Виталий Трейгер: После войны от всей прошлой жизни моих родителей остались могилы и руины. Но, надо было жить и начинать всё сначала…
Мой собеседник, Виталий Исаакович Трейгер сед, но крепок и строен. Немудрено: ему до сих пор по силам многодневные пешие походы. И отпуск он проводит, не сидя перед телевизором. То покоряет крымские, достаточно сложные, вершины, то готов пройти пару сотен километров по рекам Украины на байдарках. Можно было бы удивляться, но.. Его фамилия в переводе с идиш значит – «носильщик». Так что, ничего удивительного. Уж коли взял жизненную ношу – неси. Он из того поколения, которое органично сочетало в себе «физиков» и «лириков», создавало передовые производственные технологии и предпочитало дорогим курортам туристический рюкзак и палатку. В людях его круга естественно уживалась страсть к науке и любовь к бардовской песне. Эти люди – целая эпоха. Наверно, самая лучшая и светлая в истории империи, исчезнувшей в 1991 году. Время оттепели и надежд. Время не страха, но гордости за великие свершения великой страны. Как жаль, что эти люди потихоньку уходят. Как жаль, что на смену им приходят люди, не помнящие своих корней. Не знающие своей истории. Люди, для которых смысл существования всего окружающего в получение прибыли для себя любимых в любых условиях. Но не будем о грустном. Лучше поговорим с человеком, который многое знает и многое помнит о давно прошедших днях и незаслуженно забытых людях.
- Виталий, расскажите о своих родителях.
- В начале прошлого века семья Пинских, родители моей матери, жила в городе Двинске на границе Литвы и Белоруссии. Отец мамы Вульф Пинский был коммивояжером. Чтобы прокормить жену и троих детей он ездил по окрестным местечкам и предлагал тамошним аптекарям покупать притертые пробки для аптечных бутылочек, которые выпускала фабрика его хозяина. Назвать его бизнес успешным можно было с большой натяжкой. Соответственными были и заработки. Во время первой мировой войны мамина семья попала в число евреев выселяемых русским армейским командованием под предлогом обвинения в шпионаже из прифронтовой полосы.
- Шпионаж? В чью пользу?
- Конечно в германскую. Евреи в России были чужаками. Кроме того, они понимали немецкий язык и могли общаться с врагом. Среди российских обывателей широко были распространены нелепицы о спрятанных под талесами и пейсами радиотелеграфных аппаратах. О коробочках филактерий религиозных евреев, которыми во время молитвы они, якобы, направляли огонь вражеской артиллерии и авиации. Чем тяжелее складывалась на фронте обстановка, тем сильнее становилась ненависть к евреям. Возможно, кто-то, таким образом, стравливал пар недовольства у населения и снимал вину за собственные просчёты. Как знать, еврейскую карту в таких случаях разыгрывали традиционно и неоднократно. Эти традиции, к сожалению и сегодня сильны в России, да и на Украине.
- Какова дальнейшая судьба Пинских?
- После долгих мытарств семья оказалась на Украине, в Бердянске. Здесь они встретили революцию, здесь пережили страшные годы гражданской войны.
- Как они восприняли новые времена?
- Как они отнеслись к революционным переменам? Как к ним могли относиться местечковые евреи? С недоверием и, в тоже время, с надеждой. Эйфория февральских декретов о равенстве и гражданских правах. Октябрьские кумачёвые: мир народам, власть советам…Только потом очень быстро наступило время, когда власть менялась с калейдоскопической быстротой. Красные, гетманцы, немцы, петлюровцы, деникинцы, махновцы, снова красные, врангелевцы… грабежи, погромы, голод, тиф… На повестке дня стал вопрос не о высоких идеях, а о выживании. Хотя, дети Пинских прониклись революционным духом нового времени. В пятнадцать лет старший брат мамы Ефим вступил в ряды еврейской рабочей самообороны. Потом стал комсомольцем, чоновцем. В годы гражданской Ефим Вульфович Пинский стал Ефимом Владимировичем Тульским. Слишком уж часто менялась в городе власть. Чтобы не подвергать угрозе жизнь родственников переписал себе в документах фамилию. Исправления, как можно понять, минимальные…Ефим участвовал в боях. Был ранен. За героизм по решению Реввоенсовета республики из рук Якира получил именное революционное оружие. До конца жизни носил на лице отметину – шальная бандитская пуля счесала бровь, прошла по касательной. В тот раз смерть была рядом, да прошла мимо. Ненадолго. Исполнители в НКВД времён наркома Ежова своё дело знали туго: не промахивались…В начале двадцатых дядя Ефим учился. Рабфак, Партийная школа. Во времена индустриализации редакторствовал в газете «Червоне Запоріжжя». И продолжал учиться. Днём работал в редакции, а по ночам занимался с репетитором, учился грамотно без ошибок писать. Пришла любовь: дядя женился на красавице польке из Мелитополя Брониславе Тржцинской.
