( репрессии)
С некоторых пор Феликс Юрьевич стал плохо спать по ночам. Вот и сейчас на даче ворочался в постели, ворочался, встал, да и вышел на участок.
Но и здесь ничто не радует. В щитовом домике с одинарными окнами нет спасения от шума, а на улице тем более. Поезд громыхает по своей железной дороге через каждые полчаса, самолеты, летящие, как перелетные птицы на юг, каждые две минуты, так гудят, что только беруши и спасают.
Днем еще не так слышно, но ночью... Автострады с двух сторон ревут будто динозавры. А тут еще и молодежь. Культуры и совести ведь никакой. Садятся на водопроводную трубу невдалеке (облюбовали же место), орут как резаные, непристойно выражаются, включают на всю громкость магнитофоны с идиотскими записями «Мумия Тролля», Децла, «Тараканов» или им подобных. Нет никакого спасения.
И что хорошего в этой, с позволения сказать, даче? Весной заморозки до июня, потом заедают комары. Один, максимум два месяца тепло, а бывает и невыносимая жара, и снова непогода и слякоть. При этом тяжелый труд. Все кости и мышцы болят.
Конечно, бывает приятно поесть свои ягоды и фрукты. Но как ранит душу то, что залезают воры и все уносят, стоит только уехать в город на день,два.
Единственное удовольствие - свежий воздух, не то, что московский. Но и в этом не без пакости: то садоводы портят воздух, сжигая на кострах всякую дрянь, то ветер приносит дым с заводских труб из города, до которого всего четыре километра.
- А может, дело вовсе и не в этом? — то ли подумал, то ли произнес вслух Феликс Юрьевич.
Конечно же, его обескуражил разговор с сыном...
Феликс Винярский помнит себя с четырех лет, помнит отца, маму, брата Михаила, именно с этого возраста. Часто перед глазами встает картина, которая тогда только удивляла, а позже потрясала. Он спит в своей кроватке. Вдруг зажегся яркий свет, слепит глаза, просто режет. В комнате незнакомые дяди в военной форме. Мама бледная, прижалась к стене у двери. Мишка, ему уже восемь лет, сидит с широко раскрытыми глазами на своей постели. Отец подошел к Феликсу, взял на руки, поцеловал в голову, мгновение подержал у груди и посадил в кроватку.
- Соня, скажешь детям, что их отец ничего плохого не сделал, - произнес он в сторону мамы упавшим, едва узнаваемым голосом, и вышел в сопровождении военных. Кажется, в ту ночь семья так и не спала. Мама то плакала, то утешала себя и детей:
- Там разберутся. Папа скоро придет домой. Не может быть
иначе.
Но он не пришел, никогда больше не пришел. Взрослея, Феликс осознавал, что отца арестовали как врага народа. Тогда таких было много. Он работал директором лесотарного завода, был на хорошем счету, но его оклеветали «плохие» люди. Власти в этом не повинны. И только после разоблачения Хрущевым культа личности Сталина, семья Винярских узнала, что отца расстреляли в 1937 году, 17 апреля. Теперь Феликсу Юрьечу это кажется кощунственным, так как он родился как раз 17 апреля. Как будто кто-то специально позаботился о том, чтобы у него никогда не было праздника в день рождения.
Маму часто таскали на допросы. Она осунулась, постарела. Сыновья еще не понимали, но нашлись добрые люди, которые посоветовали ей уехать в другой город. И кто же это был? Как ни странно - жена одного чекиста. Были и среди них хорошие люди. То ли от себя, то ли со слов мужа, она сказала матери:
- Соня, уезжайте в большой город, хоть в Москву, а может, именно в Москву. Там Вас никто не будет искать, не такая вы шишка, извините.
Мама послушалась, а жизнь подтвердила, что это было мудро. Органы забирали тех, кто был под рукой. А разыскивать«врагов народа» по стране руки не доходили. Еще в маленьком городке можно было попасть в их поле зрения, ведь местным чекистам тоже надо было показывать свою кипучую деятельность. А в Москве хватало своих «врагов».
Мать устроилась учительницей в среднюю школу, Феликс, когда подрос, с братом учились там же. Жили в тревоге, никому не рассказывали о том, что с ними было, но люди ведь могли догадаться. Старались жить незаметно. Прислушивались ночью, не раздастся ли стук в дверь, оглядывались, входя в подъезд дома где жили, ни к кому не ходили и к себе никого не приглашали. И так продолжалось до самой войны.
