Рубеж

«Парашюты рванулись,
Приняли вес.
Земля колыхнулась едва.
А внизу – дивизии
«Эдельвейс»
И «Мертвая голова».

Кто из пацанов в былые времена не знал «Баллады о парашютах» из романа Анчарова «Этот синий апрель»? Думаю, были даже десантники, которых именно эта песня довела до реального парашютизма по жизни.
Как всё-таки разительно меняются людские взгляды на жизнь, и как долговечны общечеловеческие ценности, несмотря на давность лет их литературного изложения.
Хорошо ещё, что автор не назвал свой «Апрель» голубым, не то, в наши продвинутые времена сейчас же бы возник нехороший оттенок и набежал бы специфический читатель. С ужасом вспоминаю название другого романа Анчарова, «Золотой дождь». Узнал бы автор, что под этим термином понимают теперь, его бы на том свете стошнило. Ну а меня и самого всё больше то там, то здесь, подташнивает от сегодняшних жизненных реалий. И каждый раз напрашиваются аналогии с Анчаровскими трудами и рассуждениями.
Вероятно, что-то всё же случилось с климатом. Я достаточно долго уже живу, чтобы делать подобные предположения на основании собственных наблюдений. Осень была неправдоподобно затяжная, да и весна не в меру ранняя. Зима всё-таки была, но недолго, в результате, моя любимая речка, по части лыжных прогулок, так нормально и не замёрзла. И я, наконец-то, впервые за много лет, провалился в воду, при очередном своём лыжном выходе. Мороз в тот день случился не слабый, потому на вторичное замачивание ресурсов не оставалось. Пришлось подаваться домой прямо с места провала, через скалы и нетронутый снег, благо, этой зимой его особо не навалило. Поэтому дальнейший путь был отложен на следующий выходной.
В следующий выходной меня ждал сюрприз в виде «нельзявки», которая висела там, где её раньше не было, и гласила, что за нахождение в этом месте гражданин подвергается штрафу в размере «от 5 МРОТ». Следовало предположить, что «5 МРОТ» на данный момент, это примерно двадцать пять тысяч, и кусается. Причём, следовало также предположить, что если вы читаете эту нельзявку, стало быть, уже преступник. Интересно, какой идиот носит с собой в лес двадцать пять тысяч? А также, интересно, в какую сторону следует спасаться бегством? И в каком радиусе присутствует опасность быть ни за что ограбленным?
Вот, как действуют все нормальные «нельзявцы»? Пишут, стой, проход запрещён, да? Мерзко, но хоть понятно, как говорили на войне американцы для японских камикадзе, «в какой стороне авианосцы». Что-то тут было не так, скорее всего, я с годами отупел и перестал понимать элементарную современную логику. Ну, если уж дошёл сюда, то, наверное, можно было идти назад по собственным лыжным следам? Что интересно, почти также рассудили и другие. А именно, они рассудили, что если лыжник прошёл туда, логично ожидать, что он пройдёт и «обратно». Надо просто встать и подождать.
«Иду, гляжу, они стоят…», как сказал Высоцкий. А стояли там не простые советские замшелые леснички со ржавыми карабинами. Отнюдь. Стояли упитанные молодые камуфляжные ребята, утыканные бесчисленными камуфляжными карманами из которых торчали рации, навигаторы, коммуникаторы и т. п. Ножей и пистолетов я не заметил, а вот крупнокалиберное ружьище у них было не слабым, чего стоил один полированный приклад. Да и снегоходы у ребят были не замшелыми «Буранами», а чёрт его знает каким импортом, за ним разве уследишь?
В общем и целом, эти ребята вызывали ассоциацию с чеченами, круто укомплектованными за счёт международных врагов Российского государства, а также внутригосударственных предателей Родины. А, помимо того, наводили на воспоминание об Анчаровской дивизии «Эдельвейс».
-Здравствуйте, - вежливо поздоровались ребята Эдельвейсы. – Видели, там, откуда пришли?
-Видел. Только не понял. Чего нельзя, куда нельзя, почему нельзя и откуда нельзя?
-Отсюда нельзя. Видите, на дереве транспарант висит?
На дереве и вправду висела «правильная нельзявка», типа, стой, дальше ни-и-з-з-з-я!
