Мне тоже будет вас не хватать, парни! Я уже привык к вам, как к родным, но… мне нужно двигаться дальше. Самому. Я чувствую, что готов.
- И то верно! Но… - Чет хитро посмотрел на Энджи, - Мы не прощаемся.
- Естественно! Мы еще встретимся и… гораздо раньше, чем ты думаешь, - сказал Энджи.
- Ты его не пугай! А то, подумает еще… чего не того, - Чет вздохнул и протянул Бобби руку, - Давай, мой гений, делай, что решил! И не останавливайся, как бы трудно не было. Не забывай, тебя ждет большое будущее!
- Спасибо, чертяка! – Бобби крепко пожал его руку.
- Я даже уже не обижаюсь, - улыбнулся Чет и подмигнул Энджи, - С кем поведешься, от того и наберешься.
- Я в тебя верю! – Энджи перегнулся через стол и обнял Бобби, - И ты верь в себя! До встречи! И… счастливого пути!
Бобби поднялся, перекинул через плечо сумку и направился к двери.
- Ты ничего не забыл? – окликнул его Чет.
- Ничего! Все здесь! – Бобби обернулся и дотронулся рукой до груди. Ну, я пошел!
- С богом! – сказал Энджи и помахал ему рукой.
- С ним! - сказал Чет и сложил пальцы буквой «V».
На круглом столе лежало три листа бумаги. Одно заявление об увольнении и два рапорта с просьбой о предоставлении очередного отпуска.
- Ну что?– спросил брюнет, - Сыграем?
- С удовольствием! – сказал блондин и выудил из кармана новый нераспечатанный пакетик с игральными костями, - Я никуда не тороплюсь, я почти в отпуске!
- Это ж сколько я не был в отпуске? Страшно даже подумать… - Чет посмотрел на лежащие на столе бумаги и просиял.
- Мы не «почти» в отпуске! Мы в отпуске!
Бумажные листы отделились от столешницы и, поднявшись вверх на полметра - остановились, так, чтобы хорошо было видно сидящим за столом. В правом углу каждого из них ярко светилась белым светом подпись и круглая печать.
11
« - Здравствуй, Корюшка!
- Здравствуй, Барракуда!
- Я принес тебе твою Мечту!
- Я ждала тебя! Я верила, что ты сумеешь отыскать дорогу!
- Ты осветила мне путь в темноте!
Он уткнулся лбом в нежность мерцания понимающих глаз. И ему было так невозможно хорошо и спокойно, как еще никогда в жизни. Ему не нужно было ничего говорить. Он падал вверх. Он падал в свет. Падал в Любовь с широко открытыми глазами…»
Бобби хотел написать слово «конец», но… не стал. Он поставил многоточие и сохранил файл. Он был доволен, и на сердце у него было немного грустно, но… тепло и правильно.
- Sorry, сер…
Бобби поднял глаза. Перед ним стояла немолодая женщина в форменной одежде.
- Сынок, извини, что отвлекаю… Ты – русский?
- Да, - Бобби улыбнулся, - Как вы узнали? Вы тоже?
Женщина присела на пластиковый стул.
- И я тоже, ага. Я вот смотрю на тебя и… Как звать-то тебя?
- Бобби, - сказал Бобби, - А вообще-то я Борис.
- Борис. А я тёть Шура.
- Очень приятно, тёть Шура.
- Тут вчера парень был… Сашкой его звать… Он собирался лететь домой, к своему… к своей Облачке… а я над тобой вижу, вроде как его… его… ту, которая его ждет очень… - она вздохнула, - И ночью не спалось мне… все сердце ныло…
Бобби внимательно посмотрел ей в глаза. Как можно видеть то, что не видимо… Облако…
- Вы удивительная женщина, тёть Шура… Вы видите. Я не могу вам сказать… но…
Он достал из нагрудного кармана фотографию и протянул ей. Она взяла черно-белую карточку и ахнула. Прикрыла рукой рот.
- Горемычный… - она вытащила из кармана платок, поднесла к глазам, - Ты… ты лети к ней. Найди для нее те самые слова. Ты сможешь, Боря.
- Я лечу, - Бобби посмотрел на часы и выдернул шнур из розетки.
- Сынок… а знаешь, что… дай-ка я угощу тебя кофейком на дорожку, сделай приятное землячке.
- Тёть Шур… - он хотел отказаться, но… вдруг передумал, - А с удовольствием!
…
Дарья Сергеевна вытерла красные от слез глаза и открыла дверь. Перед ней стоял незнакомый молодой человек.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте. Вы к кому?
- Я к Вале… К Валентине. Могу я ее увидеть?
Крупные горошины слезинок покатились по ее морщинистым щекам.
- Да она… уж три дня как не в себе. А вы с ней знакомы?
- Можно сказать… Да.
- В другой раз приходите, не здорова она.
