"Сублимация - в алхимии возгонка,
трансмутация - превращение неблагородных металлов в благородные,
но одновременно первая из операций означала проникновение духа в материю,
вторая - духовное преобразование материи."
Мирча Элиаде, Азиатская алхимия
1.
"Где-то Там".
Ничего не пишу. Жизнь сама себя пишет.
Господи… Умру ли я, если нарисую смерть? Не знаю.
Но я знаю, что Ты меня не оставишь.
Я написала книгу ангелов, я прошла куда-то.
Теперь я иду в продолжение.
У меня есть все, чтобы туда идти: я расставила византийские фрески из константинопольских Айя Софии и Хоры. У меня есть священная собака ксолоицкуинтли, собака Фриды Кало, ацтекский проводник в царство мертвых. Я вполне укомплектована. Идет петровский пост, в магнитофоне играет самая вечная музыка - арабская флейта и мой дудук. У меня есть текст человека, который ходил в смерть и хочет, чтобы я ее нарисовала. Есть святые, которые Там были и вернулись. Есть понимание того, что, не взглянув в глаза смерти без страха и покоя, ты не сможешь обрести свободу, которая и есть отсутствие страха.
И главное – у меня есть Любовь. Уже есть.
Спасибо, Господи.
Несколько дней я с собой боролась, и почти отринула от себя эту глупую затею рисовать смерть, и решила, что буду жить как раньше. Сердце замолчало и перестало подпрыгивать. Вдруг ушли любовь, Твои глаза, путь. Вдруг стало просто и обычно, и от этого - еще страшнее. Потеря любви и пути оказались страшнее встречи со смертью. Потеря любви и пути оказались страшнее, чем перспектива жить той жизнью, от которой я сжималась в точку.
Потеря любви оказалась Смертью сама по себе.
Я думала, что знаю о любви все. Это почти как сказать, что я знаю все о Боге. Я о Нем и о Ней – ничего не знаю. Лишь одно: без Него – невыносимо холодно и жарко одновременно.
Тело во мне, вращаясь, тянет ко дну,
А волосы верят, что вытащит кто-то.
Моя любовь вдруг заканчивалась за десять минут и я ее возвращала. Моя любовь прекращалась как головная боль. Но я знала, что это точно - Любовь. И что этого не может быть. И я не понимала, что и КАК происходит. Как будто я ему говорила «Я не пойду Тебя искать», и он прихлопывал канал передачи жизни. Месяц назад я нарисовала себя и птицу, спустившуюся с небес и пристально на меня смотрящую. Когда я говорила «нет», птица закрывала глаза и исчезала. И тогда я говорила «быть может».
Птица возвращалась…
V for Vendetta. Бог в каплях дождя. Умереть, чтобы родиться.
Я сначала думала, что он – демон. И это так. Он и ангел, и демон одновременно. Ведь он – человек. Как и я. И он ведет меня туда, куда хочет птица, чтобы я прошла. Я это поняла сегодня, когда в очередной раз захлопнулось сердце, и я почувствовала, что Он во мне разочаровался. И тогда я тихо произнесла: «Прости, Господи. Ведь я же человек и мне бывает страшно». И добавила: «Я попробую».
Смерть – это Бог. Это – один Бог. Ибо то, что После – это жизнь в Нем. А то, что сейчас, это подготовка к воссоединению. К нему мы должны прийти чистыми. В любви. И без страха.
Я – уже умирала. Мне не страшно это повторить. Мне страшно это повторить – без Любви. Без Него в сердце.
У меня есть иммунитет от смерти, но у меня нет иммунитета против жизни.
Дай Бог мне смелой быть – Собой.
Дай Бог не разогнуть коленей.
Я схожу – и выживу. Потому что – я должна. Выживу и расскажу.
Ибо смерть с любовью – это жизнь. И лишь смерть без любви – это смерть.
Иди. Ты готова.
Мамочки…
«Она пришла и сказала, что хочет умереть. Эта мысль мне понравилась сразу.
- Я решила умереть сегодня! – говорит Еу, покачивая башмачком.»
2.
"Все, кроме…"
Он, решил что я – Она.
Та Она, с которой он прожил ВСЮ жизнь. От которой он убегал, которую он бросил в снегу и которую убивал всю жизнь. Он написал исповедь, но это не помогло. Он наследил в судьбах миллиона женщин – но не излечился. Он написал ее смерть, своей любви, но она выжила все эти годы.
И теперь – я. Которая ходила по закоулкам мира и искала. Любовь ли, себя. Неизвестно.
Я – не она. Но может я - то существо, которое в силу отчаянной потерянности и безрассудной глупости может этот обрыв преодолеть?
«Он не придет за Эвридикой». А если?
Она настолько живая, что владеет им полностью.
Люди умирают, но живут – идеи. Она идея, которая живее многих людей. Смогу ли я?
Смогу.
Потому что отказываюсь жить – без Любви.
Только поэтому.
Экранизировать смерть - это значит вырвать живого у смерти.
Царю небесный…
Этого хотят два существа во вселенной – Бог и мужчина. Я – посередине. У меня совсем мало сил. А у них – много. Они дадут бесстрашие, покой и непроницаемость демонам и идеям.
Это глупая затея и прекрасная.
И я на нее уже подписалась…
«Я представил ее в деревянном ящике и большая нежность накатила на меня волной.
