Как-то решил мой папа свою родину навестить. Да и то сказать – лет двадцать там не был. Вот он и подумал, что неплохо было бы съездить в деревню – и родню проведать, и себя показать. Тут как раз лето наступило, отпуск, каникулы – а поедем-ка всей семьей! Что может быть лучше! Сразу же были куплены билеты в плацкартный вагон, и кинут клич – собираем вещи!
-В деревню, мы поедем в деревню!! – прыгали мы с сестрой. Все знания о деревне были у нас, понятно, из книжек и фильмов – дым колечками, смирные коровки, речка, луг, русские песни вечером у самовара…. Ах, как чудесно уехать в столь дивные края из индустриального сибирского города, где нет ни музеев, ни театров, ни коров, ни песен у самовара! Правда, речка имелась, но разве ж это милая русская речка? Это река, деловитая горожанка, она крутит турбины, у нее есть море и вообще ей не до сантиментов, деревенская жизнь ее в прошлом… Таково было и большинство жителей нашего города – их, когда-то деревенских, жизнь забросила на строительство великой ГЭС, и вот уже они горожане, а любовь к деревне никуда не делась… Поэтому летом все массово выезжали в родные места, так сказать, к своим корням.
Собрались мы быстро, взяли все самое нужное – мы с сестрой снарядили кукол, а мама взяла пончо, себе и нам (они тогда были в моде), а также гору книжек для чтения. Ну само собой, были взяты консервы, огурцы, хлеб и еще куча разной еды, ибо ехать было далеко, три дня на поезде, а там еще и на автобусе сколько-то.
Три дня в поезде – это долго….Все книжки перечитаны, нарисованы десятки картинок, сто раз мы с сестрой поругались и даже подрались, а дорога все не кончалась. Оставалось осатанело играть в куклы, но сколько ж можно? И вот, когда очередной раз показалось, что мы никогда никуда не приедем – вдруг надо выходить. Родители лихорадочно скрутили вещи, мы приодели кукол – и все вместе вывалились из вагона в большом городе Русской равнины. Посмотреть городских чудес мы не успели – пришлось, не отходя ждать автобуса на пыльной привокзальной площади, а там кругом росла акация – ну прямо как у нас, ничего интересного! Но вот пришел автобус, и тут же в него набилась толпа гомонящих людей с корзинами и баулами. Влезли и мы – и поехали по проселочным дорогам, трясясь и подскакивая на ухабах. Путь в деревню оказался нелегок. Мы ехали пять часов, чего папа никак не ожидал, но, как оказалось, все самое интересное было впереди!
Автобус высадил нас уже в сумерках, измученных и растерянных, на краю огромного луга. Водитель растолковал, что тут напрямик идти с час, махнул нам рукой, обдал выхлопной вонью и бодро укатил вдаль. Папа решительно крикнул:
-Ну что, вперед! - и мы вступили на вожделенный луг.
Трава была нам, детям, по грудь, родителям по пояс, ее приходилось с силой раздвигать руками. Под ногами хлюпало, скакали какие-то мелкие животные, светила луна. Незнакомые звуки и запахи пугали и дурманили…. Это оказались луга непростые – заливные, с самой лучшей травой, для коров деликатес. Вдали ухали оружейные выстрелы – где-то шли учения. Мы брели с мокрыми ногами, не надеясь, что выберемся из этих лугов. Папа чувствовал себя крайне виноватым, к тому же он совершенно не помнил, чтобы этот маршрут был когда-нибудь так сложен. Вскоре выяснилось, что прошло уже два часа, а деревни нет как нет - видать, мы заблудились! Но что делать? Мобильных телефонов тогда не было, да может они и сейчас там вещь бесполезная…. Темно, тропинок нет…. Сестра строго сказала:
- Ну, папа, не знал куда вести, нечего было браться!
Порицание ребенка придало сил папе, он подумал-подумал – да и вывел нас в полный мрак деревни!
