И вот я в Москве. Блуждаю по министерским коридорам.
Главное Управление Грузовых автомобилей. Это наш Главк. Начальник управления Орлов. У секретаря выяснил, как найти Управление Главного металлурга и Массена В.А. Чтобы двигаться по главным переходам необходимо смотреть под ноги: вытоптанный линолеум указывает на основные направления, чуть в сторону и ты в тупике. (В один из моих приездов в Министерство я обнаружил, что в коридорах заменили линолеум. На мой вопрос, как пройти, встречный мужчина сказал, что он работает в министерстве много лет, но после замены линолеума, сам потерял ориентировку и блуждает по тупикам.)
Итак, я нашел Массена. В небольшом треугольном кабинете заместителей главного металлурга Министерства стояло два больших стола. За одним сидел Массен – главный кузнец Министерства за другим Главный литейщик. Вокруг стола главного литейщика сидело насколько человек работников ЗИЛа. Громкий разговор шел о футболе. Все они старые и страстные болельщики московского «Торпедо» и вспоминали подробности разных матчей, в том числе и довоенных.
Я показал Массену подготовленный мной и уже подписанный Орловым протокол, согласно которому ликвидируется автоматизированный склад заготовок и три подвесных конвейера. Массен долго читал этот небольшой протокол, потом встал, попросил меня подождать, а сам вышел из кабинета. Через некоторое время он вернулся с перепечатанным протоколом. Если раньше в протоколе фамилия Массен была под фамилией Орлов, то теперь они были на одной строке. Я удивленно посмотрел на изменения, а Всеволод Александрович на мой молчаливый вопрос негромко сказал: «Здесь это важно, хотя тебе этого не понять. Я сейчас позвоню Орлову, а ты сходи к нему, он еще раз подпишет. Потом вернись ко мне». Я пошел к Орлову и без каких-либо объяснений получил новую подпись. Когда я вернулся к Массену, он предложил мне пройти в приемную заместителей Министра, записаться на прием к Строкину и сообщить ему назначенное время, чтобы пойти на прием вдвоем.
Я поднялся в приемную, секретарь на машинке отпечатала мои данные, и по какому вопросу я обращаюсь к Строкину. С этой бумажкой она зашла в кабинет и, выйдя через минуту, сказала, что Строкин освободится через 15 минут и примет меня. Я сказал, что мне нужно сообщить Массену, на что она сказала, что Строкин примет только меня. Но я все равно выскочил из приемной и понесся искать Массена. Он был на месте, и мы вместе поднялись в приемную. Секретарь неодобрительно сказала: «Всеволод Александрович, а Николай Александрович вас не приглашал». Массен не отреагировал на её замечание и, когда из кабинета вышел предыдущий посетитель, секретарь предложила нам пройти в кабинет.
Просторный кабинет. Строкин средних лет симпатичный мужчина пригласил нас к длинному столу, на котором я разложил чертежи планировки цеха. Я рассказал о проблемах, которые привели меня к нему. Он внимательно выслушал и задавал по-инженерному конкретные вопросы. Массен не вмешивался в наш разговор. Когда я изложил все свои доводы и ответил на интересующие вопросы, Строкин обращаясь к Массену, сказал: «Ну что, принимаем решение. Готовьте протокол!». Я достаю уже подготовленный и подписанный Орловым и Массеном протокол, на котором Строкину остаётся только поставить «Утверждаю:». Строкин одобрительно просмотрел протокол и утвердил его. Мне показалось, что Массен не одобрил мою поспешность, но ничего не сказал. Итак, протокол у меня на руках и я еду домой.
«Ломать, не строить» и монтажники приступили к демонтажу недавно установленных металлоконструкций. А тем временем продолжался монтаж оборудования. Хотя это меня не касалось, но я не мог оставаться безучастным к тому, как выполняются работы. Бетон, который шел на фундаменты был некачественным, и куски фундамента отваливались, если по ним топнуть ногой. Строители были недовольны тем, что я вмешиваюсь, по их мнению, не в своё дело. А когда я сделал замечание, что фундамент под ковочный пресс 2500 тонн слабо армирован, разложили строительные чертежи, на которых не было арматуры, и потребовали от Казятина, чтобы я в строительные дела не вмешивался. Но вот пришло время ставить пресс 2500 тонн на фундамент, и под статической нагрузкой фундамент раскололся на 2 части. Было принято решение вырубить этот фундамент и сделать новый, хорошо армированный. Нашлась бригада, которая взялась демонтировать лопнувший фундамент за неделю, но через два дня они отказались, т.к. бетон оказался крепчайший и отбойные молотки были мало эффективны. Пригласили какую-то организацию из Запорожья, специалистов по взрывным работам. Взрывать внутри цеха было нельзя, и они брались разрушить бетон каким-то электроискровым способом.
«Для нас это семечки», но за два дня они откололи только маленький кусочек и отказались продолжать работу. Пришлось рядом рыть новый котлован и ставить там новый фундамент под пресс. На мой вопрос в строительной группе «Гипротракторосельхозмаша», почему фундамент под ковочный пресс не армирован, ничего вразумительного ответить не могли.