- Но у меня есть одно желание.
Она будет лежать в цветах и это должны быть черные хросы, как море, откуда она пришла…»
3.
"Без…"
- Я хочу умереть, - шепчу человеку, который мечтает, чтобы я это сказала.
Я хочу умереть всегда - и сейчас знаю, что хочу.
И хотела, как родилась.
Умереть для жизни, чтобы родится.
Родиться не ангелом. Не демоном.
А - Человеком Свободным.
Если бы Орфей не обернулся?
Если бы…
«- Я хочу увидеть его перед смертью.
Я готов был исполнить любое ее желание, лишь бы это случилось.
- Ты должен его привести.
Ее тонкие пальцы будут покоиться на груди, а я буду шептать у ее изголовья: "Благодарю тебя, Господи, что ты не дал ей уйти от меня…"
4.
"Утро"
Искупалась.
Внутри все дрожит.
Что дрожит?
Почему дрожит?
Неужели стихотворение…
Искусство.
Господи, по каким облакам ты ходил, Райнер Мария. И я с тобой – с шестнадцати лет. И я не понимала – ЧТО! - читаю. Читала как гипноз. Я купила эту книгу (почему то) в шестнадцать лет и впервые узнала про Лу Саломе . Позже я сохранила ее фотографию и всем женихам представляла ее как «свою бабушку».
Цветаева… ИХ письма. ЕГО смерть.
Орфей и Эвредика. Кокто.
Странно все так совпадает…
Ходили в смерть и возвращались…
«- Ты ведь сделаешь это, Гуру?
- Не переживай малышка, я приведу его прямо сейчас.
Вокруг этого у нас с ней всегда были жаркие споры. Я верил, что он существует, она - нет. И вот перед смертью малышка решила принять мою веру, чем несказанно меня осчастливила. Как и своим решением умереть.
Я целую Еу и быстро выхожу из дома.»
5.
"Ночь"
Я просто живу.
Живу – и рождаюсь.
Рождаюсь из кокона в бабочку.
Я чувствую, как скрипят нити и паутина вокруг меня, я вижу, как смотрят люди.
Я знаю, что все это – МНЕ.
И зачем?
Чтобы я проснулась во всю силу, как просыпается человек, обредший свободу от ВСЕГО.
Кроме последней ипостаси, от которой никому нельзя обрести свободу – от Любви.
Я сегодня встретила двух прекрасных людей. Художницу и гончара.
Двух освобожденных поэтов. У них есть дом, дети, семья. И они – легки и прекрасны. Ведь можно не жертвовать миром ради жизни? Ведь можно пробовать жить в этом мире – Жизнью, и показывать другим, что это возможно.
Возможно идти и не бояться, рождать и не думать, что рожденное тобой завладеет, любить и не хотеть от этого освободится. Ведь можно быть собой – не убивая себя. В
ернее, можно стать собой – и выжить в мире, где выжить, по умолчанию – невозможно.
Он для меня как вода. Я пью – и не верю, что это Мне. Такое – мне. Этот – мне. Мне, просто девочке, которая умеет рисовать и иногда имеет смелость Быть. Подпрыгиваю на ритме своего сердца, и не могу поверить, что оно еще живо.
Я понимаю, что можно простоять литургию в церкви и быть – Богом.
А не просто тем, кто пришел засвидетельствовать почтение.
И что можно быть одной, ночью, и не – бояться.
Рисовать смерть и найти в смерти – любовь. Найти в смерти то единственное, от чего не страшно жить.
Я пошла в этом направлении, и книга продолжила раскручиваться как свиток и сама себя писать. Я могла остановиться. И была бы другая жизнь. Я это осознала за один день. Что я имею - два шанса. Двух прекрасных жизней. Где в одной будет все – от мира. А в другой – не-от-мира. И я почти выбрала мир, как много раз раньше, и ручеек исчез. Он замолчал. И тогда я догнала неизвестность и сказала: «Я пойду с тобой». И все стало на свои места и продолжило быть книгой.
Как важно понять и принять и не испугаться – развилки.
И на этой развилке, в самом центре пустыни, где вокруг сумерки, ни души, и лишь сверху глаза – выбрать тот еле слышный путь, по которому ведет тебя сердце. Как страшно и ломко это – сделать.
И я говорю Спасибо.
Смерть не может быть не смешной. И не сказочной. В тибетской книге мертвых – очень серьезная смерть. Настоящая смерть – именно такая. Как шутка.
И эта шутка – прекрасна.
«В нашем маленьком городе только один цирк, в котором работает клоун То.»
6.
"Просто"
Я просто шла по улице. Я по ней ходила сотни раз. И вдруг увидела, как отбрасывают тени – сосны. И этот изумительный ритм линий и пятен. А на заборе вросла ветка. А море – чистое и теплое. Вбирающее. И передо мной шли две бабки в смешных панамках. И мне просто – хотелось жить. Впервые за многие годы. Я кайфовала обычному тротуару и мне хотелось идти и идти по нему. И где-то он закончится и дорога пойдет вверх. В небо и над-небо. В другое небо ультрамаринового цвета, где нет звуков, кроме музыки и тишины, и нет красок, кроме синей и золотой. И на той дороге будут караваны, пустота, ритм смерти и любви, невесомости. А над пустыней будет темно-кобальтовое, куда можно залететь на маленьком самолете и выскользнуть – за пределы. И увидеть днем, как в колодце, звезды. Они мне будут тихо улыбаться. И я возьму в руки свою лиру и отправлюсь на Луну, где блуждая по лунным тропинкам и терренкурам, и видя всю землю – с высоты космических кораблей, буду говорить: «Ты прекрасна». На той стороне луны меня встретят тени всех тех, кто меня спасали и вели, кто меня ждал и поддерживал все эти годы. Они мне скажут: «Не бойся».
