Он сидел передо мной в парке, на деревянном чурбане и играл на гитаре. Вернее, пытался играть. Пальцы плохо слушались - не попадали в нужные места на грифе, аккорды звучали глухо. Надтреснутым голосом "лучшего вокалиста городского рок-клуба сезона 1986 года" он пел свои песни двадцатилетней давности. Мы собирались делать с ним программу. Даже репетировали пару раз старым составом. Он - это Вовка Блинцов, легенда моей юности. Тогда, в 1985 году мне было 16, а ему - прошедшему Афган, около 23-х. Он выступал в группе "Буфет", пел там свой знаменитый блюз "Детка". Мы - желторотые музыканты смотрели ему в рот и ловили каждое слово. Какие песни! Какой голос! Легенда!...
Послушай, детка! Я давно не верю в сказки.
Не верю в сказки, где добро вершит над злом.
И знаю я, судьба как шлюха строит глазки.
Идешь за ней, она ушла с другим за первым же углом.
Теперь я наблюдал итог 20-летнего алкогольного саморазрушения. "У меня атипичный алкоголизм" - любил повторять поставленный самому себе диагноз Вовка. Жена ушла от него, забрав сына. Он, конечно же, сильно переживал и ещё сильнее пил. Наташа как-то сказала о нем так. "Хороший он парень, но в жизни ему ничего не нужно". Ну, кроме выпивки, естественно.
Наши пути с ним разошлись в середине 90-х. Я работал в милиции, он с Наташкой пытался работать на самом большом в Европе рынке - знаменитой Барабашке. Торговали потихоньку косметикой под началом маленьких, черненьких, вёртких вьетнамцев. Хошиминовские сложные имена заменялись на Аню или Витю... И вроде бы налаживалось потихоньку все, деньги какие-то зарабатывались, но - не срослось. Я бывал у них на съемных квартирах, выпивал, пел песни, общался на музыкальные и не только темы. Вова всегда очень любил читать. "Даю справку" - его крылатое выражение. Далее шло подробнейшее сообщение о каком-либо литературном герое, типа Остапа Бендера или о перепитиях чеховской "Дуэли".
Оставшись один в 2-х комнатной квартире и похоронив по очередно всю родню - брата, мать и отца, Вова забил на жизнь и ее насущные требования. Спрятался в свою раковину, где пребывал под постоянным кайфом вдали от мерзостей мира. Перебивался случайными заработками - что-то носил-охранял на том же рынке и беспробудно пил. Завел себе огромного пса по кличке "Сармат". В один чудный летний день, побывав в его пещере на 11-м этаже, я через час стремительно вылетел на улицу и долго полной грудью вдыхал свежий воздух. Пил, как говорится, кислород. Настолько тяжелое впечатление произвело на меня это вонючее лежбище с горами мусора и пустой стеклотары, абсолютно голой "ванной" комнатой, с отрезанными электричеством и водой, с горами мослов, разбросанных по всей территории...Да, каждый сам кузнец своего несчастья.
Он приходил ко мне на работу каждую субботу и мы шли в парк пить пиво. Иногда я покупал ему чекушку, которую он лихо опрокидывал вовнутрь за один присест. Садились на скамейку и обсуждали прочитанное. Леонида Леонова, Бориса Шергина, Василия Белова, Захара Прилепина. У него был неплохой литературный вкус, он не просто глотал, а читал и перечитывал, вдумчиво постигая замысел автора. Вот только Достоевского никогда не любил. И Маяковского. Я пытался его разубедить. Тщетно. Однако, это все таки был неглупый, самобытный человек, с которым общаться было интересно. По бедности (если не сказать нищете) слушал он радио-точку, которую называл Агенство Синь-Хуа и почитывал желтую прессу и мыслил иногда в русле этой самой прессы. Я подозреваю, что находил он её там где ей и место - на помойке.
Я давал ему слушать "Калинов Мост", "Г.О.", новые альбомы Б.Г. Просвещал, так сказать в меру сил. "Мост" ему сразу и безоговорочно понравился. Наш человек, подумал я. Летова он не жаловал. Гребенщикову отдавал должное. Вовыной фишкой, всегда меня слегка раздражавшей, было после просмотра клипа или прослушивания песни сказать "Всё, с меня хватит информации, мне все это надо переварить". Я удивлялся - что ж тут, блин, переваривать?! Но Блинцов Володя - тертый калач, сказал "надо переварить" - значит надо.
И вот, после почти 20-летнего перерыва мы решили порепетировать. Мы - это Гена (бас), Вовчик (гитара), Русланище (клавишные инструменты), я за ударной установкой и у микрофона - Оззи Осборн Коминтерновского района, а также удалой чётник Вовчило Блинчик...
Сказано - сделано. В уютном подвале ДК ХЭМЗ мы по-настоящему дали жару. Старые песни Блинцова обрели новую жизнь. После лошадиных порций отличного коньяка мы врезали рок в той дыре по-взрослому. Ритм-секция была на высоте. Клавиши парили где-то над низким потолком, гитара уютно скрежетала. Блин был в ударе.
- Я включаю себя в 220, У-у-у-у!!! - истошно вопил он. Микрофон пугался его щербатого рта и густого запах перегара, но все таки выдавал децибелы...
- Беги пока не выпал снег, пока не видно слёз, пока ещё темно. В Республике моих чудес твой паспорт был просрочен давно...
Эта была знаменитая Вовкина песня - "220", которую мы с успехом играли на концертах рок-клуба в середине 80-х. Она всегда мне нравилась. Помню в армии, сидя на шершавом одеяле и почти не замечая запаха казармы - пота, ваксы и оружейной смазки, я вдохновенно бренчал на плохонькой гитарке, исполняя для дедов этот хит. Я успевал изображать губами партии ударных, которые вступали сразу после гитарного проигрыша. "Тум-тум-тум" - бас-барабан, "дыш-ш-ш!" - сольник, "тум-тум-тум" - бас-барабан, "дыш-ш-ш!" - сольник. Деды уважительно качали лысыми кочанами. Они были из Ленинграда и понимали толк в русском роке.