- На польке?
- Да и, кстати, из семьи, в которой, мягко говоря, не очень любили евреев. Достаточно сказать, что отец Брони Владисослав своего дворового цепного пса назвал Абрамом. Впрочем, возможно, я ошибаюсь и он таким образом выражал любовь к евреям в целом и зятю в частности. Только Ефиму было всё равно. К тому времени он забыл уроки в хедере и погромы революционных лет, свято поверил в пролетарский интернационализм и основополагающим фактором определяющим человека, для него теперь, в соответствии с генеральным курсом ВКП(б), являлась классовая принадлежность.
У Ефима и Брониславы родился сын – Валентин, милый и талантливый мальчик, счастливый и любимый ребёнок в семье новой советской элиты. Именно такой выглядит семья Тульских на фотографии, присланной моим родителям в конце апреля 1936года из Одессы. Именно туда в начале тридцатых его перевели на ответственную работу в областной партийный комитет.
- Действительно, вполне успешные молодые люди. Глядя на дату фото, невольно вспомнился любопытный факт советской истории: 29 апреля 1936 года в Советском Союзе появилась на свет колбаса "Докторская": нарком пищевой промышленности Анастас Микоян издал распоряжение о начале производства нового сорта. Этот диетический продукт, предназначался «...больным, имеющим подорванное здоровье в результате гражданской войны и царского деспотизма». Фирменный «генеральский» рецепт разработали для стола членов правительства. Рецепт "поправки народного здоровья" был выверен до мелочей: в 100 кг колбасы содержалось 25 кг говядины высшего сорта, 70 кг полужирной свинины, 3 кг яиц и 2 кг коровьего молока.
- Да. Советская власть трогательно заботилась о своей номенклатуре. Ведь, как известно: кадры решают всё. Это, впрочем, не мешало периодически перетряхивать эти кадры и с завидной регулярностью ставить их к стенке под одобрительные резолюции собраний трудящихся…Ефима Тульского арестовали в конце1936 года по обвинению в участии в правотроцкистской контрреволюционной организации. На допросах с пристрастием, как мы узнали гораздо позже, выбивали признание в развале системы высшего и среднего образования в Одессе, а, кроме того, в подготовке террористических актов по отношению к выдающимся руководителям партии и государства. Подтверждением тому стало оружие предполагаемых терактов – наградной пистолет времён гражданской от числящегося врагом народа ещё с конца двадцатых Председателя Реввоенсовета Троцкого и командарма Якира, который к весне 1937 года из национального героя тоже превратился в организатора военно-фашистского заговора.
- Какова судьба Ефима Тульского?
- Во время следствия и в тридцать шестом и в тридцать седьмом его содержали в одесской тюрьме. Бабушка, которая жила тогда в Одессе и помогала нянчить внука, носила вместе с Брониславой в тюрьму передачи. Их принимали, и это было единственным знаком, что Ефим ещё жив. А весной тридцать восьмого пришли за Брониславой. Её увели вместе с сыном. И до войны и после моя мама пыталась что-либо узнать о судьбе брата и его семьи, но все попытки были тщетны. Только в 1954 году пришла бумага с извещением о посмертной реабилитации Ефима Тульского и прекращении его дела за отсутствием состава преступления. Где он похоронен, родители так и не узнали. Возвращались во время оттепели заключенные. Кто-то рассказывал, что видел его в Бутырках… Теперь, когда опубликованы списки обвинённых Военной Коллегией Верховного Суда того времени, стало известно, что расстреляли его в Одессе осенью тридцать седьмого. А значит, что когда в тюрьме принимали от матери и жены передачи, Ефима Тульского уже не было в живых.
- Страшно. Бесчеловечно. Цинично. Но, с другой стороны, близкие получали иллюзорную надежду.
- Из документов видно, что первоначально Тульский приговорен к тюремному сроку, но спустя два месяца приговор пересмотрен и, с санкции Сталина, Молотова и Кагановича, дядя приговорён к расстрелу. Приговор был вынесен 25.08.37, а приведён в исполнение 26.09. Любопытно, что подписывал расстрельные списки такой же местечковый еврей Михаил Йосифович Литвин, большевик с 1917 года, получивший орден Ленина за борьбу с контрреволюционерами летом тридцать седьмого и пустивший себе пулю в висок накануне ареста осенью тридцать восьмого.
