Человеку необходим воздух. Известно, как раз воздуха на планете хоть отбавляй. Пресной воды стало меньше, но и вода тоже необходима, и полно этой воды, как жареных семечек у хорошей продавщицы: хочешь соленое, хочешь – без ничего. А вот хлеб надо заработать. Получается, без воды и воздуха никак, а хлеб на старости лет мне пришлось зарабатывать на чужбине. Ну, не такой уж и чужбине, когда-то она считалась моей великой родиной. На свете постоянно происходят всякие происшествия, все, что с землёй происходит, всё вместе называют судьбой, а происшествия для меня и моих соотечественников называют судьбой армянской.
Ну конечно, это судьба. Любить горы, а жить среди девятиэтажек. Любить воду из родника в Апаране, а пить только чай, чтоб вода была кипяченая. Любить хлеб, испеченный матерью, или хотя бы соседкой, похожий, а есть или не есть батон. Даже слово не знают, как употребить. Идут «купить хлеба», а едят батон. Разве я говорю о мясе или огурцах? Да что там говорить, разве это огурцы?
И живём мы как перелётные птицы. Только они зимой на юг летят, а мы зимой стараемся на север летать. В воздухе встречаемся, правда, важную птицу редко встретишь, в основном или асфальт кладут, или плитку. Но вы посмотрите и послушайте их немного, как летят эти молодые или не очень молодые мужчины ДОМОЙ.
– Три сестры у меня, я один у матери. Шесть месяцев не видел–, голос дрожит и на секунду замолкает.
– Мать у меня боится летать, а то с ней бы жил.
Потом замолкает еще на несколько секунд и вздыхает:
– Не хватит на жильё, мы на стройке впятером в одной комнате живем, и только поэтому хоть немного денег домой могу везти.
Через каждые полчаса парень, смущенно улыбаясь спрашивает:
– Время не скажете? Сердце уже не выдерживает...
Говорит он на жестком ахалкалакском наречии, глаза смышленые, улыбка очень смягчает его речь, а манеры и руки выдают плиточника. Но говорит, что умеет всё (кто бы сомневался!).
– А женщина в Москве у тебя есть?– задаю озорной вопрос.
Он недоверчиво смотрит на меня, выбирая пристойный ответ на непристойный вопрос.
– Времени не остаётся, надо сдать объект, а деньги с билетами дают.
– А ТАМ?
– Там… – он замялся. Только издали – наконец нашёл точную формулировку.
– Матери нравится?
– Да, она сама давно на неё поглядывает.
Далеко, конечно. Через минуту выясняется, что они соседи.
– Брат её учится на мехмате. Она тоже отличница была. Я тоже золотую медаль получил,– улыбается парень. Вот года два поработаю, дом подлатать, учиться пойду. Тоже туда, на мехмат.
Что это они, эти ахалкалакцы, все по математике отличники? А асфальт, кажется, ихний бизнес…
Мы замолкаем, нам раздают еду, потом я засыпаю, и сквозь сон слышу, как он спрашивает время у другого пассажира.
Разлепив глаза, вижу, что летим уже над нашей землёй.
– Наша земля, – радостно сообщает ахалкалакский парень.
– 10 минут осталось до шасси. Мама приедет встречать, она у родственников отца меня ждёт.
И что я заметила, когда говорят «наша земля», это словосочетание почему-то всегда слышу на литературном армянском языке. Как будто официальное заявление. С гордостью говорят, с чувством удовлетворения.
О, это чувство собственности, обладания землёй!
Парень не отрывается от иллюминатора, уткнулся носом в стекло. Разглядывает сверху армянские поля, лесистые холмы, посёлки… Я смотрю вниз, тоже не отрывая глаз, и сердце сжимается от счастливого предчувствия встречи с родным воздухом. Родной водой, которая никакая не вторая, а первая в мире. Со свежим хлебом с его неповторимой корочкой. Запахом огурцов сорта «назрван»...
И думаю, глядя на этого парня из Ахалкалаки: А что любит он, глядит и не отрывает глаз от тех же полей? Ведь его родной воздух где-то далеко, на самом деле его родина там. Вода совсем другая, даже язык почти другой. Что же это такое, эта Армения, которая всё равно для армянина родина? Или это судьба армянина?