-Э? – сказал я. – А её же тут не было?
-Это потому что мы только что повесили.
-И?
-В этом году предупреждаем, а в следующем году будем штрафовать.
-А почему нельзя-то? Всю жизнь тут хожу, всегда просто было. На левый берег нельзя, поскольку заповедник, а на правый берег можно.
-Потому что, по новому плану землеустройства граница заповедника изменилась, и теперь территория включает в себя устье впадающего справа ручья.
Привет, не было чертям такой печали. Тут и «думать думу» не надо. Если выгородить на речке нельзявками такие вот аппендициты по сто метров на каждом впадающем ручье, это что же получится? Сплавляться по речке, как мы делали всю сознательную жизнь, станет невозможным. Каждый раз сдувать лодку и обносить, чёрт знает насколько поднимаясь вдоль притока? Берега представляют собой труднопроходимый кустарник, кишащий клещами во время сплавного сезона, а в этом месте вообще, в реку спускается высоченный скальный обрыв. И какой ущерб природе может нанести резиновая лодка, тихо проплывшая сто метров по течению? И, кстати, почему в другом таком же месте впадения ручья какой-то хмырь уже два года как построил пасеку, и ему можно? Пасека у него, между прочим, больше напоминает форт, вроде того, который в своё время атаковал некий Венету, вождь апачей, причём, можно сказать, безуспешно.
Но ребята к вопросу были готовы, и разъяснили, что сплавляться можно, только надо сделать заявку в управление заповедника, с указанием состава группы и времени сплава, оплатить несчастных сто пятьдесят р. с носа, получить разрешение, и вся проблема. И что так все приличные люди давно уже делают.
Ну, это понятно. Но я-то человек неприличный, поскольку на работу хожу, и тем на жизнь зарабатываю. А потому, двадцать пять тысяч для меня многовато. И даже полторы тысячи многовато, а именно столько я потеряю, если возьму день без содержания чтобы наведаться в управление заповедника, которое не работает по выходным, и в котором, проверено практикой, и в рабочие дни не всегда присутствует персонал, а, тем более, принимает посетителей. А при том что мы с женой сплавляемся по этой речке раз десять за лето, примеряясь к погоде и состоянию своего здоровья, а не к заранее оплаченным срокам, то, сами понимаете?
-А тогда, не обижайся, если оштрафуют.
-А у меня столько нету.
-А мы исполнительный лист на работу пришлём.
-А я не скажу, где работаю. Пытать будете?
-А мы тогда лыжи отберём.
Это они хорошо придумали. Лыжи у меня, можно сказать, довоенные, и стоили они до войны десять рублей, правда, настоящих, а не теперешних. Три раза сломаны и склеены эпоксидкой. Стёрты на треть по толщине, а их внешним видом можно пугать детей, особенно задней частью левой лыжи, поскольку она розовая как попа у обезьяны в зоопарке в период гона. И это не из хулиганских побуждений, а потому что какие-то идиоты додумались выпускать эпоксидную смолу с отвердителем розового цвета.
Отобравший мои лыжи, запросто станет миллионером, если конечно сумеет их продать, хотя бы в качестве дров.
Кстати, если у человека в этом месте отобрать лыжи, не каждый сумеет добраться пешком до города, поскольку это двадцать пять километров снега, помноженного на мороз. По крайней мере, засветло не успеет по-любому, а это угроза для жизни. Но такого аргумента ребята не поняли, поскольку современных «пятнистиков» невозможно убедить, что человек пришёл сюда пешком подышать воздухом. Любому понятно, что он где-то недалеко спрятал снегоход, вездеход, а может и вертолёт, а теперь стоит тут и выпендривается. Как я уже сказал, рассуждений об угрозе жизни они не поняли, а решили, что я угрожаю их поубивать, и объяснили, что не боятся. Поскольку привыкли к тому, что каждый пойманный нарушитель грозится всех убить, побить, разогнать, а также призвать на их головы кару небесную и земную, в виде Сталина или, хотя бы, Ленина. Даже Хрущёва и Кузькину мать, только кто такие Хрущёв и Кузька, они не знают, а потому, не страшно.