Почувствовали себя свободнее только после того, как враг приблизился к столице. Большое всенародное горе объединило людей, сделало их более чуткими. Ушли на задний план личные проблемы, а печали одной семьи уже не казались такими значимыми на фоне всеобщей беды.
Мама ходила на сооружение оборонительных рубежей, рыла противотанковые рвы, затем ночами дежурила на крышах домов, сбрасывала на землю зажигательные бомбы, которыми одно время фашисты засыпали Москву. Феликс с другими школьниками помогал ухаживать за ранеными в госпиталях , ножиком выскабливал гнид из рубцов солдатского белья, пел или декламировал стихи перед выздоравливающими.
Пришла Победа. В состоянии эйфории не думалось о том, что пришлось пережить до войны. Казалось, что все забылось, и впереди только счастье. Но, однажды, в сорок восьмом мама заметила, что у их дома появились какие-то незнакомые мужчины в серых пальто. Феликсу не сказала ничего (Михаил в это время уже служил в армии, где-то в Карпатах воевал с УПА -Украинской повстанческой армией), стала настороженно ждать. И дождалась: пришли военные, опять же ночью, произвели обыск, ничего не нашли, но скомандовали:
- Собирайтесь, поедете с нами.
Феликса потрясло спокойствие матери, вероятно, человека ко всему можно приучить. Она молча достала из-под кровати узелок, который, как оказалось, заранее был приготовлен для этого случая. Без единой слезинки поцеловала сына, словно немая (вероятно, спазмы сдавили горло) махнула рукой и пошла к выходу. Военные, чувствуя себя неуютно, не глядя в глаза подростку, как бы извиняясь, сказали:
- Пойди завтра в отдел образования, может, определят в
детдом.
Мать осудили и сослали в Караганду, а Феликс остался один. Не было смысла идти в детдом - через полгода заканчивал десятилетку. Надо думать об институте. В школе к случившемуся отнеслись весьма сочувственно. Учителя помогли устроиться репетитором к отстающим ученикам. Прямо брать за это деньги не было принято, но родители оболтусов подкармливали и поддерживали кто продуктами, кто одеждой, а кое-кто и деньгами. Таким образом, добрые люди не дали умереть с голоду. Ну и умными советами очень помогли.
Директор школы Мария Борисовна вызвала Феликса в кабинет:
- Что ты намерен делать после окончания школы?
- Хотел поступать в МГУ на факультет романо-германской филологии, но, наверное, придется устраиваться на работу.
- Тебе надо учиться, но в университет тебя не примут из-за мамы (об отце она наверное не знала).
- А что же делать?
- Я думала об этом. Послушай, нашу школу приглашают на день открытых дверей в горный институт. Там стипендия повышенная и платят ее всем, даже троечникам. Это я к тому, что студенты могут отвлекаться на подработки, не опасаясь, что лишатся стипендии, и форму выдают. Лучше не найти. Хорошо бы в военное училище на полное государственное обеспечение, но ты же понимаешь... Сходи в горный, посмотри, при возможности поговори с ректором. На то и день открытых дверей.
Винярский так и сделал. Заполнил анкету, зашел к ректору. Тот прочитал, долго думал, а затем объявил, как показалось Феликсу, с печалью в голосе:
- Мы не можем принять Вас.
Юноша понуро направился к выходу. Шел медленно - может, его покинули силы, а может, надеялся на что-то. И вдруг:
- Молодой человек, вернитесь. С кем Вы живете?
- Один, брат служит в армии, я же указал в анкете.
- Вижу. А как учитесь?
- Три «четверки», наверное, будет в аттестате, остальные «пятерки».
Неожиданно ректор оживился, как будто нашел решение: - Ну, вот что, если принесешь аттестат с медалью, то что-нибудь придумаем.
Винярский рассказал Марии Борисовне о встрече с ректором. Директорша долго молчала, ученик уже подумывал о том, что надо уходить.
- Феликс, я постараюсь сделать так, чтобы у тебя была медаль. Но только ты никому ни полслова не говори. Твоя мама
считается врагом народа, а за сочувствие к таким можно оказаться за решеткой. Не выдавай меня. В какой-то мере я в твоих руках.
Феликс молчал, не мог произнести ни слова, только глаза наполнялись слезами. Мария Борисовна поверила и сделала как сказала. Пришлось пересдать пару предметов за девятый класс, а с десятым уже проблем не было. Парень очень старался, учил все уроки наизусть.