В час ночи, в полной темноте, сопровождаемые диким лаем собак, мы забарабанили в ворота родного папиного дома. Нам долго не открывали, но вот выскочила папина тетка, закричала – приехал, приехал! Она почему-то решила, что папа прибыл с тремя дочерьми, приняв маму за старшенькую. Все это я поняла чисто интуитивно, потому как тетка эта говорила не на русском языке, а на каком-то другом, и только отдельные слова были на русском. «Ну, у иностранцев всегда так», - подумала я. Надо же, за границей оказались! Нас тут же уложили спать, и мы с сестрой сразу провалились в сон. Я только успела заметить, что над кроватью висит какая-то тряпка, из-за которой как-то очень душно, но сил выяснять, что это, не было – спать, спать….
Наше первое утро в деревне началось поздно – сказались усталость после дороги и деревенский воздух - непривычный, густой, хоть ешь его! Тряпка над кроватью оказалась пологом - от комаров. Так еще, наверное, в восемнадцатом веке спали…. Обитателей дома уже не было никого – все ушли по делам. Но как только мы проснулись, родственники сразу появились знакомиться. Мы узнали свою сестру, какой-то неблизкой степени родства. Почти все жители деревни были нашими однофамильцами, и это было очень странно, у себя в городе мы знали только папиных братьев и их детей. Говорили все не по-русски, но как выяснилось, это был самый настоящий русский язык, по крайней мере, так нам объяснила Нинка, наша обретенная сестра. Но почему мы говорим так по-разному, хотя вроде все это русская речь – этого она нам не сказала, хотя и была старше. Я же только закончила второй класс, и понятие «диалекты» мы еще не проходили. Мы очень плохо понимали Нинку, нас ставило в тупик любое слово: она звала нас за земляникой – мы не понимали. Она просила рассказать, как мы живем – и мы опять не понимали. Но потом я махнула рукой на все это непонимание, и дела пошли на лад – где-то наши уши уже потихоньку воспринимали непонятную речь, где-то и разговоров было не нужно, чтобы понять друг друга. В общем, мы подружились, и мне казалось, что такие мы с сестрой деревенские девчонки стали!
Мы изо всех сил старались приобщиться к деревенской жизни. Она оказалась вовсе не такой, как в книжках и телевизоре. Гораздо более неказистая жизнь, даже папа был временами просто шокирован деревенским бытом, хотя ни слова на этот счет я от него не слышала. Просто там все было также, как и двадцать, и тридцать, а может, и сто лет назад. Сначала я ничего такого не замечала – дым колечками присутствовал, коровы были, и луга, и речки было аж две! Папа рыбачил без конца, и больше ему ничего не нужно было. Самоваров не было, песен не пели, зато пили очень много водки, и она была почти как чай.Раз в месяц водку привозила автолавка, ее набирали в огромном количестве и потом истово распивали до следущего привоза. В деревенском магазине не было никаких продуктов, кроме конфет «Трюфели», по десять рублей килограмм. У нас в городе таких конфет не бывало никогда, а тут они лежали свободно! И мы их покупали! Это было достоинство деревни. У хозяев был пес, его звали Байкал! И это было достоинство! Была земляника в лугах, очень вкусный хлеб, в погребе всегда стоял замечательный квас. Пастух давал мне в руки бич – я мечтала научиться им щелкать – и я щелкала, правда себе по ногам (это оказалось трудным делом). Я бывала на ферме, падала в коровий навоз, тискала кошек, у которых, как ни странно, не было имен. Много интересного, в общем-то, происходило…. Со взрослыми, правда, было не разговориться – они нас почти не замечали - может, их смущали наши пончо? Поэтому информации о деревенской жизни мне не хватало, я понимала - здесь все как-то не так, и даже несмотря на массу плюсов, почему-то часто ссорятся родители, а мама плачет. В такие моменты мне не хватало воздуха и хотелось домой....