Под Харьковом строился еще один Центрокуз. Тогда было модно строить Централизованные кузницы и литейные заводы. В Мелитополе строили Центролит. В «Гипротракторосельхозмаше» я познакомился и часто встречался с главными инженерами этих заводов, курирующих строительство.
Однажды я был свидетелем, как главный кузнец проекта, седой дедуля рассматривал около 10 вариантов планировки участка 2000 тонного молота для ковки коленчатого вала. Почти на всех вариантах кузнец и подручный находились с разных сторон молота: «чтобы не мешали друг другу». Подручный должен был один извлекать заготовку из печи и передавать её кузнецу под молот. Довольный автор планировок предложил мне высказать своё мнение по предложенным вариантам.
Чтобы не обижать дедулю, я сказал, что давно не видел, как работают молота и попросил его организовать мне экскурсию на ХТЗ (Харьковский тракторный завод) и быть моим экскурсоводом. Он сказал, что он тоже лет 20 не был на заводе и с удовольствием поедет со мной.
Когда же мы пришли в кузницу и подошли к двухтысячному молоту, я предложил ему подойти поближе со стороны противоположной от кузнеца, туда, где на его планировках должен был стоять подручный, на нас полетел сноп окалины, которая сдувается со штампа потоком воздуха от вентилятора, стоящего за спиной кузнеца, и струёй воздуха из шланга направленного в зону штампа. Чтобы эта окалина не разносилась по всему цеху, сразу за молотом стоит металлический щит и окалина, ударяясь в него, падает на пол. Заготовка тяжелая и вытащить её из печи один подручный не может, поэтому вытаскивают её вдвоем нагревальщик-термист и подручный специальными клещами подвешенными на цепи к монорельсовой тележке, а затем кузнец подхватывает клещи, и вдвоем с подручным подтаскивают заготовку и кладут её на штамп. Нагревальщик пополняет печь новыми заготовками, открывает и закрывает заслонки. На планировках нагревальщик вообще отсутствовал и эту работу должен был делать подручный. Все трое работавших у молота были постоянно заняты тяжелой работой и действовали взаимослаженно, помогая, друг другу. Я видел, что зрелище подействовало на дедулю положительно. Он бормотал, что надо чаще бывать на заводе. Мы еще прошлись по кузнице, я обратил его внимание, как работают кузнецы на горизонтально ковочных машинах, и мы вернулись в «Гипротракторосельхозмаш».
Там он стал рассказывать, что только что показал мне, как работает молот, и рекомендовал всем чаще бывать на заводе. Старые планировки он отложил в сторону и новая, соответствующая планировке ХТЗ была сделана быстро. А мне он сказал, что если кто-то будет оспаривать эту планировку, он пошлет того на ХТЗ. Я был доволен, что внес свой вклад в проект нового Центрокуза.
Кузнец, работающий на небольших горизонтально-ковочных машинах, стоит на левой ноге левым боком к машине, часто опираясь на неё плечом. Правая нога на педали. В руках клещи, которыми он берет заготовку от нагревателя стоящего справа. Поковку он бросает в стоящую справа сзади тару. По планировке у нас он должен был делать шаг назад и бросать поковку влево. Когда дедуля был у нас на заводе, я попросил его показать кузнецу, как он должен работать. Кузнец отобрал у него клещи и сказал, пусть он сам попрыгает смену около машины, а он посмотрит, как он будет выглядеть в конце дня.
А мое бюро начало работу по модернизации подвесного конвейера для подачи поковок от прессов к термическим печам. Правда, конструкторами в бюро были приняты жёны руководящих работников завода, а не специалисты по механизации технологических процессов, но тут я не мог ничего поделать. А для такой работы нужны не дипломированные инженеры, а талантливые люди с творческим складом ума.
Я узнал, что на Запорожском алюминиевом заводе действует сильный отдел механизации и автоматизации технологических процессов, и поехал туда в командировку. Там я ознакомился со структурой отдела и его разработками.
Отдел состоял из нескольких бюро. В одном работали технологи. Это были, как правило, бывшие производственники. Они хорошо знали узкие и трудоёмкие места в технологическом процессе и иногда в одиночку, а иногда коллективом искали пути механизации и даже автоматизации этих процессов. Работали они по крупному и на большинство своих находок оформляли патенты на изобретение. Мне они показали универсальный трактор на гусеничном ходу с пневматическим двигателем. Трактор маленький по габаритам мог использовать различные навесные устройства. Благодаря пневматическому, а не электродвигателю он был взрывобезопасен и использовался как бульдозер для разгрузки графита из вагонов. Раньше эту работу выполнял электропогрузчик, но помимо опасности взрыва графитовой пыли было два случая, когда погрузчик вываливался из вагона прямо в бункер для графита. Установленные специальные захваты позволяли использовать трактор на складах, где он перемещал различные грузы, в том числе бочки забирая их с эстакады. Все это я видел своими глазами и не выставочные экспонаты, а действующую технику. Показали мне трактор с дистанционным пультом управления и навесной длиной кочергой, с помощью которой, он может снимать верхний окисный слой с электролизных ванн и брать пробу металла, находясь на значительном расстоянии от ванны.