- Позвольте мне увидеть ее. Это очень важно. Ей станет лучше, вот увидите.
- Лучше?
- Не бойтесь, я не причиню ей вреда. Я ненадолго…
- Ох… Проходите. Как вас…
- Борис.
- Я уж не знаю, что и делать… Она – там, - старушка указала ему на дверь комнаты, - Лишь бы лучше ей стало… не ест ничего, молчит, как рыба… дурёха…
- Все будет хорошо, - сказал Бобби и вошел в комнату.
На кровати лицом к стене лежала девушка.
- Здравствуй, Валя.
Девушка не пошевелилась. Бобби сел на стул и вынул из сумки лэптоп.
- Меня зовут Борис. Я пришел, чтобы рассказать тебе сказку, - он открыл компьютер и нашел нужный файл, - Слушай.
«Он жил в теплых тропических водах, большой злой страшный рыба по прозвищу Торпеда, по имени Барракуда…
…
Бобби читал сказку, начатую для нее Алексом и законченную им, не отрываясь от экрана монитора. Но, он знал, что она слушает. Слушает очень внимательно. Сердцем.
…
…Он падал вверх. Он падал в свет. Падал в Любовь с широко открытыми глазами…»
…
- В конце точка или многоточие? – тихо спросила она.
- Многоточие, - сказал Бобби и протянул ей руку, - Открытый финал.
- Я никогда не забуду его.
- Конечно. Никогда. Он навсегда останется в твоем сердце.
- Навсегда, - она протянула ему свою тонкую ладошку, - Спасибо тебе, Боря. Спасибо, что привез мне сказку и… за открытый финал. Спасибо.
Облачка! Он смотрел на нее. На ее глаза – бездонные блюдца. Он знал, что все будет хорошо. Ее сердце не превратилось в гранит. Никогда не превратится.
…
- Ну, что? – Дарья Сергеевна поднялась с табуретки в прихожей, - Как она там?
- С Валей все в порядке, - сказал Бобби, - Проголодалась - жуть, готова съесть слона.
- Ох! Ах! – запричитала старушка, - Я сейчас! Пойдемте… пойдем, милый, я тебя чаем напою!
- Спасибо, но… мне пора, как-нибудь в другой раз, - Бобби зашнуровал ботинки и улыбнулся ей, как улыбнулся бы своей матери, - До свиданья.
- Ты приходи! Приходи еще!
- Приду. Обязательно приду.
Он шел по городу, который так изменился за время его долгого отсутствия. Он заново привыкал дышать воздухом родной страны. А над ним сияла Звезда. Путеводная Звезда! Он чувствовал ее своим сердцем. И не важно, что на улице был день. Путеводная Звезда освещает дорогу идущему в любое время суток. Всегда! Таково ее предназначение! Бобби было спокойно и светло на душе. Он знал, куда он идет и что ему делать. Он четко видел перед собою свой путь.
12
- Что скажете, коллега? По-моему – великолепно! – элегантный блондин в бабочке обратился к не менее элегантному брюнету в галстуке.
- Да! Что ни работа – то - вах! – сказал брюнет, - Между прочим, это я разглядел в нем гения!
- Ну, уж и ты! А кто собирался уничтожить первый шедевр, а? Короткая у вас память, батенька!
- Да, ладно… Кое-кто вообще всячески препятствовал творческому процессу! Купи «цифру» - купи «цифру»! На «цифру» любой дурак может!
- Все оттенки жизни и смерти… Да-а! Бобби таки был прав!
- А та, первая гениальная карточка, тоже здесь…
- И не только она…
- Да… не только… Не везло мне в ту ночь, проигрывал, как…
- Как кто?
- Как конь в пальто! Но… я, как ни странно, рад! И не разу не пожалел о той игре…
- О первой или второй?
- Об обеих!
- А я никогда не забуду тот отпуск! Ух, как я… в Париже зажигал! Когда теперь еще придется…
- Когда - когда… Никогда! Не любите вы трудиться, все бы вам гулять!
- Взгляните-ка вот на эту работу, уважаемый! Что-то в ней такое… демоническое… Это случаем не ваш портрет?
- Не понимаю я, как он это делает!
- А не надо понимать… Гений понять нельзя! С ним надо смириться и принять!
- Да я-то принимаю, но что удивительно, людишки тоже приняли… Эх, не везло мне в ту ночь, не везло…
- Раз в жизни играл честно, потому и не везло.
- Ну, не смешно уже! – ответил брюнет и улыбнулся своей неподражаемой улыбочкой на одну сторону, - Хоть чертыхаться перестал, и то ладно.
- Здорово, чертяка!
- Ну вот, начина-а-ается! – сказал Чет и горячо обнял подошедшего к ним высокого мужчину, - Здорово, малыш!
- Рад видеть тебя, Бобби! – Энджи крепко пожал ему руку и дружески хлопнул по плечу, - Горжусь тобой!