Уже потом я поняла, что деревенские живут очень бедно, хотя ведь и мы жили небогато. Деревенская бедность оказалась совсем другой. Купить там было нечего вообще – ни посуды, ни белья, ни одежды. Работать было негде – только ферма. Никаких особых изысков крестьяне не выращивали – картошка, огурцы, морковь. Крыжовник, куры. Баня в деревне была особенно замечательной – баня «по-черному». Такой древний вариант бани, когда весь дым идет внутрь. В результате помыться в бане без того, чтобы не вляпаться в сажу – крайне затруднительно. Больше я никогда и нигде не встречала такой бани. Как-то раз, мне, глупому городскому ребенку с чересчур пылким творческим мышлением, было велено помыть в речке эмалированные темно-зеленые кружки – мы с папой пошли на рыбалку, взяли с собой котелок и кружки пить чай (с «Трюфелями»). Посуду я мыть не любила, а в речке особенно, поэтому предпочла просто кинуть кружки в воду, чтобы они там отмокли. Речка моментально унесла их в розовую даль, и угнаться за ними никто не смог – поздно спохватились. Папа ругал меня, но не сильно, он не знал, что кружки в деревне были в большом дефиците, и купить их было невозможно. Родственники мне ничего не сказали – деликатность у этих людей была врожденной, но было видно, что им досадно. Я клятвенно пообещала прислать им кружки из дома, но, думаю, они не придали значения моим посулам.
Пьянство в деревне пороком не считалось – обычное явление, и все деревенские мужики сразу приняли папу в свой тесный пьяный круг. Они не буянили – они просто пили и не обращали ни на что внимания – ни на жен, ни на детей, ни на жизнь, которая проходила мимо. И жены их принимали это как должное. Мои родители оказались изрядным раздражителем устоявшегося положения дел. Мама возмущалась папиными возлияниями, папа огрызался. Мужики молчали и были на папиной стороне. Бабы молчали, и им было все равно. В общем, мамины протесты проваливались как в вату, и все это закончилось ее нервным срывом. Деревенские-то только диву давались – сроду они не видели, чтобы женщина так на пьянство реагировала. Городская, что с нее взять…. Но все же они перепугались немного – скорая в их далекий край не ездила, был фельдшер, но он куда-то укатил в это время, пришлось им маму самим выхаживать. Папа после этого пить с мужиками перестал, хотя, что они ему о его "предательстве" говорили – можно догадаться.
Мамин отпуск заканчивался раньше, мы должны были оставаться с папой, а мама села на водный «Метеор» (это был, как оказалось, гораздо более короткий маршрут, только папа не знал об этом), и уехала в город, а там – на поезд и домой, с печалью и радостью покинув русскую деревню. Тут уже не выдержала я – ничего не придумала лучше, как заболеть воспалением легких. Пришлось папе меня везти в райцентр в больницу, там я пролежала три недели, мужественно терпя уколы и одиночество. Больница стояла в яблоневом саду, уже висели довольно большие плоды, я смотрела на них, безумно тоскуя по родителям и родине, где не росли такие прекрасные яблоки, не было заливных лугов и дыма колечками. Но кончилось и мое больничное заточение, я выздоровела, папа меня забрал, завернул в тулуп и отвез на моторке по реке в деревню. А там уже и уезжать пришлось, и мы покатили сначала на «Метеоре», а потом на поезде, и, наконец, приехали домой, в наш город без музеев и театров. И я была счастлива как никогда, что именно этот город – моя родина, а яблоки, театры, музеи, коровы, луга и дым колечками – пустяки, дело наживное, тем более, не прошло и тридцати лет – все это у нас появилось в достаточном количестве.
В деревню мы потом старались по возможности отправлять посылки – первым делом отправили эмалированные кружки, точное подобие утопленных мной, да еще несколько комплектов белья с начесом. И мне хочется верить, что наши деревенские родичи остались не в обиде и вспоминали нас если не с любовью, то хотя бы с улыбкой, как и мы их.