Потом был институт, работа: сначала в Донбассе, затем в
Москве. Постепенно все устроилось.
Мать освободили после смерти Сталина, потом реабилитировали ее и отца. Правда, пожила она на свободе всего два года и умерла.
Михаил стал офицером. Дослужился до подполковника, теперь на пенсии. Феликс Юрьевич имеет семью, устроенный быт: двухкомнатная квартира в так называемой «хрущевке», дача на шести сотках, где он сейчас стоит, машина «Запорожец». В положенное время получил пенсию, еще немного поработал и бросил.
Сын живет своей семьей, у него все необходимое имеется, а старикам Винярским не много надо. Две пенсии, льготы - можно жить. Правда, раньше на эти пенсии можно было больше купить, так как цены были низкие, можно было и на курорт съездить в Крым или на Кавказ. А теперь?.. Обидели пенсионеров. И молодежь стала такая неуважительная. Появились очень богатые. Откуда у них богатство? Наворовали. Стало страшно жить.
Имея много свободного времени, Винярские смотрят телевизионные программы, слушают радио. С ума можно сойти, что там говорят. Одни восхваляют демократические преобразования. Другие называют демократов «дерьмократами» и тоскуют о «завоеваниях социализма».
Старикам больше по душе пришлись рассуждения левых, которые напоминают о том, какие были низкие цены, какой могучей была страна. Незаметно для себя Феликс Юрьевич стал ходить на митинги и демонстрации левых. Приходил домой возбужденный, ругал либералов и власть, мечтал о том, чтобы вернулись прежние порядки.
И вдруг этот разговор с сыном:
- Папа, а ты не предаешь своих отца и мать? - спросил, как ударил по лицу. У Феликса Юрьевича даже дыхание перехватило. Никогда не задумывался об этом. А сын продолжил:
- Они безвинно пострадали, их погубили предшественники тех, которые тебе так милы теперь. Как это понять?
- Но ведь советская власть дала мне возможность выжить, выучила меня. Я, простой человек, стал кандидатом наук. Разве этого мало?
- Неизвестно, чего бы ты достиг, не будь советской власти, может, даже и большего, как в других странах, где не было социализма. Но речь не об этом. Из твоих рассказов я понял, что государство о тебе не очень-то заботилось. Это добрые люди, которые в России всегда были, как бы власть ни издевалась над своим народом, тебя спасали. Тебе помогали, сделали тебя человеком. Многие из них рисковали, как ты понимаешь. А теперь ты, образованный человек, веришь этим кликушам, которые орут: «Россию растоптали», «Россию унизили», «Россию продают».
-А разве не так? - не сдавался Феликс Юрьевич.
- Ну, если кто и сделал это, так это та номенклатура, которая правила страной. Куда девались партийные функционеры? - Пересели в Думу. Где комсомольские деятели? - Окопались в банках и фирмах. Да, реформаторы наделали ошибок, но разве тебе живется хуже, чем при социализме? Льготы сохранились, пенсия есть, дефицита нет, ты свободен делать что хочешь. Чем тебе плохо?
- Мы стали нищими.
- Никакой ты не нищий. Просто вы, старики, завидуете тем «новым русским», которые имеют виллы на Канарах. Да, они воры, но ты ведь и раньше не имел вилл. Поэтому, отец, прошу тебя, успокойся. Довольствуйся тем, что есть. Наслаждайся свободой и не сожалей о прошлом - оно у тебя не такое уж безоблачное.
Феликс Юрьевич был потрясен этим разговором. Когда же вырос сын? Всегда казался ребенком. Хотя и то дело, ведь ему уже больше сорока. А может, он и прав? Ну, только зря он обвиняет меня в предательстве родителей. Это уж слишком... Им, молодым, хорошо, они легко перестраиваются. А нам как? Ведь нас учили: «Раньше думай о Родине, а затем - о себе». Так у них и на это есть объяснение: «Родину любить - это благородно, но вы ведь любили не Родину, а вождей и правителей».- Совсем все перепуталось. Вот и бессонница.
Тем временем молодежь утихомирилась, разошлась по домам, защебетали первые пташки, скоро рассвет.
- Надо прилечь, может усну, - решил старик.- Отныне больше не слушаю радио, а по телевизору буду смотреть только сериалы. Они хоть и глупые, зато отвлекают от мыслей. И газеты не буду читать. Сам начну писать мемуары, может,кому-то пригодятся. Не уезжать же из родной страны.