Тогда я попытался разъяснить простую житейскую логику вещей, по которой как-то нехорошо человеку, всю жизнь проработавшему на благо Родины, запрещать ходить по родной земле без оформления разрешений и оплаты своих прогулок. Тем более, что он на природе не гадит, костры не жжёт, из ружей не палит, как, ни на кого не намекаю, некоторые пятнистики, и даже рыбу не ловит и громко не кричит. И что именно так всё и было до сих пор.
-Ну, значит, теперь всё будет по-другому. Так, как положено. Пару раз оштрафуем, - поймёшь, как следует себя вести.
Чего-то это мне снова напомнило историческую тематику:
«Теперь здесь, есть быть, Новый Порядок. А ты есть партизан, который стрелять по немецким войскам, и мы, есть быть, тебя немного повесить».
Кто там недавно по телевизору обозвал нынешнюю власть «Оккупационным режимом»?
-Я так думаю, - сообщил я своё мнение, - что вы меня не каждый раз поймаете. А, и поймаете, так мне легче вам прямо здесь заплатить, чем шляться по вашим конторам, и терять по полторы тысячи за прогул.
-А мы не возьмём.
-А чего ж так? Все берут, а вы не возьмёте?
А ведь и правда, чего обирать мелкого трудящегося на лыжах? Это же не представитель «среднего класса» на иномарке. А так вот пятнисто упаковаться эти «Эдельвейсы» с мелких поборов явно не смогли бы. Наверное, на зарплату живут.
-Но ведь это же нехорошо, выгораживать кусок речки, и гнобить лыжников и сплавщиков. Гнобили бы лучше пьяниц в кабаках. А то, это, если назвать своим именем, мародёрство.
-А вы нам тут демагогию не разводите.
-Да как же демагогию не разводить, когда вы у народа уже всё отобрали, кроме демагогии?
И пошёл я своим путём, поскольку замёрз. А, кроме того, по лыжне уже подходили новые клиенты, которым тоже следовало разъяснить обстановку в свете новых демократических принципов существования нижнего звена общества.
Две недели спустя, подходил я к этому месту, затаив в злобной душе коварные планы издевательства над оккупантами. Дело в том, что нет ничего проще, чем отследить лыжника зимой на снегу. След-то никуда не денется, хоть заметай его хвостом. Лыжника можно затравить как волка, если у охотников всего лишь снегоход, даже если лыжники станут, подобно волкам, разбегаться в разные стороны. За шкуру убитого волка в довоенное время платили по пятьдесят рублей. А если уж теперь со шкуры пойманного лыжника сдирать по двадцать пять тысяч, сами понимаете, каков стимул.
Как уже упоминалось, обходу запретного участка в этом месте препятствуют уходящие в речку скалы. А уж если обходить этот скальный массив, это вообще получится совершенно другой маршрут, более дальний и не в пример менее зрелищный. А чего хорошего в лазании на лыжах по увалам, заваленным упавшими деревьями?
Есть ещё вариант в том, чтобы взобраться по скалам. Ну, если вы человек-паук, можно попробовать. Правда, человек-паук пользовался фантастической паутиной, к тому же, не обременял себя лыжами. Мы-то попроще, но тоже кое-что можем. Если не взобраться, то спуститься. Со стороны леса выбраться на верхушку скальной гряды сложно, но можно. Вот и верхушка. Да уж, был бы хороший вид, не будь мрачной погоды и моросящего мелкого снега. Скальный срез, уходящий вниз, поседел под изморосью словно плешина престарелых остатков населения бывшей советской Империи Зла. Но у некоторых осколков ещё есть ресурсы для противостояния. Например, у меня на рюкзаке две петли для заплечного ношения лыж, чтобы не мешались в руках. А в рюкзаке тридцать метров видавшей виды Кавказа и Тянь-Шаня семимиллиметровой верёвки из капрона, давно потерявшего неизвестный процент запаса прочности.
Вот, с точками закрепления проблем нет. Пара деревьев примостилась близко к краю и вполне подходит для накидывания двойной верёвки с последующим продёргиванием. В своё время немецкий альпинист Дюльфер изобрёл метод спуска по верёвке «Дюльфером», но у него, наверное, было достаточно денег, чтобы каждый раз покупать себе новые штаны, взамен протёртых верёвкой. Поэтому я спускаюсь на карабине, хотя и не очень удобно. Без нормальной обвязки, всегда есть вероятность, что вас запрокинет ногами вверх.