И я пойду…
К воротам. На них два грифона. Один – ангел жизни. Другой ангел смерти.
«Зачем ты пришла сюда?», - внутри меня произнесет ангел жизни. «Ты готова?»,- добавит ангел смерти. И я отвечу, по-честному: «Не знаю».
Я просто шла как всегда. И смотрела, как прекрасны тени сосен на асфальте, как умилительны бабки в панамках и как по-домашнему уютно море, когда ты погружаешься в его глубины и бесконечность.
«Я пришла, чтобы продолжиться».
Я прохожу через ворота. Надо мной – мириады звезд и галактик, за мной – тени тех, кто любил и кого я никогда не знала. «Я иду, чтобы продолжиться». Во мне булькает жизнь и пытается найти себе воплощение. Во мне горит днями сердце, как недремлющее око, надо мной взгляд грустных глаз. Спокойных и беспощадных. Если я совру, или убегу, или оступлюсь – Он не сжалится. Безжалостных, но добрых.
«Я иду, чтобы родиться».
И ангелы пропускают меня через ворота не покарав.
Ведь я пришла без ни-че-го…
«Привет, То!» - кричу ему прямо с порога. – А это ты, Гуру,- устало роняет клоун, срывая с себя парик.»
7.
"Ломки"
Господи, нужно срочно поговорить.
Я потеряла штатив от фотоаппарата и зарядное устройство. Оно скорее всего у человека, который мне пока что жених и который платит за квартиру, где я рисую. И что скоро он скажет «ciao, enough is enough ». И мне вдруг страшно оставаться – одной. Я привыкла к защищенности, к какому-то миропорядку. У меня есть почти нереальная мечта, которую я люблю. И я знаю, что ты мне, Бог, ответишь. Ты ответишь – выбирать тебе.
Я поставила джазового Вивальди, того, с кем я однажды год сходила с ума по нереальному и неприкаянному человеку, которому в итоге предпочла реальность-где-легче-умереть.
Я сделала вывод.
Я смогу. И не испугаюсь. Я смогу одна. Это страшно и неизвестно. Но иначе – это путь назад и совсем не путь.
Я поеду в Краснодар и куплю штатив и зарядку. Ради этого не жертвуют любовью. Ради штатива…
А пока буду рисовать и надеяться на Твою волю. Ничего не планировать. Ибо все будет как будет.
Как можно рисовать с такими мыслями?
Он единственный кто мне помог – и я его собираюсь бросить. И может это правильнее – не воровать его у его любимой, той, которая будет его действительно Любить, а не прикрываться. Тем более, что крепление к штативу свинчено и его нельзя использовать.
А вот зарядное устройство…
Господи, дай мне силы не предать тебя. Дай мне силы не отступить. Дай мне веры поверить в то, во что поверить почти что невозможно…
8.
"Ты где?"
Взлетают тополя, цветет акация и
Ветер над памятью уснувшей светел,
Кружится, падая, земля.
Опротестую свой урок
Сомнения отправив в урну.
Пусть не права, но в жизни раз
Мне миг не испугаться.
Над небом, где другое небо,
В над-звездах, где грустят медведи,
В над-вечности сверчки умолкли
И грустно ожидают дети
Рождения. В том «над» и «после»,
Где реки все сольются в море,
Наверное, по чьей-то воле
Составили нас
Здесь.
9.
"Гадость"
А ты молчишь. И я не знаю…
И лишь странное чувство незавершенности заставляет
Продолжиться.
Вокруг меня гадость. И я в этой гадости принимаю участие. Очень противно. Простите меня. Простите. Господи, прости меня. Осуждаю. По-дурацки. Не меряй всех по себе. Они тебя любят, а ты их бросаешь, осуждаешь и презираешь. Существ, которые тебя любят. Любят и верят. Ненависть. Разливаю ненависть.
Ярость.
Чего я хочу? Чего я хочу искренне и в чем я хочу, чтобы Ты помог. Это молитва. Правда, в такой извращенной форме под музыку Viva La Vida.
Я хочу:
1. Делать то, ради чего родилась. Писать, рисовать, грезить.
2. Любить. По-честному любить, не ища в этом комфорта, защиты, устроенности, беспроблемности.
3. Свободы быть и жить одной. Иметь человека рядом, который будет меня любить – и быть свободной.
4. Чтобы рядом были друзья из Тех, кого я хотела, чтобы были моими друзьями и кто меня не любил из-за моей трусости Быть.
5. Увидеть больше и больше Мира.
6. Встретить больше и больше Прекрасных.
7. Никогда не ставить себя выше Бога. Никого не любить больше...
8. Не бояться смерти. Ничего не бояться.
9. Жить. Просто жить. Без оглядки ни на что. Жить так, словно этот день – последний.
«-Тики?