- Как давно меня так не называли! Бобби! - он был тронут, - А я думал, что забыли вы обо мне…
- Да, как же, забудешь тут, - сказал Чет.
- Мы, к сожалению, ничего не забываем, даже если и хотели бы, - подтвердил Энджи.
- Работа такая, - подмигнул ему Чет.
- Какими вы судьбами здесь, ребята? – спросил Бобби.
- Да так… захотелось увидеть тебя и… еще кое-что увидеть…
- Что?
- Ну-у… так, кое-что…
- А знаете, парни, давайте вечером ко мне! Посидим – поболтаем! Выпьем!
- Мы бы с удовольствием, но… сегодня у тебя не получится, - сказал Энджи, - А вот завтра – очень даже может быть.
- Если что – мы без приглашения завалим, не обидишься?
- В любое время и без приглашения! Буду рад!
Бобби сиял, он и правда был рад этим двум. Очень рад!
- Кх-кх, простите, господа, что отвлекаю от беседы, - обратился к ним несуразный маленький человек в слишком помпезном для его роста и возраста костюме и взял Бобби под локоть, - Борис, там к тебе пресса. Дамочка из известного журнала хочет тебя проинтервьюировать.
- Да, да, я сейчас подойду, - сказал Бобби и высвободил локоть, - Где она?
- У №1, не заставляй прессу долго ждать, а то понапишут потом чего зря…
Человек откланялся и отошел.
- Это директор галереи, - сказал Бобби шепотом, - Пренеприятнейший тип, доложу я вам, но… дело свое знает, приходится терпеть. Не уходите, а? Я постараюсь недолго.
Он обернулся на секунду, чтобы посмотреть, что там за «дама с Амстердама» его поджидает. А когда повернулся обратно – ни Энджи, ни Чета уже не было. Бобби улыбнулся:
- Отвык я от ваших штучек, ребята. Но, если вы еще здесь, то… знайте, что я никогда о вас не забывал. До встречи. Жду вас завтра!
…
У маленькой фотографии в белой рамке, под которой было написано №1, стояла стройная женщина с красиво уложенными каштановыми волосами.
- Добрый день.
Женщина обернулась. В глазах ее стояли слезы, но… она улыбнулась ему и слезы ушли.
- Здравствуйте, Борис.
- Здравствуй...
- А я знала, что мы еще встретимся...
- И я тоже... знал... Валя.
…
- Ишь, ты! Знали они! – сказал Чет, - Что вы можете знать, люди…
- Иногда они знают… - сказал Энджи.
- Ничего они не знают! Просто я тогда проиграл!
- А я выиграл!
- Знаешь… иногда, в очень редких случаях, проигрывать приятно.
- Согласен! Если играешь честно!
- Да хватит тебе! Я чист, как ангел! Зуб даю!
- Сдался мне твой зуб, у меня и своих хватает! Давай лучше выпьем чего-нибудь для сугреву!
- Я в России, поэтому я буду пить водочку!
- А я… Черт меня подери, я тоже в России, поэтому, с удовольствием присоединяюсь! Дмитрий Иванович – мой респект!
- Опять чертыхается! Какой еще такой Иванович?
- Какой-какой, такой! Дмитрий Иванович Менделеев!
- Ах, этот! Помнится, сиживали мы как-то с Дмитрием Ивановичем…
- Мы еще не выпили, а ты уже за байки свои принялся…
- А что? Не все ж тебе соловьем заливаться! Мне тоже есть чего вспомнить!
- Мы хотели еще за Бобби присмотреть! Проконтролировать, так сказать…
- Оставь их! Сами разберутся, не маленькие!
- А вдруг…
- Вдруг не бывает!
- И то верно! Тогда – наливай! – Энджи вытащил из кармана две старинные серебряные рюмки, дунул в каждую из них по очереди.
- Слушаю и повинуюсь! Это я завсегда – «за»! – в его руке уже была вспотевшая бутылка «Muscovite special vodka», - Давай, изреки чего-нибудь эдакое, оригинальное!
- За… Путеводную Звезду!
- Не оригинально! За… Торпеду, несущую Свет!
- Ну, будем!
- Будем!
…
Удивительной динамикой может обладать статичная картинка, если все законы в ней соблюдены! Гений мастера, не важно, является ли шедевр результатом кропотливого труда художника, или же только отображением некоего высшего замысла, переданного и воплощенного через него, проведет вас по своей задумке мыслью, как слепца по лабиринту, всколыхнет чувства и взорвется ядерным грибом катарсиса! И вот, созерцатель уже чувствует себя посвященным, сродни самому творцу, ведь он расшифровал код, проник в тайный смысл, скрытый в изображенном! Но, не стоит обольщаться напрасно. Его обманули! Намеренно потрясли сознание (или подсознание) для неких неведомых ему целей, да так искусно, что он принял эту подмену за свое собственное великое открытие, за дар видеть то, что другим недоступно!