Ниже гребня скала нависает, и я зависаю в воздухе, плавно покачиваясь на резинящей верёвке, принявшей на себя нагрузку. И как тут не припомнить:
Парашюты рванулись,
        Приняли вес.
        Земля колыхнулась едва.
        А внизу – дивизии
       «Эдельвейс»
       И «Мертвая голова».
В детстве я не очень понимал, какому немцу пришло в голову назвать своё подразделение «Мёртвой головой»? Это же выходила заранее убитая дивизия. Ну, я рассудил, что немецкие фашисты были слегка ненормальные, и ожидать от них разумной логики не следует. А что? Они ведь напали на нашу Родину, а разве это сделал бы кто нормальный? Любому нормальному известно, что нас победить нельзя, и это не раз проверено исторической практикой.
Однако, с течением лет, на собственной шкуре постигая основы житейской философии, я понял, насколько заблуждался по части логики названий. Аналогичный случай приведён в романе Дугласа, в том месте, где описываются свойства винтовки марки «Смерть-Вужас», а также анализируются ощущения человека, оказавшегося не с того конца относительно этого грозного оружия. Вот я и думаю, что человек, оказавшийся с неудачной стороны в отношении дивизии «Мёртвая голова», также как и в случае «Смерть-Вужаса», должен сразу же осознать, что его песенка спета, и ему ещё повезёт, если его умершая со страху голова благополучно доберётся до кладбища.
И, в контексте этой философии, ответьте мне, зачем работникам заповедника непременно нужна камуфляжная упаковка? Нормальный представитель власти, наоборот, должен быть заметен издалека, и одним фактом своего присутствия на горизонте сдерживать потенциальных нарушителей от выхода за рамки законопослушности. А также напоминать им о том, что всегда можно положиться на его помощь при возникновении опасных ситуаций. А от кого в лесу прячутся наши пятнистики, и на кого устраивают засады?
В свободном висении над скалой всегда слегка подсасывает в области живота, уж как тут не криви душой. Поэтому я поскорее проскальзываю до наклонной части сброса, где часть веса уже переходит на долю подошв, шагающих по стене. К тому же, теперь не закручивает лицом наружу, и лыжи за спиной перестают скрести скалу. А вот и следующая ёлочка, примостившаяся в щели. Пропускаю ёлочку между ног, выдёргиваю верёвку и обкручиваю вокруг новой точки опоры. Дальше скала градусов на шестьдесят и, по мере спуска, позади остаётся след стёртой измороси. Второй верёвки тоже не хватает до низа, но тут уже полочка, где удаётся встать, а верёвку можно продеть вокруг скального выступа. Ещё десять метров вниз. Лёд.
Встаю на лыжи. Здесь я на первой трети выгороженного участка реки. Вот, пускай теперь доказывают, что я прошёл мимо большой «нельзявки». Лыжня начинается от скалы, да и на скале можно разглядеть следы спуска. Отслеживайте на здоровье по следу, господа Эдельвейсы.
Впрочем, все коварные замыслы пропали даром, поскольку Эдельвейсов на реке не обнаружилось. Да и вправду, чего им каждый день речку прочёсывать? Погода мрачная, опять же. А может, ещё приедут, не ждать же их здесь? Я ведь зачем пришёл? Чтобы полюбоваться природой и подышать воздухом. Не в последний раз, и на том спасибо. А может, и в последний, кто знает наперёд, что ещё придумает наша власть на благо своего народа? Возможно, она полагает, что ходить пешком вредно для здоровья, и ходить народу следует только на работу и до ближайшего кабака, где он благополучно отдаст назад заработанные деньги. Как там было написано на кабаках во времена Степана Разина? «Тот вор и пёс, кто убытчит казну Государеву, - питий на кабаке не пьёт, а варит на дому без меры».
И в том наша власть сама подаёт похвальный пример. Передвигается не пешком, а на шикарных лимузинах, а на отдыхе «Куршавелит» и не слабо пополняет иностранную казну, ну так не всё же сразу, правда? Да и ещё вопрос, на благо какого именно «Государя» они властвуют?