- Это маэстро. Когда-то он был самым хорошим клоуном на всем побережье. Потом от Тики ушла жена, и он перестал выходить на манеж. Это было давно, когда тебя еще не было в нашем городе»
10.
"Ветер"
Внутри все дрожит…
Дрожит и меняется каждые три минуты.
Каждую секунду пролетают какие-то мгновения, века, чувства и воспоминания. Как будто я попала в ветер от вентилятора и как одуванчик вспорхнула и вишу летя волосами в воздухе, на волнах – недвижимо и странно. И говорю внутри по-иностранному. Всеми любимыми поэтами.
Если это такая любовь, то Он - веселый шарманщик.
Господи, что со мною творится?
Вчера я решила, что не буду рисовать на плохой бумаге. Стало пусто и непонятно. И сегодня я решила, что я не Я, если не смогу нарисовать все что нужно даже на плохой бумаге. Что меня ничего не испугает – жужжание увеличилось, но стало легче.
Как пьяная.
Дурная и пьяная. От чего?
Нужно Быть каждую секунду. Быть так, чтобы не было жалко.
Заснула на пол-часа. Нашла маленький камень у себя в пупке. Должна была начаться гроза – и лишь потарахтела над горами. «А дождь лишь напугал, но сам себя не вылил…». Мне приснились мои волосатые руки. К дороге или к богатству?
Мы должны встретиться. Уже должны. Я буду молчать столько, сколько нужно.
Это моя тема. Это мой путь. Это мой человек. Это моя жизнь. Почему так сложно на это все решиться?
Хазарский словарь.
Однажды в Кабуле днем (точно днем) мне приснилось, что я влюбилась в летчика самолета, на котором летела в Геленджик. Мы с ним сходили на одно свидание в Невский Палас. Во сне я была счастлива так сильно, как уже забыла. И понимала, что в реальной жизни мне это не грозит. Я перестала смотреть фильмы про любовь, так как хотелось всех убить – все эти хэппи-энды - «пятый элемент» и «послания в бутылках». И «сладкий ноябрь». Ведь я встретила человека своей мечты, к тому же супер-сильного и честного, и знала – что отказаться от этого равносильно безумию и еще я знала – что после сна о летчике мне хотелось плакать целый день. Ведь я уходила от любви в противоположном направлении.
И вот – Он мне дал еще один шанс. Я его беру и боюсь наделать глупостей. Я его качаю на руках, моя жизнь вдруг как сжавшаяся капсула. Мне вдруг снова и снова вспоминается Алексей, мой ангел семнадцати лет, которому я не открыла дверь, постеснявшись маски на лице. Я все помню, господи. Все свои ошибки. Свои убегания в Москву, улетания в Швейцарию, умирания в Стамбуле, слезы, молчание тем, кому смертельно необходимы были два слова, и я их промолчала. Мой потерянный ангел Владимиро, научивший меня грезить и влюбленный в своего водителя. Ты меня вернул с того света, а я тебя заставила сшить коллекцию. И мы никогда больше не встретимся, так как зажавшему два слова нет прощения.
И ты улетел на операцию в Италию, а после затерялся в Тунисе.
Наверное, так должно было быть. Чтобы осознать главное. И при приближении к главному – не потерять.
Это история для меня больше не личное.
Я ее перевела в разряд искусства и пытаюсь это осознать.
Господи. Этот человек, этот гений, это творение рук Твоих. Меня - может быть любит.
Может. Это непостижимо. Боже. Дай нам не споткнуться.
У тебя есть место, есть время, есть Текст (совершенный текст) – РИСОВАТЬ. А ты кочевряжишься, словно тебе заказали разработать логотип. Пойми – это ТВОЕ искусство, твой мир. Это твоя Смерть, о которой ты знаешь больше многих и многих. Твоя абстрактная, безликая, смешная СМЕРТЬ. Ведь она такая и была. Вспомни! Это же просто ШАНС. Не загнивай, не ссы, не бойся, не тормози – просто рисуй и все. Без задних мыслей. У тебя есть шанс и время СЕЙЧАС это делать. А потом жизнь может выкинуть снова на несколько лет в Жизнь и будет ни-до-чего.
Рисуй. И не рефлексируй излишне. Он тебя любит. Это я говорю, Бог.
Спасибо…
Подул ветер. Унес влажность и дикую отупляющую жару, что стояла последние дни. Внутри какая-то целостность. Какое-то единение и светлость. Cesaria Evora поет мне грустные бразильские песни. И я вспоминаю Давида. Грустноглазого испанца, который читал мне Лорку в оригинале и с которым мы по ночам танцевали под музыку Джо Дассена. Который ко мне не прикасался и переспал с моей лучшей подругой. Все они – части какого-то утраченного существа. Которое и есть Я.
Ветер принес мне грустную легкость и осознание.
И если он не случится. Я не буду плакать или даже сожалеть. Так как он уже случился. Я знала его любовь и тоску, я читала его стихи и книгу. А если вдруг – я просто тихо скажу «Спасибо, господи. За то, что собрал все недостающие части пазла в одно. В одну любовь, самую очищающую и обжигающую, самую высокую и банальную. Спасибо, что ты дал мне прикоснуться к тебе и – к себе - снова».
«- Какая хорошая девочка! - восторгается Тики, выслушав мой рассказ. При этом он судорожно вытирает слезы.»
11.