Как работает отдел. Инженер технолог не ставил перед собой задачу сразу автоматизировать какой-то процесс, занимался его малой механизацией. Рисовал эскизы, по которым в механической мастерской, входящей в состав ОМА изготавливались первые опытные образцы. Затем эти образцы испытывались, дорабатывались, модернизировались и, когда они становились работоспособными, по ним конструкторское бюро делало рабочие чертежи изделия.
По возвращении на завод я рассказал директору о том, как работает на Запорожском алюминиевом заводе отдел механизации и автоматизации, и предложил организовать у себя по такой же структуре. Но мы были ограничены штатным расписанием. Несмотря на это мне удалось создать группу электриков, в которую вошли Краснокутский Анатолий Николаевич и Пакулин Франс Павлович.
Конструкторская группа делала чертежи на тележки для передачи тары с заготовками из пролета в пролет, разрабатывала различные варианты бункера для приёма горячих поковок от прессов и склад поковок перед термическими печами.
Но меня не удовлетворяла работа с бумагой. Я хотел видеть наши разработки в металле и постоянно просил у директора завода включить в штатное расписание отдела механомонтажный участок. Однажды во время очередного приезда на завод Массена, я встретил его и директора на территории завода. Массен приветливо поздоровался со мной и, пожимая руку, поздравил меня с расширением отдела. Я удивленно посмотрел на него и на Субботу. Массен говорит: «Алексей Павлович, разве вы еще не включили в штат отдела механомонтажный участок?».
Через некоторое время у меня была организована бригада. Мастером я назначил Володю Присмотрова, с которым приходилось работать ещё на Урале. Его переводили ко мне в цех на исправление из механиков в слесари, за ним был грех: не мог пройти мимо выпивки. Пил много, правда, алкоголиком я его бы не назвал, но мог напиться и на работе. Неоднократно лишался прав за вождение в нетрезвом виде.
Штаты есть, нужен участок и станки. Разработали быстро проект и начали строить себе здание. Параллельно занимались изготовлением, монтажом и испытанием бункеров для приема горячих поковок от прессов. Вход в лабораторию электронщиков находился рядом с термическими печами. Были попытки грабануть нашу лабораторию. Мы подключили двери к телефону и при уходе из лаборатории сообщали телефонистке заводской телефонной станции, что мы включаем дверь на сигнализацию.
И вот однажды залезли в лабораторию. У телефонистки загорелся сигнал, и она согласно договоренности позвонила в охрану. К двери лаборатории пришли начальник охраны с охранником. Пытались войти, но кто-то изнутри держал дверь. Начальник послал охранника к телефонисткам, чтобы тот узнал, какой у нее был сигнал. Когда тот вернулся, начальник держался за палец и говорил, что нарушитель выскочил, вывернул у него палец и убежал. Утром мы его спрашивали, кто же это был. Говорит, что не узнал, хотя в Токмаке все друг друга конечно знали.
После этого случая я нарисовал схему кодового замка. 8 скользящих концевиков стояли так, что сломать их было невозможно. При ошибочном наборе система отключалась на 2 минуты, а через 2 минуты начинали звонить два звонка громкого боя один на улице второй внутри цеха, подвешенные на высоту более 3-х метров. Я сказал, что ставлю ящик коньяка тому, кто откроет этот замок.
Начальник заводского узла связи попросил меня, чтобы я выделил ему место в нашей лаборатории. Ребята были не очень довольны, но стол ему поставили. Начальник усадил за этот стол и своего связиста-алкаша с трясущимися руками. Ребята мне жаловались, что не могут смотреть, как он размахивает паяльником и не может спаять двух проводников. Говорят, что не выдерживают этого зрелища, забирают у него паяльник и делают за него работу.
Перед обедом они пекли картошку около тары с горячими поковками, вышедшими из термической печи. Иногда угощали связистов. Однажды начальник обратился ко мне с просьбой, чтобы я показал ему, где ребята пекут картошку, так как он принес свою, решил испечь и их угостить. Я без всякой задней мысли, на ходу, сказал, что они кладут картошку на поддон с заготовками перед печью, а на выходе из печи встречают этот поддон. Поддон продвигается через печь в течение 40 минут, и из печи выходят поковки раскаленные до 800 градусов. Я никак не мог подумать, что взрослый человек примет мои слова на веру. Потом ребята у меня спрашивали, что я ему сказал, т.к. он постоянно выбегал из лаборатории к печи, уточнял у них, сколько времени поддон находится в печи, и сокрушался, что прозевал нужный ему поддон. От той картошки за 40 минут и пепла не осталось. Но, по-моему, он так и не понял, куда делась картошка.
Продолжение следует:
http://www.proza.ru/2011/07/11/398