Тем временем, за всем за этим, уже и дело стало склоняться к вечеру. Помаленьку поднимаясь в сторону перевала, я оценил, что не успеваю на автобус. Вот, с автобусами при новой власти стало гораздо лучше. Автобусы ходят часто, особенно коммерческие. Если бы они ещё в аварии то и дело не попадали, совсем хорошо было бы. Только тот автобус, который дальше всех заезжал в сторону леса, взял за моду рано заканчивать работу. Поэтому, в данном случае, следовало идти через открытое плато на городской район «Черёмушки». А туда и после наступления темноты дойти не проблема, только на полчаса дольше. Зато надёжно уедешь.
В середине этого плато имеется плоская лощина, которую местные машинники облюбовали для своего зимнего отдыха, как они это понимают. На меня же всегда нападал тихий ужас, когда приходилось пересекать это место. Страшнее всего, в безветренные дни. Тогда дым от жарящихся шашлыков, смешанный с выхлопным газом снующих туда-сюда автомобилей, висит в лощине плотной сизой линзой. А в морозном воздухе приобретает ещё и дополнительное свойство «прилипать» к органам дыхания. Я не доктор, и не знаю, насколько это полезно для здоровья, но машинники для верности ещё и принимают соответствующие напитки, а их дети весело катаются с окрестных склонов на подручных средствах. Ко всему этому удовольствию ещё и добавляются мощные автомобили, непрерывно проносящиеся по дороге пересекающей это место в направлении очередного загородного «Царского села» знати.
Короче, жизнь в лощине всегда била ключом, причём, жизнь новая, а не замшелая старорежимная. И вот, оказалось, что случилось страшное. А как ещё можно было назвать такое резкое падение жизненной активности, которое предстало перед моим взором? Все авто тесно сгрудились на дороге, а на освоенном месте отдыха стояли страшные «нельзявки» с информацией о том, что земля находится в частной собственности, и за разжигание костров, катание с горок, и даже просто за съезд с дороги бунтовщики будут подвергнуты таким санкциям, что проще заранее удавиться на собственные средства.
Давненько же я этим путём не ходил, наверное, целый год. Это меня дальний автобус избаловал. Оказывается, кое-какие дела в нашем Государстве всё-таки делаются быстро. Так быстро, что можно и не успеть умереть вовремя, и при жизни накушаться реформаторских прелестей и мерзостей. Но, что меня крайне удивило, это законопослушность населения. Этих машинников здесь сгрудилось около сотни. Что им стоило раздавить все эти нельзявки, понаставленные тут явно без народного согласия, и расположиться на привычном месте? Так ведь нет, они теснились на дороге, а один товарищ, опасливо озираясь по сторонам, развёл миниатюрный костёрчик прямо у колеса и чего-то на нём пытался зажарить.
Были уже сумерки, поэтому главную новую прелесть я разглядел лишь уперевшись в неё носом. А именно, перейдя барское шоссе, упёрся в колючую проволоку. Проволока была не слабая, и шла в девять ниток от горизонта до горизонта, закреплённая на серьёзных железных столбах с вилками для её крепления, явно проверенной практикой конструкции. А на проволоке висела пояснительная надпись о том, что земля находится в частной собственности, кадастровый номер такой-то, и за повреждение ограждения следует уголовная статья, а также денежное «вознаграждение» в размере сравнимом с МРОТами за злодейский проплыв ста метров по упоминавшемуся ранее участку реки. А рядом с этой надписью в проволочном заграждении зиял пролом, так, словно бы сквозь него проехал танк.
Тут мне пришлось прекратить отдыхать и начать думать. На то чтобы идти каким-то другим путём, уже не оставалось времени. К тому же, на заграждении не было написано, что проход запрещён. Конечно, само по себе ограждение создавало труднопреодолимое препятствие для прохода, и, по логике, враг и сам должен был догадаться, что ходить нельзя. С другой стороны, откуда мне знать, чего ещё нагородили демократы на этом плато, пока я безответственно гулял по лесам? А, с третьей стороны, непреодолимых препятствий нет. Вспомнить, хотя бы, стихи:
«Полк шинели на проволоку побросал,
Но стучит над шинельным сукном пулемёт,
И тогда еле слышно сказал комиссар,
Коммунисты, вперёд, коммунисты, вперёд»!