"Я рисовала смерть и писала любовь"
…а вдруг ты едешь по дороге
На перекрестках смотришь вверх
На полустанках покупаешь
Июньских огородов фрукты
Прокручивая про себя
Все весны, зимы, расстоянья
Гадаешь формой облаков
О том случиться ли. И если -
Что будет в этом мире тесном
С двумя забывшимися…
Вдруг.
Вдруг сосчитав минуты жизни
Все выровняв в одну линейку
И испугавшись совпаденьям
Почти решившая, что «нет»,
Почти разбившая, как вазу -
Вдруг переступит через небо.
И где-то посреди окраин,
Как неприкаянные звери,
Как две стихии, что устали
Они сойдут на землю.
12.
"Что происходит в моей жизни?"
Все.
ВСЕ.
Вера, отчаяние, вдохновение, ярость, разочарование, мечты, страх, грусть. Музыка. Цвета. Единение с мельчайшими запчастями вселенной. Многочасовые зависания с его текстами. Многочасовые зависания со своими текстами, написанные ЕЮ несколько лет назад.
В день умещаются года, столетия. Жизни. Разные прожитые мной жизни. Имена.
И самое главное.
Я, наконец, встретила человека (сейчас наберусь смелости сказать) с которым я не вижу будущего. Всегда раньше, когда на меня набрасывались чувства, я видела начало, середину и конец. Наперед. Что будет. Какая это будет жизнь. Я ее проживала за мгновение до своей смерти. И прожив, часто понимала, что мне ЭТА жизнь не нужна, хотя человек рядом был безмерно дорог. А сейчас – заблокировано. И это счастье. Наконец, что-то или кто-то свыше заблокировали мой механизм ясновидения и я не вижу ничего – ни плохого, ни хорошего. И я знаю, что это свобода.
Наконец…
13.
"Спасибо…"
Благодарю тебя, Господи.
За то, что моя жизнь – это книга.
За то, что я ее читаю.
За то, что ты ведешь меня за руку по всем уголкам вселенной, за то, что я всегда обманываю тебя, за то, что я обманываю себя и жутко от этого мучаюсь.
За то, что ты все решишь как лучше.
Сегодня он мне написал «я люблю тебя». Мне такое говорили, подразумевали, вторили, писали. Но я – была нема. Мне это – не было нужно. А это – вдруг – встало на свое место. И вдруг решилось внутри, что я, наконец, хочу ЖИЗНЬ. И хочу Счастье, что которое раньше – не хотела.
Такое странное, нелепое, виртуально-письменное и нереальное. Но вдруг – мне захотелось Счастья.
Так просто…
Сегодня мы поехали к человеку. У него четвертая стадия рака и ему осталась неделя, а может – вся жизнь. Я видела человека у престола смерти и его одичавшие глаза. Его поломанный дух. Его отчаяние в невозможности бороться более и его СТРАХ. Если со мной случится то же, буду ли я ЛУЧШЕ на его месте? Ему остался один Бог и он в него не очень верил. Мама попыталась ему втолковать, что жизнь – это не конец. Что это – все дальше. Понял ли - человек бывший удачливейшим игроком и красавцем, изменившийся до размеров куклы с обезумевшими глазами, что Это не конец? Это была смерть в ее поражающей беспощадности – и она прекрасна. Только перед ней ты ТОТ, кто ты ЕСТЬ.
Смогла бы я… Не знаю. Это бытие на краю бездны. Храни. Пусть у него хватит сил СТАТЬ. Один на один.
Сегодня я видела дельфинов. Первый раз за это лето. А потом я плыла в море, под водой, и у меня впервые в жизни было чувство, что я – летаю. Что я едина с морем и я лечу. И мне не нужно больше воздуха, тела, рук. Я лечу, как дельфин, как часть всего, подо мной качаются водоросли, я вижу камни, а море как облака, которые я рассекаю крыльями.
Странно. Прекрасно. Легко.
Любовь. Смерть. Море. Круговорот бытия, в котором ты маленькая частица. И если тебе дано осознать свою ничтожность перед пустотой и всесильность единения – ты что-то сделал чтобы Быть.
Человеком. А не дельфином…
Спасибо.
Я рисую. Ведь это тоже для чего-то нужно. Рисовать – это как плыть под морем и не набирать воздуха. И это – страшно. Но то, что страшно – единственно верно.
Второе июля.
14.
"Ко мне пришла любовь"
Она дурная и странная.
Но я знаю точно, что это – ОНА.
Я жила однажды в ней. И после мир стал невыносимо обычным и черно-белым.
И вот он снова – мир. И в нем птицы, грозы, свиной грипп и стихи.
Привет, Господи. Мне нужно поговорить. И я уже знаю, что ты скажешь.
А ты скажешь: «Нельзя служить Богу и мормоне одновременно». Он хороший человек, самый хороший, который мне посылался. Он обманывать бога – это служить мормоне. Когда нет выбора, и ты живешь внутри одиночества , может это имеет смысл. Но спать, жалеть, ждать и врать хорошему человеку- грех. И он не заслужил этого…
У меня уже было. Я уже выбирала между двух зол. И выбрала меньшее и предсказуемое. Это закончилось быстро и безболезненно пустотой. Убийством любви.
В четверг – выставка.
Я даже особо не буду спрашивать.