- Кровавый молох революции требовал человеческих жертв, и когда закончились враги он начал пожирать своих детей. История печальная, но по-прежнему актуальная. К сожалению, нынешние правители нашей многострадальной Украины как и все "кухарки" и "завгары", дорвавшиеся до власти, не желают, да и не умеют учить уроки недавнего прошлого…Что же стало с семьёй Ефима Тульского?
-Я знаю об этом только из опубликованных документов. «Тульская-Тржцинская Бронислава Владисославовна, 1909 года рождения, уроженка Мелитополя УССР была приговорена ОСО при НКВД СССР 26 марта 1938 года как ЧСИР к 8 годам исправительно-трудовых лагерей. Прибыла в печально известный «АЛЖИР» – Акмолинский лагерь жён изменников родины 26.07.1938 из тюрьмы г. Одессы. Освобождена из Карлага 17.10.1945». Дальнейшая судьба Брониславы мне не известна. Так же как ничего не удалось узнать и о судьбе моего двоюродного брата Валентина.
- Как правило, детей «изменников родины» определяли в детские дома. Зачастую, при этом они получали иные фамилии…
- Да лишь бы остался жив… Дай Бог, чтобы этот детский дом находился где-нибудь в Сибири или в Средней Азии. Ведь через несколько лет во время войны немцы продвигались по Украине столь стремительно, что вряд ли еврейский мальчик из детского дома имел шанс спастись… Возможно, эта публикация сделает невозможное, и мы что-нибудь узнаем о судьбе Валентина Ефимовича Тульского.
- Давайте надеяться, что это будет именно так.
-…Советская власть многое дала еврейской бедноте из штетлов, но и много, порой чрезмерно, потребовала взамен. Врачом стала старшая сестра мамы Мария. В самом конце двадцатых она вышла замуж за статного представительного украинского парня, горного инженера. Это была, что называется, любовь с первого взгляда. Только прожили вместе счастливые молодожены недолго. Спустя месяц муж тёти Маши был арестован по так называемому Шахтинскому делу. А в начале июля 1928 года расстрелян. Её не арестовывали, но допрашивали. Конечно, допросы ОГПУ 1928 года это были ещё не допросы НКВД второй половины тридцатых годов, но для неё и этого было достаточно. Она помутилась рассудком. В каждом она подозревала стукача органов, у неё развилась мания преследования. Сначала приступы были нечастыми, но со временем болезнь прогрессировала. Тётя никогда больше не выходила замуж. Редко выходила из дома, старалась не общаться с посторонними. Блестящий военврач, гвардии капитан медицинской службы, она прошла всю Великую Отечественную войну, имела награды. А после войны её состояние ухудшилось. Да и время этому способствовало: из тарелок радио, со страниц газет множились призывы расправляться с врачами убийцами. Теперь уже ей было тесно и страшно в стенах дома. Ей казалось, за ней следят. Она внезапно исчезала из дому, да так, что никто из близких не знал где она находится. Порой на месяцы. Порой на годы. Скиталась. Дальний Восток. Средняя Азия. Работала в лепрозориях. В отдалённых фельдшерских пунктах. Возвращалась домой изможденная – кожа да кости. И снова исчезала. Она умерла в конце семидесятых в интернате для душевнобольных и похоронена в селе Весёлое недалеко от Запорожья
- А мама?
- Когда закончилась гражданская война, она поступила учиться в фармацевтический институт в Днепропетровске. Там встретилась с Исааком Трейгером. Вышла за него замуж. После окончания учёбы они, уже дипломированные молодые химики приехали в Запорожье: специалистов их профиля требовали строящиеся металлургические гиганты. Отец стал заведовать химической лабораторией «Запорожстали», мама работала на «Днепроспецстали». Когда на производство приехал Серго Орджоникидзе, и возникла необходимость толково объяснить крутому нравом наркому потребность создания и оснащения передовым оборудованием химлаборатории для обеспечения анализа качества металла во время плавки, это поручили сделать маме. С заданием она справилась блестяще: на «Днепроспецстали» была создана самая современная по тем временам химлаборатория.