Знаете, я никогда не был коммунистом, причём, потому, что наполовину не разделял их социальных идей, а также не признавал принципа демократического централизма, но еле слышный голос упомянутого комиссара не раз звучал в моей душе, и я к нему иногда прислушивался, в смысле руководства к действию. И ещё, я припомнил очередную фразу, на этот раз из Твардовского:
«Где она, моя Россия?
По какой рубеж своя»?
Ну, мало ли что, сказано про войну? Выходит, не настолько закончилась война, как некоторым показалось шестьдесят лет назад. И думал я, шагая в сумерках по запретной для меня земле Родины, что если уж про войну…
Впрочем, честно говоря, прежде всего я подумал о том, что не я проделал этот танковый пролом, я им только воспользовался. А также о том, что вряд ли где-то поблизости окажется пулемёт, а если бы и оказался, то на прицельный огонь сильно повлияла бы сгущающаяся темнота. А если бы и не повлияла, то, в принципе, а на хрена такая жизнь? Когда ты ходить по земле уже не имеешь права, а за право пользования воздухом тоже вскорости придётся платить, для чего на каждое быдло следует надеть намордник со встроенным счётчиком израсходованного воздуха. Да и зачем тут пулемёты? В таких местах обычно выпускают на свободу голодных собак, и, случись чего, есть на кого свалить. За проволоку собаки не выскочат, а если кого загрызут, так его ведь просили не ходить, куда не просят.
Ну а потом уже я думал о войне. О том, как рыцарь врывается в пещеру дракона, протыкает чудовищу пузо и радостно кричит:
-Ага! Конец дракону!
-Нет, не конец, - возражает тихо агонизирующий дракон.
-Почему это? – спрашивает рыцарь.
-А, потом сам догадаешься, - туманно намекает дракон, прежде чем издохнуть.
Так победили ли наши фашизм в сорок пятом? В последнее время я сильно сомневаюсь в этом. Не возникает фашизм из ничего, и зародыши этой идеологии, как раковые клетки, биологически присутствуют в социальном организме любого общества. А вырастут ли они в угрожающую жизни организма опухоль, зависит от того, насколько бдительно общество и каждый его отдельно взятый член к своему моральному здоровью.
И вот что сказал М. Анчаров после описания боя нашего десанта на немецком кладбище, где сполна досталось и людям, и памятникам:
«И я тогда понял, как получается фашизм. Сначала у человека длинными очередями из-за ограды отбивают крылья, потом делают его уродом, и лицо его становится похожим на череп, и тогда его только толкнуть, – и он обрушивается на ребенка».
Именно так. Сначала надо отрезать человеку крылья, отобрать у него право на самостоятельные решения и даже мысли. Лишить его права ходить по земле без соответствующего разрешения, согласования и оплаты. И убедить в том, что так ему будет наименее больно. А затем следует разъяснить ему, что за место в жизни надо бороться, расталкивая локтями конкурентов. Убедить, и отслеживать, как физиономия обывателя превращается из человеческого лица в оскаленную морду хищника, борющегося со всем миром за место под солнцем для себя и своего личного потомства. И вот тогда ему можно указать врага, якобы покушающегося на завоёванное благополучие и образ жизни, и готовенький фашист рьяно обрушится в указанном направлении.
Как ни грустно, идеология фашизма в последнее время усиленно культивируется нашими вождями, пока ещё под благовидным названием реформаторства и приоритета общечеловеческих ценностей.
Правда, несмотря на генетическое бессмертие, у фашизма не бывает долгого будущего, и его уже не раз вырезали как опухоль, но какое дело нашим новым идеологам до будущего страны, которую они беззастенчиво пустили на продажу и поругание?
А вообще, больше всего мне обидно за тех, кто когда-то погиб за то, чтобы фашизма не стало, хотя бы на время.
«Он врагам отомстил,
И лёг у реки,
Уронив на камни висок.
И звёзды гасли как угольки,
И падали на песок…».
Те самые звёзды, что равнодушно загорались сейчас над «землёй в частной собственности, кадастровый номер такой-то».