Я дорисовываю Еу. Мне осталось несколько картинок. На этой неделе закончу. И в пятницу я пойду на исповедь. Дабы причаститься в воскресенье. А так как Богу врать некрасиво, то до пятницы мне придется втолковать что все таки «я ушла». Потому как жить в оки-оки наверное прикольно, и это можно делать, зависая если не в нулевом градусе, то в каком-то пуленепробиваевом разумно-пепельном пространстве. Мне в этом пространстве жилось тихо, спокойно, медитативно и иронично, в ожидании Ничего, так как я ничего больше не ждала. И я себе это пространство настроила до конца жизни и решила, что буду грустная познавать НАД.
Я в этом пространстве даже подружилась с богом и научилась с ним разговаривать. И вот теперь Он мне говорит «ну-ну».
Я уже делала ошибки. Много. Разных. Но в тех ошибках я все время находила себе оправдание, и оно действительно было. А сейчас – нет.
И если я шла, вернее как шла... Ехала на дрезине по булыжникам. Чтобы подойти к высоким воротам. Под звездным ночным небом. То пересечь их можно только с чистой совестью. Без задних мыслей. И без «а если»…
Если бы мне сказали в семнадцать лет... Что моя любовь придет ко мне в тридцать четыре. Я бы убилась. Метеоритом. А вот – дожила. Странно… Как все складывается в этой реальности. Словно пазл. В одну картинку. И что такое человек?
Самовоспроизводящаяся голограмма …
Еу – это история не убийства. Я поняла. Это история самоубийства. А «16 тонн» - антибиотик. Для сомневающихся. Жить или не жить.
Ты меня прости, что я за два месяца вывалила кучу хлама, я и не подозревала, что во мне накопилось столько слов. И слава богу, что они закончились. На данный этап хватит.
Жить с любовью трудно. Мне кажется хомо сапиенсы этого делать не умеют. Я и сама не знаю, умею ли это делать. Раньше у меня не получалось. Зато у меня замечательно получалось этому сопротивляться. И вот я подошла к воротам и мне стыдно. И одновременно хорошо, так как, в ином случае, шансов было бы совсем ничтожно мало. Вернее – совсем бы не было.
Я – не знаю, как жить с любовью. У меня в этом – нет опыта. Но есть предчувствие. Что надо достичь такого единения со всем – с птицами, водой, травой, чтобы не отделять СЕБЯ от мира. И если этого СЕБЯ не будет, то будет просто море. И море всегда главнее, чем люди, которые изображают двух высокогорных баранов на узкой горной тропе, в сладостном предвкушении, кто упадет первым…
А там где море никогда не страшно.
Вот такое теоретическое отступление перед бурей. А бурю мне придется начинать, так как тянуть время больше не в силах. И глупо изображать из себя ангела, живя в дерьме по уши.
Но я говорю каждое утро – спасибо Господи за этого человека. И даже зная, что на этой планете вероятно существуют многие, говорящие то же самое, мне кажется что мое «спасибо» слышнее.
Потому что.. Не знаю почему….
А завтра будет завтра…
15.
"Привет, Бог"
Я тебя сегодня видела.
Есть такой фильм. С Холи Бери. «Ее глаза видели Бога».
И я видела сегодня Его глаза. Они были в полнеба. Я плыла на спине, по моему морю.
И это были точно – глаза. Я их нарисую…
А после – я шла по набережной. И на скамейке увидела своего деда. Покойного.
На мгновение.
Василия. Он просто там Был. Василия Качармина, потомка византийских шалопаев.
Высокого, сумасшедшее красивого, сумасшедшее сумасшедшего, сильного.
Того, в чью странную породу – Я. И моя мама. И моя тетя. И моя покойная тетя, чью смерть я переживала вместе с ней, когда она умирала от рака в Белоруссии, а я корчилась и просила МЕНЯ забрать – в Кабуле.
И мои странные бабки. И мои странные предки – Феоктист, Мануил, Абакум….
И мой сумасшедший дядя-алкоголик, покорявший женщин одним взглядом, имевший тонну силы и не сумевший ею воспользоваться. Я его никогда не видела, но я – его знаю. Потому что он НАШ.
И они все как-то вдруг, непознаваемо, удивительно – рядом со мной.
А вокруг в каждой книге, которую я открываю – Орфей.
Странно…
Или это – то, что придет? «Сонеты к Орфею» Рильке, «Книга теней» Клюева, «Орфей» Кокто.
Ходильцы в царство теней. Мое царство тоже…
«Уйду навсегда от этого страшного места. Как уходят живые, которые не возвращаются»
Сегодня последние две картинки. Я нарисую и что-то закончится.
Целая жизнь, которую мне придется заканчивать и выметать весь сор.
Но сегодня – я еще рисую.
Рисую путь и смерть человека, который мне невыносимо близок и дорог, как предчувствие, тень, которая шла рядом всю мою жизнь. И наконец – материализовалась.
«И снег заметает мой путь…»
Я сейчас, и всегда, и навсегда – в Айа Софии. Стою под твоими куполами, вижу, как раскачивается паникадило и присутствую на самой прекрасной литургии.
И на меня, со всех высот этого грандиозного собора – глаза, глаза, глаза. Строгие, вопрошающие, беспощадные. В Айа Софии, которая мне снилась еще до того, как я ее увидела и прикоснулась к этим бесконечно любимым камням.