Да, та репетиция заставила меня посмотреть на всю эту ситуацию с позиции "А дальше что?". И тут я совершил роковую ошибку. Я придумал развитие событий совершенно на первый взгляд правильное и рациональное: мы усиленно репетируем и даем забойный (запойный) концерт "для друзей". Потом можно и разбежаться. Но мы, как бы, подведем черту, поставим жирный восклицательный знак! Снимем все это (концерт) на цифру, сэкономив на профессиональной записи. Честно говоря, я не считал нашу игру настолько интересной, чтобы делать настоящие, дорогостоящие записи, с утомительными настройками инструментов (прежде всего подзвучкой барабанов) и долгими дублями. У нас явно было короткое дыхание, достаточное лишь для забойного выступления, но не кропотливого сидения в студии. Благо, клубов для выступлений в нашем богоспасаемом городе предостаточно. Поделившись своей мыслью с Геной, я услышал сдержанное одобрение. Но каково же было моё удивление, когда Блинчик стал резко против публичных выступлений.
- Ну, и зачем нам это надо? Зачем эти концерты?.. Я хотел бы после смерти оставить сыну на память записи... Блинчик закусил удила и просто не слушал (слышал) моих разумных доводов. Он кривился от них как от зубной боли.
- А почему бы не выступить для друзей? Иначе мне просто неинтересно ходить на репетиции и брынчать. Я стал наезжать на "мэтра". Мне казалось "Блин, чувак - тебе дают петь, играют худо-бедно твои песни, не берут ни копейки - наоборот, всегда наливают. Так какого же черта ты кочевряжишься и ведешь себя как девка, которую необходимо обольстить?!"
Да, я стал его ломать. Мне казалось, что он уже почти ручной, что он слушается меня как отца родного. До этого мы сиделе в летнем парке на деревянных чурбанах и играли друг другу свои песни. Вова показал шесть своих, я пару-тройку своих. Мои ему вроде как "тоже понравились"...
- Неплохо, Вова, можно делать программу - подытожил я. - Только похоже на Макаревича и Лёху Романова. Я говорил ему то что думал. Выяснилось, что зря.
Вовчик что-то пробурчал, типа, ну кто на чем рос - тот тем и пропитался. Я рос на Кузьмине и Барыкине. Он на "Цветах", "Машине", "Пёплах", "Юрай Хип". Но, раньше, лет 25 назад я бы ни за что не осмелился уличить его в подражательности. Теперь было можно всё. Вернее, мне так казалось.
Поиграв, мы с ним определились - делать еще шесть песен к трем, которые уже были обкатаны. Светило солнышко, по парку бегала святая детвора, важно прохаживались мамаши, обсуждая мировые проблемы косметологии и диеты. Ничего не предвещало бури. На небе ни облачка. Но уже тогда невидимая тучка, хмарь какая-то залегла в вечногрустных глазах моего друга. Мне кажется причина его отказа во многом заключалась в том, что ему очень не хотелось предстать перед своими обрюзгшими фанами в таком ужасающем затрапезном виде. А в студии посидеть - это не вживую работать.
Я пытался подшучивать над ним. Цитировал классиков, Ильфа и Петрова. "Апостол Павел, неудавшийся баптист..." "Никогда Воробьянинов не протягивал руки, - так протянете ноги старый дуралей". Он смотрел на меня глазами затравленной собаки. Я продолжал в том же дружеском духе.
Мои уехали на юг и я холостяковал. Блинчик ужасно удивлялся почему я после двух-трех бутылок пива часа в два дня убываю домой. "Что, снова домой СПАТЬ едешь?" - с обидой в голосе говорил он. Не мог же я ему ответить, что мне нужно еще в Интернете посидеть, почитать, а не тупо бухать с ним и пропивать последние деньги...
Я стал ловить себя на мысли, что Вовчик меня порядком достал. Вернее, я от него начинаю уставать. Разговоры - разговорами, но и пить приходилось не по-детски. Здоровье уже не то, и это у меня. У него же давно все выгорело внутри, он стал похож на вырезанную из дерева статуэтку индейского вождя. Засаленная косица, рваные не по модному, а просто потому что лохмотья, джинсы. Задубевшая от солнца и соленых ветров кожа. Шрам на носу от удара абордажным тесаком... Желтые, скрюченные, неопрятные ногти на руках, которыми он пользовался в качестве медиатора...Да, личность явно не фотогеничная. Время и алкоголь не щадят никого.
И вот я в очередной раз повзонил ему и пригласил на репетицию. Он буркнул в ответ "Хорошо, приду". Было это вчера. Я приехал почти в шесть. Ребят еще не было. Вождь сидел в своей замызганной панамке, вид его был унылее, чем обычно. Разговаривая с Генычем по телефону, я обмолвился "Оззи Осборн уже здесь"...
И тут этот человек, в котором, кажется, давно уже угасло и истлело все что, связано с честолюбием произнес свою очевидно заранее заготовленную фразу.
- У меня две нововсти - одна хорошая, одна плохая. Я сразу заподозрил неладное.
- Хорошая - я пришел. Он протянул мне мой пакет с двухтомником Чехова, которого мы так славно накануне обсуждали под неизменное пивко. Я уже знал какая будет "плохая новость".
- Я не участвую в проекте. Он сделал ручкой и стремительно двинулся в сторону своей пещеры и верного Сармата.
Что ж, гуд бай, Вова!