В 1936 году у моих родителей родился сын, первенец, мой старший брат. Жизнь и в правду, становилась лучше и веселее. Тем более что мама считалась перспективным растущим специалистом. Однако когда Ефим Тульский был арестован, её тут же исключили из заводской комсомольской организации. Вокруг неё словно образовался вакуум. Друзья и знакомые начали избегать её. Мама рассказывала, как после комсомольского собрания шла с завода домой на шестой посёлок пешком (транспорт ходил в эти годы очень плохо) и плакала. Старый коммунист, из тех, кто в прошлые годы сверял свою жизнь с передовицами «Червонного Запоріжжя» и всегда с уважением говорил о Ефиме Тульском, выступил на собрании и спросил, переписывалась ли комсомолка Дора Трейгер со своим братом, разоблачённым органами врагом народа. Когда же он услышал утвердительный ответ, торжествующе развёл руками, словно уже вынося обвинительный приговор. Мол, знаем, о чём могут переписываться троцкисты. Отразилось это дело и на карьере отца. Специалистом он был уникальным и замены ему на «Запорожстали» не было. Но за все сорок три года работы он выше должности завлаба не вырос. Хотя и приезжали к нему на консультации академики и организаторы металлургического производства со всего СССР и из-за рубежа. Не помогли карьерному росту ни научные труды, ни многочисленные награды и лауреатские звания.
- И тем не менее, жизнь продолжалась?
- Да. Перед самой войной родители получили трёхкомнатную квартиру на проспекте Энтузиастов (теперь это проспект Металлургов), в доме, который расположен как раз напротив остановки транспорта идущего в Хортицкий микрорайон. Комнаты были пустые, мебели почти не было, но родители купили большой и красивый ковёр.
Когда началась война, всё это, конечно, пришлось бросить.
В конце августа 1941 года отец погрузил маму вместе с братом в теплушку эшелона, который вёз оборудование и специалистов металлургического завода в Сибирь, в Гурьевск, где на новом месте должно было быть налажено производство.
- А отец?
- Он оставался в городе. Продолжал работать на погрузке оборудования для эвакуации. И уехал из города уже под обстрелом. На одном из последних «Запорожсталевских» эшелонов. Перед отъездом они с приятелем зашли в эту новую квартиру, посидели на дорожку, выбрали себе по новому красивому галстуку. Папа любил галстуки. Всегда, даже в самые тяжёлые времена носил красивые рубашки, галстуки и запонки. Мог быть голодным, но рубашка должна была быть свежей и галстук обязательно в тон… Когда они уходили, папа сунул ключ в карман, но дверь даже не стал запирать.
- В запорожском архиве сохранились любопытные документы: обращения горожан в городскую управу времён оккупации с просьбой воспользоваться имуществом и жильём сбежавших жидов и коммунистов.
- Я думаю, что из квартиры вынесли всё, что было возможно ещё до этого. Впрочем, когда глубокой осенью сорок третьего мама вернулась в город и пришла домой, то дома она не нашла. Вернее, от него осталась только полуразрушенная обугленная коробка. Ни крыши, ни межэтажных перекрытий, а внизу, посреди кирпичных обломков паслась корова.
- Вернёмся к августу 1941 года.
- Эшелон двигался медленно. Когда он остановится и когда тронется, не знал никто, сигналов не подавали. Поэтому люди боялись отойти далеко. Даже нужду справляли здесь же у насыпи, не обращая уже внимание на различие полов. Просто деликатно отворачивались и старались не смотреть друг на друга. Несколько раз состав бомбили «юнкерсы». Иногда их отгоняли наши «ишачки», но чаще спасение зависело только от мастерства машинистов. Еды не было вовсе. И когда на каких-то станциях или просто в степи поезд останавливался, люди пытались найти кого-нибудь из местных жителей, у кого можно купить или выменять на вещи какую-нибудь еду. Во время одной из таких остановок мама побежала набрать кипятка, и выменять для сына хлеба, а поезд тронулся. Брат начал плакать. Мама бросила вещи и чайник, побежала за поездом… Слава Богу состав только набирал скорость, крепкие ребята схватили маму за руки и втащили её в последнюю теплушку эшелона. До Гурьевска добрались благополучно. А через несколько недель приехал и отец.
…В конце сорок первого отец предложил изменить термический режим обработки корпусов мин, которые выпускало их производство. Это должно было резко увеличить количество выпускаемой продукции.
- Без ущерба для качества.
- Конечно. У меня сохранились страницы докладной записки отца. Поразительно для тяжелого военного времени качественно оформленный документ. Со ссылками на иностранные источники, с фотографиями срезов металла, сделанными под микроскопом.
После того как были получены практические результаты, подтверждавшие правильность предложений отца, руководство завода обратилось в Москву с представлением его к ордену Ленина. Для работника тыла, еврея, первой военной осенью – это было редкостью. В это время и на фронте наградами не баловали.
- Он получил орден?