На балконе, на котором я стояла в своем сне, под куполом, и видела ВСЕ. Высоту и низость, благородство и трусость, нищету духа и его богатство. Видела задолго до того, как впервые увидела это ГОРОД и осталась там.
Я раньше думала, это моя душа. Или реинкарнация. А теперь просто знаю – это кровь, которая перешла ко мне с телом, помнящим поколения и поколения назад об этом месте и бухте Золотой Рог. А душа дается один раз, непомнящая ничего, на мгновение отделившаяся от Бога, дабы пройти через странные жернова вочеловечения и вернуться к нему Человеком Ставшим. Не мумией, не трусом, не веществом, а – Человеком. Переборовшим все, кроме Глаз и Сердца.
Я с вами, милые мои пленники. Мои патриархи и иконописцы, философы и математики. И пусть вы кощунственно забыты и зарезаны нами и теми, кто живет сейчас в той стране, на той земле – я с вами. И у меня есть строчки и краски. И если я стану, наконец, сильной настолько, чтобы спеть об Этом - я смогу. Потому что – должна. Потому что – я оттуда.
Чайка, парящая над Босфором и твоими куполами.
Бог мой. Дай мне сил БЫТЬ. Просто Быть.
7 июля. Рождество Иоанна Предтечи.
И может быть – мое рождение тоже.
В новом теле.
Здравствуйте…
16.
"Я отнимаю"
"Я отнимаю", - было написано на маленьком клочке бумаги,
который валялся на полу.
"Нет", - скулю я.
"Неее-еет..... Я еще не готова. Я не готова..."
Не готова...
Одной...
Еще...
17.
"1 августа"
Мой месяц смерти.
Мой.
Только что с похорон. Ушел. Был и ушел. Самый странный день моей жизни.
Август всегда так начинается. Как музыка. В ней есть все. Барабаны преисподней и тонкая флейта стрижа. В этой музыке так мало человека.
Утром заезжала в храм за батюшкой для отпевания. Отец Андрей крестил детей. Я купила две свечки и поставила. Мне очень нужно было знать, что бог еще со мной. Что он в очередной раз не послал меня к черту. Я смотрела на лица икон и спрашивала: ты здесь или нет? Иконы молчали и улыбались. Не очень строго.
Одну свечку я поставила, чтобы не наделать глупостей. А вторую – чтобы ему было легче уйти…
Увертюра.
Отец Андрей высокий, красивый и веселый. Он еле умещается в машине.
- Я могу подержать эту вашу штучку, - я киваю головой на кадило.
- Ты у нас водитель, Леночка? Вот и рули, рули.
Он благоухает вокруг гроба. Света поет. Света, когда-то владелица модельного агентства и моя подруга. У нас с ней длинная история в целую отдельную жизнь. Старшее поколение смотрит на отца Андрея как на сатану и суетится. Одни говорят по телефону, другие встречают друзей, внезапно прилетевших с разных концов света и забытых на десятилетия. Он, до неузнаваемости превратившийся в желтый скелет, тихо лежит в гробу. Вернее лежит его скорлупа. А он, полузакрыв глаза, стоит рядом и смотрит. Ему не верится, что это с ним происходит. Мы вчера ему заказали красный вельветовый гроб. Он уходит так глупо и прекрасно. Его жена похожа на богородицу. Она всегда была на нее похожа, а сегодня ей не хватает только покрывала. Она спокойна и не плачет. Только что-то ищет внутри.
Люди делают совсем не то, что нужно.
Я никогда не была другом августа.
Он меня всегда предавал.
Я считала дни до августа и знала, что будет подножка.
И, упав в пожелтевшие листья, лежала, смотрела в небо и думала: «Почему опять? Сколько же еще? Я не могу больше…»
Ему дали место на самой горе у леса. Мы долго упрашивали тетеньку со старым стулом и телефоном сжалиться и опустить его хотя бы на серединку. Он за день до ухода пришел в себя и попросил об этом. Никто не знал, сколько и кому заплатить. В итоге за несколько тысяч рублей ему выдали блатное место у дороги на той же самой горе.
Вокруг расстилалась желтая выжженная трава. Дымчатые перелески странно тянулись в горизонт до моря. А ты стоишь наверху и паришь словно птица. Я была бы счастлива жить здесь вечно, где с одной стороны - желтый холм и море вдалеке, а с другой - сосновый лес, резко переходящий в гору. Все, о чем я мечтала.
Рондо.
Он лежит на маленьких подставках. К нему подходят люди и несут ахинею. Жена плачет и долго-долго говорит что-то. Я, опустив глаза в камни под ногами, стою и шепчу: «Только ничего не бойся. Лети выше, не оглядывайся. Здесь больше ничего-ничего не будет».
Он был огонь, а она вода, спокойная и бесконечная. Бесконечная женщина с глазами богородицы.
И вот – я еще есть, а тебя больше нет. И я шепчу тебе: «Лети. Только лети…».
Кладут крышку гроба и вколачивают гвозди. Каждый – как в сердце. Небо вдруг как-то резко затягивается огромными перекатывающимися облаками и начинается дождь. Гроб опускают.
Дождь прекращается. Начинают засыпать.
С трудом выскребаешь из-под камней землю.
Кусочки глины почти беззвучно моросят по поверхности гроба.
За спиной слышится хлопок и резко пахнет гарью.