- Да. Только несколько позже. И не орден Ленина. Дело в том, что сгорела деревянная изба, в которой находилась химическая лаборатория отца. Уж не знаю, был ли это поджог или несчастный случай. Только во время пожара исчезли платиновые тигли, в которых прокаливали навески металла для анализа. Вместо вручения ордена отца арестовали. Достаточно сурово допрашивали. Следствие решало, было ли это простое хищение или вредительство. Ничем хорошим для отца эта история, конечно, закончиться не могла, но… при разборе остатков сгоревшего сруба злосчастные платиновые тигли были найдены. Отца выпустили. И даже, как и собирались, наградили. Первым отцовским орденом стал Орден «Знак почёта». Потом были другие ордена, но, наверное, не меньше чем высоким наградам щёголь отец радовался другой, не менее значимой награде военного времени. Награде отмеченной в трудовой книжке: премировать отрезом на брюки. С одеждой тогда было очень туго.
- Отрез на брюки?
- Именно отрез. Кусок бостона, который был такой же ценностью, как и орден. Многие реалии тех лет совершенно не понятны с позиций сегодняшнего дня. За год до начала войны было ужесточено наказание за опоздание и невыход на работу. Указом Верховного Совета СССР была установлена семидневная рабочая неделя с восьмичасовым рабочим днем для всех рабочих и служащих с 16-летнего возраста. Опоздание более чем на 15 минут приравнивалось к саботажу и каралось заключением в «трудовые» лагеря на срок до 5 лет. Брат отца Михаил, который тогда жил в местечке Лугины на Житомирщине умудрился проспать на работу. Он взрослый женатый человек у которого были маленькие дети от ужаса решился отрубить себе топором палец, чтобы иметь хотя бы какое-то оправдание. Правда, это всё равно не помогло и Михаилу дали полных пять лет в соответствии с указом. Вышел он из заключения только после войны. Семья его все эти годы жила в страшной бедности. И когда на семейном совете решали судьбу опустевшего к тому времени семейного дома в Лугинах, отец предложил отдать его Михаилу.
- Расскажите о семье отца.
- Как я уже говорил, родители отца жили недалеко от Коростеня в местечке Лугины, что на речке Жерев. Папа отца, мой дед, вполне оправдывал свое имя Ноах, и подобно библейскому праведнику считался у жителей местечка благочестивым и отзывчивым человеком. Его уважали настолько, что всю семью прятали во время погромов во время гражданской войны соседи неевреи. А погромщики не церемонились: отец рассказывал, как на его глазах седобородых стариков привязывали за ноги к стременам лошадей и волочили по булыжной мостовой. Головы жертв с глухим стуком бились о камни и оставляли за собой широкую кровавую полосу.
Был дед грамотным, ещё с дореволюционных времён служил писарем в суде и никогда не отказывал в помощи соседям, если надо было составить какую либо бумагу или же помочь житейским советом. До самой смерти, а умер он пред войной, к нему домой постоянно приходили люди за помощью и советом. Бабушка Эстер воспитывала четырёх детей Соню, Исаака, Бетю и Михаила и занималась хозяйством. В доме всегда было чисто и очень аккуратно, несмотря на бедность.
Папа рассказывал как однажды, уже во времена НЭПа, старшая сестра с мужем приехали из города и привезли родителям и младшим детям подарки – граммофон и помидоры.
- Помидоры?
- Да, помидоры. В Лугинах они не росли. И отец их до этого никогда не видел. Замечательно пахнущие красные шары лежали на подоконнике рядом с граммофоном, и он думал, что их надо вставлять в трубу, чтобы заиграла красивая музыка.
А ещё в доме пахло молоком. Корова, которую бабушка Эстер ласково называла «кормилицей», была почти членом семьи. Чистюля и умница, возвращаясь с выпаса, она сама походила под окна, заглядывала в них и ждала, когда её впустят в хлев. Именно она стала причиной гибели бабушки. Когда началась война и немцы подошли к Лугинам, жители бросились прятаться в лес. Побежала со всеми и бабушка. И уже в лесу вспомнила, что забыла выпустить корову. Она вернулась к своему дому. Здесь её и застрелили немцы. За что? Они тоже любили коров и молоко, но очень не любили старых евреек, которые путались у них под ногами.
Она умерла, и некому было её похоронить и оплакать, потому что все дети были далеко…
После войны от всей довоенной жизни моих родителей остались только могилы и руины. Но, надо было жить и начинать всё сначала… Как и всей стране вынесшей эту тяжелую ношу.
- И ваше рождение второй послевоенной весной, словно символ начала новой жизни?
- Возможно, хотя и звучит это несколько патетично. Но я хотел лишь рассказать о своих родителях. Моя жизнь это уже совсем другая история.