Грязь въелась в руки и не оттирается.
Скерцо.
Над нами проходит линия электропередач. Огромные треугольные вышки, на самом верху одной из них, в метрах ста от нас - второй хлопок замыкания. Накрапывает дождь. Взрывы проносятся один за другим в спускающихся с горы вышках, пересекая трассу внизу и поднимаясь на противоположный холм. Под одной из них уже начало дымить. Через несколько минут вспышки опять гаммой перекатываются через всю линию - до теряющихся вдалеке трансформаторов. Там действительно что-то неслабо вспыхивает и взрывается.
«Быстрее засыпайте». «Кто знает, как звонить в МЧС?». «У кого есть телефон?». «Отходите от столбов, срочно». «Быстрее, сейчас начнется гроза».
Я где-то читала, что при падении на землю провода высокого напряжения всем кирдык в радиусе километра. Машины стоят прямо под трансформаторами. Свежеустроенная могилка смеется над трусливыми людьми, бросившимися врассыпную. Он улыбается.
А потом, прямо над головами, резко раздается дикий раскат грома. Машинки взвывают сигнализациями. Тучи, сползшие с гор, очень темные и странные. Куда еще целиться молнии, как не в такие замечательно торчащие столбики.
Аллегро.
Мне вдруг отчаянно грустно и хочется здесь остаться, так как очень понравилось место. Я чувствую всем телом, как земля стучит о крышку гроба и становится все тише и тише. Я знаю, что никакая тишина не страшна после. Тишина вообще не страшна, когда видишь страшно-разбегающихся ИХ. Ангел остается сидеть какое-то время на могиле у креста, так как его не пугает ни короткое замыкание, ни водяное извержение. Он гладит землю и говорит ему все то, что никто не сказал. Поправляет цветы в банке. Смотрит, щурясь, на разбуянившееся небо.
Мы прыгаем в машину. Заталкиваем двух промокающих старичков в соседний автомобиль и смываемся с места преступления. Начинается такой страшенный ливень, что не помогают даже дворники. Я вдруг ясно вижу, что дождь – желтый. Я ни разу не встречала желтого дождя. Скользя, как на лыжах, мы скатываемся по грязи с горы. Вода грохочет и выливается какими-то слоями. Позади мы оставляем одинокую насыпь под сверкающими трансформаторами и шипящими молниями.
«Постойте, куда же вы?», - пытается кричать он. Но у людей много разных дел. Им еще надо выпить за упокой его души и постирать белье. А еще погулять с собакой. Или навестить любовницу. И они уже все забыли.
Ночь. Ресторан. Напротив очень прямая старушка лет семидесяти – Раиса Ефимовна. Она впивается в меня глазами и начинает прикапываться. Но мне она нравится. Она такая изящная, с голубыми глазами, убранными наверх волосами, королевскими манерами и огромными мужскими ладонями с широкими ногтями. И произносит так смешно: «Акадэмия».
Главное пережить первый день августа. Протянуть время.
«Кто написал «Дамское счастье», ну- ка быстро отвечай». «Я не помню». «Это потому что ты не пьешь водку. Эмиль Золя. Запомни, ты ни-ког-да не станешь женщиной, если не будешь пить водку». Мне становится не по себе. Старушка подмигивает мне, достает из своего «рэдикюля» бутылку водки и, заговорщицки прячась от официантов, разливает по стопарикам. Она отменно матерится. «Пей, иначе у тебя ничего не получится, можешь пивом запивать». Старушка курит длинные сигареты «Давидоф Лайтс». У меня едет крыша и мне кажется, что это далеко не старушка. А какое-то клубящееся существо. Что-то странно ко мне относящееся. «Тебе обязательно нужно посетить Камчатку. Пока Аллочка там, ты созвонишься и поедешь. Запомни: обя-за-тель-но!». А потом она несет чушь про свою библиотеку в три тонны, которую пришлось раздать по военным частям, так как при переезде в маленькую квартирку на море это богатство некуда было деть. Дает адрес. Зовет меня в гости. «Нэпременно, Леночка. Вы же меня не обманете? Я – вдова. Обещайте!».
На десятом стопарике я взлетаю. Вместе со старушкой. И мы танцуем танго.
На поминках никто не хочет говорить. Тамадил всегда он. Я тоже молчу. Потому что так. Потому что мне обидно. Я бы не хотела поминок. Внизу, в городе, дождь даже не начинался.
Гроза все еще гуляет. Сверкнет то над горами, то над морем.
Я выхожу на балкон и говорю ей: «Бог, не дай мне наделать глупостей. Ты же понимаешь - Август…»
А тучи тихо перекатываются и смотрят такими отрешенно-отстраненными глазами.
У него всегда разные глаза. По ним я определяю права я или нет. И куда мне идти.
Сейчас у него странный взгляд и я знаю, что мне лучше стоять.
Просто встать и стоять неподвижно. Пока не пронесет.
Пока он сам мне не укажет, где мне обрести пристанище.
И я забираюсь на желтый холм и затихаю.
Ибо только тишина лучший учитель…
17.
"После них"
Они почти дошли до рая – но не удержались
Они почти увидели Бога – но поскользнулись и упали в листья
А над парком летели птицы
А им оставалось только опуститься в сумрак -
Тот, из которого они не возвращались.
Лето 2009